Последний рейс «Лузитании»

14
ПЕЧАЛЬНОЕ ИЗВЕСТИЕ

В Нью-Йорке вторая половина пятницы выдалась облачной, мягкой и несколько сырой. Все предвещало дождь. В своей комнате на пятом этаже вновь построенного здания Фарнелд-холл Колумбийского университета Эмброуз Плэмандон то средоточивался на книгах по юриспруденции, то бросал взгляды в окно. Его взор скользил мимо двух возвышающихся многоквартирных жилых домов, мимо Бродвея и устремлялся на виднеющуюся за ним р. Гудзон, ведущую в иные дали. Тайная тоска по странствиям вновь овладела им. Он еще не забыл о французском Иностранном легионе. Эм только что прикончил бутерброд со швейцарским сыром и бутылку молока, приобретенные в лавке на 116-й авеню. Было без четверти два, предстояло преодолеть еще длинные тусклые полдня, прежде чем он сможет насладиться концертом Грига и Чайковского. В противном случае придется принести вечер в жертву юридическим миазмам Блэкстона [60].

Спустя некоторое время в его комнате прозвучал зуммер. Эм поднялся, довольный поводом отвлечься от занятий, и вышел в коридор общей спальни. Здесь в торце коридора висел в маленькой будке телефонный аппарат, трубку которого он и снял.

- Эм? - раздался взволнованный голос Гарри Эски-на, управляющего Гранд-театром и старинного друга семьи. - Я только что из редакции «Геральда». Там мне сказали, что «Лузитания» потоплена.

Эта новость ошеломила Эма:

- Ничего, - сказал он, находя свой ответ довольно спокойным, - дадите мне знать, если узнаете больше?

Совершенно машинально Эм вернулся к своему письменному столу. Просидев за ним считанные секунды, он надел свои старые теннисные туфли и спустился вниз в университетский двор. Здесь в подернутом легкой дымкой сиянии майского дня он часто заморгал глазами. После этого он посмотрел назад на семиэтажное кирпичное здание, затем на статую Томаса Джефферсона слева от себя, на молодой вяз по другую сторону от Фарнелд-холла и купол собора Св. Джона-пророка, возвышающийся над крышами. Хорошо знакомый пейзаж плыл у него перед глазами. Он был настолько сильно потрясен, что не смог полностью совладать со своими чувствами.

По мягкой весенней траве Эм шел через университетский городок по направлению к кабинету профессора Джона Баррета Мура, чтобы узнать, не может ли он быть освобожден от экзаменов по международному праву.

Известие о «Лузитании» в разных районах Нью-Йорка вызвало различную реакцию. Экипажи стоящих в Хобокене германских лайнеров, в том числе гигантского «Фатерланда», каким-то образом узнали обо всем раньше газет и провозглашали шумные тосты в барах и пивных, расположенных на набережной [61].

В других районах Хобокена новость была встречена отнюдь не радостно. Двое из его выдающихся представителей - Огден Хаммонд, бывший американский дипломат, и его жена Мэри, - находились на борту «Лузитании».

В расположенном поблизости районе Нью-Джерси Билли Сандэй заканчивал проповедь в молитвенном доме по поводу Дня увеселений, когда репортер сообщил ему эту новость. Слезы полились из его глаз. Обращаясь к пораженной аудитории, он пронзительно вскрикнул:

- Это отвратительно, ужасно, гнусно!

Чарльз П. Соммнер, генеральный агент компании «Кунард», просидел около часа, потрясенный печальным известием, прежде чем составить официальное сообщение о случившемся. Он вспомнил сцены, разыгравшиеся в конторе конкурирующей компании «Уайт Стар», когда три года тому назад пошел ко дну «Титаник». Его коллеги из этой компании, вынужденные встречать убитых горем родственников, первыми узнали, из какого материала плетутся ночные кошмары. В конце концов знакомый газетчик вернул его к действительности.

Примерно в то же время, когда Гарри Эскин звонил Эму Плэман-дону, агент компании «Кунард» уже оглашал свой первый бюллетень.

