Привет, красавица

Джулия Октябрь 1984 — сентябрь 1988

Эмелин приехала к сестре в Нью-Йорк, когда Джулия вместе с полуторагодовалой дочкой обитала там уже год. Переезд дался Джулии непросто. С того момента, как она, одна с ребенком, впервые в жизни села в самолет, всякий день бросал ей неизведанные вызовы. Причем не только неприятные. Новизна была в радость, потому-то Джулия и сбежала из родного города, что нуждалась в переменах. Правда, Манхэттен обеспечил переменами в той степени, какую она никак не ожидала, — оглушительный городской шум, повсюду толпы. Влившись в поток пешеходов, Джулия спешила вместе со всеми, даже не зная, в нужную ли сторону движется.

Она работала у профессора Купера, где все, от сотрудников до задач, было незнакомо, и пыталась обустроить свое временное жилье. «У нас с тобой впереди полгода, — напевала Джулия, убаюкивая дочь, — мы привыкнем». Они жили в пустующей квартире миссис Лейвен, одной из флоридских подруг Розы. Вместо квартплаты Джулии вменялось в обязанность поливать обширную коллекцию растений. Каждый вечер она с лейкой в руках обходила квартиру и лишь потом валилась в постель. Прежде ей не приходилось вести в одиночку столь полную забот жизнь, рядом всегда была помощь в лице сестер, матери, Уильяма. Теперь же с коляской в одной руке и малышкой в другой она взбиралась по лестнице подземки. Было такое ощущение, что она вечно взмокшая от пота и при этом старается выглядеть презентабельно. Всё на ней: чтобы в яслях дочери хватило подгузников, чтобы счета были оплачены, чтобы в доме всегда имелись детское питание, молоко и чистые ползунки. Алиса исправно обеспечивала стиркой. Тем не менее Джулия была глубоко признательна Манхэттену, который забирал все ее внимание и ничем не напоминал о старой жизни.

Она получила короткую передышку, когда Роза пригласила ее вместе с дочкой провести Рождество во Флориде, оплатив им дорогу. Джулия первой из сестер Падавано отправилась в Майами, и мать с заметной гордостью представляла ее и Алису своим подругам. Отказ Джулии побороться за свой брак вызвал ее громогласное разочарование, но теперь она была в полном восторге от новой жизни дочери: «Джулия работает у важного бизнес-консультанта в центре Манхэттена. Муж мой всегда говорил, что у нее есть мозги и кураж. А малышка просто прелесть, верно?» Джулия была изумлена, как мать переписала истории старшей дочери и мужа — первая уже не числилась в неудачницах, а мнение второго весьма ценилось. Однако ее порадовали одобрение матери и подарки для восьмимесячной Алисы, приготовленные под рождественской елкой. Роза и Джулия позвонили в Чикаго и поздравили с праздником остальных Падавано. Иззи что-то очень серьезно лопотала в трубку, вызвав дружный смех женщин на обоих концах провода.

Весной коммуникационный проект профессора Купера продлили, и он спросил, намерена ли Джулия вернуться домой.

— Мне нравится работать с вами, — сказал он. — Я собираюсь привлечь новых клиентов, поэтому здесь еще задержусь. Но в Чикаго у вас семья, и я пойму, если вы решите уехать.

Джулия вздохнула. Новость не была таким уж сюрпризом, она знала, что заказчик очень доволен работой Купера и проект еще не закончен, но с самого начала настроилась на шесть месяцев и порой ужасно скучала по сестрам и городу, в котором могла передвигаться с закрытыми глазами. Вдобавок хотелось, чтобы дочь, согретая любовью тетушек, играла с кузиной.

— Можно подумать до завтра? — спросила Джулия, и профессор, конечно, согласился.

В тот вечер все тридцать кварталов от офиса до яслей она прошла пешком и в конце пути приняла решение. Манхэттен был дорогой к реализации собственного потенциала, здесь она себя чувствовала проницательной и сильной, какой стала после родов. А воспоминание о себе в Чикаго отягощало и тревожило. Там она была женщиной, у которой возникали неприятности с мужем и которая ошибалась в решениях. Кроме того, с трудом представлялась жизнь в одном городе с бывшим супругом. Уильям официально отказался от дочери, фамилия «Уотерс» исчезла из документов Джулии и Алисы. Но вдруг он объявится на детской площадке, решив посмотреть на дочку? А если произойдет нечаянная встреча на улице? Может, он передумал, что тогда?

