Плоть и кровь

Глава 16

На выходе Майло игриво пропел «Пока» консьержу Джеральду. Мы ехали по Оушен-авеню. Опустилась ночь, уличные фонари тускло горели в туманной дымке, а океан был заметен только по ярким всполохам отраженного света.

— Даггер покраснел, когда ты в первый раз упомянул слово «сексуальный». Кроме того, он постоянно потел, — произнес я. — Частенько делал упражнения глазами, особенно после твоего намека о личных отношениях между ним и Лорен.

— Да, но он действительно был шокирован известием о ее смерти.

— Верно, — подтвердил я. — Мне даже показалось, бедный профессор вот-вот упадет в обморок. И все-таки слишком сильная реакция для работодателя, тебе не кажется?

— Может, он и спал с ней. Или хотел спать. Однако это не означает, что он убийца.

— И все же Даггер подходит под описание интеллектуала с деньгами. Пентхаусы стоят недешево, а в этом районе — особенно. Я не отказался бы взглянуть на его банковскую книжку и сравнить списанные суммы с теми, которые поступали на счет Лорен.

— Это невозможно, — ответил Майло. — По крайней мере на данном этапе. Он даже на ордер пока не тянет. И не сделал ничего, что могло бы оправдать повторный допрос. Я взгляну завтра на учетные карточки Лорен, зайду в кофейни, которые он упомянул. Вдруг кто заметил, как они ссорились, или еще что-нибудь интересное. Тогда мне будет с чем идти к окружному прокурору.

— Хочешь, пойду завтра с тобой?

Он задумался.

— Нет, лучше я сам. Сейчас важно соблюсти все формальности.

— Я не понравился Даггеру.

— Что я могу тебе сказать, — ответил Майло с улыбкой. — Конечно, тяжело представить, что ты кому-то можешь не понравиться. Но Даггер явно не пылает к тебе страстью. Что ты думаешь о его эксперименте? Он действительно такой благопристойный, как нам пытаются преподнести?

— Пока не знаю. Интересно, а кто заказал ему исследование подобного рода?

— Что, если Лорен действительно близко познакомилась с одним из испытуемых? Посади двух людей в комнату, и никогда не узнаешь, чем это закончится. Кто-то потерял голову от Лорен, решил поднажать на нее, и вот результат…

— Или твоя первая версия: испытуемый узнал об обмане, и ему это не понравилось. Хотя Даггер и настаивает на конфиденциальности, разве не мог этот парень дождаться Лорен после эксперимента и проследить за ней?

— Хотел бы я посмотреть на список участников, однако пока Даггер добровольно его не покажет, на это можно не рассчитывать. Может, удастся воззвать к его чувству морали. Что-то мне подсказывает, доктор считает себя высокоморальным типом — вещи для бедных детишек покупает и прочее. Он и так достаточно потрясен. Будем надеяться, что в нем заговорит голос совести.

Мы свернули направо, на бульвар Уилшир, затем проехали Третью улицу, где фланировали покупатели и шатались попрошайки.

— Как насчет бывшей жены? — спросил я. — Если кто и расскажет о его истинном характере, так это она.

Майло улыбнулся:

— Очень хочется скинуть Даггера с пьедестала?

— Что-то в нем мне не нравится. Слишком уж хорош.

— Ну и циник же ты, оказывается.

— Все потому, что провожу столько времени с тобой.

— Наконец-то научился.

Заметка о смерти Лорен заняла три абзаца на последней странице «Таймс». В статье о ней упоминалось как о студентке.

Я проснулся с мыслью о Бенджамине Даггере. И Шоне Игер. Тот факт, что объявления об «интимном проекте» печатались за несколько недель до исчезновения обеих девушек, не выходил у меня из головы. Майло прав, очевидной связи здесь нет, но рациональный подход к расследованию — удел его профессии. Мне же позволительно ошибаться.

