По ту сторону моря

Глава 36

«…слышишь меня?» – шепот доносился издалека. Из-за плотной завесы тьмы, в которой не было ни ветра, ни запахов. Плотный кокон мрака окутывал меня со всех сторон. Но он меня не пугал. Это была не та Тьма, которую я привыкла бояться. Здесь было тихо и спокойно. Мысли текли вяло и оборванно, они никак не могли уцепиться друг за друга и просто проплывали мимо. Мне казалось, что я лежу в воде. Шелковистой, нежной на ощупь, и ничего в мире не имеет значения. Я там, где должна быть. Я то, чем я должна быть. Мой путь давно определен. И ничто больше не потревожит меня. Никогда.

Вот только…

«Услышь меня!» – шепот стал требовательнее и жестче. В нем явно почувствовались раздражение и злость. Нет, даже не злость, а холодная дикая ярость. Я содрогнулась. Мне не нравился этот шепот. Не нравилось, что он нарушает мой покой, портит мой сон, не дает отдохнуть, хотя я это заслужила. Легкие отголоски тревоги завибрировали где-то внутри, и я завозилась. Нет! Лежи спокойно, закрой глаза и ни о чем не думай.

«Эй, Лис? Ты что, оглохла?!» – знакомый голос. Резкий, острый, недовольный. И детский. Джоанн? Я точно знала, что ее не могло быть рядом. Я точно знала, что она не должна была вмешиваться в мой сон, что здесь… Но где это, здесь? Мышцы свела судорога, словно я слишком долго лежала без движения. Духи Пустоши, как же хотелось спать! Я чувствовала, что вымотана до предела, и мне хотелось только одного: чтобы эти голоса оставили меня, наконец, в покое. Им здесь не место!

«Вернись ко мне!» – властный, но в то же время отчаянный оклик, а потом все стихло. Все звуки потонули в этой черной, приятно прохладной воде. Но я уже не могла отдаться ее потоку. Очень быстро меня окутывало беспокойство. Что-то не так, что-то неправильно. Я не должна была слышать этот голос. Князь слишком далеко…

Я резко распахнула глаза, но не сразу поняла, смогла ли проснуться. Первые мгновения казалось, что вокруг такая же непроглядная темнота, но потом по стенам пробежали неровные мерцающие блики, в нос ударил сладковатый дымный запах и аромат воска, и из другого конца комнаты донеслись едва уловимые тягучие напевы. Я не шевелилась. Отчего-то казалось, что я не должна была просыпаться. Напевы стали чуть громче, словно волны, они то набирали силу, то снова затихали. Несколько голосов вели эту странную повторяющуюся мелодию, а вокруг хаотично разбегались тени и отблески свечей.

Я слегка повернула голову и посмотрела вперед. Подле кровати полукругом сидели несколько человек. Красные, почти бордовые в полутьме капюшоны их накидок скрывали лица. Каждая из них держала в руках свечу и чуть покачивалась в такт напевов. Перед ними в самом центре стояла небольшая чаша с песком, а из нее торчали тонкие коричневые палочки. Слабый дымок исходил от каждой из них, и комнату наполнял душный тошнотворно-сладкий дурман. Я осторожно отвернулась, разглядывая подсвеченный потолок и пытаясь отогнать от себя липкую туманную дрему. Тело казалось тяжелым и неподъемным. Я едва могла шевелить пальцами и головой. Под накидкой у меня все взмокло, по лбу стекали тонкие струйки пота, попадая мне на губы и оставляя на них соленый привкус. Тревога внутри меня только нарастала. Все казалось неправильным, неестественным, а еще эта странная мелодия. Будто что-то знакомое, но в то же время и нет. Она дурманила не хуже их сладкого дыма. Где все изгнанники? Сидят ли среди поющих мои переодетые прислужницы? И этот странный сон. Уверена, что если бы не шепот, я бы проспала без сновидений до самого утра. Почему он меня разбудил?

Меня обожгла досада и злость. Там было так хорошо, так приятно, в этой черной воде. А теперь я не могу ни бодрствовать нормально, ни спать. И эти звуки с каждой новой нотой вселяют в меня необъяснимую панику. Я не могу шевелиться, не могу даже нормально думать, ничего не могу…

Я часто заморгала, чувствуя, как снова слипаются веки. Дышать было тяжело, но тело стало расслабляться. Я поняла, что снова куда-то уплываю, хотя уже не желала этого так сильно. «Нельзя засыпать», – лениво ползло откуда-то из подсознания. Все смешивалось. Тени и свет становились единым неразборчивым пятном. Кажется, я даже что-то пробормотала вслух. Молитвенная песнь загромыхала. Они пели теперь четко, жарко и возбужденно. На меня словно двигалась сама буря. Кажется, кто-то испуганно вскрикнул, но я даже головы не повернула. Меня давило и тащило подальше из этой комнаты. Через воду, через иссушенные земли. К Древу… К Древу… чтобы отдать ему всю себя.

Тело лихорадочно задрожало, и я едва успела перегнуться через кровать, как меня вывернуло наизнанку. На пол полилась какая-то темная желчь, от вида которой меня снова стошнило. Горло драло от горечи, с лица падали бусины пота, меня знобило, но в голове упорно крутилось: «К Древу… К Древу…».

Пение не прерывалось ни на секунду. Никто будто и не заметил, что мне стало плохо. Хотя, может, в своем молитвенном экстазе они и впрямь не замечали ничего вокруг. Я измученно откинулась на подушки. Несмотря на боль во всем теле, мне становилось легче. Туман в голове рассеивался, мысли собирались в нужный строй, и я пыталась вспомнить свой сон. Теперь голос Князя звучал в голове четко и ясно. Его самого я не видела. Но голос был зол и обеспокоен. Даже не так. Он был в ужасе. А в недовольных словах Джоанн слышались страх и, кажется, слезы. Мне почему-то пришло в голову, что ей было больно. Ни с чем не связанная мысль, но только ощущение от ее голоса. Возможно, ей и впрямь было больно. Если Князь пытался прорваться в мое сознание, мог ли он делать это через Джоанн? Я тяжело выдохнула, ничуть не удивляясь такому предположению. Но что он хотел: поговорить со мной или разбудить? В любом случае, я решила, что больше не позволю себе спать. Уж слишком странными и пугающими были воспоминания о той реке. Теперь она не казалась мне спокойной и убаюкивающей. Мое сознание окончательно прояснилось, и по коже от мыслей о ней бежали мурашки. Такое ощущение, что я, сама того не подозревая, лежала на лапах какого-то монстра и теперь видела его настоящий облик.