Джулия пока не знала, что скажет дочери, когда та подрастет. Но время еще было, и она старалась об этом не думать. Да и какие имелись варианты? Теоретически у тебя есть отец, но он нас бросил? Твой отец не хочет, чтобы ты была в его жизни? Он так болен, что не может быть родителем? Все осложнялось тем, что Джулия сама не понимала мотивов Уильяма, хоть и была признательна за его решение. Алиса, ясноглазая, улыбчивая, пухленькая малышка, превращала встречных прохожих в клоунов — они корчили рожицы и показывали язык, стараясь ее рассмешить. Джулия знала, что ее дочь — самый прекрасный ребенок на свете, на втором месте Иззи. Как можно не желать, чтобы такое чудо было в твоей жизни? Необъяснимость этого, как и поступок мужа, напомнили Джулии, в какое болото в конце концов превратился ее брак. Последней каплей в принятом решении стало то, что ей нравился ее нью-йоркский образ и она хотела его сохранить.

Однако при мысли о сестрах к сладости этого решения примешивалась горечь. Джулии часто казалось, что на стоянке такси или в толпе прохожих она видит Сильвию, а смех женщины из соседней квартиры был точь-в-точь как у Цецилии. В каждом телефонном разговоре Джулия приглашала сестер в гости. «Нет, ты приезжай домой», — отвечала Цецилия, единственная, кто отвергал идею поездки напрочь. Упорство, с каким она не желала покидать Чикаго, казалось удивительным для личности столь независимой во всем прочем. Сильвия вроде бы соглашалась приехать, но не называла конкретного времени. А Эмелин беспокоили всякие мелочи: стоимость поездки, боязнь полета, отсутствие хороших туфель. «Меня засмеют, — говорила она, — там все такие стильные».

Теперь, решив остаться в Нью-Йорке, во всякий день Джулия вступала в радостном возбуждении, а вечерами на кухне затевала танцы, в которых Алиса, старательно вертя попкой, активно участвовала. Из Майами вернулась миссис Лейвен, но она, занимая пост председателя кооператива, помогла Джулии снять прелестную двухкомнатную квартиру в том же доме в Верхнем Ист-Сайде. Джулия была в восторге от своего жилья и нового календаря жизни с открытой датой отъезда. Отведя Алису в ясли, она добиралась автобусом до Сорок второй улицы, входила в офисное здание, в зеркальных окнах которого отражалось великолепие Центрального вокзала, поднималась на последний этаж, откуда открывался вид на город, и шла на совещание у профессора Купера.

Когда Эмелин известила, что преодолела свои страхи и приедет в октябре, Джулия ужасно разволновалась и почти потеряла сон, предвкушая встречу с сестрой. В Нью-Йорке у нее не было времени завести друзей, да она и не умела этого делать. Лучшими друзьями ее всегда были сестры, она не нуждалась ни в ком другом. Они знали всю подноготную друг друга, и Джулия даже не представляла себе доверительных отношений с незнакомцами. Иногда в яслях она замечала какую-нибудь красиво одетую женщину, которая, вероятно, тоже целый день была на работе, и подумывала обратиться к ней. Вот только не знала, как пересечь казавшееся океаном пространство, что разделяло ее с чужим человеком. Можно ли начать дружбу с вопроса «Как вас зовут?». Чтобы по-настоящему узнать друг друга, им бы пришлось жить вместе, а это невозможно практически.

Джулия взяла недельный отпуск, чтобы все время уделять сестре. Они много гуляли, и каждый раз, переходя улицу, Джулия вела Эмелин за руку, поскольку та глазела на небоскребы, забывая про машины. Сестры провели целый день в музее Метрополитен, известном им по фильмам и книгам, и, бродя по залам, воображали себя героинями из фильма. И каждый вечер разговаривали допоздна. В своем одиночестве Джулия изголодалась по такой близости, по легкой глупой болтовне. Говорили о Розе, спесиво восседавшей на своем флоридском насесте, словно она по-прежнему была светилом, вокруг которого вращались планеты-дочери. Эмелин, безусловно, имела подход к детям и, сидя на полу, подолгу играла с племянницей, а Джулия наблюдала за ними из кресла.

