Привет, красавица

Алиса Октябрь 1988 — март 1995

Алисе было пять лет, когда мать сказала:

— Я думаю, ты достаточно взрослая, чтобы знать правду: год назад твой отец погиб в автокатастрофе.

Всю жизнь Алиса будет помнить этот момент до мельчайших деталей. Они с матерью сидели за кухонным столом в своей квартире на Восемьдесят шестой улице в Верхнем Ист-Сайде. Волосы ее были заплетены в косички, потому что иначе, по словам мамы, она выглядела растрепой. В тот день она надела свою любимую вельветовую юбочку горчичного цвета. На завтрак были хлопья «Чириос», которые мама считала полезными для здоровья, но Алиса всегда добавляла в свою миску большую ложку сахара.

Алиса отложила ложку и сказала:

— Ой.

По рукам побежали мурашки, и она сунула их под себя. Однако мама не выглядела грустной.

— Бабушка Роза знает?

Мама приподняла брови. Она была в бледно-лиловом костюме с золотой цепочкой у нагрудного кармана, с повседневным макияжем. Мама у Алисы была красивой — все так говорили. Миссис Лейвен, бабушкина подруга, которая жила дальше по коридору, называла маму «Роскошной», словно это было ее имя. Но Алиса знала, что мама скептически относилась к своей красоте. Ее расстраивали волосы, и, проходя мимо зеркала, она всякий раз пыталась пригладить их. «Тебе повезло, что ты не кудрявая», — говорила она дочери не реже трех раз в неделю. У Алисы волосы были длинные, прямые и светлые — не белокурые, но и не каштановые. Они казались ей скучными по сравнению с мамиными, которые шевелились всегда так, будто у них имелись собственные планы на день. Отправляясь на работу, мать собирала их в пучок, чтобы не мешали.

— Конечно, бабушка знает. — Джулия отпила кофе. Утром она не ела, ее завтрак состоял из трех чашек кофе. — Только ни о чем не спрашивай ее, когда будете говорить по телефону. Ты знаешь, какая она бывает в расстроенных чувствах.

Алиса кивнула, хотя озадачилась. Она не считала, что в расстройстве бабушка Роза становится страшной и этого надо избегать. Раз в год они с мамой ездили во Флориду к бабушке. Рассказывая о неведомых Алисе людях, бабушка повышала голос и размахивала руками, но ей самой это, похоже, нравилось. Бабушка Роза была частью дня — как чистка зубов или посиделки на маленьком балконе. Алиса чувствовала себя в безопасности, потому что знала: если кто-то попытается обидеть, бабушка Роза ему покажет. Поймав внимательный взгляд матери, Алиса села прямо.

— Ты никогда не видела отца, но я не хочу скрывать от тебя это, — сказала Джулия. — Для нас ничего не меняется, правда? Всегда были только ты и я. Нам никто не нужен.

Алиса опять кивнула. Каждый вечер, уложив ее в постель, мама, прежде чем погасить свет, говорила: «Мы с тобой вместе навсегда, моя маленькая».

Алиса доела хлопья, и Джулия отвела ее в школу, что была рядом с домом, а сама отправилась на работу. Весь день Алисе не давала покоя полученная новость, почему-то казавшаяся важной. Было такое ощущение, будто ей что-то подарили и тотчас забрали обратно. Прежде она смутно сознавала, что у нее есть отец, о котором никогда не говорят. Однажды мама сказала, что он не захотел жить с ними, и этим исчерпывалась вся информация. Видимо, все это время Алиса подсознательно ждала вестей об отце. И вот живший в ней вопрос дождался ответа. В пять лет у нее было не так много вопросов, поэтому день стал важным.

В школьном дворе она сказала своей лучшей подруге Кэрри:

— Мой папа умер.

Кэрри удивленно приоткрыла рот. Она часто так делала, потому что удивлялась постоянно. За время их дружбы Алиса вела учет того, что ее не удивляло, и список этот был весьма короткий.

— Я не знала, что у тебя есть папа, — сказала Кэрри.

— Он жил в Чикаго.

— В Чикаго? — поразилась подруга, словно название города было само по себе удивительным. — Вон как. Ты его никогда не видела?

— Только младенцем.

— Обнять тебя?

Алиса кивнула, и подруга держала ее в объятьях до самого звонка, после которого они пошли в свой подготовительный класс.

