Последний рейс «Лузитании»

6
В ПРОСТОРАХ АТЛАНТИКИ

Лайнер «Лузитания» упорно продвигался вперед, делая почти 20 уз. С каждым оборотом своих гребных винтов, судно все дальше углублялось в просторы Атлантики. Утром в понедельник 3 мая «Лузитания» миновала отмели Гранд-Бенкс. Пригревало солнце. Многие, особенно те, кто перед отплытием отправил в Англию прощальные письма, ощущал неловкость из-за своих субботних опасений.

Жизнь на судне вошла в обычное успокаивающее русло. К 9 часам утра почти вся вторая смена заканчивала завтрак. Пассажирам 1-го класса предлагали обильное и разнообразное меню, возбуждающее аппетит. Пассажиров 3-го класса ожидало более скромное питание. Как временами сообщала компания «Кунард», «Лузитания» находилась сейчас на государственной службе, и не приносила прибыли. Но на ней по-прежнему обеденный салон 3-го класса был лучшим среди судов, работающих в Атлантике. Он представлял собой большое помещение, чем-то напоминающее учреждение, с длинными поперечными столами, за которыми с каждой стороны располагалось по десять кресел. Сами по себе кресла были неинтересными, с гнутыми стальными ножками и деревянными спинками.

Салон 3-го класса располагался на палубе «Д» почти в самом носу судна, где хорошо ощущались размахи килевой качки. Упрощенные дорические колонны являли собой несущие конструкции и служили напоминанием о социальных различиях между 1-м и 3-м классами. Они контрастировали с вычурными колоннами, поддерживающими потолок в салоне более дорогостоящего класса. Обеденный салон 2-го класса находился на той же палубе, но в корме, и многие жаловались на сильные сотрясения, вызываемые четырьмя расположенными ниже громадными гребными винтами судна. Все оформление этого салона было выполнено в ионическом стиле.

После завтрака пассажиры 1-го класса или няни препровождали маленьких детей в специальную детскую на палубе «С». Это помещение, расположенное примерно посредине судна по соседству с детским обеденным салоном, было самым удобным для путешествия. Но близость котельной N 2 беспокоила некоторых нянь, которые не понимали, что наличие на «Лузитании» новой системы вентиляции типа «Термотанк» означало как минимум циркуляцию воздуха по всему судну и даже относительно равномерную температуру.

Пятилетний Джон Кромптон проводил большую часть времени в детской 1-го класса. Его гувернантка Дороти Аллен, недавно закончившая колледж в Маунт-Холиоке, больше внимания уделяла его девятимесячному брату Питеру. Здесь же были восьмилетний Билли Ходжес и его шестилетний брат Дин, также из Филадельфии. Их тридцатишестилетний отец Вильям Ходжес-старший был направлен фирмой «Бэлдвин локомотив уоркс» для проведения деловых операций во Францию. Дома он был больше известен как органист местной пресвитерианской церкви имени Хэрпера.

Однако большинство из 129 детей, бывших на борту, находились в помещениях 2-го и 3-го классов. Наиболее плотно был ими населен 2-й класс. Здесь дети размещались в большом игровом «загоне», где их опекали, выполняя роль пастушек, судовые горничные. В 3-м классе специального помещения для детей не было предусмотрено, хотя именно здесь обитала семья с шестью детьми. Соседи миссис Вильяме из Плейн-филда в штате Нью-Джерси помогли оплатить ей проезд до родной Англии. Там ее с детьми - Эдит, Эдвардом, Джорджем, Флоренс, Этелью и Дэвидом - должен был встретить муж, машинист по профессии.

Семейство Вальтера Митчела из того же Плейнфилда ехало с большими удобствами во 2-м классе. Многие матери, заказавшие вначале билеты 3-го класса, впоследствии, после того как проездная плата в нем была снижена с 70 до 50 дол., поменяли их на более комфортабельный 2-й класс, и теперь более 20 грудных младенцев превратили 2-й класс в подобие детских яслей.

В 12 часов дня в курительном салоне 1-го класса, расположенном ближе к корме, Чарльз Лориа щелкнул пальцами от досады - «Лузитания» прошла за сутки 491 милю. Всего нескольких миль не хватило ему, чтобы выиграть пари. Бостонский книготорговец, едущий проведать свои лондонские конторы, поспорил со своим соседом Лотропом Витингтоном, известным специалистом по генеалогии, живущим поблизости от Бостона в Ньюберипорте, о том, сколько миль судно пройдет за сутки.

