Плоть и кровь

Глава 2

В следующий раз она пришла на сеанс, опоздав на двадцать минут и бормоча что-то вроде извинений.

Тот же наряд, только цвета другие: черный топ и выгоревшие на солнце шорты. Губы, оскверненные ярко-красной помадой. Те же босоножки и дешевая сумочка. Лорен «благоухала» табаком и духами с тяжелым ароматом. На щеках играл яркий румянец, волосы растрепались.

Она долго устраивалась на стуле и наконец сказала:

— Немного задержалась.

— С друзьями?

— Ну да. Извините.

— Где задержалась?

— Недалеко… на пирсе.

— Под Санта-Моникой?

— Да. Нам нравится на пляже.

Лорен потерла обнаженное загорелое плечо.

— Хороший солнечный денек, — сказал я, улыбаясь. — Уроки, наверное, рано закончились?

Неожиданно радостный смех вырвался из алых губ:

— Точно.

— Школа — дело занудное?

— Не то слово. Ничего зануднее нет.

Она достала пачку сигарет, шлепнула ею о блестящую коленку.

— Когда я была маленькой, меня тестировали на ай-кью[1]. Получилось, что я суперумная. Говорят, мне бы следовало больше учиться. Только я понимаю: школа — это пустая трата времени.

— Тебя вообще ничего не интересует?

— Ну почему же. Вкусная еда интересует. Обожаю хлеб с чесноком. Сегодня мы должны поговорить о сексе?

Вопрос застал меня врасплох.

— Не припомню, чтобы мы это планировали.

— Они запланировали. Меня проинструктировали поговорить с вами о сексе.

— Твои родители?

— Ага.

— Почему?

— Идея Лайла. Он уверен, что я сплю с кем попало, рано или поздно забеременею и притащу домой «маленького черномазого внучка». Можно подумать, разговор с вами поможет в этой ситуации. Если я не обсуждаю свои дела с ними, глупо надеяться, что выложу все проблемы незнакомцу.

— Иногда с незнакомыми говорить безопаснее.

— Может, иногда и так. Но объясните вот что. Когда ты маленькая, все тебе вдалбливают в голову: никогда не говори с незнакомыми, опасайся незнакомцев, будь осторожна с ними. А сейчас они платят деньги, чтобы я незнакомцу раскрыла свои секреты! — Лорен подцепила пальцем замок сумочки, открыла его, поиграла с клапаном. — Что за чушь!

— Возможно, родители надеются, что со временем ты не будешь видеть во мне чужого человека.

— Пусть надеются. — Девушка натянуто засмеялась. — Послушайте, я не хочу быть грубой, вы вроде неплохой парень. Просто я не должна быть здесь, понимаете? Они используют вас, чтобы наказать меня, — читают нотации и угрожают, что не разрешат сдавать на права в следующем году. С этим ничего не выходит, и с вами не пройдет.

— За что тебя наказывают, Лорен?

— Говорят, за мое отношение к жизни… Только знаете, что я думаю? Они просто-напросто завидуют.

— Чему?

— Моему счастью.

— Ты счастлива, а родители нет?

— Лайл и Джейн из кожи вон лезут, чтобы держать все под контролем. Особенно он. — Она понизила голос до баритона, передразнивая отца: — «Лорен, ты губишь свою жизнь. Этот психоаналитический вздор чертовски дорог. Я хочу, чтобы ты пошла туда и выложила все начистоту».

— Получается, твои родители несчастливы, и они с моей помощью отыгрываются на тебе?

— В их жизни все известно заранее, а я свободна. Их это заедает. Как только у меня будут свои деньги, я вырвусь отсюда. И прощайте, Лайл и Джейн!

— У тебя есть план, как достать деньги?

Она пожала плечами:

— Что-нибудь придумаю. Я не говорю, что это произойдет прямо сейчас. Знаю, пока меня даже в «Макдоналдс» не возьмут без их согласия.

— Ты уже узнавала в «Макдоналдсе»?

Лорен кивнула:

— Мне нужны были деньги на карманные расходы. Но они отказали: «Никакой работы, пока оценки не улучшатся». А так как я не собираюсь улучшать оценки, то и про работу можно забыть.

— А почему ты не хочешь учиться лучше?

— Потому что мне это не нужно.

— Значит, тебе грозит еще несколько лет подобной жизни.

Она отвела глаза.

— Выкручусь как-нибудь. И слушайте, забудьте о сексе. Мне не хочется обсуждать это. Не обижайтесь, просто у меня нет желания выкладывать свои секреты.

— Хорошо.

