Привет, красавица

Уильям Октябрь 1984 — сентябрь 1988

После того как Эмелин, измученная и бледная, вернулась из Нью-Йорка, Уильям был осторожен не только в отношении себя, но также Сильвии и двойняшек. Он ценил свою жизнь посреди суровой правды. Кент был прав — иначе нельзя. Во времена, когда они с Сильвией таились и любовь их не выходила за пределы маленькой комнаты, в голове Уильяма возникал сумбур, и только волевым усилием он приводил мысли в порядок, дабы перебраться из одного дня в следующий. Но это состояние ничем не напоминало последние месяцы его брака, поскольку рядом с Сильвией, с которой можно было поделиться абсолютно всем, он размякал от счастья. Однако от соприкосновения жизни в комнатке с жизнью за ее стенами зубы ныли, как от звука иглы, проехавшей по виниловой пластинке.

Психиатр Уильяма, лысый пуэрториканец, любивший рассказывать, почему футбол лучше баскетбола, всякий сеанс заканчивал одинаково: «Вы должны заниматься спортом на свежем воздухе, принимать таблетки и заботиться о других людях». Ни чушь, ни тайны не поминались. Это была данность, основа жизни Уильяма. Возвращаясь домой, он часто думал, используют ли здоровые люди мантры для организации своей жизни. Если чувствовал, что впадает в отупение и немоту, то вспоминал про рекомендации психиатра и выполнял один из пунктов.

Он наматывал круги на университетском стадионе, разрабатывал увечное колено и принимал лекарства. Теперь Уильям официально входил в тренерский штаб как младший помощник и занимался травмированными игроками. Он придумал успешную систему упражнений для парня с хроническим вывихом голеностопного сустава, и благодарность игрока, боявшегося, что его спортивная карьера закончилась, позволила ему чувствовать себя нужным как никогда прежде. Оказалось, отдача от его работы обладает кумулятивным эффектом: чем больше он помогал другим, тем увереннее себя чувствовал. По возвращении Эмелин он начал сближаться с двойняшками. После признания Сильвии он дистанцировался от них, понимая, что им нужно время, дабы свыкнуться с известием. Однако Уильям знал, что Сильвия не одолеет новой жизни без Джулии, если он не наладит отношения с Эмелин и Цецилией.

— Мы на тебя не злимся, — сказала Эмелин на завтраке, устроенном Уильямом. Он не поставил в известность о приглашении Сильвию, которая старалась бы не ранить ничьи чувства, но ему хотелось в кои-то веки самому позаботиться о ней.

Цецилия разрезала оладью на кусочки для Иззи, сидевшей на высоком стуле.

— Правда, не злимся, — сказала она. — Ты же это сделал не намеренно. Теперь-то я понимаю. И потом… — Цецилия помолчала, — я никогда не видела Сильвию такой, как сейчас. Я пишу ее портреты, чтобы все это запечатлеть.

— Не сказать, что она абсолютно счастлива, поскольку переживает из-за Джулии, — добавила Эмелин. — Но она прекрасна и выглядит собою настоящей.

Уильям ожидал явного или скрытого негодования со стороны близняшек, но они, похоже, его простили. Он недоуменно покачал головой, однако потом вспомнил, как Джулия и Сильвия в обнимку лежали на кушетке, как Эмелин, которую никто не гнал из дома, перебралась к Цецилии и спала на полу. Пусть Уильям оказался главным персонажем в разыгравшейся драме — рухнувший брак, больница, связь с Сильвией, — но сестры всегда были вместе, а он — пришельцем. Прежде мысль эта его печалила, а теперь давала ощущение свободы. Он жил своей жизнью в согласии со своим истинным несовершенным «я», и сестры его приняли. Уильям чувствовал вину перед Джулией — он бросил ее с ребенком, но остался в окружении женщин, которых она любила больше всего на свете. Это было несправедливо, однако он старался о том не думать и следовать наказу врача — заботиться о тех, кто рядом.

— Если считаешь, что ты в долгу перед нами, то можешь стать нашим бесплатным разнорабочим, — сказала Цецилия. — Дел навалом.

На днях у одного галериста, поклонника ее творчества, она купила по дешевке дом-развалюху в Пльзене. Как только его приведут в порядок, Цецилия, Эмелин, Джози и Иззи там поселятся.

— Сочту за честь. — Уильям постарался, чтобы прозвучало беззаботно, но говорил искренно.

