Привет, красавица

Джулия Август — октябрь 1983

Тем жарким августовским утром зазвонил телефон. С ухода Уильяма минуло уже полтора дня. Джулия держала дочку на коленях и щекотала ей животик. Алиса от смеха курлыкала, и звуки эти казались лучшей на свете музыкой. Джулия и сама всякий раз смеялась. Она опустила девочку на цветастое одеяльце, расстеленное на полу, и взяла трубку. Вот тут-то все изменилось.

Джулия как будто заледенела, слушая сообщение сестры. Сознание не могло вместить оглушающее известие о попытке самоубийства Уильяма. Положив трубку, она принялась согревать дыханием ладони, холодные, как в зимнюю стужу. Потом подхватила Алису, которая вовсе не просилась на ручки, и заметалась по квартире. Словно что-то высматривая, она подбегала к окнам, но не понимала, какая погода и какое сейчас время суток.

Пришли Цецилия и Эмелин. Джулия сказала, что ей нужно побыть одной и собраться с мыслями. Близняшки мрачно кивнули. Все трое были потрясены тем, что Уильям не только решил их бросить, но и вообще со всем распрощаться. Умереть своей смертью всегда казалось естественным, но теперь им указали иной путь, и они себя чувствовали беззащитными. После того, что едва не случилось, жить было страшно.

Сестры стояли в прихожей.

— Как же он мог? — сурово сказала Цецилия.

Эмелин погладила ее по руке:

— Я думаю, не стоит на него сердиться.

— Но я просто не понимаю, как можно взять и все бросить. Об Алисе он подумал? Нет ничего хуже, чем наплевать на ребенка.

Джулия все еще пребывала в состоянии, что возникло после телефонного разговора с Сильвией. Казалось, ее прежнее восприятие жизни стерто начисто. Она как будто впервые слышала слова, произнесенные сестрами.

— Почему же я не поняла, что он так несчастлив? — сказала Джулия.

Отсутствие амбиций и ненадежность Уильяма оказались маленькими симптомами океана тьмы. Джулию сковал страх. Пугали собственная непрозорливость и мрак, в котором пребывал ее муж. Каждую ночь она спала с мужчиной, не хотевшим жить. Все воспоминания, даже о недавнем прошлом, терялись в тени. Ее собственное существование виделось теперь лживым.

— Он болен, — горестно сказала Эмелин. — Сильвия сказала, ему предстоит долгое лечение.

— И все равно нельзя сдаваться, — возразила Цецилия. — Это очень эгоистично и неправильно.

Джулия поймала себя на том, что согласно кивает.

Когда двойняшки ушли, она вдруг почувствовала злость, которой, похоже, заразилась от Цецилии, точно насморком. Джулия опять ходила от окна к окну, а сердце ее отстукивало вопросы:

Как он мог додуматься до чего-то столь постыдного, как утопиться в озере?

Неужели жизнь со мной была так невыносима, что он решил не только бросить меня, но и покончить с собой?

Почему он не рассказал мне о своих бедах?

Она давно зареклась влезать в чужие проблемы, однако навыки ее никуда не делись и могли бы пригодиться. По крайней мере, она бы удержала его от столь театрального, безнадежного и унизительного поступка.

Поздно вечером пришла Сильвия. Джулия ее впустила, но так и стояла у входной двери. Долгие визиты ей были нестерпимы, она хотела остаться вдвоем с дочерью.

— Я не знаю, почему ушла с Кентом, — сказала Сильвия. — Прости. Я не имела права тебя покидать.

Сестры обнялись и долго не размыкали объятий, привалившись друг к другу, точно здания, нуждающиеся в подпорках.

— Как мне быть? Я должна что-нибудь сделать? — проговорила Джулия, уткнувшись лицом в волосы сестры. — По телефону ты сказала, что после нервного срыва Уильям, скорее всего, не помнит о записке и чеке. Так ли? И что, при любом раскладе я должна быть женой человеку, которого больше не узнаю?

— Не знаю. Но я это выясню.