Многие взрослые пассажиры занимали себя чтением книг, подобных только что опубликованному роману Теодора Драйзера «Финансист». Внимание Теодейт Поуп было захвачено значительно менее популярной книгой Генри Бергсона «Материя и память», которую читал вслух ее компаньон по поездке Эдвин Фрэнд.

На борту «Лузитании» присутствовали, как обычно, молодожены. Стюарт Мейсон женился в Бостоне 21 апреля. Он приехал из Ипсвича, чтобы взять в жены американку Лесли - дочь мистера и миссис Линдсей. Отец Лесли, наделенный разнообразными талантами писателя, актера, театрального мецената и миллионера, владел огромным каменным особняком, отличающимся баронской пышностью, над водами Чарльз-Ривер.

На судне находились также подростки, возвращающиеся в Англию, и среди них двенадцатилетний Эвис Долфин, который должен был после поступления в британскую школу остаться у бабушки с дедушкой. Его овдовевшая мать содержала частную лечебницу в Сент-Томасе в канадской провинции Онтарио. На судне он был взят под дружескую опеку профессором Холборном, возвращавшимся к своему дому и семье в Шотландию. Стафтон Холборн имел почетное звание «леерда» [37] крохотного островка в Северном море, называвшегося по-разному: то Альтимо Тюли, то Фула. Двести его обитателей были его верными «подданными». Эвис стал почетным «подданным» после того, как они, доказывая свою неразлучность, стали вместе прогуливаться, вести беседы и читать.

Профессор С. Холборн был авторитетом в области классической литературы, а его аудиторией являлся весь мир. Это была открытая и твердая личность. Во время плавания он без стеснения критиковал «отсутствие учений по надеванию спасательных поясов и пользованию шлюпками» [33].

Как-то после полудня он сидел в курительном салоне. К нему подошел один из пассажиров и попросил выйти, чтобы поговорить. На палубе этот джентльмен объяснил профессору, что уже выбрана депутация, представляющая мужскую часть пассажиров, которая хочет настоятельно попросить его прекратить разговоры о спасательных средствах.

- Это может напугать дам, - предостерег джентльмен.

Шотландец не стал спорить с этим человеком, но извлек долю горького юмора из происшествия.

В 3-м классе Элизабет Дакворт подружилась с миссис Алисой Скотт из Нельсона и ее маленьким сыном Артуром, с которыми разделяла свою небольшую каюту. Обе женщины испытывали чувство взаимной приязни, да и мальчик вел себя хорошо.

Во 2-м классе, который оказался более заселенным, ехал 601 пассажир. Многие из них проводили большую часть времени на палубе или в салонах. Одним из таких пассажиров был Арчибальд Дуглас Дональд шотландско-канадского происхождения в возрасте немногим более 20 лет, работавший в компании «Траскон Стил» в Бостоне. Он направлялся на офицерские курсы при Эдинбургском университете, каюту делили с ним Джон. Вильсон и два других попутчика. Вильсон был его соседом по комнате еще в Кембридже. Сейчас каюта являла собой джунгли из одежды и смятого белья.

С целью самозащиты от этого беспорядка Дональд втянулся в карточную игру, в так называемый марафонский бридж, и отрывался от этого занятия только для того, чтобы поесть, погулять по палубе или поболтать со знакомыми, вроде обворожительной Грейс Фрэнч. Его компания садилась за карточный стол в 10 утра, делала полуденный перерыв для общения с дамами, а затем тасовала карты допоздна.

Партнеры у Дональда были одни и те же: Вильсон, другой сосед по каюте Билбраф и пассажир, которого все называли «субмарина» вследствие его озабоченности возможным нападением подводных лодок. Такое прозвище пристало к епископальному священнику Г. Л. Гвайеру из Калгари в Западной Канаде. Этот гигант ростом в шесть с лишним футов ехал вместе с молодой женой Маргарет, с которой он обвенчался три недели назад. Но бедняжка Маргарет редко видела своего драгоценного новобрачного, проводящего время за картами, и ей ничего не оставалось другого, как тосковать по вересковым зарослям, мягкой туманной дымке и запаху древесных костров.