Меня снова затошнило. Сладкий дурман никуда не делся и снова закручивал мой желудок в узел. Как и мои мысли. Что же мне делать? Если попытаюсь выйти, еще, глядишь, очнутся эти певцы, и меня подвесят в воде за непослушание. Значит, надо постоянно держать свой мозг занятым и… лучше бы отыскать что-то, чем можно было бы причинять себе боль. Конечно, эта идея не принесла мне никакой радости, но я не представляла, как еще смогу удержать себя в сознании.

Я обвела комнату взглядом, но, разумеется, не нашла ничего подходящего. Да и встать, не боясь пробудить капюшончатых, не было никакой возможности. Я похлопала себя по штанам, бросила взгляд на мягкие черные ботинки и выступающий подол платья. А потом подняла глаза выше. Застежка! С большим трудом я медленно подняла руки и расстегнула золотистую брошь. Тонкая иголочка на ее обратной стороне была не слишком острой, но при должном усердии можно было проколоть свою кожу до крови. Я сложила руки на груди и выдохнула. Каждый раз, как только мое сознание будет обволакивать туман, я должна буду тыкать себе в запястья или между пальцев, раздражая самые чувствительные места. Мне вдруг вспомнился Аберненн и девушка, увитая колючими розами. Она сказала, что это помогает направлять мысли. Может быть, все дело в песне? И девушка таким образом пыталась сохранять свое сознание?

В любом случае, я решила держаться как можно дольше, надеясь, что до рассвета осталось совсем чуть-чуть. Но мне также надо было занять чем-то свою голову, не давая мыслям разбегаться в разные стороны. Решение пришло само собой. Я даже усмехнулась такой иронии. Строчки из песни Джоанн завертелись в голове, и я стала повторять их про себя снова и снова, стараясь вытащить из памяти все строчки. Ее бумажку я потеряла после нападения бротов, но еще во время плавания успела взглянуть на нее пару раз. И теперь я выполняла просьбу девочки и пыталась восстановить в своей голове каждое слово. Она же хотела, чтобы я хорошенько выучила ее песню. Вот и представился шанс.

Эта ночь оказалась длиннее и мучительнее, чем я ожидала. Песня не прерывалась, путая мои мысли и перемешивая строчки из загадки Джоанн. Руки были перепачканы кровью, а боль уже становилась привычной и слабо разгоняла дымку. Но я упорно боролась со сном, постепенно проникаясь ненавистью ко всему происходящему и к дурацким стихам. Время текло бесконечно медленно. Я вымоталась, и само существование уже казалось невыносимым. По щекам катились горячие отчаянные слезы, в горле было сухо и горько, желудок крутило, и за ночь меня вырвало еще несколько раз. Я чувствовала себя потной и грязной. Комнату наполняла кошмарная вонь, а мелодия не сменила ни единой ноты. Мне уже хотелось сдаться. Голова гудела, сил не было никаких, словно я прошла всю Пустошь пешком за одну ночь, мысли терялись, и уже ничего не помогало. Меня окутывала тревожная дрема, заставляя тело периодически вздрагивать. Но вдруг стало тихо. Я слегка приоткрыла глаза и осознала, что комната уже не тонет в ночной тьме. Она стала серой и бесцветной, а желтоватые блики больше не бегают по стенам. Где-то хлопнуло, и кожи коснулся едва уловимый ветерок. С моих губ сорвался стон, и я невольно потянулась в сторону речного запаха. В комнате посвежело, и тело тут же покрылось мурашками. Глаза уже не открывались, руки не двигались. Я снова застонала от боли и отчаянного ощущения неподвижности и мгновение спустя погрузилась в глубокий сон без сновидений.

***

Рассветное солнце заливало комнату, румянило беломраморный пол, светлые стены и пушистый ковер. Окно было распахнуто настежь, и легкая прозрачная тюль колыхалась на утреннем ветру. В комнате было зябко и пахло свежестью, снаружи доносился легкий шепоток волн. Меня подняли, как только в комнату забрался первый луч. Подняли почти буквально. Красивые девушки в широких цветных штанах, с яркими платками на голове и плотно обвязанной тканью грудью, усадили меня в кровати, даже не потрудившись разбудить. Я заморгала, ничего не соображая. Ко мне поднесли широкую белую чашу, наполненную водой, и опустили туда темные шершавые губки. Кто-то снял с меня капюшон, а потом потащил за рукава накидки. Никто не произносил ни слова, а у меня не было сил, даже чтобы держать глаза открытыми, не то чтобы задавать вопросы. От губок в чашу шумно потекла вода, а потом ледяное прикосновение заставило меня вздрогнуть. Мне протирали лицо, руки и шею, и холод расползался от них по всему телу. Я попыталась перехватить их руки, чтобы умыться самостоятельно, но меня легонько ударили по пальцам, и, скривившись от боли, я сдалась. Все мои пальцы были покрыты засохшей кровью. Когда девушки это заметили, то без лишних слов стали намывать и их, бережно прикасаясь к коже. Все мелкие ранки уже успели затянуться, но все равно любое прикосновение вызывало неприятную дрожь.

Так я и сидела, разглядывая комнату, наблюдая за встающим солнцем, и терпела этот ритуал. Они омывали меня дольше, чем это требовалось, но ощущение грязи все равно не проходило. Мне нужна была полноценная ванна, а не эти смехотворные протирания. Впрочем, я все-таки была благодарна и за них.

