Привет, красавица

Уильям Август 1983

Первую лекцию Уильям пропустил неумышленно. Конец лета выдался знойным, настоящее пéкло. Закончив опрос игроков, который проводил по просьбе Араша, Уильям задержался в спортзале, чтобы посмотреть тренировку. Он понимал, что у него полно забот с учебой и преподаванием, не говоря уже о маленьком ребенке, но ничего не мог с собой поделать. Из парней, проводивших лето в спортивном лагере, он знал только старшекурсников, с которыми играл в одной команде, а ребята с первого и второго курсов были ему незнакомы.

В начале лагерной смены Араш попросил его разузнать о прежних травмах новичков:

— Только ты сможешь это сделать. Они еще не скумекали, кто есть кто в тренерском штабе, и думают, что я могу отстранить их от игры, а потому правды мне не скажут.

— То есть моя задача их расколоть.

— Поведай свою историю, и они тебе откроются.

Уильям расположился в комнатушке на задах спортзала, перед ним лежал список с данными новых игроков. Парни входили по очереди, и каждому он подробно рассказывал о своем колене — о травме, полученной еще в школе, и происшествии под кольцом, имевшем место в его последнем сезоне.

Почти все собеседники спрашивали, как дела с коленом сейчас. Поначалу Уильям отвечал «прекрасно», но затем подумал: «Ведь это неправда, а я торчу в этой душной каморке для того, чтобы своей искренностью подвигнуть ребят на честный рассказ о себе». После этого он стал варьировать ответы: «побаливает», «восстановился не полностью», «до сих пор травма дает о себе знать». Всякий раз парни слегка отстранялись, словно боясь подцепить заразу увечья.

Однако искренность сработала. Юные новобранцы команды рассказывали, что с ними случалось в процессе взросления. Всего пара-тройка из них были целы и невредимы — так, по крайней мере, они заявили: «Не, по нолям, ничего не ломал, видать, повезло». Двое попали в автомобильные аварии по вине пьяных водителей, в результате чего у одного был перелом плеча, у другого образовалась межпозвоночная грыжа. Конопатый парнишка из Оклахомы, окончивший школу, известную своей баскетбольной командой, страдал приступами болезни Севера[23] — сильными болями в пяточной кости, не поспевавшей за быстрым ростом мальчика, который вдобавок нещадно нагружал ногу участием в матчах. Ребята, игравшие в футбол, получали сотрясение мозга. Нахальный первокурсник, представившийся «Первым из первых», пережил разрыв ахиллова сухожилия. У лобастого здоровяка в шесть с половиной футов был хронический подвывих плечевого сустава, о чем он никому не говорил, научившись вправлять его самостоятельно. Новичок из Лос-Анджелеса спросил:

— Колотая рана считается?

— Да, конечно, — сказал Уильям, пытаясь скрыть изумление.

— Пару лет назад я пропорол себе задницу.

После собеседований Уильям выбрался на волю с ощущением всех травм, о которых поведали игроки, на площадке выглядевшие отнюдь не робкими студентами, но атлетически сложенными суперменами. Защитник ставит заслон, прикрывая тяжелого форварда, который, начав движение от щита, отдает пас свободному игроку. Схватка перемежается криками удовольствия от матча высокого уровня. В жизни не заподозришь, что в телах этих способных ребят притаилась боль. Уильям вспомнил печаль в глазах Сильвии и собственные переживания из-за размозженного колена и письма с чеком от родителей. Теперь боль виделась ему черной тенью, сопровождавшей каждого игрока на площадке. Пока что они от нее убегали. И сам он пока что оставил ее позади.

— Они рассказывают не только о травмах, полученных при игре, но и о прочих злоключениях, которые с ними случались, — доложил Уильям массажисту.

— Очень хорошо, — покивал Араш.

— Хорошо?

— Им нужно выговориться. Обычно никто не спрашивает, что да как бывало с ними. Я не ожидал, что ты так здорово справишься. Отличная работа.

Уильям удивился, поскольку массажист был скуп на похвалу, но затем понял, что кому другому эти ребята, пожалуй, ничего бы не рассказали. И дело, видимо, не только в его увечном колене.