— Ты самая красивая на свете Алиса, — сказала Эмелин, раскладывая кубики.

— Тёмэ, — сосредоточенно ответила девочка, стараясь выговорить «тетя Эмелин».

— Молодец! — захлопала в ладоши ее тетушка.

Алиса улыбнулась, показав все имеющиеся зубы. У малышки были пухлые щеки и золотистые прямые волосы, а голубые глаза девочка явно унаследовала от отца.

— Она очень похожа на Уильяма, но глаза сияют, как у нашего папы, — сказала Эмелин. — Могу спорить, что с возрастом она станет кудрявой. На моих детских фотографиях у меня тоже прямые волосы. На работе я вижу, как дети меняются: год назад ребенок был вылитый отец, а теперь копия матери.

— Очень надеюсь, она будет хоть чуть-чуть похожа на меня, — сказала Джулия.

Сестры с обожанием смотрели на малышку. Джулия высказала свою потаенную тревогу:

— Неважно, на кого она похожа, лишь бы в ней не было того самого мрака.

Эмелин удивленно сморгнула.

— Да, конечно, ты права.

По утрам причесывая сестру, Джулия смотрела на их схожие отражения в зеркале. «Ты мне нужна», — мысленно говорила она, подразумевая не только Эмелин. Неуемная тоска по всем сестрам не позволяла ей быть избирательной. Вот Эмелин уедет, и бог знает когда они свидятся вновь. Это недопустимо. С первого дня Джулия начала кампанию по переманиванию Эмелин и Джози в Нью-Йорк. Здесь полным-полно детских садов, которые с руками оторвут сотрудниц с таким опытом. А сексуальная ориентация тут никого не волнует. Уже в Нью-Йорке Джулия узнала, что профессор Купер тридцать лет живет с мужчиной. Его друг Донни, приятный человек, всегда в отменно сшитых костюмах, помог Джулии сориентироваться в неразберихе рынка дорогущих напольных покрытий и выбрать паласы для ее квартиры.

— Я не представляю свою жизнь где-нибудь, кроме Чикаго, — сказала Эмелин, когда сестра подняла тему переезда.

Однако Нью-Йорк ей очень нравился, она души не чаяла в Алисе, и Джулия уверилась, что рано или поздно сестра поддастся ее уговорам. Она собиралась переговорить с миссис Лейвен насчет квартиры для Эмелин в том же доме. Вот уж раздолье для Алисы — бегать из одной квартиры в другую. И как будет славно вечером поболтать за бокалом вина — Джулия прям ежилась от удовольствия. Казалось, прежде она тянула воздух через соломинку, а теперь пила большими глотками. Теперь она то и дело смеялась, и Алиса, подражая маме, тоже хихикала, запрокинув голову. «Рядом с сестрой я делаюсь лучше», — думала Джулия.

— Как там Сильвия? — спросила она в последний день гостевания Эмелин.

Алиса была под присмотром миссис Лейвен, и сестры могли часок-другой провести вдвоем. В кухне они пили кофе. Эмелин рассказала про творчество Цецилии и итальянского джазиста, с которым та встречалась. Поведала, как Иззи отыскала тюбик крепкого клея и из всех банок с овощными консервами, что нашлись в кухне, построила небоскреб. Однако ни словом не обмолвилась о Сильвии.

— Похоже, только тебя не взбаламутили мои отношения с Джози, — сказала Эмелин. — Сильвия и Цецилия сперва ошалели, хоть и пытались это скрыть. Что ж, это понятно, я сама была в шоке. Мама, я полагала, взбесится, так оно и вышло. А ты просто рада за меня.

— Я действительно рада. Жаль, ты приехала одна, я бы хотела познакомиться с Джози.

— Я влюбилась в нее нечаянно. — Эмелин уставилась в кофейную чашку. — Было трудно принять, что не мы выбираем, кого нам любить, ибо любовь меняет все.

За время ее визита сестры не раз говорили о решении пары жить вместе. Роза, извещенная о том по телефону, билась в припадке. Сейчас Джулия смотрела на сестру и переполнялась нежностью к ней.

