Первая чаша

21. Видеть зло, желать зло, совершить зло

«Священное Право Мести даруется каждому мужчине, которому было нанесено оскорбление от мужчины из другого рода. Он должен выступить на общем собрании и потребовать Священного Права у рисена. Если рисен сочтет обвинения справедливыми, два соперничающих рода сами вершат правосудие над членами своих семей.

Священное Право Мести может быть одобрено за личное оскорбление, оскорбление родственников мужчин или матери рода, надругательство над женой, сестрами или дочерьми, и при необоснованном нарушении уговора, если это стало причиной невосполнимых потерь, смерти члена семьи или непоправимого урона чести рода».

Выдержка из свода законов Великого круга

Орей проспал в своей комнате на лежаке весь вечер и всю ночь. Тело постепенно приходило в норму, он чувствовал это, однако вставать, ходить и даже просто есть с разбитой челюстью стало тем еще испытанием. За пострадавшим монахом чутко присматривала Зариме. Утром она накормила его молочной кашей, но Орей заметил, что несмотря на то что избавление от жестокого мужа было уже близко, на её лице вовсе не проступало улыбки. Женщина носила печаль, как траур, и Орей предположил, что на самом деле, она скрывает свои истинные чувства. Однако темные круги под покрасневшими глазами указывали на обратное. Она была не в порядке, но монах не понимал, с чем это связано.

После полудня Зариме снова заглянула к нему в комнату и еле слышно сообщила:

– Пришел Гурам. Хочет с тобой поговорить.

– Пусть зайдет… Говорить я смогу, – Орей сделал попытку улыбнуться, но распухшая челюсть тут же дала о себе знать, и монах зажмурился.

Вид у него всё ещё был жутковатый – от молодого путника, полного надежд, осталась кровавая отбивная, щедро приправленная разочарованием. Пока он жил в монастыре, то беззаветно любил всех людей, особенно своих братьев, теперь же все, кроме Зариме, вызывали у него презрение и отвращение. Но больше всех Орей теперь ненавидел себя за собственную наивность и мягкосердечие.

Гурам зашел в комнату и пугливо как зверек осмотрел сидящего на лежаке Орея. Он так же, как Арслан вчера вечером, нервно комкал в руках шляпу и чуть сутулился, виновато глядя на монаха. Юноша и подумать не мог, что на него так скоро свалятся обязанности главы семейства, потому он хоть и был напуган, но все же пытался держаться с достоинством и нарочно хмурил брови. Получалось плохо, даже монах заметил, как нелепо он выглядит.

– Добрый день тебе, святой человек, – голос Гурама дрогнул.

– Не такой уж и добрый, – отозвался Орей, чем очень смутил юношу. Раньше он бы благословил его, а теперь понимал – надоело. Надоело до одури, до тошноты, тратить святые для него слова на недостойных людей.

– Прости, если помешал тебе… – Гурам отвернулся и запустил пальцы в волосы.

– Помешал. Уже дважды. Зачем ты рассказал всем, что я коснулся плеч Зариме? Ведь я не сделал ничего плохого, не надругался над ней… – монах припомнил, что это была одна из причин его казни.

– Дядя Арслан... всегда говорил, что она... проклята, – юношу затрясло. Решил, наверное, что ему уготовано наказание за это, но Орей не собирался ни мстить, ни вредить этому мальчику. В чем-то они были похожи, не понимая всех законов, которые написал Великий Круг Гортазии, но пытаясь при этом их соблюдать.

– Это вы прокляты, а не она.

В глазах юноши застыли слезы, нижняя губа задрожала.

– Мой отец погиб. Позорно убит руками собственного брата! – выговаривал он. – Мой дядя тоже мертв, а… второй… – голос Гурама сорвался, – дядя оказался убийцей. Нашему роду еще долго отмывать своё доброе имя, – последние слова прозвучали так заученно, будто его кто-то надоумил их произносить. – Но… я хочу пригласить тебя к нам. На похороны отца, и… бабушка Рифуда хочет с тобой поговорить, – договорил Гурам, наконец подняв полные невыплаканных слез глаза на монаха.

