Привет, красавица

Сильвия Август — ноябрь 1983

В первой больнице Уильям провел десять дней, и все это время врачи и медсестры считали Сильвию его женой, как она и представилась в самом начале. Позже ни сама она, ни Кент не исправили это недоразумение. Как жена, Сильвия была вправе получать информацию о ходе лечения. Медперсонал относился к ней уважительно, знакомил с историей болезни, и все сведения она передавала Кенту.

Но потом Уильяма перевели в психиатрический стационар, и тогда Сильвия во всем призналась доктору Дембия. Ее накрыло чувством вины, когда врач, приступая к лечению тяжелой депрессии, сказала пациенту: «От вас потребуется беспощадная честность». У Сильвии возникло ощущение, будто ее поймали на лжи в церковной исповеди. Вслед за врачом она вышла из палаты и постаралась объяснить, как все получилось. Сильвия порадовалась, что врач — женщина, и, описывая ситуацию, представляла, что говорит не с коротко стриженной седой дамой, а с кем-то из своих сестер.

— Перед попыткой самоубийства Уильям сказал жене, что их брак окончен. Поэтому Джулия, моя сестра, не захотела приехать в больницу, а его родители… Я не знаю, в чем там дело, но они с ним не общаются. По очевидным причинам Кент не мог назваться его братом, но кто-то должен был присматривать за ним, пока он находился без сознания. Парамедик решил, что я — жена, и я не стала исправлять его ошибку. Вот так все и вышло. — Сильвия пожала плечами, чувствуя, что ее слегка качает от собственного признания.

Доктор Дембия приподняла бровь:

— Наверное, вы поступили правильно. В списке посетителей ваш статус переправят на свояченицу. Спасибо, что поставили в известность.

Если б сестры Сильвии слышали этот разговор, они бы удивились. Она и сама удивлялась, не узнавая себя. За те часы, что она вместе с друзьями Уильяма рыскала по городу, Сильвия стала совсем другой. Физическая нагрузка, сплоченная группа, страх, бессонница — такого в ее жизни никогда не бывало. Забыть это невозможно, этот опыт останется навсегда, точно татуировка.

Она сказала себе, что продолжает навещать Уильяма по двум причинам. Во-первых, он еще очень слаб и не может сам следить за своим лечением, кому-то нужно это делать вместо него. Кент не имел такой возможности, его ждала учеба в медицинской школе. Вторая причина — просьба Джулии выяснить, надо ли ей приходить в больницу, остается ли она женой. «Я должна что-нибудь сделать?» — спросила она. Сильвия уже огорчила сестру, когда ушла искать Уильяма, и не хотела огорчать ее снова. Она сидела возле кровати больного, ожидая возможности поговорить с ним.

Долгое пребывание в воде сказалось на его зрении, электролитном балансе и щитовидке. Уильям больше спал, чем бодрствовал, и в это время Сильвия читала свой любимый поэтический сборник. Стихи годились для ее рассеянного внимания, помогая думать об отце. Чарли почти всегда был в ее мыслях, пока она дежурила возле спящего пациента. Отец ее понимал и, конечно, распознал бы надломленность Уильяма. Будь он жив, тоже сидел бы в этой палате и вместе со средней дочерью следил за внутренним путешествием неподвижного человека.

Однажды Уильям открыл глаза и сел в кровати. Сильвия отложила книгу. Она заволновалась, поняв, что пришло время вопросов. Казалось, она чувствует и волнение Джулии, находящейся в квартире на другом конце города. Сказанное в записке не отменяется? Джулия ему больше не жена? Когда Уильям, отвернувшись к стене, ровным голосом сказал, что не хочет видеть Джулию, и Алису тоже, что он отказывается от жены и дочери, Сильвия посмотрела на его повернутую голову, на длинное тело, перевела взгляд на белесое небо за окном и беззвучно разрыдалась.

Оказалось, и она ждала ответа. Сильвия вся состояла из вопросительных знаков и чувств, с которыми не знала что делать, — как с поклажей, которая оттягивает руки, а девать ее некуда: в одежде нет карманов. Сильвия и сама проходила курс лечения. Она сочувствовала сестре, но если бы Джулия появилась в больнице, то ей самой уже не нашлось бы места подле кровати Уильяма. А если бы они воссоединились, для Сильвии не осталось бы места нигде — ни в их квартире, ни в больничной палате. Сильвии казалось, будто она сама поселилась в этой комнате и ей требуется время, чтобы прийти в себя. Она не была больна, но и здоровой тоже не была.

