Первая чаша

2. Не видеть зла, не желать зла, не совершать зла

«В моей деревне, где я прежде жил до Отречения, случалось много всякого. Люди были разные: и плохие, и хорошие. Но один случай мне запомнился особенно. Как-то раз умерла женщина, и я узнал, что её убил муж. Я возмутился совершенному преступлению, но отец строго выговорил мне: никогда не лезь в чужую семью, это их дело. Тот мужчина не понес никакого наказания за убийство. И тогда я впервые подумал, что наше общество несправедливо».

Брат Берилл, проповедь послушникам в библиотеке.

Оставаться в стенах обители для Орея стало равносильно пытке. Чудовища мерещились ему повсюду, за каждым углом, в каждом коридоре, которые ещё вчера были для него единственным домом. Самым безопасным местом в мире. Монах и подумать не мог, что зло способно просочиться и сюда.

Победив одержимого настоятеля, он ушел на небольшую ферму и прилег на сено, закрыв глаза. Ночной воздух немного остудил его разум, но сердце заходилось частым боем при одном только воспоминании о том, что произошло.

Орей внезапно почувствовал, как что-то щекочет его руку и с криком вскочил, ища вокруг насекомых из своих ночных кошмаров. Даже несколько раз ударил себя по запястью, в надежде стряхнуть невидимую тварь, но это оказалось просто сено, на котором он задремал от усталости.

Задерживаться здесь дольше было нельзя.

На востоке заалело небо, и монах, найдя в себе смелость, отправился в обитель.

Орей поспешно собрал вещи с твердым намерением покинуть Полуденные Врата, но дошел только до трапезной. На пороге внезапно остановился, обернулся и, стиснув зубы, глухо рыкнул. Нет, так тоже нельзя. Он поставил на пол набитый всем необходимым мешок и глубоко вдохнул. Неправильно он поступает, решив сбежать.

Шамет всё ещё в библиотеке – непогребенный. На ферме козы и куры не накормлены. А он, Орей, последний монах обители, перепугавшийся этой ночью какого-то демона, убегает, как жалкий трус.

И в то же время, нельзя было не признать, что этой ночью Орей пережил такое, что вряд ли доводилось вынести далеко не всякому человеку. Конечно, он не простой селянин, но и не воин, подготовленный к битвам с неведомыми темными силами. Монах верил в силы молитв, и какое потрясение его настигло, когда священные литании не остановили зла, захватившего тела настоятеля.

Рассвет уже набрал силу, а все что он сделал, была лишь безуспешная попытка удрать от преследующего его кошмара. Но ночь закончилась, ужас побежден и Орей жив. Разодранное ногтями умертвия лицо на удивление быстро заживало – остались лишь зудящие красные полоски на щеках.

Орей развернулся и пошел в библиотеку, чтобы оценить учиненные разрушения в светлое время суток. Оконца библиотеки были широкими и прямоугольными, но выходили на северную сторону, оттого и солнечный свет рассеивался, не проникая к стеллажам, хранящим знания обители. Это помогало защитить чернила от выцветания и сохранить фолианты в надлежащем виде. Тем не менее, отсутствие прямых лучей не помешало Орею сходу увидеть исковерканное тело почившего старика.

Побороть жалость вперемешку с отвращением оказалось непросто. Взгляд упорно соскальзывал с неприятной картины.

Монах поднялся на возвышение и заглянул в тайник в слепой надежде, что меч появился снова, но там было пусто. Потом пришлось снова посмотреть на тело друга – изогнутое в безобразной позе. Так и хоронить, пожалуй, грешно. Притрагиваться к оскверненному демоном покойнику не хотелось, но Орей не мог допустить, чтобы Шамет остался… вот так, непогребенным и обратился призраком, несущим в себе ярость.

Орей сперва спустился и подобрал валяющийся в ряду парт саван, а после подошел к старику и накрыл его тканью. Лишь после этого потащил его обратно в прачечную, которая вновь послужит местом для подготовки тела. Снова омывать, заворачивать и на сей раз хоронить по всем канонам, как того требовал монастырский устав.

Неясно было, отчего именно со смертью этого настоятеля пробудилась жуткая сущность и тут же нашла своей целью монастырь. Или вина за это лежит на Орее, который вчера позволил скорби затуманить свой разум и не сразу прочитал молитву.

Он перебрал в голове все возможные варианты, и все сводилось к тому, что это именно его грех. Полагалось понести наказание: стоять на горохе в углу и молиться Высшим с рассвета до заката. Но Орей никогда не понимал этого странного ритуала с горохом и решил просто зачитывать литании мысленно, пока занимался очередным приготовлением Шамета к погребению. Это уже само по себе наказание – разгибать перекрученные одеревеневшие конечности так, чтобы тело могло лежать нормально.