С того дня Алиса стала приглядываться к отцам, пытаясь понять, чем они отличаются от мам и нужны ли ребенку вообще. Обычно детей приводили и забирали матери или няни, но изредка появлялся чей-нибудь отец, и тогда Алиса внимательно его изучала. Некоторые отцы в элегантных костюмах и с кейсами в руках были словно из телевизора. Порой кто-нибудь из них подхватывал своего ребенка и кружился с ним, чего мамы никогда не делали. Или вот один отец затеял с сыном шутливую борьбу в игровой комнате. Джулия ничего такого никогда не устраивала. Алиса была лично знакома только с отцом Кэрри, который не помнил, как ее зовут. Всех ребятишек, кроме собственной дочери, он называл «детка». Когда Алиса приходила к подруге, ее отец, носивший очки с толстыми стеклами и фланелевые рубашки, просто не замечал девочек, словно они были слишком маленькие, чтобы попасть в его поле зрения. Он отвечал за завтраки — с чрезвычайно серьезным видом подбрасывал оладьи на сковородке — и вынос мусора, но больше он ничего особенного не делал.

В отце Алиса не нуждалась, жизнь ее была спокойной и счастливой. Утром мама ее будила, шепча: «С добрым утром, малышка», по вечерам они вместе готовили ужин на кухне под викторину «Своя игра» по маленькому телевизору. Обязанностью Алисы было приготовить салат, что она и делала, встав на табурет. Прежде чем войти на кухню, Джулия избавлялась от туфель, жакета, серег, и эта домашняя версия матери — без шпилек и блестящих пуговиц — превращала саму Алису в глупенькую версию себя. Вопросы викторины были слишком сложными для Алисы, но она выдавала бессмысленные ответы с такой уверенностью, что Джулия тряслась от смеха. По пятницам устраивались «девичники», и мать с дочерью смотрели фильм, который выбирали всю неделю. Облаченные во что-нибудь пушистое, они смотрели кино и красили ногти. Если в субботу у Джулии случалось свидание, Алиса и миссис Лейвен заказывали китайскую еду, а потом сражались в свою любимую настольную игру «Змейки и лесенки». По воскресеньям Алиса и Джулия гуляли в Центральном парке и покупали огромные претцели у знакомого лоточника, нигерийца Боу, знавшего, что Джулия любит побольше горчицы. Каждый день шел заведенным порядком, и все они Алисе нравились.

Однажды в пятницу, когда Алиса была уже в третьем классе, пожилая учительница миссис Солсбери, всегда строго взиравшая на учеников, словно это являлось неотъемлемой частью педагогического метода, попросила ее задержаться после уроков. Учительница вышла из класса и вскоре вернулась вместе с Джулией, которая в элегантном деловом костюме и туфлях на высоком каблуке выглядела чужеродной среди моря маленьких парт. Трудно было вообразить более непохожих женщин. Раз в неделю миссис Солсбери посещала парикмахерскую и делала укладку, после которой ее седые волосы лежали на голове застывшими прозрачно-серыми волнами.

— Вы, наверное, теряетесь в догадках, миссис Падавано, почему я вас вызвала, — сказала учительница.

— Не миссис, а мисс, если не возражаете, — поправила Джулия.

Алиса склонила голову набок, гадая, будет ли продолжение. Недавно мама назвала себя разведенной, не сумев отвертеться от назойливых расспросов мамы Алисиной одноклассницы. Матери слово это явно не нравилось. Обычно Джулия говорила, что она мать-одиночка. «Я так говорю, — пояснила она Алисе, — потому что быть твоей мамой — главное дело моей жизни».

— Скажите, мисс Падавано, знаете ли вы о докладе, который сегодня Алиса прочла перед всем классом?

— Нет… Я стараюсь предоставлять ей самостоятельность в учебе и помогаю, лишь когда она попросит.

Сидя за партой, Алиса повозила ногами по крытому линолеумом полу.

— Я не говорила маме про доклад, я писала его в библиотеке во время продленки.

— Знаете, я преподаю тридцать два года и ни с чем подобным не сталкивалась, — сухо сказала учительница. — Ученики вправе взять любую тему, это позволяет им ощутить свое авторство, они подбирают какой-то материал и затем выступают перед классом. Ваша дочь взяла темой несчастные случаи на дорогах. Она рассказала о погибших в автокатастрофах знаменитостях, приводя такие детали, как обезглавливание Джейн Мэнсфилд…

— О боже… — пробормотала Джулия.

— Алиса ознакомила нас со статистикой, сколько людей ежегодно погибает в автомобильных авариях. Она заявила, что человек, садясь в машину, рискует жизнью. Выступление она закончила демонстрацией фото искореженных автомобилей.

