Последний рейс «Лузитании»

2
ПРЕДЧУВСТВИЯ

В последний день апреля 1915 г., пришедшийся на пятницу, на Пенсильванском вокзале в Нью-Йорке сошли с поезда Чарльз А. Плэмандон и его жена Мэри. У этого усатого, коренастого и деятельного уроженца Среднего Запада среди ряда дел наиболее значительным было отплытие на «Лузитании», намеченное на следующий день.

- Доброе утро, Эм, - сказал он своему сыну Эмброузу - старшекурснику юридического факультета Колумбийского университета, приехавшему на вокзал.

- Как бэби? - спросил Эм. Плэмандон-старший, президент чикагской компании

«А. Плэмандон», производящей оборудование для пивных заводов, задержался на две недели, ожидая рождения еще одной внучки, которая получила при крещении имя Бланш. Из-за этого он пропустил уже два рейса. Плэмандон не любил поездки через океан, и только интересы дела могли заставить его покинуть любимый дом на берегу озера в пригороде Чикаго, но он вынужден был искать европейский рынок для сбыта своих машин. С этой целью и была намечена встреча в Ливерпуле с представителями дублинской «Гиннесс стаут компани». Желая совместить деловую поездку с отдыхом, Плэмандон уговорил жену сопровождать его.

Все трое пробирались сквозь толпу в пыльных лучах утреннего солнца, освещавшего бетонный пол вокзала. Промышленник поинтересовался ходом войны, и Эм поведал ему, что британские войска предприняли новые атаки на высоту 60 и что у Ипра м идут кровавые бои [14].

Плэмандон с женой и сыном позавтракал в номере на седьмом этаже отеля «Уолдорф-Астория». Для младшего Плэмандона это был удобный повод напомнить отцу о своем желании вступить во французский Иностранный легион [15]. В качестве доводов сын привел сообщения о распятии немцами канадских солдат, насилиях над бельгийскими женщинами и хладнокровных расстрелах их мужей.

- Что же еще мог сообщить Лондон, - фыркнул его отец. - Ведь англичане воюют с Германией!

Вытаскивая записную книжку, чтобы сделать в ней последние пометки, он заметил, что с этими разговорами пора кончать, и затем добавил:

- А почему бы тебе не отправиться в Сан-Франциско поглядеть на Всемирную выставку? Как бы то ни было, жди нашего возвращения, мы будем в отъезде лишь несколько недель.

Шагая обратно на занятия и глядя на бесконечные ряды домов из коричневатого камня и кирпича, вытянувшиеся вдоль Парк-авеню, Эм решил все же ослушаться отца и записаться на военную службу.

Примерно в это же время собиралась в путешествие Элизабет Дакворт из Тафтвилла в штате Коннектикут. Она набила два огромных чемодана так плотно, что ее зять Билл Смит опасался, как бы они не лопнули. Биллу было трудно поспевать за этой крепкой женщиной, размашисто шагающей мимо текстильной фабрики, где он работал. До недавнего времени она тоже работала здесь ткачихой. Они дошли до Нор-вич-авеню, где она села на электричку, шедшую в Нью-Лондон, чтобы поспеть к поезду. В мгновение ока вагон поглотил ее и увез прочь по извилистому пути, сбегающему с холма, на котором примостился маленький фабричный городок. В то время как вагон с грохотом несся мимо полей и маленьких городков у р. Коннектикут, Элизабет мысленно вернулась в Блэкборн, большой дымный Блэкборн в графстве Ланкашир, где она появилась на свет 52 года тому назад.

…Из окна материнского дома были видны хризантемы. Вечером на кухне мерцал огонек. С Ирландского моря ветер приносил угольный дым и мягкий туман. Зимними вечерами в темных домах теснились усталые от работы люди, детишки с грязными личиками в ветхих одежках. В тяжелые времена длинные очереди за продуктами…

Элизабет Дакворт возвращалась в Англию, куда ее гнала тоска по родине. Ей было наплевать на разговоры зятя о том, как опасно сейчас пересекать океан. Она всегда была независимой, а в 52 года тем более поздно меняться.

На станции Нью-ЛондОн Элизабет еще раз проверила свой драгоценный билет 3-го класса на «Лузитанию» и положила его обратно в туго защелкивающуюся сумочку. Теперь дальше в Нью-Йорк, в Нью-Хейвен. За проезд до Нью-Йорка она заплатила три доллара и четыре цента. Взгромоздив свой увесистый багаж в вагон, Элизабет откинулась на сиденье, расстегнула воротничок блузки и достала из сумки бутерброд. При этом ей показалось, что она уже ощутила запах фабричного дыма в Блэкборне.