Он чувствовал себя удивительно счастливым человеком, вырвавшимся из вихря неудач. Ночи теперь он проводит в постели с Сильвией, а Эмелин и Цецилия готовы впустить его в свою жизнь. Уильям вспомнил, как в ту ночь, когда он вошел в озеро, в дверном проеме он увидел улыбающегося Чарли. Наверное, тесть гордился бы близнецами за то, что они сохранили свои сердца открытыми. Ему понравилось бы, что Цецилия занимается искусством, а Эмелин разрешила себе любить того, кого любит. Правда, неизвестно, что Чарли сказал бы про них с Сильвией — их любовь ударила по его старшей дочери, и, скорее всего, в восторг бы он не пришел, но Чарли хотел, чтобы его дочери жили полной жизнью, а Сильвия именно это и делала.

Четыре месяца каждый вечер и все выходные Уильям работал в доме Цецилии: заменил утеплитель на втором этаже, выложил плиткой кухню, установил ванну и унитаз. Планировка дома ничем не отличалась от прежнего жилья семьи Падавано на Восемнадцатой улице, до которой было рукой подать. Всякий раз вместе с Уильямом приходила Сильвия — помогала сестрам красить стены или присматривала за Иззи, пока те распаковывали коробки. Намазывая плитки раствором или свинчивая старые гайки с проржавевших труб, Уильям прислушивался к женским голосам и сдержанному смеху. То и дело рядом возникала Иззи, которая приносила ему разные инструменты. На полу грудились гаечные ключи, отвертки, молотки, болторезы, и Уильям, дождавшись, когда малышка удалится, возвращал их в ящик с инструментами.

Как-то раз в свободный от работы вечер он дождался Сильвию возле библиотеки и они вместе поужинали в их любимом мексиканском кафе — «маргарита» и такос. В тот период, когда их любовь была тайной, темы для разговора выбирались осторожно. Они говорили о книгах, баскетболе и записанных воспоминаниях Сильвии. Другими разрешенными темами были забавные случаи и встречи, произошедшие в течение дня. Оба избегали разговоров о прошлом и о том, что выходило за рамки настоящего. Но в конце осени, когда их пара существовала уже почти год и Джулия все знала, они позволили себе фантазировать насчет совместного будущего. Во время этих разговоров оба застенчиво улыбались. Уильям по-прежнему считал, что не заслуживает Сильвии, не заслуживает, что она любит его в каком угодно расположении ума и духа, но она сияла ему через стол, и он понимал, что в ее сиянии планы его обретали ясность и конкретность.

Он признался, что хочет стать физиотерапевтом, хочет лучше понимать физиологию и мотивацию спортсменов. Почему у некоторых суставы эластичнее? Как предотвратить травмы? Уильям подмечал разное поведение игроков после промаха. Одни сникали и уже боялись совершать броски. Другие, разозлившись, пытались заколотить мяч в сетку. Лишь немногие исполняли наказ тренера и вели себя, как беспамятные рыбки: моментально забывали и о промахе, и о результативном броске. Жили моментом. Уильям хотел понять, как работают связи внутри атлетов, что тренируются в зале Северо-Западного университета, чтобы помогать им не только оставаться на площадке, но и развиваться.

Араш помог ему подать заявление в магистратуру по спортивной физиологии. Двухгодичное вечернее обучение, включавшее в себя курс психологии, позволяло сохранить работу в тренерском штабе и, стало быть, для Уильяма, как сотрудника университета, было бесплатным. Он рассыпался в благодарностях перед Арашем, пока тот не велел ему заткнуться. Однако мысль о том, чтобы после прежней неудачи вновь сесть за парту, так тревожила, что Уильям никогда не решился бы на это без посторонней помощи.

Проверяя, как составлено заявление, Араш сказал:

— Прекрати думать о своей прошлой неправильной жизни, поскольку ты просто создан для нынешней. У тебя дар — ты умеешь разглядеть, что не так с игроками. Неудача исключается, если занят любимым делом.

Уильям молчал, обдумывая его слова.

— Ты еще не понял? — раздраженно спросил Араш. Уильям хотел ответить, но массажист его перебил: — Впрочем, это неважно, поскольку так оно и есть.

Однажды за ужином Сильвия сказала:

— Я хочу, чтобы мы жили вместе.

Уже почти год, по будильнику встав в пять утра, она тайком выскальзывала из общежития, пока еще спали его обитатели.

Уильям кивнул и впервые позволил себе представить такую возможность. Как приятно каждый вечер возвращаться домой к Сильвии, делить с ней холодильник, шкаф и кровать. Полный покой, который будет дарить ему уютная жизнь с ней. Разве есть что-то прекраснее. Уильям уведомил администрацию, что в следующем семестре не будет выполнять обязанности куратора, и накануне Рождества перебрался в студию Сильвии.