Когда на меня снова надевали красный балахон, я невольно посмотрела на застежку, а потом обернулась на кровать. Следов моих ночных страданий не осталось. Видимо, комнату выдраили, пока я спала. На голову снова упал капюшон, и словно по сигналу дверь отворилась.

– Светлого тебе утра, Заветная! – с улыбкой воскликнул Карим, и девушки тут же почтительно расступились, потупив головы. – Вы можете идти! – небрежно махнул он, и те, подхватив чашу и губки, бесшумно выскользнули в коридор.

Я мрачно посмотрела на служителя. Такой разбитой я не чувствовала себя давно. Мужчина осмотрел меня одновременно насмешливо и жалостливо.

– Знаю-знаю, нашим не всегда легко выносить здешние травы. Но поверь мне, даже местным иногда становится плохо. Мы называем это очищением. Считается, что из тебя выходит все лишнее и грязное, что оставалось от привычного мира. Чем больше очищается твой организм, тем лучше. Да и присоединение пройдет проще.

– Пить… – прохрипела я, но Карим покачал головой.

– Тебе нельзя. Ни воды, ни еды, только необходимые лекарства. Ты и так не проходила процедуры, мы не можем рисковать еще и сейчас. После утренней молитвы дадим тебе травяной настой, но раньше нельзя. Хорошо, что тебе одобрили вчера Дым, это успокоит твою нервную систему и приведет в порядок мысли. Он воздействует лучше, чем простые успокоительные. Их дают сопротивляющимся. Может быть, все с тобой и получится. Хотя я не понимаю, почему в Совете настолько пренебрегли мерами предосторожности. Без нейрохимикатов это будет очень сложно. Ну да поможет нам Закон, верно? Ты будешь немного вялой до самого вечера, но это не страшно. Главное, постарайся не забыть все инструкции, я тебе еще раз все расскажу, но не знаю, насколько ты сейчас способна запоминать. Дым на всех действует по-разному. Эй, вы! – вдруг крикнул он, не дожидаясь моего ответа. – Помогите Заветной!

В комнату вошли три фигуры в черных балахонах, и я с облегчением увидела Вэнди, Мисс и Сашу. Две последние подхватили меня под руки и помогли встать, Вэнди же осталась стоять, разглядывая меня с неприкрытым ужасом.

– Ведите ее за мной, и побыстрее. На утреннюю молитву опаздывать нельзя, особенно лику.

Широкими шагами он покинул комнату, а мы побрели следом. Каждый шаг отзывался в моем теле ноющей болью, словно ночью мне перекручивали мышцы. Мне не хотелось говорить, не хотелось думать, вообще ничего не хотелось.

– Духи, Алиса, что с тобой произошло? – прошептала мне в ухо Мисс.

– Что… не так? – с трудом выговорила я, уже представляя, что мое лицо превратилось в подходящую для лика маску.

– Ты даже не бледная, а желтая какая-то, – тихо ответила Вэнди, заходя сбоку.

Мы пересекли коридор, и меня потащили вверх по укрытой красным ковром лестнице. Полукруглые окна через каждый пролет поливали белый мрамор розовым и оранжевым цветом, заставляя постоянно щуриться.

– А губы белые, под глазами чернота, – подхватила Саша. – И твой взгляд… ты словно не здесь.

– Я здесь, – вымученно ответила я.

– Нас вчера не пустили, – зашептала Мисс. – Сказали, что будут молиться всю ночь, чтобы твой дух воссоединился с Древом. Надеюсь, что ты ни с кем там не воссоединялась, потому что это звучит как-то жутко. Мы были в соседней комнате и слышали непонятные завывания. Хотели тихонько пробраться к тебе, но весь коридор был уставлен стражами. Ты бы видела это зрелище!

– Они стояли, как замороженные, в два ряда, – едва слышно произнесла Вэнди. – И смотрели в сторону комнаты.

– Кто был подальше, стоял по диагонали, – продолжила Саша. – Кто поближе, стоял прямо. Видимо, все взгляды должны были быть устремлены на твою комнату. Казалось, что они ждут какую-то команду, как… запрограммированные.

– Но не все, – хмыкнула Мисс. – Угадай, кто стоял в самом первом ряду?

Я не хотела гадать, поэтому промолчала. Снова пролет. Да когда же они закончатся? Сил поднимать ноги больше не было.

– Двэйн и Шон, – сама же и ответила девушка. – Может, и Тима там был, но мы его не разглядели.

– Двэйн заметил нас, но только глазами сверкнул, и мы снова спрятались у себя, – добавила Вэнди.

Я почувствовала, как внутри разливается облегчение и в то же время горечь. Если бы я знала, что мои друзья так близко, что Двэйн стоит прямо за дверью, вынести эту ночь было бы проще.

– Шевелитесь! – раздалось сверху. – Все силы Заветной должны идти на связь с Древом, а не на шатания по лестницам. Так что помогите ей!

Девушки замолчали и, перехватив меня покрепче, быстро повели вверх по лестнице.

Сколько прошло времени, я не смогла понять, но, преодолев еще несколько пролетов, мы вышли на широкую круглую площадку. Она вся была открыта миру и свету, и только толстые колонны поддерживали круглый, уходящий ввысь потолок. По площадке гулял ветер, и наши балахоны нервно затрепетали и забились о тело. Меня пошатнуло, и я недовольно скривилась. Как я пойду в седьмой круг в таком состоянии? Мне нужны силы, а ноги даже порывов ветра не выдерживают.