Джулия во все глаза смотрела на дочь.

— Кое-кто из детей заплакал. Уверяю вас, мисс Падавано, шквала звонков от разгневанных родителей ждать недолго.

— Я очень сожалею и непременно поговорю с Алисой.

— Впредь я не позволю ей выступать перед классом без моего ознакомления с темой ее доклада.

— Да, конечно. А я прослежу, чтобы такое не повторилось. — Джулия за руку вывела дочь из класса, однако на улице остановилась: — Зачем ты это сделала, скажи на милость?

Алиса пожала плечами, хотя с самого детства мама учила, что пожимать плечами — неприемлемая реакция на вопрос. «Пожалуйста, изъясняйся словами», — повторяла она.

— Так ты поэтому в последнее время не хочешь ездить в такси? — спросила Джулия. — Ты боишься машин?

— Прости, что тебе пришлось уйти с работы, — сказала Алиса. Обычно она оставалась на продленке и делала домашнее задание либо читала в школьной библиотеке. Потом ее забирала мама или няня. — Я сожалею о своем поступке. — Алиса гордилась тем, что не доставляет матери хлопот, и не хотела ее расстраивать. У нее всегда были хорошие оценки, и порой она сама подписывала родительское согласие на загородную экскурсию, избавляя Джулию от лишней мороки. Алиса считала учебу своей работой и теперь переживала, что напортачила.

Джулия нахмурилась, словно ее вдруг осенило.

— Погоди, так это все из-за твоего отца?

Алиса опять пожала плечами, на сей раз устало.

— Если бы не авария, он был бы жив.

— Понятно, — помолчав, сказала Джулия.

— Мам, я не ожидала, что ребята станут плакать. Думала, им будет интересно, и хотела предупредить, что машины очень опасны.

— Похоже, тебе это удалось.

Вечером традиционный «девичник» отменился, потому что у Джулии разболелась голова и она легла. Алиса ела попкорн с щедрой порцией арахисового масла и, щелкая пультом, скакала по телеканалам. Потом сама уложила себя в постель, потому что мама, видимо, уснула — дверь в ее комнату была закрыта.

Однако вскоре Джулия, в ночной сорочке, с распущенными волосами, просунулась в детскую и шепотом спросила:

— Ты не спишь?

— Нет. Чтобы уснуть, мне надо не меньше девятнадцати минут. — Из любопытства Алиса вела отсчет — успеет ли обдумать все дневные события, прежде чем заснет.

— Я хотела спросить, ты расстроилась из-за этих аварий или… — Джулия запнулась, — чего-нибудь другого? Скажи, если тебе грустно.

Голос у матери был встревоженный, и Алиса подумала: «А что, я должна грустить?» Прислушавшись к себе, она ответила:

— Нет, мне не грустно.

— Вот и хорошо, — сказала мама обычным голосом. — Чудесно. Теперь спи. Я люблю тебя, моя девочка.

Дверь закрылась, Джулия исчезла.

В шестом классе Алиса стала неумолимо расти. Казалось, поначалу она и ее тело шли одной дорогой, но потом в один прекрасный день тело на предельной скорости понеслось в ином направлении, оставив Алису в полном недоумении. Теперь она всегда была голодна, и Джулия запасалась коробками злаковых батончиков, чтобы Алиса могла перекусить между привычными приемами пищи. Алиса сгорала со стыда, когда громкое урчанье в ее животе вызывало смех одноклассников. У нее ныли бедра и поясница, что педиатр назвал нормальным симптомом роста, но Алиса недоверчиво думала: «Как такое может быть нормальным?» Лучше всего она себя чувствовала, когда, растянувшись на полу, упиралась задранными ногами в стену, и дома чаще всего пребывала именно в такой позе. К ее ужасу, на спине и плечах появились ярко-красные полосы растяжек; врач сказал, что со временем они поблекнут, но полностью никогда не исчезнут.

К середине учебного года Алиса догнала мать, в которой было пять футов четыре дюйма. Это стало источником новой печали. Ее тело галопом неслось прочь от детства и прочь от матери. Вскоре Алиса стала выше Джулии на дюйм, потом на три. Она уже могла дотянуться до предметов на самой верхней полке в кухне. С высоты глядя на мамину макушку, она впервые осознала, что ее мать — обычная женщина. Джулия не была сильнее других и уж точно не смогла бы спасти Алису, возникни такая необходимость. Случись бы, к примеру, пожар, это Алисе пришлось бы выносить мать из огня, а не наоборот. От новой реальности Алиса впала в панику, впервые в жизни у нее начались проблемы со сном. Она не знала, что делать.