Следующим утром Джулия решила сделать генеральную уборку. Ей требовалось действовать. В гостиной она отодвинула журнальный столик и скатала тонкий коврик. Усадив дочь в сумку-кенгуру, Джулия оттащила скатку в подвальную прачечную и затолкала в барабан громоздкой стиральной машины. Разобравшись с этим, она достала из чулана хлипкую стремянку и сняла с окна гостиной шторы, которые служили ей еще на старой квартире. Эту плотную пурпурную ткань она выбрала в начала семейной жизни, потому что она казалась солидной. «Дура я была, — подумала Джулия, — дура набитая». Потом, не расставаясь с Алисой, отнесла шторы в подвал и включила машину в режиме долгого замачивания.

Спала она плохо. Уснуть не давала тревога. После того как Уильям решил утопиться в озере, которое она знает с детства, чудилось, что беда может прийти откуда угодно. Джулия прикидывала варианты «если — тогда». Если госпитализация Уильяма и впрямь аннулировала ту записку, тогда придется навещать его в больнице и быть ему женой. Если они разведутся (что предпочтительнее), Уильям все равно останется отцом Алисы. Он захочет участвовать в жизни своего ребенка. Значит, надо изыскать способ уберечь Алису от того, что толкнуло ее отца в озеро. Контактируя с Уильямом, девочка может подцепить заразу депрессии. Из общения с тем, кто считает жизнь предметом одноразового использования, не выйдет ничего хорошего. Жизнь предоставляет возможности, она — комод, ящики которого следует открывать поочередно, а Уильям попытался вышвырнуть его в окно.

В три часа ночи Джулия опять забралась на стремянку и стала расчищать верхние полки кухонных шкафов, заполненные свадебными подарками, не пригодными для обычной жизни. Вот тяжеленная хрустальная чаша. Фарфоровый чайный сервиз, слишком хрупкий для дома, в котором есть маленький ребенок. Рюмки, предназначенные для возлияний после ужина — бренди или хереса, не припомнить, для чего точно. Джулия наполнила раковину мыльной водой и тщательно все перемыла, закончила она, когда уже светало и проснулась Алиса.

В этой квартире, в своем непонятном супружестве и даже в собственном теле Джулия себя чувствовала как в западне. Она ждала, что Уильям позвонит и скажет: ты мне нужна, пусть все будет по-прежнему. Либо Сильвия передаст эти его слова. Хотелось ясности — жена она или нет? Когда через неделю с лишним после инцидента Сильвия вновь появилась в квартире, она выглядела повзрослевшей лет на пять — волосы собраны в конский хвост, под глазами тени.

— Присядь, — забеспокоилась Джулия. — У тебя такой вид, словно сейчас хлопнешься в обморок.

Сильвия покачала головой.

— Уильям просил передать, что не хочет тебя видеть.

Джулию окатило волной облегчения, она опустилась в кресло.

— Еще он сказал, — ровным тоном диктора, читающего новости, продолжила Сильвия, — что отказывается от Алисы.

— Как это — отказывается? — Джулия не ухватила смысл сказанного и решила, что ослышалась. — Что это значит?

— Наверное, он больше не считает себя ее отцом. Ты — единственная родительница девочки.

Джулия медленно повернулась в кресле и посмотрела на дочь. В розовых ползунках, Алиса лежала на спине и сучила ножкам, словно крутила педали велосипеда. Пухлые щечки ее покраснели от усердия. Джулия катала во рту слово «отказывается».

— Он говорил всерьез, — сказала Сильвия. — Еще добавил — навсегда.

Теперь Джулия смаковала слово «навсегда». «Слава тебе господи, — подумала она и, хотя не молилась со дня смерти отца, вновь мысленно повторила, чувствуя безмерное облегчение: — Слава богу».

Сильвия ухватилась за стену, словно ища опору. Похоже, и у нее была бессонная ночь.

— Иди приляг на кушетке в детской, — сказала Джулия.

Она уже не возражала против присутствия людей рядом. Ей больше не хотелось от всех отгородиться. После ухода Уильяма она почувствовала себя на воле, потом его поступок загнал ее в ловушку, а сейчас опять пришла свобода, дававшая чудесное, восхитительное ощущение сродни тому, какое испытываешь, повалившись в мягкую постель.

— Тебе надо хоть чуть-чуть отдохнуть, на тебя страшно смотреть. — Джулия была рада возможности беспокоиться не о себе, но о ком-то другом.

Сильвия усмехнулась:

— Все нормально, мне надо на работу. Я просто хотела повидаться с тобой.

