Последний тамплиер

ГЛАВА 9

Гас Уолдрон вышел из метро на Западной Двадцать третьей улице и направился к югу.

Он терпеть не мог эту часть города. Он не был фанатиком высшего общества. Отнюдь. В привычной обстановке его рост — под крышу небольшого домика — обеспечивал ему безопасность. Здесь же рост делал его слишком заметным в толпе прохожих в костюмчиках от лучших портных, с прическами по двести долларов.

Ссутулившись, он сумел скрыть пару дюймов роста. И все равно выделялся и ростом, и своим широким черным плащом. Но тут никуда не денешься: плащ нужен, чтобы спрятать то, что он несет под мышкой.

Он свернул на запад по Двадцать второй улице. Цель его прогулки располагалась за квартал от ресторана «Эмпайр дайнер», среди ряда художественных галерей. Проходя, он заметил, что в большинстве витрин выставлены всего одна-две картины. Причем некоторые даже без рам, и цены не проставлены!

«Откуда мне, на хрен, знать, сколько она стоит, если даже долбаных цен не видно?»

До цели остался один дом. Непосвященный принял бы заведение Люсьена Боссара за шикарную антикварную лавочку. Но за шикарным фасадом крылось кое-что еще. Подделки и изделия сомнительного происхождения оскверняли своим соседством несколько подлинных шедевров. Хотя никто из владельцев соседних галерей ничего не подозревал: стиль, манеры и французский выговор Люсьена были безупречны.

Настороженно отмечая всякое подозрительное движение, Гас прошагал мимо галереи, отсчитал еще двадцать пять шагов и оглянулся. Сделал вид, что собирается перейти улицу, не заметил ничего необычного и повернул обратно, мгновенно оказавшись внутри галереи. Для человека такого роста и веса он двигался с удивительным проворством. А то как же? Тридцать боев, и ни одного нокаута. Кроме тех, когда был уговор.

Оказавшись в галерее, он опустил руку в карман, нащупав рукоять «беретты 92FS». Не самая любимая модель, но из автоматического «кольта» сорок пятого калибра ему пару раз случилось промахнуться, а таскать «кобру» после того вечерка и вовсе не умно. Он быстро огляделся. Никаких туристов, да и ни единого клиента. Хозяин один.

Гас вообще мало кого любил, а Люсьен Боссар уж точно не принадлежал к редким исключениям. Льстивый слизняк. Узкая мордочка, такие же плечики, да еще длинные волосы, связанные в конский хвост.

Паршивый французишка.

Увидев входящего Гаса, Люсьен поднял голову от тонконогого столика, за которым работал, и изобразил на лице елейную улыбочку, тщетно пытаясь скрыть страх, от которого под мышками мгновенно проступил пот. Эта его черта всегда доставляла Гасу удовольствие. Вечно как на иголках, словно боится, что Гас сейчас ему врежет. Впрочем, этот скользкий тип прав.

— Гас!

У него это прозвучало как «Гуасс» — каждый раз, как Люсьен произносил его имя, Гас начинал ненавидеть его еще сильнее.

Повернувшись спиной к хозяину, Гас запер дверь, потом прошел к столу.

— В задних комнатах есть кто? — проворчал он. Люсьен поспешно замотал головой.

— Mais non, mais non, voyons,[1] никого нет, кроме меня.

У него была мерзкая привычка по два раза бормотать свою французскую невнятицу. Может, они все так говорят?

— Я вас не ждал, вы не предупредили…

— Закройся, — Гас сказал, как плюнул. — У меня для тебя кое-что есть, — он ухмыльнулся. — Что-то особенное.

Он извлек из-под плаща бумажный пакет и положил его на стол. Оглянулся на стеклянную дверь, проверяя, не видно ли с улицы, и достал из пакета газетный сверток. Разворачивая бумагу, он то и дело поглядывал на Люсьена.

У того приоткрылся рот, и глаза стали круглыми, когда Гас наконец извлек вещь. Это был золотой, украшенный драгоценными камнями крест, около полутора футов высотой, невероятно тонкой работы.

Гас положил его на развернутые газеты. Люсьен осторожно выдохнул.

— Mon Dieu, mon Dieu…[2] — Француз поднял глаза на Гаса.

Лоб у него мгновенно покрылся бусинками пота.

— Иисусе, Гас…

Ну, тут он прав.

Француз снова опустил глаза, и Гас, последовав его примеру, увидел, что газета развернута на странице с фотографиями музея.

— Это из?..

— Во-во, — подмигнул Гас. — Недурная штучка, а? Второй такой не найдешь.

У Люсьена дергались губы.

— Non mais, il est complètment taré, ce mec.[3] Слушай, Гас, я и пальцем к нему не притронусь.

Как будто кто-то просил его трогать! Гасу всего-то и нужно, чтобы Люсьен его продал. И поскорее. В последние месяцы Гасу не везло. Он и раньше попадал в переделки, но не в такие и не с такими людьми, как те, что теперь держат его на мушке. С того дня, как Гас окреп и размазал своего старого отца — пьяницу и драчуна — в лепешку, люди боялись его. И вот теперь, впервые с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать, он вспомнил, что такое страх. Люди, скупившие право на его игорные долги, принадлежали совершенно к другой породе. С такими он еще не сталкивался. Таким убить легче, чем ему — раздавить таракана.