Я огляделась. По всему периметру площадки стояли люди. Справа, и слева, и ближе к выходу – юноши и девушки в цветных одеждах и с покрытыми тканью волосами. Ближе к центру с обеих сторон стояли стражи. Все те же черные балахоны и глубокие капюшоны. Я бегло пробежалась по их затененным лицам и вздрогнула, столкнувшись с парой голубых глаз. Взгляд старшего замер на мне с испуганным выражением. Его губы тут же плотно сомкнулись, челюсть напряглась, и я заметила, как он нервно перебрал пальцами, стараясь не сжать кулаки. Я мысленно усмехнулась, осознавая, что могла предсказать все эти движения, даже не увидев его. Мне хотелось ободрительно ему улыбнуться, но я не решилась сделать это при всех.

Рядом с Двэйном, вытянувшись по струнке, стояли Шон и Тима, оглядывая меня ошарашенными взглядами. Неужели я выгляжу настолько плохо? Словно на привидение смотрят.

Дальше выстроилось несколько человек в красном, вот только цвет их одежды был бледнее моего. Их головы были опущены, а в руках они держали по маленькому блестящему кинжалу. Это мне совсем не понравилось.

И, наконец, прямо напротив входа расположились члены Танака. Их постамент все также напоминал лестницу, и они сидели в глубоких креслах, теми же парами поднимаясь вверх – один ряд над другим. Все они были укутаны в красные накидки, такие же яркие, как и моя. На площадке висела торжественная тишина.

Карим подошел ко мне и отогнал девушек. Я почувствовала, как медленно и неохотно они отпускают мои руки, позволяя хранителю самому подхватить меня.

– Сейчас я усажу тебя в центр, – быстро зашептал он, выводя меня вперед. – Ноги под себя, руки на колени, спину как можно прямее. Не засыпай, поменьше шевелись и слушай молитву. Потом тебе дадут попить. Без меня не вздумай подниматься.

Я легонько кивнула и опустила глаза в пол. Вся площадка была выложена мелкой плиточкой и в центре собиралась белым рисунком. Меня опустили прямо на него. Белое дерево со скрюченными ветвями оказалось прямо подо мной. По ногам пробежал холод, а ветер пробрал до мурашек. Карим незаметно исчез за моей спиной, по собравшимся прокатился легкий вздох, и воздух дрогнул от первых нот молитвенной песни. Она отличалась от того, что пели ночью. Была плавной, тягучей, переливчатой. Ее пели люди с кинжалами, периодически поднимая и опуская их в едином ритме.

Я старалась сидеть ровно, хотя мои ноги затекли почти сразу, меня била дрожь от утренней свежести, или, быть может, от усталости. Клонило в сон, в горле горело от жажды, но в какой-то момент я осознала, что шепчу что-то вместе с поющими. Это произошло непроизвольно, словно во мне кто-то настроил нужную программу. Я не знала слов и просто подпевала мелодии. Она мне нравилась. Но можно ли было мне петь? Я опасливо подняла взгляд на советников и заметила, что их глаза полуприкрыты, а губы едва заметно шевелятся в такт музыке. Почувствовав себя свободнее, я чуть обернулась на служителей в черном.

Двэйн не пел. Он задумчиво смотрел в мою сторону, но будто не сразу заметил мой взгляд. На этот раз я позволила себе легкую улыбку, и его глаза тут же радостно засветились. «Ты в порядке?» – прочитала я по губам и медленно моргнула. Старший улыбнулся, хотя сомневаюсь, что он поверил мне. Еще пару мгновений мы смотрели друг на друга, а потом я отвернулась, возвращаясь к мелодии. Вот только слова теперь сами пришли из головы, и пусть они отличались от тех, что пели хранители, но отлично ложились на мелодию. «Подул колючий ветер, все замерло кругом…» – шептала я слова из песенки Джоанны.

Молитва длилась целый час. К этому времени я решила, что уже никогда не смогу подняться. Ноги словно иголками прошили, спина ныла, и я продрогла насквозь. Солнце встало, и где-то там, внизу, люди уже жаловались на невыносимую жару, но здесь, среди встречающихся ветров, приносящих прохладу воды, было кошмарно холодно. Когда песня прервалась и каждый из советников произнес по торжественной фразе, которые я пропустила мимо ушей, раздалось громогласное:

– Пусть Древо освободит тебя! – снова заставляя меня вздрогнуть.

Мученическим взглядом я поискала глазами Карима, но тот и не думал подходить. Вместо него ко мне медленно побрели друг за другом певшие хранители, а навстречу им с другой стороны шел служитель в черном. Около меня они замерли, и я заметила в руках служителя маленькую дымящуюся чашу. До моего носа донесся легкий пряный аромат, и мой рот тут же наполнился вязкой слюной.

– Да преобразится новый лик! – раздался громкий женский голос, и первый хранитель в красном сделал шаг вперед, одним резким движением полоснул себя кинжалом по ладони и протянул руку над чашей. Маленькая красная капля упала в дымящейся настой.

Меня замутило.

Один за другим хранители выкрикивали ту же фразу и добавляли свою кровь в напиток. Я смотрела на это с ужасом. Духи Пустоши, неужели меня заставят это пить?

Их было ровно двенадцать. Двенадцать кровавых капель упало в травяное варево. Весь ритуал занял лишь пару минут, и вот служитель уже опускается передо мной на колени и подносит чашу к моему рту. Теплый дым касается моей холодной кожи, густой пряный запах становится сильнее, и жажда во мне вопит от нетерпения. Я не чувствую запаха крови и даже не вижу ее в этом темном напитке, но я знаю, что она есть, и от этого мой желудок скручивает, а в горле застревает ком. Боюсь, если меня стошнит, то нас всех переубивают прямо на этой площадке.

– Пусть сила наших хранителей наполнит тебя и поможет воссоединиться с Древом! – восклицает служитель, прижимая чашу к моим губам.