После этого Сильвия решила прекратить свои визиты. Обе цели были достигнуты: Уильям окреп и мог сам общаться с врачом, Джулия получила желанные ответы. Но оказалось, что Сильвия не может оставаться в стороне. Каждое утро она себе говорила, что сегодня не поедет в больницу, но потом садилась в автобус. Как будто некое магнитное поле объединило библиотеку, клинику и квартиру старшей сестры. Сильвия штемпелевала книги, рассылала читателям уведомления о просроченных, сидела возле Уильяма и вместе с сестрами ужинала едой навынос.

«Что я делаю?» — спрашивала она себя беспрестанно, но ни разу не дала вразумительного ответа. Сильвия проводила часы подле человека, хотевшего умереть. Да он и не выглядел по-настоящему живым. Иногда, поймав его пустой взгляд, Сильвия понимала, что он старается вспомнить ее имя. С книгой на коленях, она молчала и только мысленно призывала его вернуться к жизни. Доктор Дембия рассказала ей о цепкости депрессии, о сложной процедуре верного подбора препаратов.

— Ему придется принимать лекарства пожизненно, — сказала она. — Без них ему с депрессией не справиться. Удивительно, что он еще так долго держался.

С тех пор как Уильям немного оправился, Сильвия мучительно искала безопасную тему для бесед с ним. Досужая болтовня о погоде или отвратительной больничной еде ей претила. От одной мысли о подобной ерунде пересыхало во рту, и Сильвия не могла произнести ни слова. Как-то раз от отчаяния она спросила о чем-то, связанном с баскетболом. И это сработало, открыв путь к разговорам, в которых не было вымученности и неловкости. Сильвия припомнила игроков и баскетбольные истории из записок Уильяма и спросила о них. И ее накрыло волной облегчения от того, как ожило его лицо. В глазах его вспыхнул огонек, похожий на индикатор плитки. В библиотеке Сильвия отыскала баскетбольную энциклопедию и выписала данные для всевозможных вопросов. Ей хотелось вновь зажечь тот огонек, и она рассчитывала, что с ее помощью он будет гореть постоянно.

После ужина в квартире старшей сестры Сильвия, Цецилия и Эмелин вышли на улицу. Джулия повеселела после того, как узнала, что Уильям не хочет видеть их с дочерью. Она улыбалась, поддразнивала сестер, высказывалась о еде, говорила об Алисе и Иззи. Сильвия наблюдала за ней, завидуя ее легкости. Себя она чувствовала в ловушке, погребенной под ворохом секретов. За едой она больше молчала, боясь перепутать, о чем говорить можно и о чем нельзя.

Сестры забрались в маленький зеленый седан, одолженный Цецилией у скульптора, который хотел с ней встречаться. Эмелин устроилась на заднем сиденье и пристегнула ремнем безопасности спящую Иззи.

— Не гони, — сказала она Цецилии, любительнице быстрой езды.

— Нет, крылышки буффало мне не понравились, — сказала Цецилия. — Почему куриные крылья такие маленькие? Подозрительно.

— Малышка вырубилась, — доложила Эмелин.

Лицо спящей девочки было серьезным, словно она размышляла над сложными проблемами: как в современных экономических условиях уменьшить бюджетный дефицит и совместима ли свобода воли с детерминизмом.

Сильвия была так напряжена, что еле справилась с ремнем безопасности. Когда машина набрала ход, она поняла, что должна заговорить, иначе потом вообще не сумеет раскрыть рот. Откашлявшись, Сильвия выпалила:

— Я хочу кое-что вам сказать. Я навещаю Уильяма. Время от времени. Была у него несколько раз. Джулии говорить не буду, но от вас утаить не могу.

Цецилия глянула искоса, оценивая услышанное.

— Вот и хорошо, — сказала Эмелин, явно обрадованная новостью.

Сильвия повернулась к ней.

— Я о нем очень беспокоюсь, — продолжила Эмелин. — Он же совсем один. Я понимаю, мы должны быть на стороне Джулии, и я, конечно, за нее, но ведь Уильям не придурок. — Она округлила глаза. — Наверняка он страдал, если решился на такое. Ситуация ужасная, я просто измучилась. Молодец, что навещаешь его.