— Спасибо, что рассказала.

— Я подумала, тебе нужна полная ясность. Все было очень неопределенно, а ты этого терпеть не можешь. Я решила узнать, вправду ли Уильям считает ваш брак оконченным.

Джулия разглядывала сестру, пытавшуюся разобраться в ее рухнувших отношениях с мужем. Сильвия мучилась, словно угодила в зону притяжения депрессии Уильяма и никак не могла из нее вырваться. Разумеется, она переживала за сестру и хотела одарить ее ясностью. Джулия это ценила. Вот за это она и любила Сильвию, однако желала прекратить ее мучения, прежде чем младшая сестра погрязнет в вечной печали и усталости.

— Ты должна поесть. Сейчас приготовлю омлет, как ты любишь. — Она взяла Сильвию за руку и повела в кухню.

Когда слегка порозовевшая сестра отправилась в библиотеку, Джулия посадила дочку в коляску и вышла на улицу, чтобы исполнить две свои задумки. Она улыбалась, и от этого на лице как-то чудно растягивалась кожа — оно отвыкло от подобной мимики. После известия, что муж не желает иметь с ней дела, Джулия расслабилась. Она ничего не ломала, от нее не требовалось исправить поломку. Самое главное, Уильям не хотел общаться с дочерью. Для Джулии, глаз не спускавшей с малышки, это было невообразимо, но тем самым устранялось основное беспокойство. Уильям предпочел отказаться от дочери.

Джулия решила как можно скорее встретиться с адвокатом, чтобы зафиксировать все сказанное Уильямом, пока тот не передумал. Она зашла в банк и обналичила чек. Потом купила автоответчик, дабы установить хотя бы относительный контроль над своей жизнью. Теперь она не станет отвечать на звонок без понимания, что за ужасная новость ждет ее на другом конце провода.

Целыми днями Джулия упаковывала вещи. Жизнь в этой квартире намечалась иной, однако она уже не случится, надо переезжать. В мечтах представало счастливое семейство: успешный преподаватель, деловая женщина, прелестная дочурка. Но эта перспектива сгинула, заранее не уведомив о том. Теперь, освобождая шкафы, Джулия стыдилась собственных фантазий. Новое жилье было необходимо, чтобы вместе с Алисой все начать заново.

Одним утром в начале октября зазвонил телефон. Джулия одевалась — натягивала свитер, поскольку за ночь похолодало. Понижение температуры вызвало нелогичную радость, ибо возвещало наступление другого времени года, означавшего маленький шаг в будущее, прочь от злосчастного прошлого. Включился автоответчик, но абонент сразу дал отбой. Телефон тотчас зазвонил опять, и после сигнала раздался голос Розы:

— Джулия Селеста Падавано, немедленно возьми трубку! Как ты смеешь заставлять свою мать разговаривать…

Джулия кинулась к телефону, споткнулась, но удержалась на ногах и перелезла через стул, застрявший меж двух коробок. Алиса таращила глазки и гулила, решив, что мамочка затеяла веселую игру.

Запыхавшаяся Джулия успела схватить трубку:

— Да, мама, слушаю.

— Джулия? — спросила Роза недоверчиво, словно техника могла подделать голос ее дочери.

— Да, это я. — Джулия представила, как мать покачивает головой и ерзает в кресле, втиснутом на узкий балкон.

— Это в самом деле ты? Я-то думала, моя дочь скажет мне, что ее муж хотел утопиться.

Джулия просила сестер не посвящать Розу в произошедшее, и те обещали молчать. После ухода Уильяма она звонила матери всего один раз, но постаралась быстрее свернуть разговор, ограничившись вопросами о ее самочувствии. Джулия пыталась выиграть время — пусть сумбур уляжется и найдутся нужные слова и силы, чтобы воспринять отклик Розы. Но такую драму долго не утаишь, и огонек, запаливший бикфордов шнур сплетен в чикагском районе, добежал до Флориды.

— Понимаешь, мама, я была в расстроенных чувствах, да еще столько дел…

— Никаких дел у тебя нет. Не лгите матери, юная леди. Эмелин всем делится с Грейс Чеккони, и та мне рассказала, что ты засела в своей квартире, в больнице не бываешь и все хлопоты взвалила на Сильвию. — Имя средней дочери Роза произнесла с тем же скепсисом, с каким говорила бы о Санта-Клаусе. — Я ушам своим не поверила.