Странно, но они же и подсказали ему, как выпутаться. Через них-то он и вышел на парня, который состряпал ему музейную работенку. И вот он здесь, хотя ему было четко приказано не пытаться ничего продавать в первые шесть месяцев.

А пошли они… Ему нужны деньги, и поскорей.

— Слушай, тебе нет дела, откуда что, понял? — рявкнул он на Люсьена. — Твое дело — кому загнать, и за сколько.

Казалось, француза вот-вот хватит удар.

— Non mais… Послушай, Гуасс, это невозможно. Совершенно невозможно. Эта штука еще слишком тепленькая. Я не сумасшедший, чтобы…

Гас схватил Люсьена за глотку и приподнял над столиком, едва не обрушив хрупкое сооружение. Он приблизил свое лицо к лицу Люсьена.

— А мне плевать, будь эта хрень хоть термоядерной, — прошипел он. — Кое-кто собирает такое дерьмо, и ты знаешь, где их найти.

— Подождать бы надо, — пискнул задыхающийся Люсьен. Гас разжал руку, и француз плюхнулся на место.

— Ты что, за недоумка меня держишь? — рявкнул он. — Эта штука всегда останется горячей, когда ни продавай. Так что можно начать сразу. К тому же ты знаешь людей, которые именно потому ее и купят, что знают, что это такое и откуда взялось. У тебя есть психи, которые заплатят целое состояние, только бы знать, что эта штуковина заперта у них в сейфе. Тебе остается найти их, и давай, поторапливайся. И не думай нагреть меня на цене. Твои — десять процентов, а десять процентов от сокровища — это не раз плюнуть, верно?

Люсьен сглотнул, потер шею, вынул темный шелковый платок и вытер лицо. Глаза его беспокойно метались, мысли явно сменили направление. Подняв голову, он сказал:

— Двадцать.

Гас, забавляясь, смотрел на него сверху вниз.

— Люсьен… — Он всегда произносил «Лу-шиен», чтобы подразнить француза. — Что-то ты вдруг обнаглел, а?

— Я серьезно. За такое дело я не возьмусь меньше чем за двадцать процентов. Au moins.[4] Слишком велик риск.

Гас снова потянулся к его горлу, но на этот раз антиквар успел выскользнуть из-за стола и отскочить подальше. Тогда Гас невозмутимо достал «беретту» и направил ствол в пах Люсьену.

— Не хрюкай, я не в настроении торговаться. Я сделал щедрое предложение, а твое дело — извлечь из него все, что можно. Ты меня разочаровываешь, парень.

— Нет, послушай, Гас…

Гас поднял ладонь, пожал плечами.

— Может, ты в тот вечер смотрел телевизор? Вспомни охранника на лестнице. На это стоило посмотреть. Знаешь, тот клинок еще у меня, и, скажу тебе, мне вроде как понравилось играть в Конана, понял?

Пока Люсьен обливался потом, соображая, что он имеет в виду, Гас лихорадочно размышлял. Будь у него побольше времени, трусость Люсьена была бы ему только на руку. Беда в том, что он не может ждать. За крестик дали бы целое состояние, может, даже с шестью нулями, но сейчас ему придется брать, что дают, и радоваться. Задаток, полученный за согласие на ограбление музея, позволил ему выиграть немного времени: теперь ему надо стряхнуть этих пиявок со спины.

— Вот что я тебе скажу, — обратился он к Люсьену. — Выбей из покупателя побольше — и получишь пятнадцать.

Он видел, как блеснули глазки француза. Хорек попался. Люсьен достал из шкафчика маленький цифровой фотоаппарат. Оглянулся на Гаса.

— Мне нужно…

Тот кивнул:

— Давай, работай.

Люсьен сделал пару снимков, видимо, уже перебирая в уме список клиентов.

— Придется кое с кем связаться, — сказал он Гасу. — Дай мне несколько дней.

Плохо. Гасу срочно нужны были деньги, чтобы купить на них свободу. И нужно было на время убраться из города, пока не осядет пыль от «музейного дела». И все это нужно было немедленно.

— Угу… Поторопись. Пару дней максимум.

Снова что-то мелькнуло в глазах Люсьена. Наверно, прикидывает, как содрать еще и с покупателя, пообещав сбить цену до той, на которую продавец уже согласился. Скользкое дерьмо. Гас решил, что через месяц-другой, когда все уляжется, хорошо бы нанести французику еще один визит.

— Приходи завтра в шесть, — сказал Люсьен. — Ничего не обещаю, но сделаю все возможное.

— Не сомневаюсь.

Гас забрал крест, завернул его и опустил во внутренний карман плаща, в другой спрятал пистолет.

— До завтра, — попрощался он и невесело усмехнулся, выходя на улицу.

Люсьен трясся, пока его высокая фигура не скрылась за углом.