— Ох, Эмми, я тоже вся извелась. — Сбросив груз тайны, Сильвия облегченно выдохнула.

Цецилия сидела, пригнувшись к рулю.

— Что? — сказала она, чувствуя на себе взгляды сестер.

— Ты на меня злишься? — спросила Сильвия.

— Правильно, что рассказала нам, но я к нему не пойду.

Сильвия знала, что Цецилия зла на Уильяма из-за его попытки самоубийства. «Любая из нас откликнулась бы, если б он попросил о помощи», — повторяла она после инцидента. Сильвия подумала, что для сестры нестерпима сама мысль, что близкий человек тайком пытался себя уничтожить. Цецилия всегда действовала честно и прямо. Она считала, что если ты несчастен, то так и должен сказать. А если нужна помощь — попроси о ней. Для нее молчание Уильяма было столь же оскорбительно, как его решение утопиться.

— Вам и не надо его навещать, — сказала Сильвия. — Джулия взбеленилась бы, узнай она о моих визитах. Ни к чему, чтобы все мы от нее таились.

Цецилия, похоже, ее не слушала.

— Эмми все талдычит, какой Уильям бедный-несчастный. Никак не уймется, хоть я считаю это чушью.

На заднем сиденье Эмелин кивнула.

— Я рада, что вы не сердитесь на меня, — сказала Сильвия. — Я бы этого не вынесла.

— Такой вариант не рассматривается, — пожала плечами Цецилия, и Сильвия улыбнулась, зная, что сестра говорит искренно. В чем-то несгибаемая, в трудное для семьи время Цецилия была готова отступить от своих принципов и поддержать сестер.

Сильвию довезли до ее дома, и возле двери своей квартиры она обнаружила дожидавшегося ее Эрни. Они не виделись с той ночи, когда переспали. Сильвия вспоминала о нем лишь изредка, но сейчас его появление здесь казалось вполне объяснимым. Она начала говорить правду, хоть не всю и не всем, и это означало, что больше нельзя избегать саму себя.

«Кем я хочу быть? — подумала Сильвия. — Есть ли у меня выбор?»

— Давненько не виделись, — сказал Эрни.

Сильвия кивнула. Оба заметно нервничали, не зная, как себя вести. Замок двери в подъезд неисправен, сказал Эрни, надо бы сообщить коменданту. Он сломан уже давно, сказала Сильвия, отметив, словно складывая числа столбиком, что в джинсах и рубашке поло Эрни выглядит мило. Она улыбнулась, он ответил улыбкой. Она позволила себя обнять и поцеловать в шею.

Потом они отступили друг от друга. Сильвия стояла, уронив руки вдоль тела, охваченного зудом, своего рода сигналом тревоги. Она рассказала о том, что случилось после их встречи. Оказалось, в радионовостях Эрни слышал о происшествии на озере.

— Так это твой родственник, надо же.

— Да, и теперь я забочусь о нем и сестре, ни минуты свободного времени.

Сильвия замолчала. «Я не хочу тебя, — подумала она. — Прости. Жаль, что я не нормальная девушка, желающая переспать с таким симпатичным парнем».

— Что ж, ладно. — Эрни все прочел в ее лице.

Они так и стояли в коридоре.

— Может, увидимся в библиотеке?

— Непременно, — сказал Эрни и ушел.

Сильвия привалилась к стене. Вот ясно дала понять, чего не хочет, и осталась одна. Она уже не прежняя, но еще не стала новой. Спасибо отцу, который подготовил ее к этой трудной одинокости. Благодаря ему она знает, что какое-то время можно существовать вне рамок себя прошлой и себя будущей. Хотя это больно. Теперь она понимала, почему с помощью выпивки отец смягчал грубую красоту и честность такой жизни, почему ей самой всегда было комфортнее в окружении библиотечных книг, нежели среди людей.

Хотелось поскорее войти в свою уютную квартирку, прочь от обшарпанных стен и люминесцентных ламп коридора, помогавших когтям отчаяния вцепиться глубже, но испытание это казалось необходимым. Сперва надо ответить на вопрос с колючими шипами.

Чего ты хочешь?