Для Бродвея известие означало, что погиб Чарльз Фроман, так как все связанные с театральным миром знали о его увечье и не представляли себе, как он мог бы спастись.

Фондовая биржа работала последние минуты перед закрытием, но их оказалось достаточно для молниеносного падения акций. Для Уоллстрита это известие означало, что война добралась до него.

Представители государственного департамента подверглись допросу газетчиков по поводу гибели «Лузитании». Наконец в 3.30 пополудни поступило официальное сообщение из Лондона. Надежды на спасение пассажиров, которую оставляли первые сообщения, оказались мнимыми. Посол Пейдж окончательно развеял их:

- «Лузитания» была торпедирована у ирландского побережья и затонула в течение получаса. О пассажирах известий пока нет.

В германском посольстве репортеров встретили с плохо скрываемой боязнью. Советник посольства князь фон Хатцфельдт Трахенберг принял на себя их первое нападение, граф фон Бернстроф предпочел подождать депеши из Берлина.

- Они не хотели никого убивать, - утверждал князь.

Многие репортеры подали это изречение как непревзойденный перл.

Бывший президент Теодор Рузвельт [62] расценил германскую акцию как «пиратство, превосходящее по масштабам любое убийство, когда-либо совершавшееся в старые пиратские времена». Ему взбрело в голову, что его славные волонтеры-кавалеристы снова оседлают коней, поэтому он громогласно заявил:

- Мы не можем воздержаться от действий, ведь мы обязаны предпринять их во имя человечности… для поддержания нашего собственного национального достоинства!

Президент Вильсон сохранял, как сообщали газеты, «спокойствие и осмотрительность».

В Тафтвилле Билл Смит, вернувшись со своей смены, отдыхал дома. Закатав рукава рубашки, он соображал, будут ли суббота и воскресенье дождливыми, слишком дождливыми для рыбалки? В этот момент в проеме прикрытой входной двери возник Джордж Уиллер, уже пробежавший газету и покончивший со сладким:

- Они достали «Лузитанию», Билл, - сказал он.

Билл не очень удивился тому, что судно, на котором в Англию отправилась его теща, потоплено.

- Ну и ну! Говорил же ей, что не следует отправляться, - ответил Билл, - но ты же знаешь, как это с ней бывает. Некоторые люди просто не могут не преодолевать трудности. Он верил, что теща осталась в живых.

В глубине души он действительно полагал, что одной торпеды, а возможно, и двух, не хватит, чтобы остановить крепкую и решительную Элизабет Дакворт.

Билл Смит, почесывая в затылке, продолжал беседу с Джорджем Уил-лером, а вечерние выпуски газет восточного побережья уже сбегали с ротационных машин. Со страниц газет на читателя глядели дюймовые буквы. Такое издатели проделали однажды, в августе 1914 г., когда разразилась европейская война. Тогда они пустили в ход набор, кощунственно именуемый ими шрифтом «второго пришествия». Все газеты, хотя и по-разному, излагали один и тот же потрясающий факт:

«ЛУЗИТАНИЯ» ТОРПЕДИРОВАНА У ИРЛАНДИИ ГЕРМАНСКОЙ СУБМАРИНОЙ».

На страницы бостонских газет, читатели которых более сдержанно относились к сенсациям, проникла ложная информация о том, что судно оставалось на плаву 12 часов.

В Ист-Ороре штата Нью-Йорк были приспущены флаги, а в витринах магазинов и лавок выставлены портреты Элберта Хабберда, задрапированные черным крепом. Его последователи, потрясенные, скорбящие и почти неспособные продолжать работу, внимали заверениям юного Берта:

- Ни мой отец, ни Алиса Хабберд не погибли. Сообщения об этом ложные. Они должны спастись!

Затем Берт позвонил в Нью-Йорк своему другу - газетчику Артуру Брисбену, чтобы расспросить его о последних сообщениях.