— Ничего я не взваливала. Послушай, мама…

— Ты отказалась навещать мужа, — перебила Роза. — Что прикажешь делать Сильвии? Покинуть человека почти при смерти? Ты же знаешь, Уильям сирота, другой семьи у него нет.

Глянув на дочь, разлегшуюся на одеяльце, Джулия порадовалась, что малышка засыпает. Значит, девочка не связана с адреналовой системой матери, иначе уже плакала бы. Сама Джулия была близка к слезам.

— Мама, он меня бросил еще до того, как попал в больницу. Сейчас очень тяжелое время, мы разводимся.

— Не произноси этого гадкого слова! Я знаю, что Уильям оставил записку. — Тон Розы был категоричен. — Твой муж в больнице, потому что болен. Ты с ним говорила?

— Нет. Он сказал, что не хочет меня видеть. И еще, ты не поверишь, он отказался от дочери, от прав на нее.

Джулия думала, мать придет в ужас, но услышала только вздох, неотличимый от вздохов сестер. Джулия потерла лоб. Мать и сестры были прочно связаны и в ее мыслях, и в сердце, и никто не мог заставить ее споткнуться, зацепившись за канаты этих связей, — никто, кроме Розы.

— Уильям болен, — повторила Роза. — Никто в здравом уме так не поступит со своим ребенком. Это кощунство.

«Ты отказалась от своего ребенка. Ты отказалась от Цецилии», — чуть не сказала Джулия. Но не захотела ранить мать и, кроме того, знала, как та возразит — мол, тут иное дело, Цецилия уже взрослая. Позже, когда Джулия прокрутила в голове весь этот спор с матерью, в нем не оказалось победителя.

— Уильям говорил всерьез, — вздохнув, сказала она.

— Вы оба сейчас расстроены. Послушай меня. Твой муж — хороший человек. Не пьет, не играет. Пусть с аспирантурой не задалось, но он найдет работу. У вас ребенок, ради всего святого. Подумай здраво. Быть разведенной женщиной ужасно. Мужчина оправится после развода, а женщина — нет. Неужели ты хочешь загубить свою жизнь? Тебе всего двадцать три.

Джулия покачала головой:

— Сейчас, мама, развод не такая уж редкость, как в твое время. Ничего страшного в нем нет.

— Ничего страшного? — Роза с шумом выдохнула. — В глазах церкви это страшно, уж поверь мне! Кроме того, нас уже обсуждают соседи. Люди обожают катастрофы! Преподобный Коул тебя крестил и венчал — вообрази, как он будет убит горем, если ты решишься на это. Помнишь, как миссис Каллахан перестала причесываться после того, как от нее ушел муж, и уже никто не захотел ее брать.

— Я так поступать не собираюсь, — обиделась Джулия.

— Уильям переживает сложное время, только это случается со всеми. К счастью, не каждый решает утопиться в озере Мичиган, но все мы иногда врезаемся в стену на полной скорости. И когда такое случается, жена должна поддержать мужа. Через двадцать лет вы оглянетесь назад и случившееся покажется вам лишь небольшим зигзагом в вашем браке. И вы порадуетесь, что выстояли.

Джулия посмотрела на окружавшие ее коробки. Вспомнила перекошенное лицо матери, когда Цецилия объявила о своей беременности. Роза налетела на стену. И Уильям, конечно, тоже. А вот она сама — нет. Она жива, здорова и полна сил. Пусть мать цеплялась за свое супружество, но этот путь не для нее. Она — отцовская «ракета». Им с Алисой будет хорошо вдвоем.

— Я переезжаю, — сказала Джулия. — И жду известий насчет работы у профессора Купера. Я должна освободить квартиру, потому что Уильям больше не числится в Северо-Западном университете.

— И съезжать нужно прямо сейчас? Неужто тебе не дадут лишний месяц после того, что случилось?

— Нет, не дадут. — Джулия лукавила, она не знала, когда должна выехать. Скопилось много корреспонденции, в которой, наверное, были извещения от университета, но все нераспечатанные конверты уже были сложены в коробку с ярлыком «Джулия». Почти каждая коробка была помечена «Джулия» либо «Алиса». От Уильяма остались только одежда, пара баскетбольных мячей и рукопись, так и лежавшая в бумажном пакете.