Я поразмыслил над этим еще несколько минут и решил поискать Адама Грина — журналиста студенческой газеты, который освещал историю исчезновения Шоны. В телефонном справочнике значилось четыре Адама Грина, чьи телефоны начинались на 310. Одному только Богу известно, сколько еще людей с таким именем проживает в Лос-Анджелесе. Два номера из четырех оказались неправильными, еще один не отвечал. Наконец, когда я уже почти отчаялся, мне повезло. Я услышал сообщение на автоответчике, звучавшее обнадеживающе:

«Это Адам Грин. Возможно, я ушел на поиски нового источника вдохновения, или пашу за компьютером, или просто развлекаюсь где-нибудь. В любом случае, если вы не думаете, что жизнь — дерьмо, оставьте сообщение».

Немножко гнусавый баритон юноши, становящегося мужчиной. Я сказал:

— Мистер Грин, меня зовут Алекс Делавэр. Я психолог, работающий с полицией Лос-Анджелеса. Хотел бы поговорить с вами о Шоне Игер…

— Это Адам. О Шоне? Вы, наверное, шутите.

— Нет.

— Они опять взялись за это дело? Невероятно. Что-то случилось? Ее наконец-то нашли?

— Нет, — ответил я. — Ничего такого особенного. Ее имя всплыло во время другого расследования.

— Какого расследования?

— Вы все еще журналист, мистер Грин?

На другом конце провода раздался смех.

— Журналист? Вы имеете в виду мою работу в «Первокурснике»? Нет, я уже окончил университет. Сейчас на вольных хлебах, пишу рекламные тексты типа «Золотые капли росы — чистое дыхание утренней свежести». Половина этого — моя.

— Какая половина?

— Не важно. Так что же с Шоной? И какое другое расследование?

— Извините, я не могу с вами это обсуждать.

— Позвольте, ведь вы сами захотели поговорить со мной, разве не так? — Грин засмеялся. — Значит, вы психолог? Здесь, случайно, ФБР не замешано?

— Нет, вообще-то я работаю с полицейским департаментом Лос-Анджелеса. Я просматривал дело Шоны и наткнулся на вашу статью в «Первокурснике». Вы были более тщательны, чем все остальные, и…

— А теперь вы мне льстите. Хотя я действительно работал на совесть. Впрочем, особо сравнивать не с кем. Казалось, всем совершенно наплевать на нее. К несчастью для Шоны, ее отец не был сенатором.

— Всеобщая апатия?

— Просто никто не старался толком расследовать дело. Полиция университета сделала все, что могла, однако они не гении. А лос-анджелесская полиция поручила вести дело старикану Рили.

— Лео Рили, — подтвердил я.

— Да. А ему оставалось совсем немного до пенсии. Я всегда чувствовал, Рили хотел поскорее спихнуть это дело.

— Где вы брали материалы для статьи?

— Ошивался около университетских полицейских — наблюдал, как они звонят по телефону и расклеивают объявления о пропаже Шоны. Меня воспринимали как досадливого зануду. Не отрицаю, я зануда и есть. Правда, тогда я еще пытался это скрыть. Меня не покидало ощущение, что большого значения пропаже Шоны никто не придает. Кроме, конечно, миссис Игер, ее матери. Только что она могла сделать? Начала жаловаться. Кто-то из деканов и начальник университетской полиции встретились с ней и заверили, что делают все возможное. Она и о Рили была невысокого мнения. — Адам помолчал. — Я думаю, Шоны нет в живых. Мне кажется, она умерла вскоре после того, как исчезла.

— Почему вы так говорите?

— Просто чувствую. Будь Шона жива, она уже объявилась бы, разве не так?

— Мы могли бы поговорить об этом наедине? За завтраком, обедом, ужином?

— Полиция оплачивает?

— Нет, я.

— Отлично, тем более все равно работа не клеится. Ничто не приходит в голову насчет имбирной жевательной резинки «Гинкоба». Так, сколько сейчас, десять? Давайте перекусим в одиннадцать. Я живу в районе Беверли-Хиллз, к востоку от Сенчури-Сити. Как насчет кошерной закусочной недалеко от Робертсона?

— Конечно, я знаю, где это.

— Или нужно выбрать что подороже?

— Нет, я не имею ничего против закусочной.