Мои глаза щиплет от дыма. Я не хочу это пить! Служитель смотрит на меня выжидающе и чуть наклоняет чашу. Часть жидкости выливается мне на подбородок, и мужчина в ужасе таращит глаза. Я чувствую позади себя странное движение, и, боясь, как бы Двэйн не наделал глупостей, открываю рот шире, позволяя теплой жидкости политься мне прямо в горло. Ее тепло и горьковатый привкус отбивают у меня всякие мысли о крови. Я начинаю глотать с животной жадностью, с удовольствием ощущая, как смягчаются губы, как утихает жжение во рту, как это тепло двигается вниз до самого желудка. Я в нетерпении тяну в себя настой, мысленно сетуя на нерасторопного служителя. Теперь я не намерена упустить ни одной маломальской капельки. Я готова визжать от восторга. Не знаю, то ли мне действительно было настолько плохо, то ли в жидкость, помимо крови, добавили еще какую-нибудь гадость. Меня пронзает такое наслаждение, что я боюсь описаться. Но в этот же момент в чаше не остается ни капли. Я слизываю языком остатки влаги, и служитель отнимает чашу от моих губ. Мне хочется ударить его. В этот момент я его почти ненавижу.

Служитель поднимается и быстро уходит, снова открывая мне вид на советников Танака. Они довольно улыбаются, и мой восторг тут же угасает. Что за дрянь в меня только что влили? Я не чувствую насыщения, словно и не пила только что, и мне страшно от того восторга, который я испытывала минуту назад.

Никто ничего не произносит, не подает сигнал, но люди начинают расходиться. Сначала мимо меня проплывают советники, за ними направляются певшие хранители с перевязанными тканью ладонями. Карим ко мне не подходит. По шелесту я понимаю, что служители тоже уходят, и мне становится тревожно от понимания, что Двэйна больше нет поблизости. Я не оборачиваюсь, но догадываюсь, что все прислужники храма тоже вышли. Наконец, надо мной нависает тень.

– Отличная работа, Заветная! – радостно восклицает Карим и подхватывает меня под локоть. Мои ноги не разгибаются, и я едва снова не валюсь на пол. Все просто горит от боли. – Некоторые лики устраивали истерики тут, не хотели пить настой. А ты молодец. Может, тебя не так уж плохо подготовили.

Рядом с нами оказываются изгнанницы, но я отчего-то не могу смотреть им в глаза, а потому продолжаю глядеть на Карима.

– Настой даст тебе немного энергии и ясности ума, чтобы ты хорошо соображала на ритуале памяти.

Еще ритуал??

– Потом тебя оставят в покое до самого вечера. Сможешь поспать и подготовиться ко встрече с Древом.

– Не хочу спать, – ляпнула я, и Карим усмехнулся.

– Это сейчас. Попробуй сказать мне то же самое после ритуала памяти. Даже я там засыпаю. И с каждым разом все сложнее, ведь приходится слушать одно и то же! – он театрально вздыхает, но не может скрыть своего приподнятого настроения. Я мрачно смотрю на него в ответ, и в его глазах вдруг проскальзывает что-то похожее на печаль. – Жаль, тебя не будет на празднике. Новый лик – это всегда событие. Но, может, ты и увидишь его, – пожимает он плечами, – только иначе.

И я вдруг думаю: а что если для воссоединения с Древом лик должен умереть?

***

Маленькая круглая зала, темноту которой разбивает одно-единственное окно. Теплый полумрак, тени людей вдоль стен комнаты. Сладкий запах курящихся палочек в чашах с песком. Духота и пол с выложенным плиточкой деревом. Я смотрю на него со всей возможной ненавистью. Меня снова усадили на пол, хотя я едва только почувствовала свои ноги. В комнате полно народу, но они жмутся к стене, не смея коснуться даже мысочком священного рисунка. Только избранные могут заходить на него.

Я знаю, что где-то за моей спиной стоят изгнанники, но эта мысль больше не бодрит меня. Внутри разрастается злость и раздражение. Я устала, мне тяжело дышать, все мое тело измучено, а я все так же хочу пить. И не просто пить. Я хочу снова ощутить на губах и в горле этот горячий настой. Хочу, чтобы он снова выбил из меня весь дух, оставив только дикий восторг. И это желание выводит меня из себя. Я настолько погружена в свои противоречивые ощущения, что не сразу замечаю, как в комнате становится еще темнее – кто-то задернул окно тяжелой шторой, – как советники располагаются друг напротив друга на двух постаментах и как комнату прорезает светлый луч.

Я поднимаю голову и ошеломленно смотрю на белый экран. Он кажется здесь таким неуместным, что на секунду мне мерещится, что это все иллюзия. Что я просто сошла с ума. Но на экране вдруг появляются картинки – фото джунглей и кирпичных стен, очерчивающих круги, – и чей-то глубокий низкий голос за моей спиной начинает говорить:

– Древо – это память. Без него не было бы нас. Без него не было бы мира, – картинки начинают повторяться, но я все равно смотрю с интересом и стараюсь не пропустить ни слова. – Нам до́лжно чтить эту память, ибо это то, что составляет нашу жизнь. Это то, что хранит наше Древо. Лицо мира было когда-то скорбным. В нем не было законов Объединений и заветов Кругов. – Я вижу фото наших Городов, и мое сердце екает. – Мир погибал. Но даже тогда, во времена дикости и злобы, нашлись те, кто решил спасти хотя бы крохотную долю жизни и сохранить ее для потомков. Для нас.

– Да восславится Древо! – громыхнули голоса.

– Самые добродетельные созвали в те времена священный Танак – совет из всех, кто готов был бороться за продолжение жизни. Они отыскали остров, нетронутый болезнью и горем, и основали свое убежище. И люди принялись возводить стены. Но помимо стен им нужна была и другая защита, ведь камень не мог спасти от разрастающихся войн. И так родилась великая Цитадель, – я вздрогнула, – совет доблестных умов, способных придумать новые способы защиты. На своем пути они совершили много ошибок, – картинки сменились на ужасающие изображения полулюдей. – Но, в конце концов, достигли высочайших побед. Лучшие из которых – это священное Древо и великая Пустошь.

У меня перехватило дыхание, и я едва удержалась, чтобы не повернуться к изгнанникам.