— Ты согласна, что не мы выбираем, кого нам любить? — спросила Эмелин.

— Наверное. А что?

— Знаешь, сначала я расстроилась, да и сейчас еще переживаю. Но… — Эмелин прикрыла глаза, — у Сильвии с Уильямом любовь.

Джулия тряхнула головой, отказываясь верить, и опустилась на стул, полагая, что сестра возьмет свои слова обратно.

— Цецилия психанула. Я тоже. После твоего отъезда жизнь текла спокойно, у всех все хорошо. Ты далеко, но вернешься. Сейчас-то я понимаю, почему они сблизились, хотя стоило сообразить раньше. Их соединила та история.

От шока будто что-то прояснилось в голове, и Джулия вспомнила, что Сильвия невесть каким чудом знала о необходимости искать и спасать ее мужа. Вспомнилось натянутое прощание с сестрой. В телефонных разговорах они делились бытовыми мелочами, словно обсуждали хозяйственные планы на неделю. Однако Сильвия ничего не говорила о своих мыслях и мечтах, хотя в юности именно это было главной темой их бесед перед сном. Что-то явно происходило, и она, Джулия, вероятно, о том догадывалась, но закрывала глаза, не позволяя этой мысли всплыть на поверхность. То же самое было в отношении депрессии Уильяма. И ведь не кто иной, как Сильвия, сообщила ей о его попытке самоубийства, а затем передала его слова о нежелании видеть ее и в дальнейшем быть мужем и отцом. Лишь теперь разъяснилась странность того, что вестником была Сильвия. Ведь Уильям мог сказать все сам, хотя бы по телефону, но он предпочел говорить через Сильвию. Глядя в зеркало, Джулия всякий раз думала: «У Сильвии тоже веснушки, однако не такие заметные» или «У Сильвии волосы послушнее». Сестра была ее неотъемлемой частью, и она думала о ней так же естественно, как о себе. Они с Уильямом спали в одной постели. Он был единственным мужчиной, который видел ее голой. И вот два ее близких человека выбрали друг друга.

Джулия встала и шагнула к раковине. У нее сдавило грудь, а горло, будто засорившаяся труба, не пропускало воздух. Джулия шумно вздохнула. Эмелин подошла к ней и погладила по спине, сестры всегда так делали, если кому-то из них было плохо.

— У них… любовь? — Джулия справилась с голосом, но чуть подавилась последним словом.

Эмелин, прижавшись щекой к ее спине, кивнула. Джулия поняла этот ответ. Она представила Сильвию за библиотечной конторкой и мысленно спросила: «Как ты могла? Я бы никогда так с тобой не поступила».

— Прости, Джулия, — шепнула Эмелин.

— Хорошо, что я уехала. Это самое разумное из моих решений.

Ухватившись за столешницу, Джулия думала о том, что Эмелин прилетела в Нью-Йорк только ради этого сообщения. Последнее время телефон Сильвии не отвечал, и Джулия решила, что сестра загружена делами. Оказывается, та молчала из-за приезда Эмелин, которая, конечно, никогда не переберется в Нью-Йорк, все это глупые фантазии. Джулия обозвала себя идиоткой и в оставшиеся до чикагского рейса часы старалась не встречаться взглядом с младшей сестрой.

Когда в последующие дни она доставала из кроватки проснувшуюся Алису, та с надеждой спрашивала: «Тёмэ?» Джулия качала головой. Ей было жаль огорчать дочку, и она злилась на себя за слепоту. Она забыла, что ее лучшие качества — независимость и целеустремленность. За время визита сестры она стала доверять свое счастье чужим рукам, то есть скатываться в облик себя прежней, кем не желала оставаться. В Чикаго она была звеном бумажной цепочки из сестер Падавано, никогда не действовавших самостоятельно, проблема одной становилась их общей проблемой. Поведение Сильвии, совершившей нечто ужасное, а затем превратившей ласковую сестру в гонца с дурной вестью, было ярким примером этой невозможной жизни. Джулия сама сделает дочку счастливой и никогда ее не разочарует.