— Ладно, тогда я закажу дополнительный сандвич и возьму его с собой.

Я приехал на десять минут раньше, занял столик в глубине закусочной и потихоньку жевал маринованные пикули, чтобы скрасить ожидание. В помещении было тихо и чисто. Две пожилые пары склонились над супом, молодая ортодоксальная еврейка хлопотала вокруг пятерых детей, все — не старше семи лет. Тяжелоатлет-мексиканец в велосипедных шортах и майке пытался управиться с жареной печенкой, ржаной горбушкой и кувшином охлажденного чая.

Адам Грин появился в 11.05. Высокий, худощавый, темноволосый парень, одетый в черный джемпер поверх белой футболки и синие джинсы классического покроя, которые на его худых ногах превратились в мешковатые штаны. Ботинки тринадцатого размера, неуклюжие конечности, симпатичное лицо, которое могло быть идеальным, если бы не маленький подбородок. Короткие вьющиеся волосы и баки на сантиметр длиннее, чем у Майло. Левую бровь украшало крошечное золотое колечко. Он сразу же меня заметил, уселся рядом и взял один из пикулей.

— Ужасное движение. Город постепенно вырождается. — Грин усмехнулся, пережевывая пикули.

— Вы коренной житель?

— В третьем поколении. Мой дед еще помнит лошадей, пасущихся на возвышенности Бойла, и виноградники на Робертсоне. — Покончив с пикулями, он взял баночку с горчицей и начал вертеть ее в ладонях. — Теперь, когда мы уже старые знакомые, может, расскажете, что с Шоной?

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал.

— Да, да, знаю. Другое расследование. Но почему? Еще одна девушка исчезла с лица земли?

— Что-то вроде.

— Что-то вроде… Я всегда верил — из истории с Шоной получится хорошая книга. «Смерть „королевы красоты“» — как вам? Правда, нужен финал.

Подошла официантка. Я заказал бургер и колу, Адам — тройной бутерброд с копченой говядиной, индейкой и соленой телятиной, все это с майонезом и большой кружкой пива.

— А с собой? — спросил я.

Он широко улыбнулся, показав красивые зубы, и облокотился на стену.

— Успеется. Не надейтесь, что так легко отделаетесь.

Когда мы снова оказались одни, Грин приготовился задать очередной вопрос, однако я его опередил:

— Значит, вы думаете, Шона погибла вскоре после того, как пропала?

— Вообще-то поначалу я думал, что она просто сбежала с каким-нибудь парнем. Знаете — поддалась порыву. И лишь когда ее так и не нашли, решил, что она умерла. Я не ошибся?

— Почему «поддалась порыву»?

— Потому что иногда люди совершают глупые поступки. Я прав насчет ее смерти?

— Возможно, — ответил я. — Вы узнали о Шоне что-то, о чем не упоминали в статье?

Грин не ответил и опять взял баночку с горчицей.

— Ну так как?

Он шумно выдохнул.

— Ее мать — прекрасный человек. Простая, немного провинциальная. Думаю, она уже много лет не была в Лос-Анджелесе. Все повторяла, как здесь шумно. Выросла в провинциальном городишке, одна воспитывала дочь. Отец Шоны, вроде дальнобойщик, умер, когда она была еще ребенком. Не жизнь, а песня в стиле кантри. А дочь выросла красавицей и стала «королевой красоты».

— «Мисс Оливковый фестиваль».

— Участие в конкурсе — идея Шоны. Мать никогда ее не заставляла — по крайней мере она так говорит, и я ей верю. Есть в миссис Игер что-то такое… Искренность. Соль земли. Она содержала себя и Шону, работая официанткой и горничной. Дочь — ее единственный источник гордости. А потом Шона выигрывает конкурс, заявляет, что ненавидит Санто-Леон, и отправляется в Лос-Анджелес учиться в университете. Мать отпускает ее, но постоянно волнуется за дочь. Крупный город, соблазны, преступность. И тут случается такое — наихудший кошмар становится реальностью. Можете представить что-то более ужасное для матери?