– Но мир не успокоился даже тогда. Среди жителей Кругов возникли недовольные этими свершениями, трусы, которые не знали, что за благо теперь защищает их. Они захотели уничтожить Древо, и тогда появились стражи. Под благословением советников Танака они выдворили недовольных через море, чтобы лишь Пустошь решала их судьбу. Так на другом берегу стали зарождаться Города. Люди, изгнанные с этого берега, и те, кто пересекал убитые земли и отравленные воды в поисках укрытия, образовали Объединения. Помня о Кругах, люди возводили такие же стены и образовывали Советы по образу и подобию Танака. А мы же закрыли свои берега, дабы уберечь Древо. Спустя многие годы мы снова можем сотрудничать с людьми Пустоши, ибо мир – это сложный путь, но мы никогда не забываем, что для Древа они – изгнанники.

– Да восславятся Заветы! – прогремело в зале.

Я не могла пошевелиться. И не только от боли. Мысль о том, что вся история Объединений началась отсюда, поразила меня. Нас учили совсем другому. Нам даже не рассказывали про этот берег…

– Оно родилось здесь, на этом самом острове много лет назад. Великие люди Цитадели и священного Танака создали то, что по сей день хранит наш покой. Мир в те годы был страшен и опасен, и пока природа пыталась восстановиться, люди воевали и уничтожали даже те крохотные росточки новой чистой жизни. Хранители не могли оставить это и принялись за труды. Соединяя разные жизненные формы – животных и растений, растений и людей, людей и животных, – они пытались создать нечто, что могло бы контролировать ход самой истории и в то же время могло помочь природе возродиться. – Картинки экспериментов были настолько омерзительны, что меня затошнило.

– Но чего-то не хватало. И однажды они догадались. Компьютер. В те годы технологии вошли в жизнь людей так плотно, что практически стали одной из новых форм существования. И так родилось священное многоликое Древо. Ветви его сухи, а корни длинны и тонки, как шнуры от компьютера. В нем объединилось все. Гены растений, животных, людей и компьютерные системы. Но все же главным элементом в Древе оставался человек. И так появились лики. Эти люди, наши Заветные, соединяются с Древом и передают ему все свои знания, всю свою память, делятся с ним своей мудростью. И когда первые лики стали разумом и голосом Древа, оно создало Пустошь.

У меня закружилась голова, а в ушах зазвенело.

– Этот лес стал смесью человеческого разума и природного, усиленного компьютером. Пустошь вступила в схватку с бушующим миром и обуздала его. Да, этот лес остался диким и наполненным остатками прошлого, созданиями, что породили войны, но она взяла их под свой контроль. Древо следит за лесом, оно и есть лес. Древо есть Пустошь, хотя оно и остается здесь. Его корни – это жизненная сила Пустоши, разум ликов – ее разум. И потому это наш священный и великий оберег. Корни Древа тянутся под морским дном и соединяются с главной Дорогой, первой дорогой Пустоши. А потому Древо ведает все и хранит покой всего мира! Лики вершат правосудие, так пусть восславится новая Заветная!

– Да восславится Заветная!

Я покачнулась, а в голове промелькнул детский стишок: «Встанешь на Дорогу, от взора не спастись, Пустошь будет видеть, Пустошь будет мстить». Мне казалось, что я погрузилась в глубокий странный сон. Перед глазами плыло, тошнота усиливалась, и я никак не могла осознать услышанное. Пустошь создали нарочно. И Древо убивает нас.

Я не помнила, как меня подняли на ноги, как меня снова напоили чем-то горьким, но не вызвавшим во мне никакого восторга. Как меня отвели в мою комнату и снова уложили на эту ненавистную кровать. Я с трудом держалась за мысль о Пустоши, мое дыхание замедлялось, и, в конце концов, глаза закрылись, и меня утащило в тяжелый сон.

***

Пение лилось и лилось. Звуки расходились по мраморной комнате, наполняя ее до самых краев, словно погружая нас всех в воду. Эхо звенело под потолком. Слова закручивались вихрем и спускались обратно, обволакивая меня.

Я не спала. Но словно бы и не бодрствовала. В томной полудреме я сидела в круглой каменной чаше, доверху наполненной обжигающе горячей зеленоватой водой. От нее поднимался густой душистый пар, расползаясь по всей комнате и смягчая очертания всех предметов. Пахло горькими травами и легким сладковатым цветочным ароматом. В воде плавали тонкие веточки и разноцветные лепестки.

Хрупкая рука осторожно прикрыла мне глаза, и голову обожгло горячей водой. Она полилась по волосам, плечам и шее, стекая отдельными тонкими струями по рукам и груди. Я выдохнула, медленно моргая. Пара вокруг стало больше. Мы словно плыли в облаке куда-то далеко от этой странной истерзанной земли.

Я не помнила, как меня привели сюда. Я чувствовала движение и чьи-то прикосновения, но никак не могла прийти в себя. Глаза слипались, голова отказывалась соображать, и я думала только о том, как хочется пить. Голода я не ощущала, но вот жажда иссушала все мое нутро.

Во рту снова было горько, возможно, меня в очередной раз вырвало. Тело было вялым и липким и мокрым от пота. Поэтому ванна сейчас казалась настоящим благословением небес.

Несколько девушек стояли рядом в воде, не обращая внимания на мокрую одежду, облепившую их тела, и омывали мое лицо, тело и волосы, бережно растирая кожу жесткими губками. Они не разговаривали, и только молитвенное пение одного голоса смешивалось с тихим плеском воды. Удивительно, но я не чувствовала смущения из-за своей наготы. Мне вдруг показалось это таким естественным. Меня раздевают, меня моют, меня готовят к священному делу…

Тонкий голосок где-то внутри меня пытался говорить что-то об изгнанниках, о рейтах и Пустоши. Пытался вернуться мыслями к ритуалу памяти и рассказанной там истории, но это был очень тихий и слабый голосок. Ему было трудно проползти через весь тот густой туман, что собрался у меня в голове, как пар в комнате. У меня не было сил, даже чтобы поднять руку, и далеко внутри это ощущение отзывалось зудящей тревогой. Но в остальном я ощущала томное спокойствие.

