Последний тамплиер

ГЛАВА 47

Восточное Средиземноморье, май 1291 года

Всю ночь они плыли на север вдоль побережья, а с рассветом галера повернула к западу и взяла курс на Кипр, к ожидавшему их безопасному убежищу братьев.

Изнемогший за последние часы в Акре Мартин спустился вниз в поисках отдыха, но на галере трудно было найти спокойное место, а его память не жгли воспоминания о бегстве из города и умирающем магистре. Впереди набегающие штормовые облака пронизывались зарницами молний, и сквозь свист ветра в такелаже доносились раскаты грома. Позади, на востоке, полоса яростных лиловых туч скрыла восходящее солнце, и его лучи стрелами били вверх в тщетной попытке осветить угрюмое небо.

«Разве так бывает? — думал Мартин. — Шторм впереди и шторм позади». Из короткого разговора с Гуго он узнал, что и капитан видит такое впервые.

Над ними смыкалась непогода.

Ветер усиливался, порывами налетали полосы холодного жалящего дождя. Паруса на реях оглушительно хлопали, команда выбивалась из сил в попытках преодолеть рифы, и мачта возмущенно гудела. В трюме испуганно ржали и били копытами кони. Мартин видел, что капитан, поспешно отметив на карте их нынешнее положение, велел надсмотрщику подстегнуть гребцов и, обращаясь к рулевому, прокричал приказ лечь на новый курс. Он еще надеялся уйти от бури.

Эмар стоял на мостике, и Мартин присоединился к нему. Старый рыцарь с тревогой посматривал на наступающие тучи.

— Словно сам Бог повелел морю поглотить нас, — обратился он к Мартину, и в глазах его мелькнула тревога.

Вскоре буря разразилась прямо над ними. Небо стало непроглядно черным, день обратился в ночь, а ветер — в ураган. Волны покрылись пенными бурунами, догонявшими корабль и разбивавшимися о корму с наветренного борта. Вспышки молний сопровождались оглушительным грохотом, а проливной дождь, обрушившийся сверху, окутал мир непроницаемой пеленой.

Гуго отправил одного из моряков на мачту высматривать землю. Мартин проводил глазами человека, нехотя поднимавшегося под струями дождя в «воронье гнездо». Огромные волны, прежде чем ударом молота обрушиться на палубу, высоко вздымались над кормой. Весла стали непослушными в руках рабов: они то бились в борт, то зарывались в волну, и вальки их жестоко калечили гребцов. Гуго пришлось приказать втянуть весла.

Уже много часов носили волны беспомощный корабль, когда сквозь непрестанный рев бури Мартин услышал треск лопнувшей обшивки. Вода струей хлынула в трюм. Почти в тот же миг треск ломающихся бревен послышался сверху: переломилась мачта, и Мартин успел увидеть, как она раздавила троих моряков, в тот же миг выбросив далеко в кипящее море впередсмотрящего из «вороньего гнезда».

Лишившись весел и паруса, галера отдалась на волю ветра и течений. Гневное море бросало и швыряло ее. Три дня и три ночи не смирялась буря, и «Храм сокола», несомый волнами, чудом держался на плаву. На четвертый день ветер все не унимался, но его шум пронзил одинокий голос: «Земля! Земля!» Выглянув из укрытия, Мартин увидел, что моряк указывает прямо вперед, но сам он не мог различить ничего, кроме вздымающихся волн. Наконец на краю небосклона показалось смутное темное пятно.

И тогда началось.

Словно в злую насмешку, корабль начал разваливаться на части. Не только обшивка, но и рангоут, три дня выносивший тяжелую трепку, сдался. За гулкими стонами усталого дерева послышался тяжелый удар: корма распалась на куски. Паника охватила гребцов, бешено забились кони.

— Расковать рабов! — выкрикнул Гуго. — Освободить их, покуда мы не пошли на дно!

Моряки, пробившись на гребную палубу, успели снять цепи, но несчастным недолго пришлось радоваться свободе: ворвавшаяся в трюм вода унесла их с собой.

Больше оттягивать неизбежное было нельзя.

— Спустить шлюпки, — проревел капитан. — Покинуть корабль!