— Глупость какая, — сказала Роза, явно не поверив. — Хочешь, я помогу тебе найти жилье? У моих здешних подруг повсюду имеются знакомые риелторы. Мы всё устроим. Я обзвоню ваш район. Мы этим займемся, а ты не забивай себе голову и лучше подумай, как уладить с Уильямом.

— Ты слишком далеко, помочь не сможешь. Но все равно спасибо.

— Не будь дурой. И не используй меня в качестве оправдания своего дурного поведения. Мы тебя воспитывали иначе. Как моя внучка?

Джулия взглянула на уснувшую Алису и улыбнулась. Малышке нет дела, что комната заставлена коробками, а маму, одетую в старые джинсы и свитер, донимает своими криками бабушка.

— Прекрасно. И я приложу все силы, чтобы так оно было и дальше.

Ответил профессор Купер: как только утрясутся детали его нового проекта, он поймет, какие сотрудники ему понадобятся. Он позвонил как-то посреди дня и оставил короткое сообщение на автоответчике. Джулия понимала, что профессор достаточно умен и догадался, что она не отвечает на звонки, ведь прежде она всегда сразу перезванивала. Впрочем, ей все равно, подозревает он или нет о том, что в ее жизни что-то происходит. Подозрения — это нормально. Она ведь тоже ничего не знает о личной жизни профессора Купера. Ей нравилось, что их отношения носят сугубо профессиональный характер. Наконец Джулия перезвонила.

— К сожалению, я не смогу воспользоваться вашими услугами прямо сейчас, — сказал Купер. — Вообще-то я буду занят до следующего мая. Извините, я понимаю, что вы надеялись услышать иное.

— Так сейчас ведь… — Джулия пыталась вспомнить, какое сегодня число, — двенадцатое октября.

— Ну да. Понимаете, мне предложили большой полугодовой проект в Нью-Йорке, и до его окончания меня не будет в городе. К своей здешней работе я вернусь в конце весны, и тогда буду рад пригласить вас к сотрудничеству.

Джулия старалась переварить эту новость. Что же она будет делать целую зиму и всю весну? Если не считать пригляда за детьми и прочих подростковых подработок, она работала только у профессора Купера в студенческие годы. И он платил хорошие деньги, которых хватило бы на достойные ясли для Алисы. Джулия планировала, что дочка будет на попечении своей тетушки Эмелин и сможет играть с кузиной Иззи.

Учеба у профессора Купера была большой удачей, считала Джулия. В свое время на курс организационной психологии она записалась из любопытства, совершенно не представляя, что это за предмет. Человек замкнутый, Купер смутился, когда она спросила, нельзя ли ей поработать у него на летних каникулах. Джулия сказала, что готова выполнять любые поручения и варить кофе. Сперва только этим и занималась, но потом профессор увидел, что умная девушка подбрасывает ценные идеи и очень приятна клиентам. «Мне нравится ваш свежий взгляд», — сказал Купер, после чего начал обсуждать с ней весьма сложные рабочие аспекты. Иногда Джулии не хватало знаний, но раз-другой она подсказала новые пути решения задачи.

— Я поеду с вами, — вдруг сказала Джулия. — И помогу вам с большим проектом.

— Поедете в Нью-Йорк? — опешил Купер.

Джулию саму ошеломило собственное заявление.

— Извините, но у вас, кажется, муж и ребенок?

— Я возьму дочь с собой. В Нью-Йорке наверняка есть хорошие ясли. И потом, это же всего на полгода.

В голове Джулии уже сложился план, который решит или хотя бы отсрочит часть ее проблем. Мебель и вещи можно хранить на складе, а поиск новой квартиры отложить до возвращения из Нью-Йорка. А во время процесса развода и оформления отказа Уильяма от родительских прав она будет далеко отсюда. Если бы Уильям передумал, а она жила в Чикаго, встреч лицом к лицу было бы не избежать. А так ему придется звонить в Нью-Йорк либо писать письма. За полгода пыль от всей этой драмы осядет. Вернувшись, Джулия, наверное, сможет поселиться в Пльзене рядом с сестрами. И подруги матери уже вряд ли будут преследовать вопросами, почему рухнул ее брак и что она не так сделала. Через шесть месяцев горячие угли, на которых нынче приплясывает семья Падавано, остынут.