Коммутатор телефонного узла Ист-Ороры был перегружен сверх всякой меры. Оператор Эмма Джегги даже глубокой ночью продолжала работать, вставляя штеккеры в гнезда, вызывая далекую Калифорнию и Мексику.

По всей стране прокатилась запоздалая волна «предчувствий».

В Буффало, на 20 миль севернее Ист-Ороры, миссис В. Г. Браун сообщила об одном из них: в ночь перед отплытием лайнера ее мужу приснился сон, в котором «Лузитания» была торпедирована, а он сам погиб.

В Элвуд-Сити друзья супругов Альфред Смит, шестилетней дочери Элен и малютки Бесси были озабочены их судьбой. Маленькая Элен, вспоминали они, в последние недели много раз с опасением говорила о ее надвигающемся визите к бабушке и дедушке в Ливерпуль.

Герберт Оуэне, также из Элвуд-Сити, в этот день вернулся со сталелитейного завода домой раньше обычного совершенно разбитым и почти потерявшим дар речи от ужаса. Его жена и два маленьких сына - Рональд и Реджинальд - тоже находились на «Лузитании».

В Чикаго сестры Эмброуза Плэмандона - Мэри и Шарлотта - получили первое известие внезапно и неожиданным образом. Они разговаривали между собой по телефону, как вдруг телефонистка, вероятно по небрежности, подключила их к линии газетного репортера.

- У вас есть какие-либо сведения о судьбе ваших отца и матери на «Лузитании»? - спросил он грубовато и без обиняков.

Ни та ни другая не принадлежали к истерическому типу женщин и сразу же начали действовать, пытаясь все разузнать. Прежде всего они связались со своим дядюшкой доктором Джоном Б. Мерфи. Тот телеграфировал в Дублин компании «Гиннесс стаут компани» и в лондонское отделение компании «Свифт». Свифты были близкими друзьями Плэмандонов.

Их подруга миссис Роджер Салливан сказала, что состоит в дальнем родстве с радиооператором в Кинсейле и знает приходского священника в местечке Клонакилти. Не теряя времени, она составила им телеграммы.

Для Мэри и Шарлотты весь последующий день был заполнен лихорадочным метанием. В их комфортабельном доме из серого камня не умолкал телефон, а у дверей все время появлялись люди. Сестры не обращали внимания ни на набирающий силу ветер с озера Мичиган, ни на увеличивающиеся размахи деревьев за большими квадратными окнами их гостиной, ни на надвигающийся штормовой ветер.

Репортеров в Чикаго больше заинтересовала другая семья - местного агента транспортной конторы Вильяма Маунси, который поспешил в Ливерпуль на «Лузитании» в сопровождении своей дочери и зятя - мистера и миссис Ч. Л. Лунд - с необычной миссией. В прошлом году его жена пропала во время катастрофы лайнера «Импресс оф Айрленд» в заливе Св. Лаврентия. Недавно из Ливерпуля поступило сообщение, что в одной из лечебниц города находится полоумная женщина, боящаяся воды и бормочущая, что ее зовут Маунси.

В Саут-Бенде, штат Индиана, где отца Безила Мэтьюрина широко чтили и уважали, священники поспешили в церковь на молитву. Некоторые вспомнили отрывок из его книги: «Большой победой человеческой мысли является то, что она покорила пространство и время и огибает земной шар по телеграфным проводам. Но величайшей победой остается та, которая дает человеку силу и храбрость хладнокровно встречать передаваемые по этим проводам послания, говорящие о том, что все ценимое им в жизни потеряно для него».

Когда Мод Адаме появилась в Гранд-театре Канзас-Сити, публика отметила ее заплаканное лицо и голос, готовый сорваться, когда она исполняла свою роль в новой пьесе «Куолити-стрит».

На Всемирной выставке в Сан-Франциско опустился «мрачный занавес».