От каждого звука монаха коробило, он даже начал бояться, что сломает или оторвет кажущиеся хрупкими костлявые руки и ноги.

Завернув настоятеля и покрепче перевязав саван на уровне шеи, пояса и лодыжек, Орей осторожно вынес тело из обители и пошел по лестнице на кладбище. Всё это время он старался не обращать внимания на запах покойника. Монах морщился, но испытание переносил стойко, в глубине души ожидая, что мертвец вот-вот зашевелится.

Заранее подготовленная могила приняла Шамета в земляные объятия. Орей спешно его зарыл, не поленился натаскать побольше камней и обложить ими холм, хотя прочие захоронения не удостаивались подобных почестей. После чего быстро зачитал молитву об усопшем.

– Пусть Высшие оберегают тебя отныне и навсегда, впредь и вовеки, в посмертии и в жизнях последующих, – протараторил монах последнюю фразу и направился к ферме через сад.

Здесь находился небольшой крытый хлев для скотины, обнесенный забором, и круглый курятник с конусообразной соломенной крышей, огороженный плетнём

Две белых козы в загоне ждали, когда им позволят выйти на выпас. Закрытые в курятнике птицы вовсю квохтали, беспокоясь.

Орей выпустил скотину, схватился за вилы и поворошил сено. Потом подошел к курятнику и отворил заслонку. Засидевшиеся на насестах черно-белые пеструшки выходили степенно, будто делали монаху одолжение, а Орей заглянул внутрь проверить, есть ли яйца в гнездах, и насчитал пять штук.

Животные зависели от него, и мысли о побеге начали казаться самым страшным грехом, который он мог совершить. Но и оставаться в обители монах больше не мог, даже забота о ферме не могла искоренить воспоминания об ужасах прошедшей ночи.

Орей оперся локтями на ограду и понаблюдал за жующими сено козами. Бросать их он посчитал неправильным, нужно было найти животным хороший дом.

– Белянку и Однорогую можно продать селянам, – монах крепко задумался – А кур…

Пеструшек девять, и переместить их с насиженного во всех смыслах места было проблемой. Их же не уведешь на поводке за собой.

– Если курятник не закрывать, то они выживут. Ночью будут возвращаться в тепло, а днем кормиться в саду, – сказал монах, будто советуясь с козами. Однорогая подняла голову и, не переставая жевать, понимающе посмотрела на Орея желтыми глазами.

– Значит, решено, – он посчитал, что дело сделано. И задумка с птицами хороша. А если что, со временем можно будет вернуться и забрать их, перетащив в клетках в поселок.

Остался последний вопрос, вдруг остро возникший перед Ореем – куда идти? Монахи вели образ жизни затворников и крайне редко покидали стены монастыря. Но частенько рассказывали, откуда пришли, в каких местах родились. Поскольку Орей в обитель пришел не сам, а его принесли в раннем детстве, он и предположить не мог, какое место лучше всего подойдет ему для жизни. Конечно, идеальным решением было бы найти другую обитель, где-нибудь подальше отсюда. Только где? За воротами монастыря стелились две тропы, одна из которых тянулась вверх, в гору, а вторая – до ближайшего поселка под названием Шадиб.

Орей никогда туда не спускался и даже не видел крошечную деревню из-за стен монастыря. Только в ясную погоду, поднявшись к источнику, можно было разглядеть остроконечную крышу ратуши, пару аванпостов и часовню далеко внизу.

Монах смутно воображал первые встречи с тамошними жителями. Представлял, как бы он объяснил, что произошло. Первым делом, конечно, рассказал бы про демонов. Предупредил об опасности. Это он считал самым важным.

Орей вернулся в обитель, подхватил с пола собранный в дорогу мешок, а в мастерской взял веревку. Спустившись, забрал коз и повел за собой, прочь из монастыря через пышный сад, огороженный каменным забором. Претворив за собой массивные деревянные ворота, Орей ступил на развилку троп. Слева крутой горный склон щерился на него оскалом торчащих острых камней, каскадом обрывов и ущелий. Там ничего не росло, и даже горные бараны и хоссы не рисковали преодолевать такие препятствия. Далеко за этими ущельями, насколько знал монах, лежала граница другой страны – Алаверии.

– Ладно, я не один. Это не так страшно, – он обернулся на коз, напустив на себя побольше решимости, хотя внутри все слегка подрагивало.