Я покачал головой. Адам продолжал:

— Миссис Игер была раздавлена. Совершенно. На нее было невозможно смотреть. Приезжает сюда одна, без денег, без понятия, как тут обстоят дела. Университет — даже его размеры — пугает ее. Она не планировала заранее, где остановится, и в итоге оказалась в паршивом мотеле, недалеко от Альварадо. Она тратила по два часа на автобус, чтобы добраться до Вествуда; рисковала жизнью, возвращаясь ночью одна через парк Макартура. Никто ей не дает объяснений, ни у кого нет времени. В итоге у нее крадут сумочку, и только тогда руководство университета селит ее в общежитии. Но все равно на нее никто не обращает внимания. Я был единственным. — Он нахмурился. — Если честно, я начал писать эту статью, потому что посчитал историю занятной для читателей. А после встречи с миссис Игер забыл об этом. Я просто сидел с ней, пока она плакала, и с тех пор возненавидел журналистику.

Грин поставил баночку с горчицей и взял еще один из пикулей с тарелки.

— Вам понравилась миссис Игер, — сказал я, — и поэтому вы не ответили на мой вопрос об информации, не опубликованной в вашей статье. Вы не хотите усугублять ее горе.

— Даже если и так, какой смысл ворошить хлам? Если Шону до сих пор не нашли, то, наверное, вообще никогда не найдут. Вы собираете информацию для какого-нибудь проекта или еще чего, хотя на самом деле вам скорее всего тоже наплевать. Поэтому какой смысл рассказывать? Зачем огорчать мать еще сильнее?

— Это поможет раскрыть другое дело, — сказал я. — Вполне вероятно, и дело Шоны тоже.

Он громко жевал, опустив голову.

— Ваша информация может действительно оказаться полезной, мистер Грин.

Адам не отвечал.

— Что вы узнали о Шоне? Это станет достоянием общественности только в том случае, если на карту будут поставлены жизни людей.

Он взглянул на меня.

— Жизни людей? Звучит устрашающе. — У него были голубые глаза, светящиеся любопытством. — А вот и еда.

Официантка принесла наши сандвичи. Мой был очень хорош, и я съел половину, перед тем как отложить его. Адаму Грину подали массивное сооружение с вылезающими между хлебом и мясом капустой, морковью и майонезом. Он с удовольствием принялся задело.

— Я все еще не понимаю, почему я должен вам что-то рассказывать, — сказал Грин наконец.

— Потому что это правильно.

— Так вы утверждаете.

— Да, и могу повторить.

Он вытер губы, прикрывая рот сандвичем, словно щитом.

— Послушайте, я хочу получить кое-что взамен. Когда раскроется исчезновение Шоны или другое дело, над которым вы работаете, — мне нужно знать об этом раньше остальных. Возможно, я все-таки напишу книгу. Или по крайней мере статью в журнал.

Грин опять вытер рот.

— Правда в том, что для меня дело еще не завершено. Шона была красивой, умной, ей все удавалось. Она лишь на несколько лет младше меня, а для нее уже все кончено. У меня сестра ее возраста.

— Тоже в нашем университете?

— Нет, в Брауне.

Он почти с благоговением, словно жертвенный дар, положил остатки бутерброда на тарелку.

— Мы тут обсуждаем очень интересные вещи. Если книги не получится, то выйдет отличный сценарий. Давайте так: вы раскапываете что-то — и тут же говорите мне. По рукам?

— Если дело раскроется, вы будете первым писателем, который это узнает.

— Звучит несколько туманно.

— Вовсе нет, — ответил я, не отводя взгляда. Адам пытался оставаться невозмутимым, но безуспешно. Он был все еще ребенком. Я чувствовал себя эксплуататором, хоть и повторял мысленно, что Адаму больше двадцати одного, он пришел сюда добровольно и даже пытается извлечь выгоду из разговора.

— Ладно, — сказал он наконец. — В любом случае не такая уж это ценная информация. Дело в том, что Шона, возможно, и не была невинной провинциалкой.

Грин снова откусил существенный кусок сандвича и запил его пивом. Я молча ждал.