Мартин, бросившись на помощь морякам, мельком увидел Эмара с кожаным мешком в руках, бегущего в противоположную сторону, на нос. Он окликнул рыцаря, но тут новая тяжелая волна обрушилась на палубу, перенесла Эмара через мостик и ударила боком об угол штурманского стола. Тот вскрикнул от боли, но тут же стиснул зубы и поднялся, зажимая ладонью ребра. Он оттолкнул кинувшегося к нему Мартина, упрямо не выпуская из рук тяжелого мешка.

Они последними сошли в шлюпку с опустившейся уже до уровня воды палубы. И Мартин Кармо увидел, как бурное море смыкается над «Храмом сокола». Тяжелое бревно форштевня, украшенное резной птицей, переломилось, как щепка, но треск его потерялся в демонических завываниях ветра и страшных криках тонущих лошадей. Оглядев восьмерых товарищей по шлюпке, Мартин увидел на их лицах отражение собственного ужаса. Все взгляды были прикованы к уходящим на дно обломкам галеры.

Волны и ветер повлекли их вперед, играя шлюпкой, как щепкой, но капитан быстро посадил шестерых из девяти выживших на весла и велел грести что есть мочи. Сражаясь с веслом, Мартин тупо глядел прямо перед собой: усталость и отчаяние овладели им.

Их изгнали из Святой земли, а теперь и «Храм сокола» погиб. Долго ли они проживут, даже если сумеют добраться до суши? Куда бы их ни занесло, они далеко от дома, в глубине враждебных земель, и беспомощны перед самым слабым врагом.

Ему казалось, что он много часов заносит и толкает весло, но волны наконец стали ниже, и впереди показалась замеченная впередсмотрящим суша. Вскоре они, преодолев полосу прибоя, уже вытаскивали шлюпку на песок. Буря по-прежнему выла, и дождь хлестал их, но под ногами была земля.

Мечами они прорубили дно шлюпки и столкнули ее в продолжавшее бушевать море. Никто из береговых бродяг не должен знать об их высадке. Гуго утверждал, что их сносило еще до шторма и наверняка пронесло мимо Кипра далеко на север. Доверившись знаниям и опыту моряка, Эмар принял решение покинуть берег, где негде было укрыться, и отправиться в глубь страны.

Невысокие холмы вскоре заслонили их от ветра и, главное, от чужих глаз. Правда, пока они не замечали признаков опасности и слышали только вой бури. Даже дикие звери, как видно, попрятались от непогоды. Дальше был долгий и утомительный переход, и Мартин видел, что Эмару с каждым часом становится хуже. Удар переломал ему ребра, и повреждение не замедлило сказаться. Однако рыцарь, скрипя зубами, шел вперед, не замедляя шага, зажимая одной рукой больные ребра, а в другой неся тяжелый мешок.

При виде первого селения их охватил страх. Сражаться они не могли: слишком были измучены и слишком плохо вооружены. Но надежда найти пищу перевесила страх. И опасения, и надежды оказались напрасными. Селение было покинуто, дома пусты. Посреди селения виднелись руины церкви. Стены ее уцелели, но сгоревшая крыша провалилась, и только черный скелет перекрытий держался над высокими каменными колоннами. Трудно было сказать, как давно свершилось это святотатство. Наверняка со времени пожара прошла не одна неделя, а может быть, месяц или год.

Напротив церкви склонялась над колодцем большая плакучая ива.

Путники улеглись на землю, отдыхая. Из всех выживших хуже всего пришлось Эмару. Мартин доставал воду из колодца, когда услышал нежный мелодичный звон бубенцов. Они, спотыкаясь, бросились в укрытие и оттуда смотрели, как по узкой улочке проходит стадо коз. Козы сбились в кучу у колодца. Они явно были голодны: многие пытались общипывать свисающие к земле ветки ивы. Появились и пастухи: дряхлый горбатый старик с маленьким мальчиком.