Орей не забыл эту добрую старую женщину, мать рода была бабушкой юноши. Догадывалась ли она о намерениях своих сыновей возглавить Шадиб, или это все было с её мягкой подачи? Следовало узнать об этом. Монах согласно кивнул, только спокойное выражение никак не ложилось на перекошенное лицо.

– Я приду к вам в дом. Чуть позже.

– Спасибо тебе, святой человек, – юноша поклонился.

– Я не святой, Гурам. Я проклят, как и вы все. Может быть, даже сильнее… – он скривился в усмешке через боль, видя, как его гость боком пытается выйти из комнаты и путается в занавеске.

Когда он покинул комнату, Орей готов был поклясться, что слышит, как тот убегает.

Монах посмотрел на пустующий угол, где когда-то в его кошмаре стоял Бессердечный.

– Ну что, Аль-кзаар, пришлешь ко мне пару своих сколопендр, чтобы я смог дойти до дома Маас Фареков? Нет? Ну и ладно, дойду сам.

– Орей, с кем ты разговариваешь? – Зариме, услышав его голос, заглянула в комнату.

– Сам с собой, – отмахнулся он и поднялся.

– Ты еще не поправился, – женщина подалась вперед, но не решилась приблизиться к монаху.

– Ничего, постепенно исцелюсь, – Орей прошелся по комнате, разминая ноющие мышцы и остановился перед Зариме. – Дай мне пройти… мед моей жизни…

– Что? – она удивленно выдохнула и задрожала как листик на ветру.

– Я слышал эти слова от Урсана. Он так обращался к своей жене, – монах попытался улыбнуться и тепло повторил. – Мед моей жизни. Мне понравилась фраза.

Зариме смутилась, опустив глаза.

– Мой муж еще жив, и нам редко разрешают повторные браки.

– Я же… я не это имел в виду, – Орей тоже смутился, и речь снова подвела. – Просто мне захотелось тебя так назвать.

– Так называют только жен, – Зариме украдкой подняла на него взгляд, в котором промелькнула непонятная монаху искорка, и тут же выбежала из комнаты.

Орей, чуть приободрившись, покинул дом и побрел по улице в сторону жилища Оттара. Он снова думал о чужой жене, но догадывался, почему она страшится воскресшего мертвеца.

С распухшей челюстью, перебитым носом и покрытый ссадинами и шишками, Орей представлял собой зрелище малоприятное. Ожившее чудовище, вышедшее вдруг из тьмы под солнце, в надежде, что его свет способен исцелять.

Теперь интереса к нему было куда больше. Стражник на вышке перестал следить за дорогой, даже женщины отваживались глядеть из-за заборов, а мужчины, что остались сегодня дома из-за похорон Оттара, подсаживали маленьких детей, чтобы те тоже могли посмотреть на монаха. Орей для них превратился в этакое жутковатое доказательство воли Высших, которое хоть убили и местами искалечили, но все же оно идет, и своим только присутствием дарит этим землям благословение. Знали бы они, что Высшие тут не при чем. Если бы только знали, кто его исцеляет на самом деле!

Орей теперь думал, что лучше бы ему было умереть. Пусть и с позором, но тихо почить в земле и, быть может, переродиться когда-нибудь. Здесь, или в другом мире, получше. Если, конечно, такие миры существуют.

Открытие его вечной связи с Бессердечным сильно тревожило монаха. Ведь он читал и слышал столько ужасающих историй, и оказалось, что он теперь единственный способ для истинного монстра оставаться в живых.