Сделав несколько шагов влево, он круто развернулся, постоял у приоткрытых ворот и куском веревки покрепче перевязал ручки. Сделав это, монах пошел по правой тропе, к источнику. Оттуда, как ему казалось, можно ещё раз взглянуть на Шадиб, убедиться, что вдали действительно есть поселок. Но на деле он попросту тянул время. Покинуть родной дом, к которому он прикипел всей душой, оказалось болезненно. И Орей всё ещё чего-то опасался. Он читал и слышал, что за стенами монастырей люди живут иначе, не так мирно, как жили в обители. Знал, что помимо опасностей извне, бывают опасности обычные – вроде диких горных кошек, хоссов, которые нападают на скот, но могут и на человека наброситься в голодные времена. Один довольно крупный хосс вполне способен убить неосторожного путника, разодрав его плоть острыми когтями. И Орей не представлял, как справиться с таким зверем. Вот был бы у него тот меч…

Монах расстроенно посмотрел на свои руки, пока, широко шагая, поднимался по горной тропе. В правой лежала веревка, на которую были привязаны козы, а в левой мешок с вещами.

Впереди зазвучало журчащее пение горного ручья, обитель позади Орея становилась все меньше. Деревья в саду стали почти неразличимы и превратились в сплошной зеленый покров. Наконец, скалистая площадка открыла перед взглядом монаха ровную каменную насыпь со столбиком – чью-то давно заброшенную могилу без имени. Слева от нее из треснутой отвесной скалы с легким шипением вырывался белый водяной поток. Холод от него чувствовался даже на расстоянии.

Орей поставил на землю мешок, протянул ладонь и зачерпнул горсть студеной воды, утолив жажду. Так же с ладоней терпеливо напоил коз и лишь потом выпрямился и осмотрелся. Солнце освещало всю долину, но она была столь огромна, что ничего не разглядеть, кроме извилистого русла реки, вьющейся до самых дальних и недосягаемых вершин, кажущихся заснеженными миражами.

Две из них были абсолютно одинаковыми, словно отражение друг друга. Легендарные Горы-Близнецы, как величавые стражи, охраняли живущий в долине народ.

– Место силы, – Орей улыбнулся. – Вот куда я пойду. На юг. Возможно, там есть другие монастыри.

Козы ответили молчаливым согласием. Белянка потянулась к воде, и монаху пришлось её отдернуть, чтобы не упала.

– Пора, – сказал он животным, снова подобрал мешок и пошел вниз.

В итоге, тропа, ведущая налево, оказалась не столь страшной, как думал Орей. Слабо протоптанная, но пологая и вполне безопасная. Она вывела монаха к полям, заросшим кустарником, яркими голубыми цветами и высокими травами до пояса. И ни одной живой души ему по дороге ещё не встретилось.

Орей даже приободрился и заулыбался своим приятным мыслям, а когда солнце начало склоняться к закату, остановился на привал. Сел прямо на обочине и достал из мешка хлеб. Козы тоже воспользовались передышкой, чтобы перекусить сочными цветами. Монах ел и смотрел на порхающих бабочек, слушал жужжание горных пчел, вдыхал ароматы трав и наслаждался скромной едой. Он ощущал спокойствие впервые после сегодняшней ночи. От мягкого тепла и щекочущего щеки ветра после еды начало клонить в сон.

Веки сами смыкались, звуки природы стали колыбельной. Орей засыпал, но еще прислушивался к шороху травы, пытаясь уследить за козами.

– Эй! Ты что, монах? – требовательный тон, прозвучавшего над Ореем голоса, заставил его распахнуть глаза. Он поднял голову и увидел нависший над ним темный силуэт незнакомца. Яркий круг солнца мешал рассмотреть мужчину. Монах прищурился и подставил ладонь ко лбу. Перед ним, уперев руки в бока, стоял невысокий смуглый мужичок в рубахе с засученными до локтя рукавами. Широкополая плетеная шляпа отбрасывала тень на молодое острое лицо и бегающие глазки под густыми темными бровями. В руке незнакомец держал длинный резной посох.

– Я… – все слова, которые Орей намеревался сказать, все предупреждения о демонах вдруг застряли в горле. Сердце внезапно заколотилось, как при встрече с умертвием, ладони вспотели, а пальцы мелко задрожали.

– Я… – Орей хватанул ртом воздух, поняв, что стало неимоверно душно. Он оттянул пальцами воротник, словно петлей сомкнувшийся вокруг горла.

