У входа в тренировочный зал Уильям поздоровался с охранником и дежурным. Со вчерашнего вечера ему дышалось с трудом, легким будто не хватало воздуха. На новость, сообщенную Сильвией, откликнулось только тело, но не разум. Гулкий зал полнился стуком мячей об пол. Уильям прошел в смотровой кабинет, где рассчитывал застать Кента. Там он и был — эластичным бинтом обматывал колено новичка.
Взгляд парня сразу стал испуганным. Завидя Уильяма, травмированные игроки всегда старались бочком-бочком скрыться с глаз долой.
— У меня пустяк, — приподнявшись на смотровом столе, сказал парень. — Кент говорит, к игре я восстановлюсь. Правда же, док?
— Я видел тебя на вчерашней разминке, — отмахнулся Уильям. — Все нормально. Ходули в порядке.
С явным облегчением игрок опять улегся на стол. Кент засмеялся, тряся дредами.
— От вас ничего не скроется, Уильям, — сказал парень. — Все знают, что вы можете предсказать травму. Вас считают… — он смолк, подыскивая верное слово, — ясновидцем, что ли? Как там ведьма в мужском роде?
— Колдун. — Уильям оперся о стол, внезапно почувствовав слабость.
— Нет, тут другое. — Парень уставился в потолок. — Вы сразу видите, когда с кем-нибудь что-то не то.
Сил на улыбку не осталось, иначе Уильям усмехнулся бы. Верно, в том и заключается его работа — заметить что-то неладное.
— Почти все изъяны, какие он подмечает, можно исправить. — Кент закончил бинтовать и полюбовался повязкой. — Вы, дурачье, должны умолять его, чтобы он последил за вами, а вы прячетесь, точно малые детки. Всё, можешь идти.
— У меня ходули в порядке, вот уж радость-то! — Парень соскочил со стола на здоровую ногу, подхватил свои кроссовки и вышел.
Кент потянулся. Сейчас он больше походил на игрока американского футбола, нежели былого тяжелого форварда. Заядлый штангист и любитель хорошо поесть, в последние годы он сильно раздался. Год назад они с Николь развелись, и лишь недавно к нему стали возвращаться его живость и заразительный смех. Порой на тренировках он выскакивал на площадку и старался отобрать мяч у игрока, забыв, что ему под пятьдесят, а его соперник — спортсмен в расцвете лет. Уильяма игроки боялись, а Кента — ничуть.
Сейчас его взгляд за очками в черной оправе был серьезен. Он кивнул, приглашая к разговору.
— Сильвия показала тебе свой снимок МРТ? — спросил Уильям.
Кент чуть сник:
— Значит, она тебе сказала.
Уильям на секунду закрыл глаза, представив, как Сильвия обращается к их другу, о котором они всегда вспоминали в трудную минуту, и думает: «Вдруг он меня спасет?»
— Я знал, что она, скорее всего, сначала поговорит с тобой и спросит твое мнение.
— Ее осматривал лучший невролог клиники. Я кое-кому позвонил, чтобы проверить его заключение. Все согласны — диагноз верный.
В комнате потемнело или это сам Уильям погрузился во мрак?
— Она сказала, что отказалась от лечения. Ей осталось примерно полгода.
Кент резко нагнул голову, словно бодаясь с воздухом.
— Я предполагал, что она так поступит.
— И что скажешь?
— Случись такое со мной, я бы вел себя так же. Решение мужественное. Лечение тяжелое, ничуть не легче самой болезни.
Заметив, как подрагивают руки Кента, Уильям сказал:
— Объятье мне не требуется.
— Я знаю.
Уильям посмотрел на часы, хотя время его не интересовало. Он получил то, зачем пришел. Подтверждение. После слов Кента известие стало реальностью. Уильям шагнул к выходу:
— У меня кое-какие дела. Вернусь после обеда, но, может, и не приду.
— Я буду рядом, одного тебя не брошу. — Кент встал. — Лекарства твои сильные. Ты справишься, хоть будет нелегко.
— Мне надо подумать, — сказал себе Уильям уже на улице. Он знал, что друг хотел пойти вместе с ним, но сдержался.
Уильям направился в Пльзень. Болела кожа. Болели корни волос. Болело колено, которое уже давно не беспокоило. Он надеялся, Кент скажет, что Сильвия неверно поняла врача либо что есть возможность излечения. Мышечная память привела его в парк, где Араш по-прежнему вел свой бесплатный семинар. Здесь был знаком каждый дюйм открытой баскетбольной площадки. Под лавкой нашелся потертый мяч, и Уильям начал обводку. Стук мяча о землю его успокоил — унял сердцебиение, прояснил мысли. Чуть раньше Уильям заметил перемены в Сильвии — небольшую заторможенность движений, но приписал это возрасту, когда понемногу слабеют мышцы, суставы и связки. «Что ни говори, а полжизни позади», — думал он. И без нее он бы не добрался до этой вехи.
Уильям стучал мячом, вспоминая открытый взгляд своей красавицы-жены. Она — его город, его небо. Двадцать пять лет назад она вернула его к жизни. Он не заслуживал ее и в первые их совместные годы говорил себе: «Ты должен уйти, порвать с ней», но не мог этого сделать. Он отлично понимал, что раскол семьи Падавано случился по его вине. И он же виной нынешнему безмолвию между Сильвией и Джулией. И он виноват в том, что Джулия уехала в Нью-Йорк навсегда. Сильвия с ним не соглашалась, но она очень добрая и убедила себя в его невиновности, потому что любит его. Уильям долго потворствовал этой лжи, потому что любил свою жизнь с Сильвией, обожал ее и был неимоверно счастлив. Он не хотел ничего менять. Был трусом.
«Но теперь хватит», — думал он. Ему грозила потеря всего самого главного в жизни. Но сначала он сделает все возможное, чтобы Сильвия себя чувствовала любимой и цельной.
Прошлым вечером Уильям, глядя на нее, понял, что ему надо сделать. И теперь, уже разогревшись до пота, он отбросил мяч, достал телефон и позвонил своей бывшей жене.