Орей остановился у калитки дома Маас Фареков и посмотрел в сторону перекрестка, где все еще стоял тот проклятый столб. Камни с дороги убрали, вдалеке какой-то местный житель на телеге вез сено и остановился, чтобы поглазеть на монаха, но как только заметил, что тот на него смотрит, подхватился и суетливо продолжил путь, делая вид, что занят своим делом.

Тихая жизнь поселка продолжалась как ни в чем не бывало – все также квохтали куры в огородах, пышно цвели кустарники, мужчины работали, а женщины следили за хозяйством и детьми.

А для Орея за один день все перевернулось с ног на голову.

Он храбро шагнул во двор и прошел в притихший дом, где уже готовились к обряду погребения Оттара.

На кухне пахло острым супом уч-уч и сырными лепешками, женщины готовили поминальный обед. За столом в большой комнате сидели Гурам и дядя Фархат. Рядом лежало тело на носилках, обернутое в саван. Возле Оттара на коленях сидела его жена, вокруг которой, как вокруг наседки, собрались дети. Все молчали. Дядя Фархат задумчиво курил, глядя в окно, а юноша рядом с ним был неподвижен и со всей мужественностью сдерживал рвущиеся из глаз слезы.

Там же был накрыт большой стол с пустыми тарелками к поминальной трапезе.

– Я пришел, – сказал Орей, шагнув в комнату.

– Мы видели тебя в окно, монах, – Фархат указал на стол, где стояло всего одно блюдо с хлебом и вода. – Поминальная еда.

– Да, спасибо, – Орей присел напротив, намазал мед на хлеб. Проглотил, поморщившись от привкуса, и запил водой.

– Тебе крепко досталось, – дядя пыхнул трубкой, над Ореем пролетел горький дымок с запахом трав.

– Как и вам всем, – отрешенно отозвался он.

– И кто бы мог подумать.

– Что вы будете делать?

– Сначала похороним Оттара, согласно традиции. И подождем, – дядя Фархат кивнул на окно.

– Чего?

– Как объявят приговор Арслана.

– Потом я… буду заботиться о семье, – робко подал голос Гурам.

– Я его обучу всему, у меня-то нет сыновей. Если он возьмет в жены мою младшую дочь, то возглавит оба рода со временем.

– Что будет с Зариме? – Орея на самом деле интересовало только это.

– Не знаю, – юноша растерянно пожал плечами.

– Она часть этой семьи, – сурово ответил Фархат. – Значит, тут и останется. То, что она не успела дать Арслану детей – ничего не означает. А за его преступления она не в ответе.

– Понятно. Да хранят вас… – Орей поднялся с места и осекся. Слова в горле застряли. – Не важно. Даже им не под силу вернуть к жизни погибших. Могу я навестить мать Рифуду?

– Поднимись по лестнице. Она тебя ждет.

Орей пошел наверх, оставив скорбную комнату позади. Почему-то он совсем не испытывал приличествующей случаю грусти. Даже гибель Оттара теперь казалась ему чем-то закономерным.

Мать Рифуда сидела на подушках, на её коленях дремала пушистая кошка. Когда Орей появился на пороге комнаты, животное проснулось и посмотрело на него с явным недовольством.

– Садись, монах, – резковато бросила старуха, согнав с коленей кошку. Та нехотя, вразвалочку отправилась на подоконник.

Орей опустился на колени напротив матери рода. Она по-прежнему была одета в черное, но с момента последней встречи, будто постарела еще сильнее. Под глазами залегли темные круги, лицо осунулось и приобрело желтоватый оттенок.

– Вы хотели меня видеть?

– Заступись за Арслана, – сказала она. – Он не убийца.

– В его колодце нашли три кинжала убитых мужчин, в том числе и сына старосты, – возразил Орей. – Как, по-вашему, они там оказались?

– Арслан не убивал своих братьев, – повторила старуха. – Да, они не всегда ладили и часто спорили. Возможно, он завидовал им, но чтобы убить… Нет, монах, он ни за что бы не решился на это.