Вечерами, убаюкав малышку, она лежала на кровати и смотрела в потолок, чувствуя себя выхолощенной. Вспоминалось, как в библиотеке Сильвия позволяла мальчишкам себя целовать, однако отвергала идею постоянного парня, ибо ждала свою большую любовь. Это выглядело мило, но непрактично, и рано или поздно сестра должна была понять, что в подобного рода отношениях приходится идти на компромисс. Как же так вышло, что большая любовь явилась в образе мужа ее сестры? Это казалось отнюдь не романтическим предначертанием судьбы, но жестокостью. Сильвия решилась на предательство, и двойняшки приняли это. Эмелин прилетела на Восточное побережье, чтобы поделиться новостью, как заурядной сплетней.

Однажды поздним вечером Джулия, вконец расстроенная, позвонила матери.

— Что ты обо всем этом скажешь? Как она… — Джулия не смогла закончить фразу.

— В голове не укладывается. Одна моя дочь лесбиянка, другая разведена, и я уж не знаю, как назвать третью. Да, еще забыла ту, что девчонкой принесла в подоле. — Роза издала хриплый смешок. — Слава богу, я вовремя уехала! Молва о нашей семье наверняка идет похабная.

— Ты считаешь, это нормально? — спросила Джулия, но хотела сказать: «Со мной поступили жестоко, мне больно, помоги, мама».

— Нет, не считаю, но кого интересует мое мнение? — Роза вздохнула. — Я понимаю, ты видишь себя жертвой, но ты же сама подтолкнула сестру к Уильяму, отказавшись навещать его в больнице, а потом вообще уехав. Теперь вот она своими шашнями с ним выпихивает тебя из Чикаго. — Мать фыркнула. — Это же смеху подобно, я даже близким подругам не могу рассказать — ни дать ни взять мыльная опера! Две мои дочери схлестнулись из-за мужика. Притом что он не Кеннеди и не Кэри Грант, боже ж ты мой!

«Я и есть жертва, — подумала Джулия. — Сестры отступились от меня и Алисы». Уильям и Сильвия связали свои жизни, что отстранило ее не только от бывшего мужа, но и от любимой сестры. Когда удавалось заснуть, Джулию мучил один и тот же кошмар: Алиса, уже лет восьми-девяти, хотела повидаться с отцом, и они каким-то образом встречались; Сильвия и Уильям стояли на пороге красивого дома, Алиса бежала в раскрытые объятья тетушки. От яркой, точно воспоминание, картины подташнивало. Это был извращенный вариант жизни, от которой Джулия отказалась, и тогда Сильвия заняла ее место. «Можно я буду жить с папой и тетей Сильвией? — спрашивала Алиса. — Это нормальная семья, в которой два родителя. Я хочу быть с ними».

— Я скажу Алисе, что отец ее умер, — сама того не ожидая, проговорила Джулия.

— Что? — Роза даже поперхнулась. — Что ты несешь?

— Это самый разумный вариант. Он ее знать не хочет, но я не стану ей этого говорить. Девочка решит, будто с ней что-то не так, а это неправда. Она совершенство. И потом, для меня он все равно что умер. В Чикаго мы никогда не вернемся. Так будет лучше для всех.

Мысль эта приходила и раньше, но казалась слишком смелой, а сейчас была вполне логичной. Они с Алисой будут спокойно жить своей маленькой семьей, и уже никто не сможет их ранить.

— Уильям и Сильвия, скорее всего, разойдутся. Она вся в отца, не умеет довести дело до конца. А ты пока что живи себе в Нью-Йорке, и поглядим, как карта ляжет.

Джулия знала, что для Розы отказ от отцовства — нечто невообразимое. Она не могла представить себе родителя, бросающего своего ребенка, и закрыла тему, отрезав: «Я в жизни о таком не слыхала».

— Разумеется, сейчас я ничего не скажу Алисе, ей и двух лет еще не исполнилось.

— Правильно. — Роза облегченно выдохнула. — Ты помаленьку успокоишься, все уляжется. Я люблю тебя.

Вот теперь Джулия поняла, что мать ее жалеет. Роза крайне редко произносила последнюю фразу.

— И я тебя люблю, — сказала Джулия. Разговор закончился.