— Я лишь предполагаю, потому и не писал об этом в статье — наряду с нежеланием причинять боль миссис Игер. Правда, я сказал Рили и университетским копам. Только они пропустили мои слова мимо ушей. Раз вы здесь, значит, они даже не удосужились упомянуть это в записях. В противном случае вы бы все прочитали.

— Что вы узнали, Адам?

— Шона, возможно, позировала обнаженной. Для журнала «Дьюк». По крайней мере она думала, что для «Дьюка». Лично мне кажется, то был обман чистой воды.

— Когда она позировала?

— Возможно, позировала, — поправил он. — Я не знаю. Вероятно, в начале первого семестра.

— Вскоре после того, как приехала сюда?

Грин кивнул.

— Как вам стало об этом известно?

— Я видел фото и почти уверен, что на них изображена Шона. Кроме того, реакция соседки по комнате усилила мои подозрения.

— Вы говорите о Минди Джакобус?

— Да. Я ей порядком надоедал, потому что она последняя видела Шону живой. Минди без особой охоты делилась информацией. Говорила, они были очень близкими подругами и ей неприятно отзываться о ней плохо. Может, она и рассказывала все честно, но, я думаю, при этом несколько ревновала.

— Что вы имеете в виду?

— Вы видели фотографии Шоны?

Я кивнул.

— Минди, конечно, привлекательная девушка, но она — не Шона. Я не говорю, что между ними была открытая неприязнь, и все же то, как она отзывалась о Шоне… Не могу объяснить… Просто я почувствовал что-то. В общем, так или иначе, Минди не желала распространяться о своей соседке. Только я не отставал: приходил в общежитие, поджидал после занятий — разыгрывал из себя журналиста-детектива. — Он тоскливо улыбнулся. — Наверное, я ее не на шутку достал. Сейчас она бы подала на меня в суд — за домогательство. Тогда я был как… заведенный. Искал ответы на разные вопросы. Например, почему у Шоны не было парня? У Минди был парень. У каждой симпатичной девушки тоже. Минди говорила, что Шона была ужасно занудной, да к тому же зубрилой, и в этом все дело. Ходила на занятия, потом возвращалась в общежитие и занималась, потом шла в библиотеку и снова занималась. Однако я поговорил со всеми зубрилами в библиотеке — никто не помнит Шону. И библиотекари, кстати, тоже. Мне удалось заполучить ее формуляр, только не спрашивайте, каким образом. Шона не брала ни единой книги целую четверть.

— В вашей статье написано, будто она направлялась в библиотеку в ночь исчезновения.

— Это официальная версия. Версия Минди. И копы ей поверили. А я не уверен, верит ли сама Минди в свои слова. Думаю, она покрывала соседку. Минди стала изворачиваться, когда я напрямую задал ей вопрос. Наконец я ее так допек, что она призналась. Причина отсутствия парня у Шоны заключалась в том, что ей нравились более зрелые партнеры. Минди пыталась свести ее с другом своего приятеля, но Шона наотрез отказалась. Заявила, что предпочитает мужчин старше себя — «взрослых», как она выразилась.

— Думаете, у нее была связь со взрослым?

— Такая мысль приходила мне в голову, хотя я не смог копать дальше. Минди окончательно разозлилась и велела своему парню Стиву — шкафу размером с бегемота — припугнуть меня. Я не собирался рисковать жизнью или своими руками и ногами, так что отстал. Но я предложил университетской полиции проверить: не видели ли Шону в компании со взрослым парнем, может, даже с факультета. Они только отмахнулись от меня.

— Почему с факультета?

— Жизнь университетского городка довольно изолированна. С кем из взрослых общаются студенты? Только с преподавателями. И никто не обратил на меня внимания, даже мой редактор. Она запретила мне заниматься этим делом. Сказала, нужно шире освещать политические вопросы. — Грин пожал плечами. — После такой всеобщей апатии и враждебности у меня словно глаза раскрылись. Поэтому теперь я пишу рекламные слоганы и песенки. Конечно, это своего рода проституция, зато хорошо оплачиваемая. Гель для душа и зубная паста не захлопнут дверь перед вашим носом.