Алиса догадывалась, что ее неостановимый рост тревожит и мать, замечала изумление в глазах Джулии, когда она, Алиса, входила в комнату или вставала из-за стола. Во взглядах обеих читался вопрос: «Что происходит?» Прежний баланс отношений был нарушен, теперь с дочерью-школьницей мать говорила, глядя снизу вверх, а та, глядя на нее сверху вниз, думала: «Можно ли на тебя рассчитывать?» Именно в тот период сфера ее изысканий переместилась внутрь их дома. Поняв, что мать, как и все люди, несовершенна, Алиса хотела узнать ее проблемные стороны, чтобы принять меры, когда понадобится. Ей пришла мысль, что потому-то ребенку и нужны два родителя и братья-сестры. С братьями и сестрами можно обсудить ситуацию и убедиться, что не они причина дурного настроения или сердитости родителей. И с двумя родителями, если обнаружится слабость одного, можно опереться на другого. В семье Алисы такая система поддержки отсутствовала. Случись что с матерью, она останется одна. Поэтому Алиса не позволяла маме пропускать медосмотры и просила, чтобы в меню их ужинов обязательно входили полезные для сердца продукты. Джулия посмеивалась, пока не поняла, что дочь вовсе не шутит.

Однажды, когда мать ушла в магазин, Алиса порыскала в ее стенном шкафу и комоде. Вины за собой она не чувствовала, считая это важным изысканием по вопросу жизни или смерти. Если у матери есть тайная проблема, Алиса должна знать о ней. Она осмотрела одежду, украшения, косметику, туалетные принадлежности. В прикроватной тумбочке нашлось кое-что интересное — конверт с фотографиями.

Снимки, запечатлевшие Джулию с сестрами, были сделаны лет пятнадцать назад. На одном фото, где четыре сестры стояли в обнимку, Джулия и Сильвия выглядели девочками-подростками. Алиса различала сестер, потому что в поездках во Флориду листала бабушкины фотоальбомы и старалась запомнить увиденное. На снимке между сестрами не было даже маленького просвета, словно они — одно целое. Сильвия положила голову на плечо Джулии, Эмелин и Цецилия одинаково улыбались, глядя в объектив. Все сестры были так похожи, что казались четырьмя вариантами одного человека. Алиса никогда не видела маму такой счастливой.

Еще на одном снимке Сильвия, уже постарше, с ребенком на руках (видимо, с Алисой) сидела на кушетке. Хотя у нее мог быть и свой ребенок, кто знает. На последнем фото с какого-то торжества в объектив смотрели человек тридцать. Дедушка Чарли, раскинув руки и широко улыбаясь, глядел на дочерей. Бабушка Роза, наверное, качнула головой, потому что вышла нечетко. Юная Джулия была в джинсах, волосы растеклись по плечам. Сестры стояли с ней рядом. Похоже, кто-то отпустил шутку — у всех на фото такие лица, словно вот-вот расхохочутся. Алиса разглядывала снимок, выискивая человека, с которым они похожи. Она никогда не видела фотографий отца, но знала, что унаследовала его цвет волос и глаз. Однако все на фото выглядели как Падавано.

Вернув конверт с фотографиями на место, Алиса задумчиво стояла возле маминой кровати. Находка укрепила ее в мысли, что она должна что-нибудь обнаружить и хорошенько запомнить. Она редко думала о том, что у нее есть тетушки, живущие в другом городе. Бабушка Роза рассказывала о своих дочерях, когда те были маленькими, о дедушке Чарли и доме на Восемнадцатой улице, но вот мама вела себя так, словно ее жизнь началась только после их с Алисой переезда в Нью-Йорк. Почему единственные фотографии из прошлой жизни не стоят в рамках, а спрятаны в тумбочке? Будь у Алисы большая семья, она бы чувствовала себя увереннее. Осязаемое доказательство существования родственников, с которыми нет связи, породило легкую панику и напомнило о ломоте в ногах.

Вечером, вместе готовя с матерью ужин, Алиса спросила:

— Почему ты не общаешься с сестрами?

Джулия уже достала все ингредиенты для мясного рулета, но опять полезла в холодильник. Текли секунды тишины, и Алиса впервые с того момента, как начала стремительно расти, поняла, что молчание матери умышленно. Что это сигнал прекратить расспросы. Алиса поняла, что тяжелые дыры тишины были разбросаны по всему ее детству — они возникали всякий раз, когда она затрагивала нежелательную тему. Отец и его смерть, детство Джулии, ее сестры.