Эмар согласно кивнул оглянувшемуся на него Мартину, и тот отдал приказ. Жестами велев своему маленькому отряду рассыпаться цепью, он вместе с Гуго приблизился к старику. Тот мгновенно рухнул на колени, умоляя пощадить его и внука. Мартин с Эмаром, подобно многим из братьев, немного объяснялись по-арабски. Тем не менее им понадобилось немало времени, чтобы успокоить старика. Еще труднее оказалось внушить ему, что они намерены купить козу, а не взять силой. Правда, денег и ценностей не нашлось ни у кого, но, собрав между собой несколько одежек, они сумели придать неравноценной сделке оттенок справедливости. Пока пастух со своим маленьким помощником доставал воду и поил стадо, рыцари зарезали козу, с помощью огнива развели костер и зажарили тушу. Старика с мальчиком тоже пригласили разделить трапезу.

Им не пришлось раскаяться в своей щедрости. Возможно, она спасла им жизни.

Старик сказал им, как называется селение: Фонсалис. Ближе к вечеру, с благодарностью оглядываясь на пощадивших их незнакомцев, пастухи погнали коз дальше. Насытившиеся и ободрившиеся рыцари вместе с моряками улеглись отдыхать, надеясь утром отправиться дальше. Но отдых оказался недолгим.

Часовой первым услышал шум и разбудил Мартина. Кто-то бежал в их сторону. Оказалось — внучок пастуха. Запыхавшийся, перепуганный мальчуган кое-как объяснил, что приближается банда мамелюков. Они уже ограбили старика, а теперь идут сюда, к колодцу. Сражение было неизбежно.

Поглядывая на Эмара, Мартин быстро составил план засады. Его люди растянулись клином, обращенным острием к колодцу, а ветвями — навстречу врагам.

Те, кому не досталось оружия, запаслись коваными железными стержнями из разрушенной церкви. Размотали колодезную веревку. Гуго и моряк из команды заняли места на внешних сторонах клина, растянули веревку на пути приближающихся всадников и присыпали пылью. Убедившись, что все на местах, Мартин притаился за колодцем и стал ждать.

Прошло совсем немного времени, и они услышали мамелюков задолго до того, как увидели: их хохот далеко разносился в тихом вечернем воздухе. Как видно, разбойничая в этих местах, они чувствовали себя неуязвимыми.

Мамелюков боялись не без оснований. Около пятидесяти лет назад несколько тысяч юношей из этих мест были проданы египетскому султану. Этот недальновидный правитель составил из них национальную гвардию и назвал ее арабским словом «мамелюк», что означает «собственный». Через несколько лет мамелюки подняли восстание и скоро овладели всем Египтом. Теперь они внушали даже больший ужас, чем те, кто когда-то продал их в рабство.

Всадники были облачены в стальные и кожаные доспехи, у каждого в ножнах был длинный меч, а за поясом кинжал. У луки седла каждый вез большой круглый блестящий щит, а цветные султаны под наконечниками копий весело реяли у них над головами.

Мартин пересчитал противников. Мальчик не ошибся. Двадцать один воин. Он понимал, что убить придется всех, иначе они обречены. Если уйдет хоть один, он вернется с множеством других.

Последний из мамелюков уже миновал затаившегося Гуго. Их предводитель — Мартин определил это по звуку — подъехал к колодцу и спешился. Взметнувшись с места, молодой рыцарь вылетел из-за колодца и свалил двух ближайших врагов ударами своего меча. Его люди выскакивали из засады, испуская боевые кличи и разя врагов тем оружием, какое кому досталось. Мамелюков застали врасплох, и это погубило их.

Те, кто задержался в седле, развернули коней и подняли их в галоп, уносясь той же дорогой, какой подъехали. Но тут сделали свое дело Гуго с товарищем. Растянутая через дорогу веревка взметнулась и натянулась у них в руках. Первый всадник не увидел ее и полетел кувырком, остальные налетали на него, падали с седел. К ним уже бежали рыцари, и очень скоро на маленьком поле боя не осталось ни одного живого мамелюка.

Но победа была безрадостной. В бою погибли двое моряков и двое рыцарей. Их осталось пятеро, включая раненного Эмара.

Зато теперь у них были кони и оружие.