Из спортзала Уильям вышел на залитый солнцем двор. Глядя на незнакомых студентов, он не гадал, случались ли у них травмы, но думал о том, как они были получены и насколько их удалось залечить. Стоило вглядеться, и безмолвные истории возникали, точно кильватерный след корабля: жестокий отец, разлука с возлюбленной, ошибочный выбор, долги, страх, что мечты о счастье никогда не воплотятся.

Недалеко от университетской библиотеки Уильям заметил старого преподавателя истории, сгорбившегося на скамейке, и подошел к нему.

— С вами все хорошо, профессор? Помощь не требуется?

Старик поднял голову и посмотрел на Уильяма совсем как Чарли из своего кресла.

— А, ты тот самый великан.

— Да, сэр, Уильям Уотерс. Вы сидите на самом солнцепеке.

— Верно, Уильям Уотерс, верно.

Уильям встал так, чтобы закрыть старика своей тенью.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Любая помощь всегда кстати. Присядь-ка, Уильям Уотерс. Немного солнышка никому не повредит.

Уильям подсел к старику. По двору слонялись немногочисленные студенты, оставшиеся на дополнительный летний курс. Уильям слышал прерывистое старческое дыхание. От профессора исходил кисловатый запах. Уильям прикрыл глаза. За ночь Алиса просыпалась по нескольку раз, Джулия, покормив ее, тотчас опять ныряла в сон, а вот ему это уже не удавалось. Он лежал и слушал дыхание жены, шумное, будто ей не хватало воздуха. Чтобы расслышать почти беззвучное дыхание дочки, нужно было пригнуться к ее лицу. Уильям вставал и подходил к кроватке — удостовериться, что малышка дышит.

Когда он открыл глаза, профессора рядом не было, а двор окутали сиреневые сумерки, в которых деревья читались темными силуэтами. Уильям раз-другой сморгнул, проясняя зрение. Тело затекло. В колене пульсировала боль. Уильям глянул на часы и поперхнулся — его лекция о научной революции закончилась сорок пять минут назад. Как ни крути, он преподаватель. Уильям огляделся в поисках решения. Невероятность ситуации требовала столь же невероятного выхода из нее. Может, какое-нибудь волшебное дерево повернет время вспять к моменту, когда он сел на скамью?

На его памяти был лишь один случай неявки профессора, у которого во время бури захлопнулась дверь, оставив бедолагу на улице без ключей и телефона. Как правило, преподаватели входили в аудиторию по звонку, а то и раньше. О болезни или иных семейных обстоятельствах они всегда извещали заранее, чтобы их успели подменить. Загадочное отсутствие лектора казалось чем-то немыслимым. Уильям представил, как его студенты сперва скучают, потом недоумевают и, покинув аудиторию, сообщают в деканат о несостоявшемся занятии.

Уильям недвижимо сидел на скамье. Солнце скрылось, жара спала. Он думал о порванных связках, сотрясениях мозга, пяточных болях, вывихнутых суставах и чувствовал, что не может шевельнуться. Допущена страшная оплошность, которую уже не исправишь. В сгустившейся темноте, не позволявшей видеть дальше вытянутой руки, Уильям пошел домой. Джулия встретила его как обычно. Значит, с факультета никто не звонил, пытаясь его разыскать. Уильям подумал, не сказать ли жене о том, что случилось. Джулия легко решала всякие проблемы, подобная ситуация для нее просто семечки. Наверняка она скажет, что утром надо позвонить на кафедру, принести извинения и все уладится. Но, похоже, ей уже неинтересно искать ответы на его вопросы. Она не поймет, зачем Уильям пошел в спортзал, поскольку знать не знала о его работе в команде. Кроме того, стыдно признаться, что средь бела дня он уснул на скамье. Это кем же надо быть? И что подумал старик-профессор, глядя на спящего соседа?

— С тобой все хорошо? — перед сном спросила Джулия.

— Да, абсолютно, — сказал Уильям.

Ночью он то и дело просыпался от малейшего хныканья Алисы, сердце его стучало молотом. Неотвязная мысль «Чем я занят?» затмевала недавнее происшествие, погружала в безотчетную панику. Утром он встал рано и, открыв дверь, поднял с коврика две ежедневные газеты, местную и общенациональную. «Наступил новый день», — сказал себе Уильям, решив, что расскажет жене о вчерашнем казусе. Он представил ее прежней, еще не родившей и не разочаровавшейся в нем. Былая Джулия обняла бы его и научила, что делать. Превозмогая головную боль, он подумал, что, может быть, та давняя Джулия услышит его зов и выступит из тени прошлого, почувствовав его отчаяние.