Среди других духовных лиц на борту «Лузитании» были его преподобие Г. М. Симпсон из Британской Колумбии и отец Безил В. Мэтьюрин - капеллан римско-католической церкви Оксфордского университета и широко читаемый автор религиозных сочинений. Тридцать лет назад доктор Мэтьюрин пребывал в лоне епископальной церкви и был приходским священником храма Св. Клемента в Филадельфии. Тогда он соперничал со знаменитым проповедником Филлипсом Бруксом. Студенты-богословы читали его проповеди и трактаты как евангелие. Даже теперь его речи пользовались успехом. Он прочитал курс лекций в Бостоне, а недавно закончил великопостные чтения в нью-йоркской церкви Лурдской божьей матери.

Постепенно стрелки часов «Лузитании» передвигались вперед навстречу британскому времени, опережающему нью-йоркское на шесть часов. Ко вторнику 4 мая судно покрыло почти половину своего океанского пути.

Перевод часов на европейское время повлиял на пробуждение Чарльза Фромана, который, подобно Элберту Хабберду, постоянно ощущал его нехватку. В 5 часов утра этот человечек беспокойно заворочался в своей постели. Боль от суставного ревматизма, развившегося после падения три года тому назад, сделала его еще более беспомощным, чем раньше. Но жизненная привычка и всегда бодрствующий мозг заставили его подняться. При этом Фроман обдумывал сразу дюжину различных предприятий. Перед тем как оставить Нью-Йорк, он продиктовал своему секретарю Питеру Мэйсону программу выпуска спектаклей на весь следующий сезон. Сейчас мысли Фромана перебросились на рукопись французской пьесы «Красивая авантюра», которую он прихватил с собой. И в Англии и в Америке Фроман считался величайшим театральным импресарио из всех, кого когда-либо знал мир.

Соратники Фромана знали, что он вывел американский театр из отчаянного состояния и превратил его в престижный бизнес. Благодаря ему не стало больше бродячих трупп. Он верил, что вернул актерам и актрисам чувство достоинства и обезопасил от невзгод.

Громкие и энергичные голоса перед окном его каюты напомнили Фроману, что день уже начался. Во время завтрака он с недоумением вспомнил, что двое его молодых знакомых из германского посольства - капитан Бой-Эд и полковник фон Папен - советовали ему не отправляться на «Лузитании».

Об этом вслух говорили по всему городу. Озабоченными выглядели и его друзья: Элен Тэрри, Мод Адаме, Джулия Андерсон, малышка Энн Мардок, Отис Скиннер, Джон Дрю, Вильям Жилетт и даже его хороший друг Чарли Диллингем. Могло ли быть, чтобы они восприняли германские угрозы всерьез?

Пожав плечами, Фроман начал заводить портативный граммофон, стоящий у его постели, и хриплая мелодия джаза Александера наполнила каюту. Затем он закурил первую сигарету, захлопнул крышку и позвал своего нового слугу Вильяма Стонтона.

Наконец Фроман решил одеться и выйти на палубу. Он упустил возможность воспользоваться помощью судового хирурга доктора Джеймса Пойнтона, так как последнего тоже свалил ревматизм. На его место заступил более молодой человек доктор Дж. Ф. Мак-Дермотт. Возможно, что Мак-Дермотт поднимется наверх с лекарствами для обоих больных.

Даже при поддержке «жены» (так Фроман называл свою трость) он с большим трудом мог двигаться по каюте. Он устроил себе передышку, тяжело опустившись на обитое дамасской тканью сиденье диванчика под окном, где можно было, по крайней мере, почувствовать свежий запах моря. Стонтон был послан за запасами имбирного пива и каштанов. Мысль Фромана продолжала работать. Нельзя было скрыть того, что 1914 г. был плохим. Но, хотя Фроман сделал театр делом всей своей жизни, деньги для него значили мало. При его необычайном нюхе на писателей и актеров Фроман считал совершенно лишним участвовать лично даже в режиссуре. Он никогда не написал ни строчки для театра и только один раз показался на сцене.

Публика не всегда соглашалась с выбором Фромана. Находившийся на борту «Лузитании» Д. М. Форман относился как раз к числу таких.

Чарли Клейн, который также находился на борту судна, считался более удачливым театральным сочинителем. Он был автором «Льва и мышки» и ряда других метких вещичек. В Лондоне ему предстояло представить более молодого писателя Формана влиятельным театральным умам.

Недавно Фроман обнаружил, что все более задумывается над будущим театра. Не так давно он высказал мнение, что вульгарные «развратные» пьесы и музыкальные ревю могут вытеснить со сцены традиционные салонные комедии и, конечно, кинематограф сделает свое дело.