В городе Виктория (в канадской провинции Британская Колумбия) наэлектризованные сообщениями о «Лузитании» толпы сразу же приступили к действиям. Они разгромили так называемый «Дойчес Ферайн», или германский клуб, выбили окна, вытащили на улицу мебель и разрубили ее на куски. Пока мужчины, вооруженные обрезками труб, водружали над баром портрет короля Георга и подкреплялись спиртными напитками, хозяева спасались бегством. Неистовство толпы распространилось на пивоваренный завод, немецкую гостиницу и другие заведения, пока наконец не было введено военное положение и не вызваны в спешном порядке войска из Ванкувера.

Вся Канада была потрясена новостями о «Лузитании». На ее борту находились ее сыны и дочери, отправившиеся в путь, чтобы влиться в вооруженные силы. Монреальцам показалось, что повсюду воцарился мрак. Газетчики в больших городах и маленьких городишках с одинаковым рвением рылись в редакционных справочных столах в поисках дополнительных материалов об этом замечательном судне, которое сейчас лежало на дне на подходе из Атлантики к Ирландскому морю. Они извлекали из архивов пространные восторженные статьи, подобные той, которая была напечатана в

«Сайентифик Американ» в августе 1907 г.: «Двойное дно, простирающееся по всей длине судна, имеет высоту 5 футов… Имеется 9 палуб, а трюм подразделен на 175 отдельных водонепроницаемых отсеков, которые полностью удовлетворяют требованиям о непотопляемости при любой ординарной аварии».

Бостонская «Глоуб» вспомнила официальное заявление, появившееся после катастрофы «Титаника», в котором говорилось: «При аналогичном несчастном случае «Лузитания» осталась бы на плаву и смогла следовать своим ходом».

Для издателей, продолжавших выискивать способы проиллюстрировать громадность судна, это прозвучало как эпитафия. Они обнаружили, например, что «Лузитания» была на 34 фута длиннее, чем здание Капитолия в Вашингтоне, и поспешили с помощью фотомонтажа наложить ее изображение на фотографию этого здания. Другие издатели поместили фотографию судна в положении «на попа» рядом с небоскребом Вулворта. Подобные же вещи были проделаны и в Лондоне, где для сравнения использовали изображения моста Лондон-Бридж, здания Парламента и колонны Нельсона.

«Дейли Ньюс» пошла еще дальше. Ретушер искусно наложил изображение дымовой трубы «Лузитании» на середину улицы Аджил-стрит в Глазго, где она заняла место от одного тротуара до другого. Не будучи удовлетворенным этим, он изобразил трамвай и кебы, идущие через пещерообразное нутро трубы.

К вечеру экстренные выпуски газет появились на улицах рекордно рано. Хотя лондонцы уже попривыкли к ежедневным сообщениям о кровавой «бане» на континенте и постоянно испытывали страх перед угрозой новых налетов германских цеппелинов, новость о торпедировании «Лузитании» вызвала у них шок. Лондонские бобби даже хватали мальчишек-газетчиков, чтобы самим пробежать статьи и убедиться, что новость, к сожалению, правдива.

Постепенно вестибюль конторы компании «Кунард» на Кокспур-стрит начал наполняться людьми, большей частью тихими и сдержанными. Две дамы среднего возраста, например, «надеялись на чудо», как они сообщили.

Уинстон Черчилль, первый лорд Адмиралтейства, уже дал свои разъяснения. Он говорил, в порядке оправдания, что «наши ресурсы не позволяют нам выделять эскадренные миноносцы для эскортирования почтовых и пассажирских судов… основной принцип заключается в том, что торговое судоходство должно само заботиться о себе».

Посол США Уолтер Хайнс Пейдж в своем представительстве на Гросвенор-сквер около 4 часов дня получил краткое сообщение о том, что «Лузитания» торпедирована, что она выбросилась на берег и все люди спасены. Один из его друзей из страхового общества Ллойда передал, что судно взорвано спрятанной на борту «адской машиной». Не прошло и нескольких минут, как ему была передана другая телеграмма от консула Фроста, которая развеяла оптимизм первого сообщения.