Пока он развешивал свои рубашки в ее маленьком шкафу, они улыбались друг другу, не в силах сдержать радость. После переезда в Чикаго Уильям впервые жил за пределами университетского кампуса. Ему нравилось, что теперь Пльзень — и его район. У него появились любимая кофейня, парикмахерская и аптека, где он ежемесячно получал лекарства по рецепту психиатра. Спать рядом с Сильвией всю ночь, ни от кого не таясь и не вскакивая по будильнику, было просто восхитительно. Уильям стряпал, сверяясь с кулинарными книгами, в точности как прежде по справочникам обучался сантехническому и плотницкому ремеслу. В свободные вечера он штудировал учебники, а Сильвия читала рядом с ним. Оторвавшись от книги, Уильям смотрел на нее, не боясь потревожить ее своим взглядом. Иногда он притягивал ее к себе или она забиралась к нему на колени, и они обнимались, а потом раздевали друг друга — медленно, нежно, благоговейно.

Когда в Чикаго приезжали Кент и Николь, обе пары отправлялись на ужин в мексиканское кафе. У Николь было шесть братьев и сестер, и они с Сильвией делились историями о том, каково жить в ералаше большой любящей семьи. Кенту и его подруге нравилось ужаснуть библиотекаршу и помощника тренера случаями из их медицинской практики: в реанимацию припрыгал мужик с ведром, в котором лежала его оторванная нога; два студента намертво слиплись, обмазавшись суперклеем; игрушечный динозавр, застрявший в той части анатомии, где ему точно не место. Кента интересовало, как меняется рейтинг популярных книг, и Сильвия перечисляла названия тех, которые чаще всего спрашивали читатели. Они обсуждали постоянно меняющиеся планы Кента и Николь относительно свадьбы. В один из их приездов свадьба должна была состояться на борту прогулочного катера, в другой — на заднем дворе дома родителей Кента в Детройте, в следующий — в зале чикагского небоскреба с окном во всю стену. «А может, сбежим в Париж», — однажды сказала Николь, и Кент поцеловал ее в щеку. Они явно забавлялись, строя планы, но свадьбу они откладывали, стараясь подкопить денег. Оба учились в медицинской школе, набрав множество кредитов.

— А как насчет вас? — спросил Кент. — Вы поженитесь.

Прозвучало это совсем не как вопрос. Уильям и Сильвия о браке не говорили вообще. Уильям прислушался к себе — не испугает ли его эта тема, но внутри ничего не дрогнуло. Они с Сильвией сидели в тесной кабинке, их бедра соприкасались.

— Меня никогда особо не волновали свадьбы, — сказала Сильвия. — И у меня такое чувство, будто мы уже женаты. Или даже больше чем женаты, если такое возможно. — Она помолчала. — И потом, это было бы неправильно.

Уильям кивнул. Он знал, что Сильвия думает о Джулии, так часто бывало. Она писала о сестре — воспоминания, что она переносила на бумагу, неизменно вращались вокруг Джулии. Сильвия заботилась о своей старшей сестре так же трепетно, как и прежде, она желала уберечь ее от новой боли.

Кент через стол изучал их. Перед ужином он заехал за Уильямом в спортзал, и они немного постучали мячом на площадке — в память о старых добрых временах. Друзья показали Николь прачечную, в которой трудились во время учебы. Познакомить ее с Сарекой не удалось — та уже ушла домой. Иногда в погожие дни Уильям обедал вместе с бывшей начальницей, устроившись на скамейке во дворе. Сарека рассказывала о своих трех детях, Уильям — о том, через что он прошел. Она внимательно слушала, склонив голову в его сторону. Подобно Сильвии, Сарека явно ценила, что может узнать его настоящего. Теперь Уильям сокрушался, что в свое время прошел мимо такой истинной дружбы. Тогда он старался поскорее свернуть любой разговор, только чтобы у Сареки не было возможности понять, что он, по сути, едва не разваливается на части. Сейчас же он рассказывал о том, что сломало его, а она — о безработном муже и среднем сыне, обладавшем невероятной красоты певческим голосом.

— Вы хотите утаить любовь, не придав ей официального статуса? — спросил Кент у Сильвии. Он по-прежнему пребывал в роли опекуна-самозванца, который печется о психическом здоровье Уильяма.

Сильвия через соломинку потягивала «маргариту».

— Да нет, просто нам не нужны ни ярлыки, ни справки. Кроме того, я не хочу своими действиями ранить других.