Уильям пробежал глазами передовицу местной газеты. Он уже хотел пройти в кухню, но в нижнем углу страницы увидел фотографию старика-профессора. Заметка извещала, что вчера вечером тот умер от обширного инсульта. В некрологе говорилось о его заслугах и широко известной книге, посвященной Второй мировой войне. «Умер…» — беззвучно проартикулировал Уильям, и слово это вцепилось в него, точно якорь в песчаное дно. Пустота, возникшая в животе, противной слабостью разлилась по всему телу. Уильям понимал, что надо встряхнуться, прийти в себя, но на это не было сил, он так и стоял на пороге, сжимая в руке газету.

С ней же он вышел из дома. В следующие пять дней Уильям покидал квартиру в обычное время, взяв пакет с сэндвичами, учебники и конспекты. Минуя библиотеку, он шел прямо в спортзал. Стараясь никому не попасться на глаза, недолго наблюдал за тренировкой, потом исчезал. Двор и скамью, на которой сидел с профессором, обходил стороной. Разглядывая незнакомцев, фиксировал их душевные травмы. К факультету не приближался, но мысленно отмечал, словно делая запись в журнале посещений, что пропустил вторую, а затем и третью лекцию. Он не явился на встречу с научным руководителем, но отчетливо представил глубокое недоумение в глазах преподавателя, напрасно дожидавшегося аспиранта. Профессор с галстуком-бабочкой, безоглядно любивший историю, просто не мог постичь такого равнодушия к своей науке.

Уильям уже был не в состоянии пробиться к той части своего «я», что изучала даты, государственных деятелей и критические моменты, когда будущее мира висело на волоске. Мысль о том, чтобы целый час разглагольствовать в заполненной студентами аудитории, казалась совершенно невыносимой. Даже покупая сэндвич с лотка, он так мямлил, что ему приходилось трижды повторить заказ, прежде чем его услышат. Прикрыв глаза, Уильям вспоминал свои заметки о травмах игроков, карандашные наброски локтевых и коленных суставов. Когда тот новичок с детским лицом сказал о колотой ране, изумленный Уильям в первый момент подумал о поножовщине.

Домой он возвращался в обычный час, Джулия смотрела на него с легким любопытством, но вопросов не задавала. Уильям кожей чувствовал, что жена не хотела бы знать о последних событиях. Он был готов попросить прощения за полное свое несоответствие образу мужа, запланированному ею на заре их супружества, но понимал, что извинения еще больше ее раздражат. Уильям сидел с пакетом замороженного горошка на колене, нывшем после целого дня ходьбы. Отчасти он был рад, что с факультета еще не звонили, но сознавал, что их брак с Джулией доживает последние дни, и не желал его продолжения. Когда жена подставляла щеку для поцелуя, он пытался вызвать в себе былое чувство к ней, возникавшее в постели. Уильям все еще притворялся мужем, но силы его кончались, время истекало. И вот час пробил. На седьмой вечер, когда Уильям, ковыряя вилкой куриное филе, беззастенчиво врал о том, как прошел его день, выяснилось, что Джулия знает правду. По крайней мере, часть правды.

— Объясни, почему ты пропустил занятия. — Она сверлила его взглядом. — Где ты был?

Уильям подвел всех: жену, научного руководителя, студентов. Он вспомнил себя в юности, когда история привлекла его своим умением разъяснить причину и следствие: сделаешь это — получится вот что. Но он оказался бракованным механизмом, в котором барахлили причинно-следственные рычаги.

— Прости, что не оправдал твоих ожиданий, — сказал Уильям.

— Теперь я вообще ничего не понимаю. — К смятению в тоне Джулии добавилась злость. Она терпеть не могла неожиданностей, наделявших ощущением, что земля уходит из-под ног.

— Я знаю.