– Ты перегрелся? Эй! – незнакомец шагнул к нему навстречу и протянул руку. У монаха потемнело в глазах.

– Я… Я… – он еле выговорил это сиплым ослабевшим голосом, который перестал его слушаться. В голову билась кровь. Беспочвенный страх выбивал землю из-под ног монаха.

– Я… – он сделал ещё одну попытку достучаться, предупредить, указывая пальцем в сторону обители, но солнце вдруг взорвалось перед его взглядом тысячей красных и синих осколков, закружилось пестрым калейдоскопом и уронило его в мягкую тьму неизвестности. Именно её-то он и страшился, когда переступал порог обители, хотя и не подозревал, что она обрушится на него настолько быстро.

Через долю секунды над ним вместо бескрайнего неба навис скат крыши, сделанный из неровных серых жердей, над которыми громоздилась кровля. Орей долго лежал, смотрел наверх, ничего не понимая. Как он оказался здесь? И где это «здесь»? Шевельнулся. Понял, что стало непривычно легко и на пояс ничего не давит.

«Ряса!» – он резко сел, осмотрелся, ощупал руками кровать под собой, потом себя.

Шерстяное монашеское облачение было аккуратно сложено около лежака с соломенным матрасом, серой подушкой-валиком и покрывалом, сшитым из шкурок мелких зверей. Мешок с вещами лежал возле дверного проема, закрытого плотной тканевой занавеской. В небольшой спальне, увешанной пестрыми вязаными драпировками, помимо лежанки, был еще сундук, стоящий под прямоугольным окном, полуприкрытым расшитой шторкой. Пока монах с интересом разглядывал обстановку, из-за стенки раздались неразборчивые встревоженные голоса.

Орей вскочил с лежанки, надел рясу через голову и подпоясался, потом метнулся к мешку, схватил его, но не двинулся с места, настороженно прислушиваясь к разговору.

– Ничего ты не понимаешь, баба! Молчи и не смей со мной спорить!

– Это чужак! – возражал слабый мелодичный голос. – Посмотри на него…

– Я-то прекрасно вижу. Он шел из монастыря. А ты придержи язык, проклятая! – хлесткий звук удара насторожил Орея ещё сильнее. Он робко высунулся из-за занавески и первым делом увидел еще одну циновку на стене, прямо напротив себя.

В большой комнате с резными светлыми стенами, украшенными разноцветными циновками, встретившийся ему в долине незнакомец горячо спорил с… женщиной.

Монах обмер. Раньше он женщин видел только мельком, издали, когда те, вместе с мужьями приходили выменивать монастырское вино. В основном, Орей только читал о них. И слышал в рассказах других братьев обители. Все говорили о разных женщинах: о матерях и сестрах, а брат Савел пришел в монастырь, когда умерла его жена. У него была женщина, которую он… любил. Орей не до конца понимал, что это значит, а монахи неохотно объясняли подробности отношений и разницу между полами. Свою мать монах совсем не помнил. И в целом, Орею никто ничего толкового не рассказал, кроме того, что женщины могут рожать детей. А как конкретно это происходит, монастырские фолианты не описывали.

Сердце заколотилось еще сильнее, чем в долине. Эта женщина, что стояла перед ним, держалась за лицо. С её головы наполовину сполз шелковый бежевый платок, приоткрывающий густые, цвета воронова крыла волосы. Невысокая фигурка пряталась в многочисленных складках просторного синего платья. Ладонь Орея, уцепившегося за край занавески, взмокла. Поняв, что удушье наступает снова, монах задернул ткань с такой силой, что крепившийся к косяку край оторвался. Орей вернулся на лежак, держась за грудь.

«Что со мной происходит? Откуда этот страх?»

Он закрыл глаза, и стало чуть легче, бешеное сердцебиение постепенно унималось. В тот же миг на пороге комнаты появился его спаситель.

– Эй, брат? Ты в порядке? Ты же монах из обители? – он будто бы и не обратил внимания оторванную занавеску.

– Да, – Орей сопроводил свой ответ кивком. – Меня… зовут… – он перевел дыхание. – Орей…

– Что с тобой приключилось? – тон мужчины сделался заинтересованным и участливым, словно он никого и не бил до этого.

Орей снова отдышался.

– Д-д-демон… На меня н-н-напал… демон… я…. Я п-п-ришел… – онемевший рот оказывался произносить слова, и монах тянул мычащие звуки, пока у его собеседника не лопнуло терпение.

– Какой ещё демон? Что ты мелешь? Ты болен?