Той ночью, схоронив своих мертвых, оставшиеся в живых спали под стеной разрушенной церкви и по очереди стерегли сон товарищей. Но Мартину не спалось. Мысли его не могли успокоиться, каждый шорох или движение заставляли его вздрагивать.

Он услышал движение в том углу церкви, где уложили на отдых Эмара. Зная, что старого рыцаря мучит боль и с кашлем он то и дело сплевывает кровь, Мартин поднялся и прошел под обгорелый портал к раненому. На месте Эмара не оказалось. Чуть в стороне над крошечным костерком вился дым — из-под провалившейся крыши сюда залетал слабый сквозняк. Приблизившись, Мартин увидел, что Эмар что-то пишет. Рядом с ним стояло странное устройство с рычагами. Прежде Мартину не доводилось видеть подобного.

Эмар поднял голову, и в его глазах отразился отблеск костра.

— Мне понадобится твоя помощь, — хрипло проговорил он.

Мартин подошел, чувствуя, как напряглись все мышцы в теле.

— Чем я могу помочь? — спросил он.

— Силы, как видно, оставили меня. — Эмар закашлялся. — Идем.

С трудом подняв тяжелый мешок, он провел молодого рыцаря в угол, где пол церкви был выложен тяжелыми плитами. На многих из них виднелись надписи. «Надгробия», — понял Мартин.

— Вот это, — сказал Эмар, останавливаясь над плитой, на которой читалось одно слово: «Ромити».

Мартин вопросительно смотрел на него, не понимая, что от него требуется. Эмар с трудом улыбнулся.

— Сумеешь его поднять?

Не дожидаясь дальнейших объяснений, Мартин достал меч и поддел им камень, как рычагом.

— Подержи так, — попросил Эмар, встав на колени, и опустил кожаный мешок в темную щель. Сделав это, он кивнул молодому рыцарю: — Довольно.

Мартин бережно опустил плиту. Эмар осмотрел ее, убедился, что следов вторжения не видно, и, поднявшись, зашаркал назад, к костру, где без сил упал на землю.

Мартин смотрел в темноту, в голове у него бушевал вихрь вопросов. Когда Эмар де Виллье предложил ему вступить в орден, он принял это как честь для себя. И три года служения оправдывали его первый восторг: рыцари Храма были благородным отрядом храбрецов, верно служившим Господу, людям и Церкви. Но теперь, когда Святая земля потеряна, что с ними станется? Он больше не видел перед собой ясной цели.

Вновь поднялись со дна души старые сомнения. Уже не первый год он ощущал молчаливое напряжение внутри ордена. Из обрывков подслушанных разговоров он знал, что между орденом и Церковью нет согласия. Вместо уз дружбы и доверия он видел раздор и подозрительность. Дошло до того, что Церковь не отозвалась на их призыв о помощи. Отказ Церкви прислать людей решил судьбу гарнизона Акры. Неужели Церковь намеренно подвергла орден смертельной опасности?

Он выбросил из головы эту мысль. Такого быть не могло.

Но были еще тайные совещания Гийома де Боже со старшими членами ордена. Совещания, с которых те возвращались угрюмыми и раздражительными. И это старые рыцари, такие, как Эмар де Виллье, в котором Мартин так ценил честность и прямодушие. И тот резной сундучок, и таинственные слова великого магистра, обращенные к Эмару перед отплытием «Храма сокола». А теперь еще это.

Разве он не заслужил доверия?

— Мартин.

Вздрогнув, он обернулся к Эмару. Лицо старого рыцаря исказилось от боли, голос звучал сдавленно.

— Я понимаю, что у тебя на уме. Но поверь, когда я тебе расскажу… Я должен тебе рассказать, вынужден, ради самого ордена. Гийом доверил это знание и дело мне, но… — Его голос прервался приступом кашля, и прежде чем медленно продолжить, Эмар вытер губы. — Мой путь кончается здесь, мы оба это знаем. — Он поднял ладонь, не давая Мартину возразить. — Я должен доверить тебе то, что знаю. То, что я едва начал, придется заканчивать тебе.

Мартин покраснел от стыда за свои недобрые мысли.

— Сядь поближе, — попросил Эмар.