— Иногда я связываюсь с Эмелин и Цецилией, но мы в разных городах, у нас много всяких дел, — сказала Джулия. — Когда с родными живешь в одном доме, вы близки, но потом вырастаешь, и пути ваши расходятся.

Прежде Алиса подчинялась сигналу матери и меняла тему. Но теперь она хотела знать, что скрыто за этим молчанием. Потому-то и рылась в ящиках комода — в надежде наткнуться на разгадку.

— А Сильвия, Эмелин и Цецилия по-прежнему близки?

— Не знаю. — Лицо Джулии было бесстрастно. — Наверное, раз живут в одном городе. — Она помолчала. — Я горжусь тем, что я взрослый самодостаточный человек, для женщины это редкость. Если правильно тебя воспитаю, то и тебе никто не будет нужен.

Алиса представила, как она и мать машут друг другу с двух маленьких необитаемых островов.

— Почему ты задаешь такие вопросы? — спросила Джулия.

Алисе хотелось сказать: «Потому что мне кажется странным, что немногие семейные фотографии лежат в тумбочке, что из всей семьи мы видимся только с бабушкой Розой, а праздники отмечаем одни или с миссис Лейвен и ее родственниками. Потому что у тебя три сестры, и я тоже хочу сестру, чтобы делить с ней комнату и болтать перед сном».

— У нас с тобой прекрасная жизнь, — сказала Джулия. — Верно?

— Да, — кивнула Алиса, понимая, что мать ждет ответа, и, потом, так оно ведь и было. «Пока что, — мелькнула мысль. — А если что-нибудь случится?»

В следующий раз оставшись в квартире одна, Алиса позвонила бабушке Розе.

— Мама поругалась с сестрами? — спросила она.

Алиса знала, что вопрос бабушку удивит, и все же рассчитывала получить ответ. В бабушкином доме повсюду были следы прежней жизни семьи: над кушеткой фотографии дочерей в рамках, на другой стене — переехавшие из Чикаго лики святых мучениц, взглянув на которые мама всякий раз закатывала глаза. Кроме того, Роза любила поговорить, у нее не бывало этих провалов тишины.

— Конечно, они цапались. В семье случаются перебранки, как без этого?

— Мы с мамой никогда не ссоримся. И с тобой тоже.

— Твоя правда. Видать, каждое поколение лучше прежнего. Все, что происходило между моими девочками, касалось только их. Думаешь, они мне что-нибудь рассказывали? Я же мать.

— Странно, что я никогда не общалась со своими тетями. Да, Эмелин к нам приезжала, но я была совсем маленькая и ничего не помню. Моя подруга Кэрри постоянно встречается со своими дядями и тетями. Мне как будто… — Алиса замешкалась, — чего-то не хватает. А мама не хочет об этом говорить.

— Кто бы сомневался. Но я не желаю огрести неприятности, что-нибудь разболтав без ее ведома.

— Я не знаю фамилию отца. Скажешь мне?

— Спроси у матери. — Роза повесила трубку.

Алиса попыталась что-нибудь выведать у миссис Лейвен, но та возмутилась:

— Твоя мама красавица и умница, на работе выворачивается наизнанку. Тебе с ней невероятно повезло.

Алиса вздохнула и оставила тему. Она знала, что мать взяла на стажировку непутевого племянника миссис Лейвен, а на каждое Рождество дарит ей дорогую сумочку. Было ясно, что этот путь к информации перекрыт. Последним шансом могло бы стать письмо к кому-нибудь из тетушек, но Алиса не знала их адресов. Да и что напишешь? «Здравствуйте, я ваша племянница, как поживаете?» Возможно, мама права в том, что сестры повзрослели и у них уже нет ничего общего. Кто знает. Может, они даже не вспоминают друг о друге.

Алиса перестала задавать вопросы. Занятие бессмысленное, оно лишь выводило мать из равновесия, а это чревато риском. От волнений повышается кровяное давление, что приводит к инфаркту или инсульту, а мамино здоровье — это главное. Алиса говорила себе: «Если прекращу расспросы, то перестану расти». Подобные заклинания она мысленно произносила с тех пор, как начался ее безудержный рост: «Я перестану расти, если не буду грызть ногти. Если откажусь от сладкого. Если на уроках стану первой поднимать руку». Однако ни один обет не сработал, последний тоже. Алиса больше не затрагивала тему материнского прошлого, но продолжала тянуться вверх.