— Предложение интересное, — сказал Купер. — Теоретически я бы мог оплатить вам перелет, но вот все прочее… Я рассчитывал нанять сотрудника уже на месте.

— Я сама оплачу дорогу, мне это по силам. — Джулия чуть не сказала, что еще не бывала в Нью-Йорке и получит массу впечатлений, но побоялась выглядеть несерьезной и менее надежной, чем местный сотрудник, наверняка знающий, где можно перекусить, и знакомый со схемой метро.

— У меня правило — не принимать решение по телефону, — сказал профессор.

— Да-да, конечно, — согласилась Джулия.

У Купера было много правил, почти все они касались серьезных решений и продуктивности. Он приобретал не больше одного костюма в год, что позволяло ему выглядеть модным и в полной мере использовать покупку. Форму он поддерживал тем, что съедал шесть больших салатов в неделю. Не имело значения, когда их есть и что к ним добавить, правилом было количество салатов.

— Но раз вы считаете, что осилите переезд, я принимаю ваше предложение. Вы — лучший помощник из всех, что у меня были. Скоро я с вами свяжусь и сообщу детали.

Джулия повесила трубку, и ее охватила такая радость, что она пустилась в дикий пляс среди нагромождения коробок. Казалось, безумное решение должно испугать, но страха не было, один лишь восторг. Джулия рассмеялась, представив, как ошарашит мать своей новостью. Бегство Розы имело определенные последствия. И одно из них, что и Джулия в полном праве сбежать, хотя бы на время. Приплясывая, она сообразила, что мать, наверное, сумеет помочь подыскать квартиру в Нью-Йорке. Раз у ее подруг повсюду знакомые риелторы, кто-нибудь да знает о доступном жилье в мегаполисе. А может, у кого-то из старых дам пустует квартира, которую они с Алисой займут.

Из коробки с немногочисленными вещами мужа Джулия достала атлас, отыскала штат Нью-Йорк и подробную карту города, обвела пальцем остров Манхэттен. Она выросла в Чикаго, вряд ли так уж сильно один большой город отличается от другого. Джулия оглядела коробки, посмотрела на спящую дочку. Она готова сделать следующий шаг, и никто ее не остановит.

Джулия отложила разговор с сестрами до момента, когда прояснятся все детали поездки, намеченной через две недели, и авиабилет будет у нее в кармане. Почти каждый вечер кто-нибудь из сестер приходил на ужин, но она не хотела оповещать их лицом к лицу. Джулия боялась, что девочки расплачутся, и тогда она сама может утратить решимость и передумать. Что ни говори, сестры никогда не находились друг от друга дальше чем в двадцати минутах езды и виделись не реже раза в неделю, а то и ежедневно. Джулия решила, что лучше всего по телефону сообщить одной из сестер, а та оповестит других. Она надеялась, что окажется в самолете, прежде чем сестры соберутся выплеснуть на нее свои чувства.

Джулия раздумывала, кого же из сестер поставить в известность, и первой на ум пришла Сильвия, однако выбор этот казался непростым. Сильвия заглядывала часто, но была какой-то пришибленной. Они с Джулией обнимались чаще, чем обычно, а когда после ужина смотрели телевизор, сидя рядышком на кушетке, кто-нибудь из них клал голову на плечо сестры. Они держались за руки, перебирая пальцы. Их притягивало друг к другу, словно намагниченных, и они, старшие сестры Падавано, общались соприкосновением тел, если не хотелось говорить. Джулия не спрашивала, почему в первые сутки после ухода Уильяма сестра о нем тревожилась больше, чем о ней. Она не интересовалась, как проходили поиски. Джулия думала, что после отказа Уильяма от нее и дочери Сильвия прекратила свои визиты в больницу, но разговор с лечащим врачом мужа заставил в этом усомниться.

Доктор Дембия оставила на автоответчике сообщение с просьбой уделить ей десять минут. Врач надеялась, что жена прольет свет на ситуацию, которую назвала «крахом» Уильяма. Однако Джулия не понимала, что муж был в депрессии, не видела того, что надвигалось, и все произошедшее для нее стало шоком. Отвечая на вопросы доктора, она сообразила, что почти ничего не знает о детстве мужа. Уильям никогда о нем не рассказывал.