– Меня он с легкостью приговорил к смерти, хотя я просто пытался помочь. Если бы не его слова… не его ложь, все могло бы быть иначе.

– Он просто ошибся, запутался. И ты тоже запутался. Ты обижен и зол. И это твое право. Если ты хочешь отомстить ему, то как мужчина проси у рисена Священного Права Мести. Арслан оскорбил тебя, обвинив во лжи, – рассуждала старуха. – Это позволит вам двоим выяснить отношения, и наш род не будет запятнан.

– Это так, но… если это был не Арслан, тогда кто? Я сам слышал, как они с Оттаром ругались в ночь его смерти. Всё указывает на него! – настаивал Орей.

– Пожалуйста, иди к старосте. Скажи, что Арслана надо отпустить. Иршаб прислушается к тебе. Пусть его освободят, пока еще не слишком поздно! Прошу! – мать Рифуда встала перед Ореем на колени и сложила руки в умоляющем жесте. – Молю тебя, святой человек! Прояви милосердие для моего сына! Он у меня остался один! Спаси его! Не обагряй свои руки кровью невинного!

Монах отшатнулся назад. Он не ожидал подобного. И до этой минуты был твердо уверен, что Арслан убийца, и считал, что тот заслужил наказания, а слова безутешной матери, потерявшей двух сыновей, заставляли его колебаться. Может, не убивать? Пусть будет рабом до конца жизни… Или правда, взять это Священное Право и разобраться с селянином один на один?

Старуха упала в земной поклон, Орей отполз подальше, услышав её рыдания.

– Нет! – ответил монах, отринув сомнения. – Арслан — убийца! У него есть ножи, есть умения. Он — жестокий алчный человек! Он с легкостью подставил меня!

– Тебя, но не своих братьев! – провыла мать Рифуда. – Он все, что у меня осталось… Помоги ему! Я отдам тебе все, что попросишь!

– Он… – Орей задохнулся от возмущения. – Нет! Как вы можете выгораживать его?Да, я понимаю, что он ваш сын, но… Он… же оклеветал меня! Он заслуживает этого!

– Тобой самим движут гнев и жажда мести! Чего ты хочешь, святой человек? Забрать его женщину? Его дом? Так тебе всё равно не отдадут ни того, ни другого! Будь милостив к слабым! Сохрани его жизнь!

– Я хочу, чтобы он получил по заслугам!

– Разве он заслуживает такой участи?! – мать Рифуда поднялась и схватилась за сердце. – Разве мы все… мы…

Орей бросился ей на помощь и усадил на подушки. Старуха тяжело дышала, запрокинув голову.

– Я сейчас позову на помощь!

Она замерла, охнула, дотронулась сухой ладонью до лица Орея. Взгляд её остекленел в мгновение.

– Прости меня, – с шепотом из её груди вырвался протяжный свистящий выдох. Наверное, последний выдох матери Рифуды, чье материнское сердце не выдержало горя. Некоторое время монах придерживал её. Смотрел, как обезображенное горем лицо становится умиротворенным, как глаза глядят в даль, неведомую Орею.

– Как же так? – спросил он, но не знал, кому адресован этот вопрос. – Как? Я… Это вы простите меня, но… нет! Нет… Он это заслужил. Я не откажусь от своих слов.

Орей бережно опустил почившую мать на подушки. Сколько горя вместе с ним пришло в этот дом. И только кошка на подоконнике спокойно сидела, подобрав к себе лапы и с холодным хищным интересом смотрела на смерть.

Монах плохо запомнил, как вышел из дома и растолкал процессию, собравшуюся на погребение Оттара. Но провожал его вой рыдающих женщин. Он сам в какой-то момент ощутил себя Бессердечным.

Но когда тот убивал, он не оставлял живых, поэтому никогда не слышал голоса людского горя. Нужно спросить его, зачем все это было нужно, зачем все эти жертвы? Он что, тоже мстил?