— Только пойми меня правильно, но ты как будто забываешь, что Уильям и Джулия расстались еще до вашей с ним связи, — сказала Николь. — Формально ты не сделала ничего плохого. Ты выбрала честность, и это было смело. И ты выбрала счастье, а не разбитое сердце. — Она выдержала паузу и окинула Уильяма и Сильвию взглядом клинициста. — Вы замечательные, и вы подпитываете друг друга. И, могу поспорить, никогда не цапаетесь. У нас-то с Кентом стычки постоянно. — Николь улыбнулась. — Мы оба вспыльчивые, а вы всегда так нежны друг с другом.

Уильям не задумывался об этом, но у них и вправду не бывало даже намека на ссору. По утрам они завтракали яичницей с тостами, приготовленными Сильвией. Потом расходились по своим работам и были рады друг другу, встречаясь вечером. Иногда в кухне танцевали под медленную мелодию, лившуюся из радиоприемника. А то рыскали по помойкам, и Сильвия показывала, какие сокровища там можно найти. Уильяма забавлял ее восторг, когда ей попадались новенький тостер или детские кроссовки для Иззи. Из-за чего им цапаться? Кому что достанется из найденного барахла? Или кто сколько денег потратил в гастрономе?

— Вам надо пожениться, — сказал Кент. — Вы через столько прошли, что заслужили праздник.

— Будет так, как захочет Сильвия, — ответил Уильям.

— Есть предложение, — улыбнулась Сильвия. — Мы поженимся после вас.

— Осторожнее, Кент неуемный. — Уильям посмотрел на ухмылявшегося друга. — Он завтра же зарегистрируется, чтобы выиграть.

Обычно по воскресеньям Сильвия читала, а Уильям готовился к занятиям, иногда на пару с Эмелин, которой оставался еще год учебы. «Я очень хочу получить диплом, — говорила она, когда, усталая после целого дня в детском саду, собиралась на вечерние лекции. — Он важен для моей работы, но вообще-то я это делаю ради мамы, хотя она со мной не разговаривает». В ответ сестры крепко обнимали Эмелин, понимая, что словами тут не поможешь. Когда она наконец-то выпустилась из колледжа, они испекли трехслойный шоколадный торт — ее любимый — и осыпали ее конфетти.

Ближе к вечеру Уильям и Сильвия по воскресеньям шли на прогулку. Независимо от избранного маршрута, всякий раз они проходили мимо фресок Цецилии. Еще с шестидесятых Пльзень был известен своими красочными фресками, но в последнее время районные власти решили счистить старые муралы и позвали художников для создания новых. Почти на каждом перекрестке красовались Мартин Лютер Кинг-младший, Фрида Кало — высотой в три этажа — или цитата из Библии. Когда Цецилия заканчивала очередную фреску, Сильвия с Уильямом приходили на открытие мурала, собиравшее небольшую толпу на тротуаре, чтобы посмотреть, как со стены упадет огромное полотно. На следующий день о фреске писали в местной газете. Цецилии разрешили рисовать все, что ей хочется, и она писала женские лица. Одни настенные женщины почти прятались в уголке стены, другие занимали три этажа и выглядели свирепыми и прекрасными. Сильвия смеялась, потому что всякий раз Уильям говорил одно и то же: «Она похожа на тебя и твоих сестер». Запрокинув голову, Сильвия изучала женское лицо. «Нет, мы не похожи, — говорила она, — никто из нас не выглядит святой пятнадцатого века». Уильям пожимал плечами, не соглашаясь. Со всех многочисленных фресок на него смотрели четыре сестры Падавано, и ему вспоминалось, как сестры приходили на баскетбольный матч и сверлили его взглядами.

Уильям прикидывал, как сделать свою работу более эффективной. Теперь он лучше разбирался в физиологии спортсменов и мог безошибочно определить их травмы и слабые стороны. Уильям создал программу, по которой трижды — в начале, середине и конце сезона — опрашивал игроков. Список вопросов позволял выявить психологическое состояние ребят после перенесенных травм. Уильям хотел, так сказать, определить толщину льда под их ногами и не дать им уйти под воду. Полученной информацией он делился с тренерами и вместе с ними намечал особый подход к каждому игроку, чтобы улучшить его физическую форму и укрепить психологически.

— Я умел поддержать ребят и, если надо, протянуть им руку помощи, — сказал Араш в конце первого сезона работы по программе. — Но ты создал целую систему добра.

Положительный результат проявился достаточно быстро: после долгих неудач университетская команда обосновалась в середине турнирной таблицы, что было значительным шагом вперед. Уильям, ложась в постель рядом с Сильвией, чувствовал себя счастливым.

— Я хочу расширить твою систему добра, — сказал Араш и через некоторое время организовал бесплатный месячный баскетбольный семинар в парке неподалеку от библиотеки. В помощники он взял Уильяма и двух младших тренеров из университетской команды.