— Я думаю, наш брак распался бы в любом случае, — сказала Джулия.

Повисла пауза, потом врач ответила:

— Конечно, для вас все это удар, даже если трещина в отношениях появилась уже какое-то время назад.

Ответить Джулия смогла не сразу. К горлу подкатил ком, ей показалось, что она вот-вот расплачется. Она ждала, что врач станет упрекать ее за то, что она так плохо знала своего мужа. Ждала осуждения за то, что ни разу не побывала в больнице, пусть муж и не желал ее видеть. Чего она не ждала, так это участия. И врач поставила ей верный диагноз: произошедшее ее подкосило. Она рухнула, точно башня из игрушечных кубиков, потом кое-как себя собрала, но осталось ощущение, что кусочек ее сердца откололся безвозвратно.

— Извините, что больше ничем не могу помочь, — сказала Джулия, справившись с голосом.

— Спасибо, что уделили время, Сильвия.

— Сильвия?

— Ох, простите. Оговорилась. Джулия. Я весьма признательна за нашу беседу, Джулия.

Повесив трубку, Джулия задумалась, почему имя сестры слетело с языка доктора. Они недавно виделись? Видела ли доктор во время разговора перед собой ее сестру? Возможно, оговорка ничего не значила, но у Джулии возникли вопросы, и вопросы эти отдалили ее от сестры. И она решила рассказать о Нью-Йорке Эмелин. У той ласковый голос, она постоянно возится с каким-нибудь ребенком и потому никогда не кричит. А вот Сильвия начинает злиться, когда ее ошарашивают плохой, на ее взгляд, новостью. В последнюю среду октября Джулия позвонила в детский сад.

— Ой, у нас тут сумасшествие, дети просто взбесились, — сказала Эмелин. — Давай я перезвоню тебе из дома.

— Я хотела сообщить, что получила работу у профессора Купера.

— Поздравляю! Замечательно!

— Сначала я буду полгода в Нью-Йорке, а затем уже здесь.

Молчание. Потом Эмелин кому-то сказала:

— Джози, подмени меня, ладно? Я поговорю из кухни. (Пауза — сестра направилась к другому аппарату.) Спасибо, Джози. (Щелчок — положили трубку параллельного телефона.) В Нью-Йорке?

— Да, всего на шесть месяцев. Мне нужна работа, а это прекрасный шанс.

— Ты не можешь так поступить. — Голос Эмелин стал резок, совсем как у Цецилии. Только Эмелин была ножом для масла, а Цецилия — ножом для стейка. — Ты не можешь уехать. В разгар всего этого. Это ошибка, Джулия. Ты не можешь сбежать.

— Это ненадолго. Я не сбегаю.

Джулия расстроилась, хотя и понимала, что сестра имела в виду бегство от брака, но для нее даже такое было немыслимо. Уильям был предельно четок. Их брак распался. Бежать не от чего.

— Мы нужны тебе. Ты, может, этого не понимаешь, но оно так. Сейчас мы все нужны друг другу.

— Ты сможешь приехать ко мне в Нью-Йорк. Здорово будет, правда?

— Ты меня разочаровала, — сказала Эмелин, и Джулия поняла, что просчиталась — позвонила не той сестре. Эмелин — совесть их семьи. Надо было звонить Цецилии, ну поорали бы друг на друга. Или даже Сильвии, чтобы уткнуться в стену ее молчания. А Эмелин живет в мире, который четко разделен на правильное и неправильное. Ей не нужно одержать верх в споре, как Цецилии и Сильвии. В разговоре с ними было бы легче найти весомый аргумент.

— Алиса плачет. Извини, мне надо к ней.

Повесив трубку, Джулия сообразила, что даже не нашла уважительной причины для завершения разговора. Детский плач — стихия Эмелин. Наверное, вот прямо сейчас пять-шесть малышей хнычут, перед тем как уснуть. Джулия представила, как сестра возвращается к своим обязанностям, как берет ребенка на руки, сует пустышку в рот, любовно убаюкивает этих чужих детей просто потому, что это правильно.