— Ну и отлично. — Лорен вскочила. — До следующей недели.

Оставалось десять минут до окончания сеанса.

— Не можешь чуть-чуть потерпеть?

— Вы настучите, что я раньше ушла?

— Нет, но…

— Спасибо, — сказала она. — Я никак не могу задерживаться, у меня голова разболелась. Знаете что? На следующей неделе я приду вовремя и просижу весь сеанс, идет? Обещаю.

— Всего десять минут.

— Десять минут — слишком долго.

— Попробуй, Лорен. Нам не обязательно говорить о твоих проблемах.

— А о чем тогда?

— Расскажи о своих интересах.

— Мне нравится на пляже. Мне нравится свобода, и это как раз то, что мне нужно прямо сейчас. На следующей неделе я буду паинькой, серьезно.

«На следующей неделе». Разыгрывала она меня или действительно собиралась прийти?

— Так я пошла?

— Конечно. Будь осторожна.

Лорен широко улыбнулась. Поправила волосы.

— Вы душка.

Схватив сумочку, она почти бегом покинула кабинет. Я вышел вслед за ней в приемную в тот момент, когда она доставала зажигалку. С сигаретой в губах Лорен торопливо выскочила за дверь. Я видел, как она семенит по коридору в облаке табачного дыма.

Я вспоминал о Лорен несколько раз — в голове застрял образ девушки, стремящейся навстречу саморазрушению. Потом и этот образ стерся из памяти.

Шесть лет спустя, накануне Дня всех святых, меня пригласили на мальчишник.

Сорокапятилетний радиотерапевт-онколог из педиатрической больницы Западного округа женился на медсестре, и штат больницы снял президентский номер в отеле «Беверли монарх», чтобы отметить предстоящее событие.

На блюдах возлежали жареные ребра, отбивные, куриные крылышки и прочая снедь. Пивные бочонки во льду, бар, кубинские сигары, десерты. Мое знакомство с виновником торжества — одиночкой, которому явно недоставало таланта общения, — ограничивалось несколькими бесплодными беседами о психологической помощи больным. Поэтому я был изрядно удивлен, когда меня включили в число приглашенных. Помню, я тогда подумал, что ему, бедолаге, больше некого пригласить.

Однако когда пришел, то убедился — недостатка в гостях явно не ощущается. Несмотря на внушительные размеры номера, комнаты с черными коврами на полу были заполнены потными мужчинами среднего возраста. Номер располагался в пентхаусе, но полюбоваться видом не удалось, так как шторы оказались плотно задернутыми. Видимо, из-за этого стояла ужасная духота. Пиджаки и галстуки были свалены в кучу на диване у входа, под рукописным лозунгом «Расслабься». Со всех сторон слышались пьяные тосты и грубый хохот, из-за сигарного дыма я с трудом различал обстановку.

Потребовалось приложить немало усилий, чтобы протиснуться к столу с едой, где я взял шампур с говядиной и бутылку «Гролша». Из другой комнаты долетели взрыв смеха и аплодисменты, поэтому я направился туда. Там взгляды присутствовавших были прикованы к стодюймовому проекционному телевизору, где на огромном экране демонстрировался порнофильм. Тела извивались и постанывали под мелодию хриплого саксофона. Люди вокруг меня пытались зевать и притворялись, будто их это не возбуждает. Я удалился, взял еще еды и встал в стороне. Пока жевал, думал: какого черта здесь делаю и почему бы просто потихоньку не уйти?

В этот момент ко мне подошел знакомый патологоанатом с бокалом виски.

— Послушай, — сказал он, кивнув в сторону экрана. — Не ты ли тот парень, который должен объяснять, почему нас это привлекает?

— Вы явно перепутали меня с антропологом.

Он засмеялся:

— Скорее с палеонтологом. Могу поспорить, еще пещерные люди рисовали похабные картинки. А что, если мы сейчас запишем все на пленку, а потом отдадим в большой прокат?

— Есть идея получше. Покажем на следующем благотворительном вечере по сбору средств.

— Да, тридцатисантиметровые члены и влажные киски — это то, что нужно. Только лучше заранее запастись кислородными масками для миссис Принс и других склочниц.

Взрыв хохота у телевизора заставил нас обернуться. Затем раздался громкий звон — видимо, стучали вилкой о бокал, — и шум улегся. Слышен был только приглушенный звук порнофильма. В колонках продолжали звучать стоны и женский голос: «Трахни меня, трахни». Послышался нервный смех, а после внезапно воцарилась напряженная тишина.