Орей быстрым шагом дошел до перекрестка и свернул к ратуше. Навстречу ему попался староста Иршаб, следующий на погребение Оттара вместе со своими сыновьями, такими же дородными мужчинами, как и их отец.

– Монах! Что случилось? На тебе лица нет! – староста остановился перед Ореем.

– Мне нужна моя книга, и я хотел бы поговорить с Арсланом. Он всё ещё в колодце?

– Да, он там. А твоя книга в зале ратуши, около моего кресла. Можешь её забрать.

– Благодарю вас… – Орей быстро обошел старосту и его сыновей.

– Ты не идешь на погребение Оттара? – крикнул Иршаб ему вслед, но монах не ответил. Он ощущал себя потерянным и хотел ещё раз поговорить с Арсланом, чтобы убедиться в правильности своих действий.

Сначала он зашел в ратушу и забрал свою книгу. Холодный пустой зал напомнил ему о Полуденных Вратах, когда он брел по безлюдной столовой и вместо разговоров монахов слышал только тишину и слабое эхо от своих шагов.

Что сейчас сказали бы ему его братья?

Как Шамет бы отнесся к тому, что происходит? Поддержал бы Орея или осудил?

Они всегда были дружны, но он никогда не забывал о своем долге.

Что сказал бы брат Берилл? Наверняка, что-нибудь умное и наставительное, посоветовал бы посмотреть на ситуацию под другим углом.

Настоятель Мусаил, конечно, взывал бы к благоразумию и милосердию, велел бы обратиться к Высшим в молитве.

А брат Савел просто побеседовал бы с ним, расспросил и выслушал по-отечески. И это натолкнуло бы на верную мысль.

Но их больше нет рядом. Их слова и их мудрость с каждым днем меркнут, оставаясь лишь в воспоминаниях Орея и заметках на пожелтевшем пергаменте в заброшенной библиотеке…

Монах встал над краем колодца, где он сам сидел совсем недавно. Арслан встал, как только услышал его шаги.

– Монах?! – удивленно вскинулся тот, явно не ожидая увидеть своего обвинителя. – Святой человек! Помоги мне… Прости меня за все! Я не убивал своих братьев, поверь мне… Я не знаю, кто это сделал! Но готов помогать тебе искать убийцу!

–Твоя мать умерла, – сказал ему Орей. А у самого вдруг сердце сжалось от осознания жестокости людей. Они не могли просто убить злодея. Они пытались часть своей боли и ярости передать ему. С камнями или пытками, с чем угодно.

В каждое слово вложена злоба. В каждое действие. И теперь Арслана ждет та же участь. Расправа продлится недолго. Но каждая секунда отмеренного ему времени покажется вечной пыткой.

– Мать… – Арслан заплакал. – Как?

– Она не перенесла того горя, которое ты принес вашей семье!

– Орей… Но ведь ты-то… – Арслан задыхался от рыданий. – Ты точно знаешь, что это был не я… Ведь в тот день… Я же помог тебе, Орей! Вспомни! Прошу тебя!

– Я не знаю, что ты делал, до того как помог мне. Но я… – монах посмотрел вниз в темноту колодца и вздохнул. – Думаю, ты заслужил это.

– За что?! За то, что не оставил тебя валяться на горной дороге?! Что привел в свой дом?! – Арслан завопил еще громче, подпрыгнул и уцепился за прутья решетки. Но холодная тьма утягивала преступника назад.

Орей развернулся и ушел. Конечно, он помнил первую встречу с Арсланом. Помнил, как перепугался его. И теперь монах возвращался в его дом, к его жене. Смотрел на Обитель, затаившуюся высоко в горах, откуда тянулась тропа до самого Шадиба.

Там они и встретились.

На другой стороне поселка, далеко от того места, где был найден Хасан тем же вечером.

Орей на мгновение остановился, в его мыслях промелькнули сомнения, как отблеск приближающейся грозы…

Но он продолжил путь.