Пение стало чуть громче, и меня под руки вытащили из чаши. Зашумела вода, зелеными потоками стекая по моему телу. Меня завернули в шершавые красные полотенца и усадили на подушку. Кто-то осторожно опустил мою голову назад и принялся расчесывать волосы. Медленно, размеренно, будто у нас было все время мира. Ничего не хотелось, никуда не хотелось. Время стало несущественным, так что даже задумываться о нем не стоило.

Спустя тягучую вечность меня подняли и, сняв полотенце, стали обильно растирать ароматными горячими маслами. Растирать до тех пор, пока каждая капля не впиталась в кожу, а тело не стало красным и мягким. Потом мне долго промокали волосы полотенцами, но они все равно легли на плечи влажными прядями. В руках одной из девушек появилась баночка с белой густой жижей внутри. Взяв оттуда немного на ладонь, она принялась усердно втирать это в мои волосы. В воздухе запахло солью и морской водой.

Пение усилилось вновь. Мне показалось, что даже подсвечники задрожали от этого звука. Вокруг меня послышался шепот. Девушки едва заметно шевелили губами в такт молитвы, и казалось, что звук исходит вовсе не от них, а от теней, собравшихся по углам комнаты. Мне вдруг вспомнился Князь, и его облик возник под прикрытыми веками. Я вздрогнула, и в голове пронеслись слова из песни Джоанн. Почему это так важно?

Мне принесли новое струящееся платье. Конечно же, красное. Конечно же, с огромным острым вырезом, спускающимся до живота. И, конечно же, мне принесли новый плащ. Здесь не было застежки, не было капюшона и не было тайного кармашка, которое пришила Вэнди. Зато здесь были два глубоких кармана по бокам. Без особого любопытства я сунула руку в один из них и замерла, ощупывая находку. Маленький коробок. Я осторожно потянула за крышку и коснулась пальцами его нутра. Спички.

Меня окатило холодной волной, разогнавшей часть липкого тумана в голове. Спички Джоанн я потеряла в реке, но кто мог знать, что они были в моем кармане? И кто решил, что они должны появиться там снова? Я отпустила коробок и вытащила руку, нервно сжимая и разжимая кулак и оглядывая девушек. Их лица были одинаково торжественны и одинаково безразличны ко мне. Они шептали свою молитву и поправляли мое одеяние, не поднимая глаз. Был ли это кто-то из них?

На голову мне легло что-то ужасающе тяжелое, и я невольно сгорбилась. Опять этот чертов венец! Злость и боль, стянувшие мою голову, еще немного пробудили меня ото сна. Я начинала соображать и… начинала бояться.

Уже вечер. Я вспомнила, что за окном садилось солнце, когда меня выводили из комнаты. Сейчас уже должно было стемнеть, а значит, меня вот-вот отправят к Древу. У меня ни оружия, ни плана. Я не знаю, где изгнанники и смогут ли они последовать за мной. Я сглотнула, чувствуя, как паника начинает сдавливать грудь.

– Заветная, вам нехорошо? – подала голос одна из девушек.

Я глянула в ее сторону. Она смотрела внимательно и настороженно, словно стояла рядом с диким зверем. Я медленно заморгала, приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, а потом просто отвернулась, невидяще глядя вперед. Краем глаза я заметила, как девушка кивнула и снова занялась своими делами. Пусть думают, что я все такая же заторможенная. Возможно, так я смогу обезопасить себя от новых дурманящих настоев.

Меня повели прочь из комнаты. Двери распахнулись, и на нас дохнуло уличной свежестью, заставляя кожу покрыться мурашками. Улица?! Не помню, чтобы мы выходили. Десятки свечей вереницей горели в руках у облаченных в черное людей. Их едва можно было отделить взглядом от густой ночной темноты. Казалось, что свечи плывут сами по себе, пересекая площадь и змейкой заворачиваясь между домами. Все вдаль и вдаль, теряясь за спящими постройками.

Высокий женский голос громко затянул новую песню, и люди подхватили ее удивительно стройным хором. Голоса загремели, как прибой, в едином напеве, в едином ритме. Откуда-то из глубины острова донесся бой барабанов.

Бом – долетело справа. Бом – послышалось слева. Бом – раздалось над нашими головами. И все повторилось вновь.

Я почувствовала, что мои ноги ослабли. Эти звуки среди ночи звучали до ужаса зловеще, и казалось, что они призваны пробудить древнего монстра из темных глубин. Я судорожно поискала глазами изгнанников, но головы поющих были опущены, и широкие капюшоны скрывали их лица.

Меня легонько подтолкнули в спину и повели вниз по лестнице. Я шла, как внезапно ожившая каменная статуя, с трудом сгибая и разгибая ноги. Меня трясло. По телу бежал ночной холод, а лоб, наоборот, покрывала потная испарина.

У подножия девушки разошлись в стороны, и это мгновение одиночества вызвало во мне новую волну паники. Но тут чья-то теплая рука коснулась моего локтя и потянула вперед. Я скосила глаза на подошедшего. Карим. Он шел чуть позади, подталкивая меня вперед вдоль поющей вереницы людей. Я почувствовала себя лучше, увидев его. Даже такое знакомое лицо вселяло небольшую уверенность. Мой шаг стал чуть тверже, но не сильно. Я уже понимала, что меня провожают на остров Древа, а в моем арсенале только спички да детская песенка.

Барабаны отбивали зловещий ритм, песня превращалась в неразборчивый вой. Люди раскачивались единой волной, заставляя огонь опасливо колыхаться. Я старалась не смотреть на них и все ждала, когда же эта дорога кончится. Стоило мне чуть прибавить шагу, как Карим тормозил меня. Стоило сбиться с ритма, как он тут же давил мне в спину. «Не вздумай споткнуться или уронить венец, – в какой-то момент прошептал он. – Не то эта толпа разорвет тебя на части. Для них ты больше не человек».