Орей отрицательно замотал головой и посмотрел на своего спасителя. Сейчас его можно было разглядеть получше. Бородка украшала заостренный подбородок, кудрявые волосы, прежде скрытые шляпой, вились почти до плеч.

«Почему же я не могу говорить? Неужели это и впрямь из-за демона?!» – в панике метались мысли монаха.

– Вижу, ты не здоров, – пришел к выводу незнакомец. – Можешь пока остаться. Не против, если моя жена присмотрит за твоими козами? Нам бы не помешало молоко…

Орей смог только кивнуть. С чего бы ему быть против, если ему так бескорыстно помогли. Нужно как-то помочь в ответ. Лицо хозяина дома просияло.

– Эй! Баба! Где ты?! – рявкнул вдруг спаситель, выглянув из комнаты. Даже голос его изменился, мягкий доброжелательный тон вмиг обратился в жестокое безразличие. Женщина, часто семеня и придерживая длинные юбки, подбежала по первому зову.

– Да? – она опустила глаза.

– Иди, отведи коз в наш хлев и подои. Да подавай ужин поскорее, гостя надо накормить! – приказал ей мужчина.

У Орея родилось множество вопросов. Он недоуменно взглянул на женщину, пытаясь рассмотреть черты лица, и вдруг пересекся с ней взглядом

– Куда это ты смотришь, отребье?! – прогремел её муж. Орей в ужасе отвернулся к окну, показательно уставившись на небольшой заросший кустарниками огород.

– Простите, я немедленно все сделаю! – пропела женщина, убегая.

Монах судорожно сглотнул. Нужно было как-то объясниться перед хозяином дома, а речь подвела его.

– Монах! Орей! – позвал тот, и Орей повернулся на зов. – Можешь остаться тут. Меня звать Арслан. Бабу – Зариме. Если она снова будет на тебя пялиться, скажи мне, я её проучу.

Монах не понял, что конкретно он или женщина сделали не так, но кивнул с уверенностью.

«Что происходит?!» – пылал вопрос в его голове.

– Спасибо, – выдохнул Орей, зажмурившись. Когда он никого не видел вокруг, говорить было чуть проще, но волнение от этого не унималось.

– Перестань. Заветы Высших должно соблюдать и помогать нуждающимся, – самоотверженно произнес Арслан, будто подвиг какой-то совершил. – Надеюсь, когда тебе станет лучше, монах, ты расскажешь мне больше про демона.

– К-конечно… – Орей часто закивал. Ему помогли, и теперь просто обязан всё-всё рассказать о вероятной опасности хозяину дома, где его приютили. Когда Арслан вышел из комнаты и оставил гостя наедине с собой, монах решил помолиться или помедитировать, чтобы утихомирить страхи, мешающие ему нормально говорить.

Он и подумать не мог, что однажды просто упадет в обморок перед другим человеком, ведь в обители он никогда не волновался и никого не боялся. Даже в юности, когда настоятель Мусаил наказывал их с Шаметом за провинности. Однажды они бросались переспелыми грушами друг в друга, и это увидели другие братья. Подобное поведение было под запретом, но наказание Орей принимал стойко – он понимал, что именно тогда сделал не так, и почему это заслуживало порицания.

Монах вспомнил об этом с улыбкой, но следом за образом улыбающегося молодого друга возникла уродливая картина вчерашней ночи. Этого он теперь никогда не забудет.

Орей вытащил из мешка молитвенник, сел поближе к окну и раскрыл книгу.

– Высшие, даруйте мне сил в пути, укажите верную дорогу. Не оставьте меня удачей и наставлением, да привлеките ко мне силу светлую, мрак изгоняющую. Да не идти мне Темными Тропами… – произносил Орей выученные наизусть строки. Голос лился чистый и уверенный, обращенный к алым закатным небесам, застывшим над горами.

По огороду прошла Зариме, женщина прижимала ладонь к покрасневшей щеке. Орей замолчал и уставился на нее. Любопытство жгло, хотелось повнимательнее рассмотреть мягкие черты круглого смуглого лица, тонкие черные брови и темные глаза с поволокой. Запомнить этот выразительный печальный взор.

Зариме выглядела еще молодо, но от усталости сутулилась, а под глазами пролегли тени.

Она вдруг повернулась к окну, позади которого Орей только что читал молитву. Их взгляды снова пересеклись на долю секунды, и монах от страха резко наклонился, едва не ударившись лбом об пол.

В земном поклоне Орей продолжил выговаривать слова молитвы, зажмурив глаза:

– Да не идти мне Темными Тропами и не видеть зла, – он прервался, переведя дух. – Не желать зла, не совершать зла…