Прежде она не задалась бы таким вопросом, потому что боялась ответа на него, но сейчас желала стать воистину собой и познавать мир самым глубоким и правдивым способом. Долгое время, и особенно после смерти отца, она себя разделяла. С Джулией она была одним человеком, другим — с двойняшками, чуть более честным, она постоянно контролировала свои мысли и чувства, загоняя себя на путь, казавшийся правильным. Только с одним человеком она ощущала себя полностью собой — с Уильямом. Более того, с ним она чувствовала некое пространство в себе, словно она могла стать чем-то бóльшим. Во взгляде его не было ни осуждения, ни ожидания, в этом пространстве таился потенциал — храбрости, яркости, доброты и радости. Все эти паруса прежде были свернуты на палубе ее корабля, они принадлежали ей, но она их не видела. Она узнала об их существовании только после долгих часов, проведенных в палате Уильяма. Любовь отца говорила: Делай все. Будь всем. Рядом с Уильямом она поняла, что способна поднять эти громадные прекрасные паруса и отправиться в плавание.

«Я хочу быть с ним», — подумала Сильвия, и от огромности этого желания у нее перехватило горло. Она как будто пряталась от дождя под зонтом, но вот зонт унесло, и на нее обрушился ливень. Сильвию окатило изумлением, стыдом и печалью, потому что быть с ним невозможно. Ни после его выписки, ни при каких других обстоятельствах.

Как-то раз доктор Дембия остановила Сильвию в больничном коридоре:

— Я пытаюсь кое в чем разобраться, и вы могли бы мне помочь. Уильям говорит, вы с ним беседуете о баскетболе.

Сильвия кивнула, довольная, что ее попросили о содействии.

— Ему это нравится. Он… оживает.

— Понятно. Как вы считаете, почему это важно для него?

— Он с детства играл в баскетбол. Был в университетской команде. — Сильвия задумалась. — Вы говорили с Кентом?

— Он сказал, что баскетбол — родной язык Уильяма. Мол, ребенком он чаще водил мяч, нежели произносил слова.

— Родной язык, — повторила Сильвия.

Это многое объясняло. Она заговорила с Уильямом на его родном и, возможно, единственном языке, которым он владел свободно. Вот почему зажегся тот огонек-индикатор.

— Я думаю, отчасти так оно и есть. — Не сводя глаз с Сильвии, врач ответила на приветствие проходившего мимо пациента.

— Однажды он сказал мне, что родители его не любят. Кажется, они почти не общались с ним, даже маленьким.

Фраза эта, произнесенная вслух, слегка ошеломила саму Сильвию. Роза и Чарли говорили с дочерями беспрестанно. Сильвия попыталась вообразить дом, в котором нет любви и смеха, и перед ее взором предстала холодная гулкая пещера. Мальчик стучал мячом об ее пол, утешаясь этим звуком. Сильвия как будто читала увлекательный роман, в котором все сюжетные линии сошлись, герой вдруг открылся по-новому, и тогда все стало понятным.

— Баскетбол первым ответил ему взаимностью, — сказала она. — И потом еще долго больше никто не любил его.

— Да. — Глаза доктора Дембия загорелись, как у ученого, который получил финальную формулу. — Так и есть. Верно.

В тот день, когда Уильям попросил записать его секреты, Сильвия, выйдя из палаты, заметила, что у нее слегка дрожат руки. Только что произошедшее было сродни церковному таинству. Они как будто священнодействовали, оказавшись в безвоздушном пространстве.

Обычно она ждала автобус, но в этот раз на работу шла пешком. Хотелось ощутить ветерок на лице. Раз-другой Сильвия перешла на легкий бег — тело требовало больше движения, и ей нравился тот миг, когда обе ноги отрывались от земли. Тем вечером в квартире у Джулии она шепнула двойняшкам, что нужно поговорить. Сестры сообразили, что поговорить она хочет без Джулии, поэтому после ужина, состоявшего из карри и самсы, они втроем сели в машину скульптора и, отъехав пару кварталов, остановились. Иззи осталась под присмотром миссис Чеккони, в машине были только три сестры. Сильвия и Цецилия развернулись к Эмелин, устроившейся, как всегда, на заднем сиденье.

— Что случилось? — спросила она. — С Уильямом все хорошо?

Сильвия рассказала о сегодняшней встрече с ним. Умолчала лишь о его словах, что ни с кем другим он бы не поделился своими секретами. Эта его фраза согревала ее, принадлежала ей одной.

— Боже мой, — сказала Эмелин, когда Сильвия закончила говорить. Она помолчала с минуту. — Очень смелый поступок.

