Последний тамплиер

ГЛАВА 22

Денек у Гаса Уолдрона выдался не из лучших.

Он вспомнил, что уже приходил в себя, но как давно, сказать бы не решился. Очнулся на несколько минут — или часов — и снова уплыл куда-то. А теперь снова пришел в себя и мог соображать.

Он знал, что не в форме. Поморщился, вспомнив удар. Все тело — как говяжья отбивная у Киприани. И еще досаждает непрерывное попискивание мониторов у кровати.

Он понимал, что находится в больнице, по гудкам и доносившимся извне звукам. Приходилось полагаться на слух, потому что не видел он ни черта. Глаза жгло. Он попробовал пошевелиться — и не смог. Что-то сдавило грудь. «Они привязали меня к постели». Хотя давило не так уж сильно. Так что ясно — повязку наложил врач, не полиция. Хорошо. Рука поднялась к лицу, нащупала бинты и еще кое-что. Его утыкали всякими трубками.

Пока действовать бессмысленно. Надо сперва разобраться, тяжело ли он ранен, да и без глаз отсюда не выберешься. Пока неизвестно, какой счет, лучше попробовать сторговаться с копами. Но что он может им предложить? Нужно что-то основательное, что перевесило бы отрубленную голову того хренова охранника. Зря он это сделал. Очень уж здорово было скакать на коне, в наряде этакого доблестного, чтоб его, рыцаря, вот и захотелось попробовать, каково это — махать настоящим мечом. Оказалось здорово, ничего не скажешь.

Вот что: можно отдать им Бранко Петровича. Поганец так и не сказал, кто нанял его, все болтал, как это круто, цепочка слепых звеньев. Гаса нанимает Петрович, которого нанял кто-то, нанятый еще каким-то придурком. И хрен знает, сколько таких вот слепых звеньев тянется цепочкой к парню, который нужен полиции.

Больничный шум на мгновенье стал громче и снова заглох. Должно быть, открылась и закрылась дверь. Пол заскрипел под ногами — кто-то приближался к его койке. Этот кто-то взял Раса за руку, пальцы сомкнулись на внутренней стороне запястья. Доктор или сиделка щупает пульс? Пожалуй, доктор, пальцы жесткие, не женские. Сиделка должна быть нежнее, так, по крайней мере, представлялось ему.

Надо бы узнать, насколько он плох.

— Что там со мной, док?

Человек не ответил. Те же пальцы приподняли бинты, охватывающие голову за ушами. Гас хотел повторить вопрос, но жесткая ладонь закрыла ему рот, и одновременно он почувствовал болезненный укол в шею. Гас дернулся всем телом.

Зажимавшая ладонь превращала его крики в сдавленные стоны. Горячая волна от укола охватила горло. Удерживавшие его руки медленно разжались.

Очень тихий мужской голос зашептал ему прямо в ухо, Гас ощутил тепло дыхания:

— Врач пока не разрешает тебя допрашивать. Но я ждать не могу. Мне нужно знать, кто тебя нанял.

— Какого х..?

Гас хотел сесть, но повязка поперек груди и чужие руки, прижимавшие голову к подушке, удержали его на месте.

— Отвечай на вопрос, — потребовал голос.

Кто же это? Наверняка не коп. Какой-то козел задумал отхватить кусок из музейной добычи? Но тогда какое ему дело до нанимателя?

— Отвечай! — Голос, по-прежнему тихий, стал жестче.

— Пошел ты, — хотел сказать Гас.

Но сказать не смог. Губы пытались выговорить, но наружу не вырвалось ни звука.

«Что за хрень у меня с голосом?»

— А, — прошептал чужой голос. — Это действие лидокаина. Доза небольшая, но ее хватило, чтобы парализовать связки. Значит, говорить не можешь. Жаль. Зато ты не сможешь и вопить.

«Вопить?»

Пальцы, так мягко нащупывавшие пульс, теперь легли на левое бедро, на то самое место, куда коп всадил пулю. Они помедлили мгновение, а потом беспощадно надавили. Сильно.

Боль пронзила все тело, словно изнутри его прижгли каленым железом. Он завопил.

Беззвучно.

Темнота почти затопила его мозг, но тут боль чуть отступила, и он захлебнулся слюной. Кажется, чуть не вырвало. Чужие пальцы снова коснулись тела, и он сжался, но на сей раз прикосновение было мягким.

— Ты правша или левша? — спросил тот же голос.

Гас обливался потом. «Правша или левша? Какая, на фиг, разница?» Он слабо шевельнул правой рукой и почти сразу почувствовал, как в пальцы ему что-то вложили. Карандаш.

— Давай, напиши-ка мне имена.

Его пальцы с карандашом коснулись чего-то, на ощупь похожего на блокнот.

С повязкой на глазах, лишенный голоса, Гас чувствовал себя как никогда одиноким, отрезанным от мира. «Где же они все? Где доктора, сиделки, да хоть бы полицейские, мать их?!»

Кто-то защипнул кожу вокруг раны и снова сжал. Теперь они не спешили отпускать. Невыносимая боль пронзила тело. Казалось, все нервы охвачены огнем. Гас забился в бессильной и беззвучной агонии.

— Не стоит затягивать это на всю ночь, — холодно проговорил голос. — Просто напиши мне имена.

Он знал только одно имя. И написал его.

— Бранко… Петрович? — тихо переспросил человек. Гас поспешно кивнул.

— Еще кто?

Гас что было сил замотал головой. «Ради бога, никого больше не знаю…»

Снова пальцы. Втыкаются в рану, сильнее, глубже. Сжимаются.

Боль.

Беззвучные вопли.

«Христос гребаный…» Гас потерял счет времени. Он сумел нацарапать в блокноте, где работает Бранко. Больше он ничего не мог, кроме как мотать головой и одними губами повторять: «Нет!»

Снова, и снова, и снова.

Наконец он с облегчением ощутил, как карандаш вынимают у него из пальцев. Тот наконец поверил, что он не врет.

Теперь Гас слышал непонятные тихие звуки и чувствовал, как повязку на голове поднимают в том же месте, что раньше. Он сжался, но на этот раз укол оказался почти безболезненным.

— Обезболивающее, — прошептал голос. — Оно облегчит боль и поможет тебе уснуть.

Гас чувствовал, как черная усталость вливается в голову, заливает тело, и с ней приходит покой. Муки кончены. Потом мелькнула страшная мысль: от этого сна он уже не проснется.

Он попытался дернуться, но не сумел, а мгновение спустя ему уже и не хотелось шевелиться. Он расслабился. Что бы ни ждало его там, все будет лучше, чем сточная канава, в которой он провел всю свою жалкую жизнь.