Когда молодой человек исполнил его просьбу, он несколько минут переводил дыхание, после чего начал:

— Долгие годы эта тайна была известна лишь немногим в ордене. Вначале — всего девятерым. И с тех пор в тайну никогда не посвящали более девяти человек одновременно. Она — сердце нашего ордена, источник страха и зависти Церкви…

Эмар говорил всю ночь. Первым чувством Мартина было недоверие, затем его сменил ужас, даже гнев. Но говорил об этом Эмар, а значит, история не могла быть вымыслом. Только правдой.

По мере того как Эмар ослабевшим голосом говорил, новое понимание родилось в душе Мартина. Гнев сменился трепетом перед неслыханным благородством задуманного. Эмар заменил Мартину отца, и такая искренняя преданность старого рыцаря тайной цели ордена много значила для юноши. С каждым словом Эмара новая цель проникала в душу и навечно укладывалась в сознании.

Они проговорили до восхода солнца. Когда Эмар закончил, Мартин долго молчал. Потом спросил:

— Что я должен делать?

— Я написал письмо, — ответил Эмар. — Письмо, которое должно быть вручено великому магистру парижского Тампля. Никто другой не должен его видеть.

Он подал письмо Мартину, но тот не сумел прочесть написанного. Эмар кивнул на странное приспособление, стоявшее рядом с ним.

— Оно зашифровано… на случай, если попадет в чужие руки.

Эмар окинул взглядом крошечный отряд.

— Мы на вражеской земле, и вас остается всего четверо, — продолжал он. — Держитесь вместе ровно столько, сколько будет необходимо, затем разбейтесь по двое. Отправляйтесь в Париж разными путями. Я сделал две копии письма: по одной для каждой пары. Постарайся внушить им важность этой миссии, но, молю, не открывай истинной ее сути, которую я поведал тебе — разве что перед лицом неизбежной гибели.

Мартин пристально взглянул на старого друга, спросил:

— Что, если все мы погибнем в пути? Что станет с орденом?

— Есть и другие, — отвечал Эмар. — В Париже и в других местах. Правда не сотрется с лица земли. — Он задохнулся и некоторое время молчал. — Кое-что из написанного в письме известно мне одному, но я думаю, Гуго догадывается. Спрашивать он не станет. Он не входит в число братьев, но верен, как никто. Ты можешь довериться ему так же, как я доверился тебе.

Опустив руку в карман камзола, Эмар достал два пакета в промасленной коже.

— Вот по одному для каждой пары.

— Для Гуго?

Рыцарь покачал головой.

— Нет. Он не примкнул к ордену, а может случиться, что великий магистр парижского Тампля выслушает только истинного брата. Я думаю, Гуго должен быть твоим спутником.

Мартин задумчиво кивнул, потом спросил:

— А ты?

Эмар закашлялся, и Мартин снова увидел кровь.

— До сих пор нам везло, но не приходится сомневаться, что впереди ждут новые опасности, — сказал Эмар. — Нельзя, чтобы в пути вас задерживал больной и раненый. Ни потом, ни особенно теперь. Я сказал: мой путь кончается здесь.

— Мы не можем оставить тебя! — заспорил Мартин. Перекосившись от боли, Эмар ощупал пальцами свои ребра.

— После той волны, — сказал он, — я могу считать себя счастливцем, что добрался хотя бы досюда. Забери письма и уезжай. Так или иначе, ты должен попасть в Париж. Многое ложится на твои плечи.

Мартин Кармо кивнул и бережно обнял своего наставника и друга. Потом поднялся и отошел к другим, уже оседлавшим коней. Сказал им несколько слов, и все глаза обратились к рыцарю, который, ответив им твердым взглядом, тяжело встал и пошел к колодцу. В руках он держал странную машину. Мартин молча смотрел, как его старый друг разбивает ее о камень и кусок за куском роняет обломки в колодец.

— Бог с тобой, — тихо сказал Мартин, — и с нами со всеми.

Перехватив поводья одного из коней, он поднялся в седло. Скоро всадники друг за другом выехали из маленького селения, ведя на поводу запасных лошадей, и направились к северу, навстречу неверной судьбе, не зная, какие опасности подстерегают их на долгом пути к Франции.