Пересекая Гросвенор-сквер по пути в свою резиденцию, американский посол думал о том, что этим вечером он должен дать обед, который, несомненно, будут прерывать по мере прохождения жестоких бюллетеней через шифровальную комнату посольства. При этом он пребывал в замешательстве.

Даже англичане, сражающиеся во Франции, узнали новость до окончания дня. Е. Д. Флауэр из Уилтшира находился в окопе под Ипром, окруженный со всех сторон проводами. Вдруг он увидел, как телефонист снял наушники и повернулся к приятелю:

- Послушай, дружище! «Лузитания» потоплена! - крикнул он. - Только что сообщили по телефону из штаба.

- Она что, торпедирована? - спросил другой солдат, которого Флауэр считал «неотесанной деревенщиной».

- Нет, дуралей ты проклятый, - ответил телефонист, напяливая наушники, - просто столкнулась с креветкой!

Тогда, 7 мая 1915 г., сидя в окопе связистов под Ипром, они находили это крайне забавным. Над их головами разрывались шрапнели, и война, слишком реальная для них, продолжалась.

До матери капитана Тернера, живущей в пригороде Ливерпуля, вести дошли через близкую приятельницу семьи. Миссис Тернер с надеждой смотрела на благообразную старую леди с точеными чертами лица и белоснежными волосами, свисавшими длинными локонами. В этот момент никто еще не знал списка спасенных.

- Я очень огорчена гибелью такого числа людей и, конечно, такого прекрасного судна, - сказала она спокойно, - но позвольте вас заверить, что Вилли выдержит. Я уверена, что он выполнит свой долг до конца, что не утонет.

В самом Ливерпуле у конторы компании «Кунард» кружила толпа, значительно большая и менее спокойная, чем в Лондоне. Медсестра Лорри Долфин - тетка маленького Эвиса - провела нескончаемо длинный и тревожный день и всю ночь в ожидании первого списка спасенных, а пока деловито и профессионально оказывала помощь людям, впадающим в истерию.

В огромном родном порту «Лу-зитании» отчаянная тревога охватила сотни домов. Ливерпуль дал «Лузитании» наиболее значительную часть ее экипажа: рядовых и офицеров, официантов и горничных.

Вечером группы разгневанных мужчин и женщин скитались по скучному, пропахшему углем городу, методично разбивая окна в каждой лавке, носящей германское имя или хотя бы отдаленно напоминающее тевтонское. Многочисленные лавки немецких мясников, торгующих свининой и изделиями из нее, превратились в мишени. Разгром продолжался, а полиция решала, какой путь действий ей избрать: арестовать погромщиков, хладнокровно созерцать происходящее или одобрить его.

Но этот день был днем «преуменьшений», и даже сама «Тайме» отметила только то, что «в Ливерпуле имела место значительная демонстрация чувств».

До крошечного островка Фула далеко к северу от шотландского побережья новости доходили медленно. Но когда и до них дошли печальные известия, соседи не отваживались сказать об этом леди на «холме» - миссис Холборн. Она стояла на каменных ступенях, ведущих в сад, когда над его воротами затрезвонил колокольчик и кто-то из ее наиболее импульсивных друзей выпалил:

- «Лузитания» потоплена!

У супруги профессора подкосились ноги и, пока ее домочадцы спешили к ней, она стояла, вцепившись в дверной косяк, чтобы не упасть. Выпив глоток бренди, она уверенно заявила, удивив своих слуг и соседей, что Бернард жив. Она призналась, что прошлой ночью ее посетил сон, из которого она узнала о катастрофе и о том, что «король Фула» благополучно добрался до берега.

В Уэлсе расклейщики газет устремились на улицы раньше, чем издатели смогли взглянуть на их текст еще раз. Поздно вечером наиболее типичные заголовки гласили: ОГРОМНОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ БЕДСТВИЕ Д. А. ТОМАС СПАСЕН

Друзья магната угольных шахт Уэлса - Д. А. Томаса - обрадовались этому сообщению и в своих клубах приняли решение добыть один из таких плакатов, чтобы подарить Томасу и его дочери леди Макворт, когда они прибудут домой.