В скором времени Джулия поменяла свой подход к работе. До того она, преисполненная благодарности к профессору, старалась просто быть полезной: обрабатывала данные, полученные на собеседованиях с клиентами, вела протоколы долгих заседаний, на которых обсуждались деловые вопросы, бегала за кофе и часами копировала документы — то есть делала все возможное, чтобы Купер не раскаялся в своем решении взять ее в помощницы. Однако теперь Джулия вспомнила свои фантазии, в которых она, в дорогом костюме и туфлях на шпильке, занимает кресло босса. Кто знает, осуществимо ли это, но чем черт не шутит. Связь Сильвии с Уильямом тоже казалась невероятной, однако случилась. В жизни чего только не бывает, поди угадай.

Джулия хотела повышения по службе, чтобы получать больше денег и тем самым обеспечить себе и Алисе надежное, неуязвимое существование. Через месяц после отъезда Эмелин профессор попросил Джулию секретарствовать на совещании. Однако она не только вела протокол, но вносила свои предложения. Джулию забавляло, что мужские головы (состав заседаний всегда был исключительно мужским) удивленно поворачиваются в ее сторону, поскольку идеи были интересные. Через полгода она испросила разрешения самой провести встречу с новым незначительным клиентом, и профессор согласился. Джулия хорошо подготовилась, изучив все сведения о компании — производителе электроники, намеревавшейся слиться с конкурентом и вдвое увеличить численность персонала. Представленный ею план реструктуризации объединенных компаний был так элегантен, что клиент попросил Джулию вести весь процесс сделки. Узнав об этом, профессор Купер устроил фуршет с шампанским.

— Я вами горжусь, — сказал он, и Джулия, извинившись, ушла в туалет, чтобы поплакать. Это были слезы радости, она чувствовала, что отец, где бы он ни был, тоже ею гордится. «Ты моя ракета», — говорил он благоговейно.

Лишь теперь Джулия осознала, что мужчины подают ей сигналы. Раньше она их просто не замечала. В лифте один симпатичный бородач всегда вставал рядом с ней, когда утром они поднимались в офис. Джулия сделала комплимент его запонкам. Он пригласил ее в бар. Готовясь к свиданию, Джулия надушилась, выбрала тени темнее, чем для работы, и надела облегающее платье. Она громко рассмеялась, ибо впервые с рождения дочери вспомнила, что обладает привлекательностью. Джулия огладила бедра, и по телу побежали мурашки, словно оно предвкушало восхитительное будущее.

Бородачу было сказано то же самое, что затем услышат все мужчины на других свиданиях: она не ищет себе партнера или мужа и никогда не пригласит в свою квартиру. Ее цель — просто слегка расслабиться. В баре на крыше здания, погруженной в розовые сумерки, они пили мартини, потом вышли на улицу и целовались, прислонившись к почтовому ящику. В следующие выходные бородач пригласил ее на игру «Янки», после которой они занялись сексом на полу его кухни, не добравшись до спальни. Все было хорошо, жизнь наладилась: отличная работа, прекрасная дочь, секс по установленным Джулией правилам. Уже через два года профессор Купер назначил ее главой нью-йоркского филиала своей консультационной фирмы. Сам он и Донни будут курсировать между Чикаго и Нью-Йорком, а Джулия — руководить здешним отделением.

О хороших новостях мать и двойняшки узнавали из открыток. Она начала коллекционировать карточки с видами Нью-Йорка, чтобы общаться с семьей. Открытки она предпочитала телефонным звонкам. Уместив на малом пространстве открытки два-три события из жизни своей и дочери, Джулия ставила крестики-поцелуйчики и отправляла послание. Роза терпеть не могла открытки и утверждала, что так с матерью общаются только психопаты. Чтобы ее успокоить, Джулия раза два в месяц отправляла ей фотографии Алисы, в дополнение к открыткам. Цецилия и Эмелин в ответ присылали открытки с видами Чикаго, словно затеяв конкурс открыток, Цецилия и Джулия изредка обменивались снимками малышек. С Сильвией Джулия не переписывалась.

В вестибюле открыв серый почтовый ящик и увидев цветную открытку, Джулия не показывала ее дочери, но прятала в сумку и потом, прочитав, выбрасывала в уличную урну. Туда же отправлялись фотографии Иззи. Обычно Джулия прочитывала открытки на улице под шум проносящихся машин. Вот так она узнала, что близнецы и Джози переехали в новое жилье, а Сильвия и Уильям поженились в служебной комнате библиотеки, узким кругом отметив это событие.