— Расскажите о фотографиях, которые вы видели.

— Это произошло, когда я впервые пришел в общежитие к Минди, — дня через два после исчезновения Шоны. Не знаю, бывали ли вы в общежитии… Комнатки там малюсенькие, словно кельи. И люди живут по двое в помещении, где и одному-то тесно. Места для хранения личных вещей тоже не хватает, так что многое лежит на виду. Шона, наверное, была очень аккуратной. Она хранила свои вещи на полках над кроватью. Я удивился, что полиция не изъяла их. Это тоже говорит, насколько серьезно велось дело, не правда ли? Так что я снял с полок вещи — несколько книг и журнал, последний выпуск «Дьюка». Я еще подумал, странно найти подобный журнал в комнате у девушки. Минди стояла ко мне спиной, когда я залез на полку Шоны, и как только увидела, что я делаю, начала кричать на меня и вырывать все из рук. Как раз тогда и выпали те снимки. Черно-белые, обнаженка. Минди выхватила их слишком быстро, чтобы я смог разглядеть как следует, засунула обратно в журнал и спрятала под свою подушку, продолжая вопить. Все произошло почти мгновенно, но я увидел прекрасное тело и светлые волосы, а это подходит под описание Шоны. Минди начала толкать меня и орать, чтобы я убирался. Я спросил, что это за фото, она ответила: это не мое дело. Мол, они принадлежат Стиву. Выпихнула меня в коридор и захлопнула дверь.

Грин еще раз откусил бутерброд.

— Было похоже, она готова придумать что угодно, лишь бы я отвязался. Если это снимки Стива, то что они делали на полке Шоны, среди ее книг?

— Вы рассказали об этом кому-нибудь?

— Конечно, полиции университета и Рили, но реакция была такой же, как и на теорию о взрослом друге: «Спасибо, мы рассмотрим». Может, они и пытались. Правда, я думаю, если на снимках действительно была Шона, то Минди попыталась их уничтожить. Чтобы не вышло скандала.

— А чем в настоящее время занимается Минди?

— Она старше Шоны. Вероятно, сейчас учится на последнем курсе. Полагаю, ее будет легко найти.

— Но вы не пытались?

— Я покончил с этим — написал еще несколько статей и двинулся дальше. Правда, как я уже сказал, Шона не выходит у меня из головы. Не думал, что придется снова о ней говорить… Наша сделка все еще в силе?

— Конечно, — ответил я.

— То, что я рассказал, поможет в расследовании?

— Не исключено, Адам.

Взрослый мужчина, молоденькая девушка. Объявление Даггера. Фотографии в стиле ню. Отсутствие сексуального партнера. Все это можно свести к одному знаменателю.

Судя по всему, Даггер — ханжа. Однако даже у подобных ему может быть тайная жизнь, скрытая от глаз окружающих. Возможно, он помогает детям в церкви, потому что его совесть нечиста.

Адам Грин смотрел на меня.

Я предположил:

— Вероятно, взрослый мужчина, игравший важную роль в жизни Шоны, называл себя фотографом из «Дьюка».

— Почему нет? Я имею в виду, вряд ли «Дьюк» на самом деле нанял такого типа. Что бы ни печатал журнал, все-таки это серьезная организация. Они должны быть осторожны и не определили бы какого-нибудь психа фотографировать молоденьких девушек, правда? Просто мы живем в Голливуде, а здесь ходят толпы извращенцев с камерами наперевес и россказнями наготове. Все сходятся во мнении о смышлености Шоны, но она совершенно зациклилась на своей внешности. И не надо забывать — она все еще была провинциалкой. Насколько велико расстояние от позирования в купальнике, с пластиковой короной на голове, до съемок без купальника? И если Шона действительно была неравнодушна к мужчинам в возрасте, разве не поддалась бы она мужественному и опытному парню? Да еще и фотографу известного журнала?

— Не лишено смысла, — кивнул я.

— Вы меня разыгрываете?

— Нет. Вы сплели все факты в логически верный сценарий.

Адам улыбнулся:

— Может, когда-нибудь я действительно напишу сценарий об исчезновении Шоны.