Разумного объяснения не имелось, Уильям себя чувствовал насквозь фальшивым, лжецом и притворщиком. Отъехав на стуле от стола, он встал, прошел в спальню и достал из шкафа рюкзак. Хотел было упаковать рукопись, но раздумал. На случай холодной погоды взял свитер. В ящике комода отыскал старый бумажник, вынул из него чек, вписал имя жены. Из блокнота Джулии на прикроватной тумбочке вырвал листок, поспешно накорябал несколько строк, не обдумывая их и не перечитывая написанное.

Вернулся в гостиную и протянул чек Джулии.

— Что это? — Она не сводила взгляда с лица мужа. — Что происходит? — Не дождавшись ответа, посмотрела на чек. — Десять тысяч? От твоих родителей?

— Обналичь его, деньги твои, — сказал Уильям, отдал сложенную записку и вышел из квартиры.

Позже он сообразил, что не попрощался с Алисой и даже не вспомнил о ней. Джулия что-то крикнула ему вслед, но он, не останавливаясь, спустился по лестнице.

В тот вечер время вело себя странно. Уильям шел и шел, покуда не очутился на берегу озера Мичиган. Оно неизменно заявляло о себе, мелькая меж деревьев или просматриваясь из окон университетского городка, но Уильям никогда не подходил к нему намеренно. Озеро напоминало ему о родном Бостоне, омываемом пенистым океаном. Казалось недоразумением, что неохватная глазом водная ширь именуется озером. Безусловно, эта бескрайняя гладь заслуживала иного определения, нежели скромный водоем, который всего за полчаса легко обежишь трусцой.

Здешние тропинки были весьма кстати. Уильям шел вдоль берега, потом, устав, присаживался на скамью. Глаз отдыхал на темной воде. Несколько раз Уильям, овеваемый ласковым летним ветерком, засыпал сидя. Некоторые скамьи были заняты пьяными и бродягами, какие-то личности расположились прямо под деревьями. В этом ночном мире Уильям чередовал ходьбу и дрему. Во время последней остановки, когда солнце уже потихоньку возвращалось на небеса, он задумался, далеко ли надо зайти в озеро, чтобы вода скрыла с головой.

С наступлением дня мозг его заработал, словно заправленный светом. Но мотор этот был собран из использованных деталей. Уильям не знал, что ему делать. Вернуться невозможно. Джулия и Алиса заслуживали иного мужа и отца, без него им будет лучше. И в университет ему ходу нет — он долго прикидывался аспирантом, но теперь его, конечно, раскусили. Он вовсе не молодой ученый, и его преподавательская должность наверняка уже занята кем-нибудь другим. В том, что его фальшивая университетская карьера и семейная жизнь сгинули одновременно со старым профессором, виделся некий знак. Уильям познакомился с Джулией на лекциях старика, у которого в то время еще не просвечивала кожа и не слезились глаза. Смерть настоящего преподавателя уподобилась разбивающейся о берег волне, которая смыла все ничтожные жизненные устремления Уильяма. Думать о спортзале было еще тяжелее. Мысли об Араше и пролетающем сквозь сетку мяче обжигали, будто неосторожное прикосновение к раскаленной печке. Мимолетная боль как предупреждение — сюда не суйся, поберегись.

Уильям казался себе скроенной по собственному лекалу фигуркой, какую ребенок вырезает из бумажного листа. В безоблачном небе сияло солнце, а он брел по незнакомым районам Чикаго. На краю сознания вертелась неотвязная мысль: что почувствуешь, погружаясь в холодную озерную воду? Уильям пересек реку и каналы, миновал грохочущие заводы и углубился в бедные кварталы, прежде пугавшие его. С ним никто не заговаривал, никто даже не отпускал замечаний о его росте. Наверное, он стал невидимкой либо выглядел слишком опасным чужаком, с кем лучше не связываться. «Все держатся подальше от того, кто вот-вот сгинет», — подумал Уильям.

Глухой ночью он увидел Чарли, стоявшего в дверном проеме. Тесть посмотрел на него и одарил ласковой улыбкой. Рядом с ним была та же черная тень боли, что сопровождала игроков на площадке и маячила возле Сильвии на скамье. Облик его нес следы разрушенной печени, нелюбимой работы и разбитого сердца. «Я рад тебя видеть», — искренне сказал Уильям. Но едва он это произнес, как Чарли пропал. Уильям глянул на пустой дверной проем и пошел дальше.