В то время как Элизабет ела свой бутерброд, семья из трех человек сидела за ленчем в отеле Готэм в Нью-Йорке, где царила гнетущая атмосфера викторианской эпохи. Это были мистер и миссис Аллен Д. Лоуни с четырнадцатилетней дочерью Вирджинией Брюс. Лоуни был американцем, переселившимся в Англию. Этот непременный участник охотничьих компаний уже довольно давно не скакал по полям, верхом вслед за борзыми по ту сторону холмов Нортгемптона. Вот и сейчас он спешил во Францию по делам Красного Креста. Миссис Лоуни, тоже американка, часто жила в Штатах. Когда в ней начинала преобладать тоска по мужу, он приезжал за ней в Нью-Йорк, чтобы увезти вместе с дочерью обратно в Нортгемптон.

Мистер Лоуни был доволен: семья воссоединилась, предстояло морское путешествие и краткая передышка от поездок вблизи передовой. Вирджиния Брюс была счастлива больше всех - она предвкушала недельное путешествие на большой и быстрой «Лузитании» в Лондон!

В нижней части Нью-Йорка у бетонной стенки пирса N 54 экипаж «Лузитании», состоявший из 702 мужчин и женщин, старался приготовить судно к рейсу таким образом, чтобы его высокий форштевень мог уже через неделю рассекать воды р. Мерси.

Умудренный опытом старший механик Арчибальд Брайс совершал обход машинного отделения - царства пара, огня и металла. Он записал в машинном журнале, что 6 из 25 котлов судна холодные. Имеющиеся кочегары едва могли обслужить 19 котлов. На этот раз пересечение Атлантики займет значительно больше времени, чем в рекордном рейсе 1909 г. Тогда на это ушло всего четыре с половиной дня.

Угольные баржи, стоявшие у борта судна, доставили для его бункеровки на 1 тыс. т меньше угля, чем требовалось для создания полных запасов в 7 тыс. т. Это означало уменьшение скорости в рейсе примерно до 21 уз. Все, однако, соглашались с капитаном Тернером, что «Лузитания» даже в этом «стреноженном» состоянии сможет «дать фору» по меньшей мере в 6 уз самой быстроходной подводной лодке. В полдень 30 апреля 1915 г. это выглядело достаточным преимуществом.

Экономия была необходима во всем. Альфред А. Бут - молодой председатель совета директоров компании «Кунард» - сообщил, что по причине военного времени поток пассажиров сильно уменьшился. Билеты 3-го класса были распроданы только на одну треть, что означало для компании крупные убытки в том случае, если судно будет выполнять рейс полным ходом и с полной командой.

«Лузитания» была почти готова к выходу в море. В салоне 1 -го класса, выполненном в позднем геор-гианском стиле, на мозаичные панели красного дерева была нанесена свежая полировка. Тяжелые вельветовые занавеси были тщательно вычищены. Со свода обеденного салона 1-го класса в стиле Людовика XVI улыбались девять нарисованных муз. Казалось, они, как и посетители, совершающие экскурсию по судну, были вполне довольны роскошью салона.

Разнообразие поступавших на борт грузов делало «Лузитанию» похожей больше на обычный трамповый пароход - скромного международного бродягу. В списке ее грузов числились 200 тыс. фунтов листовой бронзы, 111 762 фунта [16] меди, множество различных механизмов из Бостона, 217 157 фунтов сыра, 342 165 фунтов говядины, 43 614 фунтов жира, 185 040 фунтов бекона, 207 бочонков коннектикутских устриц, 25 бочек смазочного масла, 655 упаковок с кондитерскими изделиями, несколько тюков с кожами, 5 больших ящиков с автомобилями и автомобильными частями, 17 мест с зубоврачебным оборудованием и медикаментами. Среди прочей всякой всячины находились ящики с цыплятами, которые предназначались для стола.

На борт были приняты также некоторые другие грузы, которые кое-кем могли рассматриваться как контрабандные. Они состояли из 4200 ящиков боеприпасов для винтовок, свыше 100 ящиков пустых шрапнельных стаканов и незаряженных дистанционных трубок. Все они были внесены в грузовой манифест [17] таможенным контролером порта Нью-Йорк Дадли Филдом Мелоном в последнюю минуту.

В целом груз «Лузитании» оценивался относительно скромно - в 750 тыс. дол. По слухам, на судно было погружено на 6 млн. дол. золота в слитках, которые были заперты в одной из прочных кладовых на нижней палубе, но это почему-то не нашло отражения в судовом манифесте.

Полдень уже миновал, а груз все еще поступал в трюмы. Матросы продолжали наносить белила на без того блистающую белизной надстройку лайнера.

В это время в другой части Нью-Йорка в доме N 4 по 58-й авеню, принадлежавшем Чарльзу Б. Алек-сандеру, к собранию Общества специальной помощи с речью обращалась Мари де Паж. Эта хорошенькая бельгийка, жена доктора Антуана де Паж из Брюсселя, завершала свой успешный тур по Штатам по поручению бельгийского Общества помощи и госпиталя в Ла-Пенне, известного под названием «Госпиталь королевы», который находился под началом ее мужа и был уже забит ранеными.

Пожертвования значительно превысили 100 тыс. дол. наличными, примерно на такую же сумму было обещано поставок, и мадам де Паж рассматривала оказанный ей в Питсбурге несколько дней назад прием как «превосходящий» по результатам те, которые ей устраивали в Вашингтоне и других американских городах в течение двухмесячной поездки по стране.