В горле тут же стало сухо, в глазах защипало от горького дыма свечей, и теперь каждый шаг было сделать вдвойне страшнее. Длинное платье скользило по полу, а ногам становилось до жгучести холодно. Я осторожно посмотрела вниз и только тогда поняла, что иду босиком. В этот же момент я ощутила стопой каждый камешек, каждую неровную поверхность земли, ощутила ее холод. И теперь я могла думать только о том, как бы сделать ровный шаг и не споткнуться.

Когда впереди замерцала черная поверхность Большой воды, я даже обрадовалась. Вой с двух сторон перестал походить на человеческие голоса, а превратился в дикий животный рев. Я боялась, что эти люди накинутся на нас, даже если я пройду идеально ровной походкой. Казалось сомнительным, что они хоть как-то отдают отчет в происходящем.

Мы снова завернули в переулок, на пару минут потеряв из виду водную гладь, обогнули дом и вышли на широкую ярко освещенную факелами площадку. Она напомнила мне гавань, к которой мы прибыли еще вчера. Или же это было неделю назад? Такая же каменная пристань, выступающая ровно очерченным отростком в Большую воду. Вот только вместо вместительного судна здесь к низкому каменному столбику была привязана лодка. Вытянутая, остроконечная, усыпанная исключительно красными цветами. На одном ее конце стоял круглый пузатый фонарь, внутри которого колыхалось пламя. А дальше простиралась мерно колыхающаяся гладь совершенно черной воды.

Карим провел меня к краю пристани и развернул спиной к озеру. Передо мной выстроился весь Танак и несколько рядов служителей. А за ними собиралась толпа. Она тянулась и тянулась на эту маленькую площадку, заставляя первые ряды постепенно подступать ближе. Ладонь Карима надавила мне на спину, и я осторожно поклонилась, придерживая венец одной рукой. Послышался шорох, и когда я поднялась, советники уже отходили в сторону, в темноту, а служители и поющая толпа придвигались все ближе и ближе.

– Да восславится Заветная! – закричал Карим, и его голос подхватили восторженные крики.

Барабаны забили чаще и громче, прямо с соседней улицы. Мое сердце бешено заколотилось, и я слизнула выступивший на верхней губе пот.

– Будь готова! – шепнул Карим, но я даже не успела спросить – к чему.

Последний удар разрезал воздух, все свечи и факелы разом потухли, оставив нас в кромешной темноте, и толпа вдруг с криками ринулась вперед. Люди обступили меня плотным кольцом, хватая за руки и волосы. Чьи-то руки стали скользить у меня по животу и ногам, ударяя друг друга и пытаясь ощупать как можно больше частей моего тела, не переставая дико вопить:

– Заветная! Заветная!

Я судорожно вцепилась в свою накидку, стараясь укутаться в нее как можно плотнее, опустила голову и вся сжалась, ощущая, как к горлу подступает тошнота, а по щекам текут горячие слезы. Лучше бы я все так же пребывала в сонливом тумане.

Я закрыла глаза, но так и видела мелькавшие перед лицом руки. В ушах у меня уже звенело от громогласного воя, и я подумала отступить назад. Уж лучше упасть в воду, чем терпеть этот кошмар. Я уже сделала маленький шаг к краю пристани, как впереди послышался шум, люди недовольно заворчали, и меня вдруг прижало к чьей-то теплой груди. Сильные руки обхватили меня за плечи и спину, а моя голова уткнулась в чью-то шею. Я всхлипнула, вдыхая знакомый терпкий запах.

– Двэйн! – прошептала я.

– Т-с-с, – протянул он, поглаживая меня по спине и прижимая к себе с такой силой, что стало больно. Вокруг все так же толкались люди, но теперь им было сложно дотронуться до меня. Они вопили и колыхались, но были не в силах осознать, почему им не удается коснуться святого тела.

Я вжалась в старшего, нервно подрагивая и ухватившись за его одежду, как за единственное спасение.

– Что происходит? – глухо выдавила я.

– Сейчас тебя посадят на лодку и повезут к Древу, – быстро зашептал он. – Мы нашли того, кто увезет нас следом, но нам придется плыть окружным путем, – он резко замолчал, а потом пробормотал на ухо: – Свет зажигают. Не бойся, Алиса, мы будем следом.

Он чмокнул меня в висок и отпустил. Я резко втянула воздух и не сразу успела опустить руки, хватая пустоту. Толпа резко схлынула, факелы осветили темноту, заставляя щуриться, и ко мне вновь подскочил Карим.

– В лодку, – коротко велел он.

Я развернулась, не глядя на людей и стараясь скрыть мокрые щеки. Лодку держали несколько служителей, поддерживая ее равновесие и помогая пассажирам забраться внутрь. Первым туда запрыгнул незнакомый мне мужчина с длинным веслом в руках, затем туда забрался Карим и протянул мне ладонь. Одной рукой я ухватилась за него, а другую подала одному из служителей. Его рука была сухой и теплой и очень знакомой. Я ступила в лодку, и пальцы старшего быстро сжали мои, а потом отпустили. Я удержала нервный вдох.

На лодке меня устроили в самом центре, красиво раскинув по скамье красный плащ и всучив в руки горящий фонарь. На берегу снова забили барабаны, и зазвучала тягучая молитвенная песнь. Я сидела к толпе спиной и разглядывала темный горизонт. Кто знает, может, они просто собираются потопить меня в озере, и никакого Древа на самом деле нет?

Лодку подтолкнули, и она легко заскользила по воде. Дикий вой поднялся до самого неба, зашелестела вода, и огни факелов, отражавшиеся в волнах неровными лужицами, исчезли, оставляя нас в ночной темноте. И лишь один-единственный фонарь в моих руках расчищал золотистым светом плотную черноту. Я сделала глубокий вдох, успокаивая бешеное сердцебиение и пытаясь унять судорожную дрожь, и приготовилась встретить неизведанное.