Фроман мог смело тратить время на размышления. Его синдикат контролировал в Америке, Англии и Франции около 60 театров, игравших за год до 500 пьес. Когда приходило время кончины того или иного театра, он быстро закрывал его, замечая при этом: «Неохота смотреть на это!»

Прошло три, затем четыре часа после полудня, боли временами отпускали его. До окончания рейса Фроману предстояло провести прием, но сегодняшнюю ночь он предпочел провести в постели, прислушиваясь к шуму судовых машин и вдыхая свежий запах моря. Сейчас он механически ломал голову над осенней театральной программой.

Ночью «Лузитания» пересекла воображаемую линию, обозначающую половину пройденного пути.

Среда 5 мая выдалась такой же теплой и ясной, как предыдущий день. Океан оставался спокойным и даже свободным от «барашков».

Мари де Паж уклонилась от общения с Теодейт Поуп, предпочтя ему беседу с Джеймсом Хоутоном из города Трои в штате Нью-Йорк. Последний намеревался помочь ее мужу в бельгийском госпитале в городе Ла-Пенн. Доктор признался ей, что в пятницу вечером перед отплытием написал новое завещание. На это она просто пожала плечами, сказав, что считает себя удачливой оптимисткой.

Наиболее подходящей ассистенткой для доктора в Брюсселе она считала Эдит Кавелл. Это означало, что Эдит предстоит сперва пробраться через расположение немецких войск, несомненно, не без известных трудностей, поскольку миссис Кавелл англичанка. Однако мадам де Паж предпочитала думать, что врачи и медсестры стоят вне политических разногласий и войн. Она напомнила доктору Хоутону, как хорошо сестра-хозяйка Кавелл организовала для доктора де Паж клинику и школу медицинских сестер - первое такое учреждение во всей Бельгии. Немного их было и в остальной Европе.

С подобными же целями направлялся в Европу и доктор Ховальд Фишер из Вашингтона. Он намеревался помочь своему зятю основать госпиталь где-либо во Франции. С ним была его невестка Дороти Коннер - доброволец Красного Креста. Оба знали Мари де Паж и вели разговоры с ней о том, чтобы объединить свои усилия с доктором де Паж в Ла-Пенне.

В эту же среду доктору Фишеру и Дороти Коннер посчастливилось познакомиться с четой Плэмандонов. Оказалось, что мистер Плэмандон знал в Чикаго брата доктора Фишера - Вальтера. Чарльз Плэмандон должным образом отметил встречу в своей черной записной книжке.

Позднее днем Альфред Вандербилт получил радиограмму с уведомлением о том, что в Нью-Йорке неожиданно скончался его ближайший друг и однокашник по Йельскому университету Фредерик Н. Дэвис - нью-йоркский строитель.

Так прошла среда, и почти каждый, независимо от цели своего путешествия, все более нетерпеливо стремился прибыть к месту назначения.

Между тем в ту же среду, находясь в районе мыса Олд-Хед-оф-Кинсейл, командир подводной лодки U-20 начинал проявлять свое нетерпение.

На востоке показалась большая шхуна. Ее грязные латаные паруса, полные ветра, покачивались в нескольких милях от берега. «Эрл оф Латам» - так называлась шхуна - везла груз ирландского бекона, яиц и картошки в Ливерпуль, находящийся в 270 милях к северо-востоку.

Швигер прошел вдоль ее борта, крикнув в мегафон, чтобы команда оставила судно. Его приказание было выполнено. Артиллеристы заняли свои места у палубного орудия, и, когда покинувшие шхуну люди оказались от нее достаточно далеко, U-20 послала свой первый снаряд в старый деревянный корпус. Облачко желто-коричневого дыма взвилось кверху, и звук разрыва разнесся над водой.

Разорвалось еще восемь снарядов, прежде чем шхуна, накренившись, легла мачтами на спокойную поверхность моря и медленно исчезла под водой.

Этим же вечером U-20 выпустила торпеду по 3-тысячетонному норвежскому пароходу, но промахнулась. Когда это судно устремилось к лодке, как бы намереваясь протаранить ее, Швигер дал команду срочно погрузиться и продолжил свое патрулирование.

В течение ночи, пока заряжали аккумуляторы, лодка Швигера дрейфовала вдоль побережья, двигаясь в сторону пролива Св. Георга. Воздух был прохладным и свежим, а небо ясным и звездным. «Подобная ночь создана специально для подводных лодок», - решил Швигер.