Самый толстый и краснолицый из гостей, финансист по имени Беквик, вышел на середину комнаты с пивной кружкой в руках. Его очки съехали на кончик мясистого носа, он попытался их поправить, в результате вылил пенящееся пиво на ковер.

— Давай, Джим! — закричал кто-то.

— Нервишки пошаливают, Джим!

— Вот почему писаки не могут быть хирургами!

Беквик немного покачивался и улыбался во весь рот.

— Ладно, ладно, джентльмены. Это вечеринка или как?

Послышались смех, гиканье и крики.

— Ты-то точно на вечеринке, Джим!

Беквик потер глаза и нос, попытался отдать честь одной рукой и пролил еще пива.

— Поскольку все мы здесь такие серьезные, деловые граждане, у нас никогда и в мыслях нет оставить Господа Бога, жену, страну и моральные обязательства, кроме тех случаев, когда обстоятельства вынуждают. (Взрыв хохота.) Слава Богу, что как раз сейчас и сложились такие обстоятельства, братья! А именно — грядет женитьба нашего достопочтенного, крайне взволнованного друга — доктора Фила Харнсбергера Непобедимого. Да, это он — гроза раковых клеток, известный под именем Терминатор, или Тот, Кто Скрывается За Стальной Дверью! Давай же, Фил, выходи, парень!

Жениха нигде не было видно. Беквик сложил руки наподобие рупора и произнес:

— Вызываю доктора Смертельный Луч! Доктор Смертельный Луч — на сцену. Выходи же, Фил, покажись нам.

Все начали скандировать: «Фил, Фил, Фил, Фил…» И тут кто-то крикнул:

— Да вот же он!

Под шум аплодисментов толпа расступилась, и Фила Харнсбергера со стаканом мартини в руках вытолкнули на середину комнаты.

Лысеющий, с рыжеватыми усиками, обычно бледный радиотерапевт сейчас побагровел от смущения. Его улыбка больше напоминала оскал параноика; казалось, он вот-вот упадет в обморок. Врач был одет в черную футболку такого огромного размера, что она доходила до колен. На ней красовалось изображение здоровенной невесты, которая держала на цепи крохотного жениха, распростертого перед судьей на фоне виднеющейся вдалеке виселицы. Надпись гласила: «Ваша честь, я никого не убивал! За что же пожизненное?»

Беквик похлопал Харнсбергера по плечу. Тот вздрогнул и попробовал отхлебнуть мартини. Большая часть содержимого бокала вылилась на подбородок, и врач утерся рукавом.

— А как же стерильность? — закричал кто-то. — Срочно позвоните чертовым дезинфекторам!

— Гребаные микробы.

Беквик хлопнул Харнсбергера по спине, и тот с усилием улыбнулся.

— Ну что, Фил, старик, — и я не шучу насчет старика. Пришло и твое время потерять девственность.

Улюлюканье из толпы. Харнсбергер улыбнулся и опустил голову.

— Фил, — сказал Беквик, — это может показаться высокопарным, но знай, мы любим тебя, парень!

Харнсбергер ничего не ответил.

— Терминатор, ты ведь знаешь это?

Тот пробормотал:

— Конечно, Джим.

— Что ты знаешь?

— Вы меня любите.

Беквик отпрянул.

— Не так быстро, Одинокий Рейнджер! Может, это и принято среди нас, «морских котиков», только известно ли о твоих пристрастиях невесте?

Радиотерапевт густо покраснел, в толпе захохотали. Финансист продолжал:

— Нет, серьезно, Фил. Ты действительно хорошо проводишь время?

— Да, да, конечно…

Беквик в очередной раз хлопнул Харнсбергера, да с такой силой, что тот выронил стакан. Финансист наступил на него, с хрустом вдавливая осколки в ковер.

— Надеюсь, ты и правда доволен твоей последней холостяцкой вечеринкой, Фил. Жратва тебе по вкусу?

Харнсбергер кивнул.

— Выпивки достаточно?

— Да…

— Это хорошо. Потому что нам бы не хотелось, чтобы ты разозлился и направил свой смертельный луч на нас.

Присутствующие поддерживали речь Беквика согласным улюлюканьем. Жених глупо улыбался. Его приятель продолжал:

— По той же причине никто из нас не хотел бы оказаться рядом, когда ты получишь счет за все это великолепие!

В глазах Харнсбергера мелькнула паника. Беквик снова его хлопнул:

— Что, испугался? Не волнуйся, все схвачено — за счет наших пациентов. К сожалению, они не дождутся в этом месяце почечных трансплантатов.

Гиканье и веселье среди гостей. Беквик взял радиотерапевта за руку.