В полдень, когда легкий майский ветерок из Центрального парка, проникая через открытые с кружевными шторами окна, доносил шум уличного движения с 5-й авеню, мадам де Паж наносила заключительные штрихи, рисуя положение ее истощенной войной Бельгии. Она говорила о войне взволнованно, поскольку один из ее сыновей сражался на Западном фронте.

Под конец она поблагодарила присутствующих и сказала, что должна поторопиться в гостиницу, чтобы упаковать вещи.

- Я отплываю завтра на «Лузитании», - сказала она.

Это была ее последняя отсрочка, необходимая для завершения дел в Америке. Мадам де Паж перед этим сдала свой билет на «Лапландию», которая вышла в море днем раньше.

В этот же самый час Альфред Гуинни Вандербилт, чьи капиталы составляли около 100 млн. дол., одевался к обеду в отеле в нижней части Парк-авеню. Его слуга Рональд Денье только что упаковал хозяйский багаж для трехнедельной поездки в Лондон. В других апартаментах няня укладывала в постели Альфреда-младшего и Джорджа. Отъезды и приезды в жизни их отца были такими заурядными событиями, что он попрощался с детьми так, будто отправился в свои конюшни на ферме в Оклахоме. Тем не менее он был хорошим и добрым отцом не только для Альфреда и Джорджа, но также и для Билла, который жил с его первой женой. Вандербилт превратил их покои в волшебный мир игрушек, и друзья свидетельствовали об истинном наслаждении, которое он получал от игр с детьми в редкие минуты досуга.

В этот раз к отъезду из дома его призывали лондонские конюшни. Как директор Международной конно-выставочной ассоциации, он должен был провести в Лондоне встречу с другими директорами. Служащие Национальной конно-выставочной ассоциации, с которыми он совещался сегодня днем, согласились, что война развивается быстро и следовало бы возобновить проведение осенних выставок, отмененных за год перед этим.

Его прощание с Нью-Йорком было весьма скромным. Он вместе с другом X. Вандерхорстом Коксом и миссис Вандербилт направился в театр «Эмпайр» на пьесу «Знаменитый случай», поставленную совместно Дэвидом Беласко и Чарльзом Фроманом после их почти двадцатилетней размолвки.

Среди других посетителей театра в этот вечер был и капитан Тернер, который перед этим пообедал в одном из любимых ресторанов, а затем навестил свою хорошенькую племянницу Мерседес Десмор - актрису этого театра - за кулисами.

Драматург и инсценировщик Джустус Форман пренебрег спектаклем. Вместо этого он засел в гриль-баре «Никебокер» [18] на углу 42-й авеню и Бродвея - постоянном месте встреч писателей, актеров и газетчиков. Возможно, он хотел не только полюбоваться новой фреской Мэксфилда Пэрриша, на которой изображен король Коль [19], но надеялся также услышать доброе слово о своей пьесе «Дефис», которая начала идти в театре.

Он ушел рано, как только начали появляться некоторые знакомые, поскольку надо было успеть упаковаться для отплытия на «Лузитании». Форману предстояло ехать вместе с продюсером Чарльзом Фроманом, который предрекал ему будущее преуспевающего драматурга. Сам Форман был куда менее оптимистичен. Чтобы превзойти себя, он обязался написать для нью-йоркской «Тайме» серию писем с фронта с пометкой «Франция».

В нижней части Манхаттана два юных моряка коротали вечер в «роскошном», но сомнительном окружении. Восемнадцатилетний Лесли Мортон и его старший брат Джон Клиффорд, кадеты [20], вместе с девятью товарищами оставили учебное парусное судно «Наяда», чтобы не пропустить «великую» войну. Двести пятьдесят долларов, которые перевел им телеграфом отец на оплату билетов 2-го класса, они быстро истратили на банановое мороженое, и теперь вместе со своими, нетерпеливыми соплавателями с «Наяды» должны были отработать возвращение домой на быстроходной «Лузи», и были счастливы.

В Бостоне состоятельный торговец обувью Эдвард Б. Бовен решительно пересек комнату своего загородного дома и остановил граммофон. Танцевальный ритм оборвался. Последовавшая за этим тишина была желанной. Он наконец принял решение. Беседа с недавно прибывшими лондонскими коллегами возымела свое действие. Бовен снял телефонную трубку и назвал телефонистке домашний номер своего транспортного агента.

- Алло! - сказал он. - Свяжитесь, пожалуйста, с компанией «Кунард». Мы не едем завтра на «Лузитании».

Багаж был уже упакован, а в спальном поезде, отправляющемся на Нью-Хейвен в полночь, для него и миссис Бовен было заказано купе.

- Во мне растет чувство, - сказал он своим друзьям, - что с «Лузитанией» должно что-то случиться. Мы обсудили это с миссис Бовен и решили отменить поездку, хотя у меня важные деловые свидания в Лондоне.