Школьные тренеры из неблагополучных районов Чикаго прислали на эти курсы своих игроков, самых усердных и умных. Араш, любитель поговорок, заставлял учеников скандировать хором: «Под лежачий камень вода не течет». Вместе с Уильямом он выявлял ошибки игроков — неверное положение корпуса при броске, неуверенное приземление, — давал им упражнения для укрепления голеностопа и предписывал пятнадцатиминутные занятия йогой перед сном.

Порой, глядя на мальчишек, жадных до мяча и похвалы Араша, Уильям вспоминал себя в их возрасте. Длинный и невероятно тощий, в спортзале католической школы он не ждал чьего-либо одобрения, знал, что не увидит родителей на трибунах и не получит паса от партнера, но страшно радовался, когда мяч попадал ему в руки. Однажды вечером Сильвия очень мягко спросила: «Может, ты передумаешь насчет Алисы?» Уильям покачал головой. Когда он смотрел на этих мальчишек в их беззащитном возрасте, у него внутри все ныло, и с этой болью он справлялся лишь потому, что помнил — сам он не отец. Сильвию он любил безоговорочно, но мысль о том, чтобы наблюдать, как кто-то, кого он любит так же сильно, пробирается из детства во взрослость, ужасала. Он сам еле живым одолел этот рубеж.

С отъезда Джулии минуло почти пять лет, когда двойняшки предложили Кенту и Николь устроить свадьбу в их просторном заднем дворе, поскольку в арендованном парой помещении чуть ли не накануне события прорвало водопроводную трубу. Всем хотелось, чтобы день столь долгожданного торжества получился особенным. Облачившись в джинсы и майки, сестры Падавано, старые друзья по команде и родственники со стороны невесты и жениха наскоро украшали двор. Уильям, Гас и Вашингтон, следуя инструкциям библиотечной книги, соорудили арку, а Сильвия и Иззи украсили ее цветами. Цецилия нарисовала маленькие акушерские саквояжи на складных стульях и заново покрасила заднюю стену дома. К началу церемонии все уже падали без сил, но когда Кент, стоя под аркой, от счастья заплакал, заплакали и все остальные.

Ночью в постели Сильвия сказала:

— На церемонии я кое-что вспомнила, о чем никогда тебе не говорила.

Уильям смотрел на нее, они только что занимались любовью и лежали лицом друг к другу. Уже перевалило за полночь, и они оба были слегка пьяны. Сильвия и Уильям редко ложились так поздно, а пьяными бывали еще реже. Они жили с осторожностью — сон был основой здоровья Уильяма, а чрезмерные дозы спиртного снижали действие лекарств. Сейчас они чувствовали себя озорниками, нарушившими родительские наказы.

— В тот день, когда тебя привезли в больницу, парамедику и дежурной сестре я представилась твоей женой. Пока ты был без сознания, все в больнице думали, что мы женаты.

— Ты была моей женой десять дней. — Уильяму эта мысль пришлась по душе.

— Знаешь, мне в этом нравится то… что так оно и было. Я хотела быть твоей женой. Просто не признавалась себе в этом. Я назвалась женой по причинам сугубо практическим, чтобы врачи сказали о твоем состоянии, но это было правдой.

Мысль о том, что неким потаенным незримым образом они были женаты еще до того, как впервые поцеловались, привела обоих в восторг, и Уильям в темноте привлек к себе Сильвию.

Через месяц они официально поженились в служебной комнате библиотеки. Сильвия хотела, чтобы церемония прошла именно там, Уильям не возражал. Он понимал, что в библиотеке ей хорошо и спокойно. Это место принадлежало только ей. Уильям купил для Сильвии серебряное кольцо, а себе — новый костюм. Сильвия надела простое серое коктейльное платье, волосы оставила распущенными — она знала, что Уильяму так больше нравится. Давно уже болеющая заведующая Элейн прибыла на свадьбу в инвалидном кресле, другими гостями были Эмелин, Джози, Иззи, Цецилия, Кент и Николь. Обвенчал пару Араш. Во время короткой церемонии сердце Уильяма бешено колотилось. Он осознал, что не может перестать улыбаться.

Затем все, кроме заведующей Элейн, отправились в мексиканское кафе. Официанты что-то напутали и поставили лишний стул. По лицам сестер Падавано пробежала легкая тень, было ясно, что они подумали о Джулии. Официант унес лишний стул, а Кент рассказал анекдот, чтобы всех отвлечь. В конце застолья Цецилия провозгласила тост «За любовь!». Для всех за столом эти слова значили многое, все знали красоту и цену любви.