— А сейчас piece de resistance[2], Фил. Уверен, что досыта поел?

— Уверен, Джим.

— Ну, — Беквик усмехнулся, — сейчас увидим.

Он сделал витиеватый жест рукой. Какое-то время ничего не происходило. Затем погас свет и послышалась музыка в стиле диско, заглушившая саундтрек к порнофильму.

Толпа расступилась, две девушки в длинных черных плащах вышли на середину комнаты. Беквик незаметно удалился, а девушки, танцуя, встали по обе стороны от Харнсбергера.

Обе были довольно молоды — высокие, с красивыми фигурами, грациозно двигавшиеся на высоких каблуках-шпильках. Они широко улыбались, крутили бедрами, извивались всем телом и делали прочие движения профессиональных танцовщиц. У одной — угольно-черные длинные волосы, вторая была блондинкой с короткой мальчишеской стрижкой.

Они синхронно прижимались к бедолаге Харнсбергеру, ласкали его шею, покусывали уши, которые стали алыми, целовали щеки, поглаживали бедра. На лице радиотерапевта отражались одновременно возбуждение и страх.

Девушки стонали, касаясь промежности Фила, потом сделали вид, что расстегивают ширинку, откинули головы и изобразили смех. Начали слегка пихать врача — так щенки шакала играют с кроликом.

Темп музыки ускорился. Девушки скинули плащи — на них были одинаковые лифчики из черной кожи, черные подвязки и ажурные чулки. В руках — черные плетки.

Раздалось несколько ударов плетьми. Я подался вперед вместе со всеми, ловя каждое движение стриптизерш, каждый издаваемый ими звук. Они продолжали дразнить несчастного Фила. Черноволосая девушка потрепала его за подбородок, прижалась к нему телом, взъерошила редкие волосы. Блондинка притянула врача к себе и крепко поцеловала, пока он пытался вырваться, размахивая руками. Вдруг Харнсбергер стал отвечать на поцелуй и потянулся к ее ягодицам. Девушка оттолкнула радиотерапевта, встала на четвереньки, а затем начала опять медленно приближаться к врачу. Она немного отодвинула лифчик, чтобы был виден сосок, затем снова скрыла его.

Брюнетка присоединилась к напарнице, и они принялись уже более откровенно ласкать друг друга. Оба бюстгальтера были сброшены и полетели в толпу.

Упругие груди танцовщиц двигались в такт музыке. Девушки щипали себя за соски, плавно изгибались, играли трусиками, все более раззадоривая наблюдавших за этим зрелищем мужчин.

Стриптизерши подошли к Харнсбергеру, но на этот раз отвели его в сторону и вернулись вдвоем, держась за руки. Они приподнимали трусики, на мгновение показывая упругие, гладкие лобки, а потом резко отпускали их, от чего резинка хлопала по бедрам.

Эта игра в прятки продолжалась еще какое-то время, затем брюнетка опустилась на четвереньки и стала крутить ягодицами, одновременно держа за лодыжку блондинку. Ее напарница изображала сопротивление, качая головой и делая недовольные гримасы. Послышались подбадривающие возгласы из толпы. Внимание всех было приковано к происходящему в центре комнаты.

И вот в мгновение ока обе девушки почти обнажились. На них оставались только подвязки и чулки. Музыка стала более медленной, и танцовщицы принялись соблазнять друг друга: ласкать, поглаживать, целовать, лизать.

Черноволосая девушка легла на спину и приподняла бедра. Партнерша села между ее ног на колени, наклонила голову, словно для молитвы, и начала гладить живот. Наклонилась ниже и языком поласкала пупок. Брюнетка застонала от удовольствия.

Блондинка подняла глаза, прижала палец к губам, будто раздумывая, что делать дальше. Она протянула руки к толпе, изображая невинность и как бы прося совета.

Зрители ободряюще зашумели. Девушка нагнулась к промежности подруги, потом подняла голову и обвела взглядом находящихся в комнате людей. Когда она повернулась ко мне, я смог лучше рассмотреть ее.

Овальное лицо. Светлые глаза под нарисованными бровями. Немного выступающий, но идеальной формы подбородок. Внезапно я узнал эту девушку. И она меня. Лукавство исчезло с ее лица, уступив место неуверенной улыбке.

Лорен неподвижно сидела между извивающимися бедрами подруги. Мне показалось, она слегка покачала головой, будто пытаясь оправдаться.

Музыка продолжала звучать. Темненькая девушка поняла: что-то идет не так, и положила руку на шею Лорен.

Та сначала заупрямилась, затем все-таки наклонилась. А в следующий момент я уже направлялся к выходу.