— Кто мог подумать, что у него была сестра, — проговорила Цецилия.

Девушки удивленно переглянулись. Умершая сестра, о которой никто не знал, была очень важным обстоятельством.

— У него хороший врач, — сказала Сильвия. — Она объяснила ему, что такое нельзя держать в себе, иначе не выздороветь. Она подтолкнула его к мантре «Никакой чуши, никаких тайн».

— Я должна кое в чем признаться. — Эмелин выдавливала слова, точно засорившийся кран — воду. — Я злилась на Уильяма еще и потому, что в последнее время сама порой впадаю в депрессию. Меня тоже посещали мысли о…

В машине окна были закрыты. Октябрьский ветер раскачивал ветви деревьев, их шум напоминал аплодисменты.

— Нет, ты этого бы не сделала, — резко сказала Цецилия. — Не смей так говорить. Это неправда.

— Я бы ничего не сделала. Правда.

— От нас зачем скрывала? — спросила Сильвия. — Почему не сказала, что тебе тоскливо?

Эмелин отвернулась к окну.

— Боялась рассказать вам. Но врач Уильяма права. У нас не должно быть никаких секретов.

Цецилия изучала профиль своей близняшки. Ее явно поразило, что между ними есть какие-то тайны.

— Эмми, нам ты можешь доверить абсолютно все.

— Я влюбилась. По уши.

Сильвия и Цецилия схватились за сердце — в точности как Роза от неожиданной новости. Джулия тоже так хваталась.

Эмелин закрыла глаза и пригнула голову, словно опасаясь удара.

— Это не мужчина. Это Джози, моя напарница в детсаду.

— Джози? — переспросила Цецилия.

— Я думала, что ошибаюсь, что она просто очень нравится мне. Нам хорошо работать вместе, она меня смешит. Дети за ней ходят хвостом. Но когда она рядом, у меня колотится сердце и мне ужасно хочется ее поцеловать.

Сильвия застыла от удивления, стараясь придумать, что сказать.

— Теперь я знаю, — печально проговорила Эмелин.

Сильвия никогда не сталкивалась с лесбиянкой. В их районе ходили слухи про одну женщину, которая в бейсболке разъезжала на велосипеде, — мол, живет с женщиной, но она никогда не приходила в библиотеку, и Сильвия не видела ее. В ее представлении лесбиянки были грубыми и мужеподобными, но Эмелин была полной противоположностью. Она самая нежная и милая из сестер.

— Ох, Эмми, ты уверена? — спросила Цецилия.

Глаза Эмелин набрякли слезами. Сильвия погладила ее по колену.

— Мы тебя любим, — сказала она. — Просто все это… неожиданно.

— Я не знаю, есть ли у Джози такие же чувства ко мне, — выговорила Эмелин. — Скорее всего, нет.

— Мама пришла бы в ужас, — сказала Цецилия.

Это была неоспоримая правда — католичка до мозга костей, Роза не раз в присутствии дочерей пренебрежительно и даже оскорбительно отзывалась о гомосексуалах. Новости о недавно обнаруженной новой болезни, поражавшей в основном геев, в равной степени завораживали и пугали ее.

— Я знаю. Я впервые порадовалась, что она уехала. — Неимоверное облегчение в голосе Эмелин заставило сестер рассмеяться. — Я боялась, что вы меня возненавидите. Но Уильям рассказал тебе ужасные вещи о себе, а я ему только сочувствую. — Эмелин помолчала и добавила шепотом: — Правда, у меня не будет детей, я не смогу стать матерью.

Сильвия и Цецилия обменялись взглядами, в которых сквозили удивление от всего услышанного и печаль, порожденная последними словами сестры. Уильям не хотел быть отцом, а Эмелин не могла стать матерью, хотя этого желала больше всего на свете.

— Наверное, можно взять приемного ребенка, — сказала Сильвия. Она ощутила внутри еще одну маленькую трещину, отвалился еще один кусок юношеских мечтаний.

— Интересно, как себя чувствует Уильям. Мне вот стало лучше. — Эмелин выпрямилась, лицо ее просветлело. — Теперь ваша очередь поведать свои секреты. В честь Уильяма.

Слова ее напомнили Сильвии об их давней игре в предсказание будущего. Хотя они только что расстались с Джулией, но она уже до боли в груди скучала по ней. Близняшки, конечно, тоже вспомнили игру, но складка меж бровей у Эмелин означала, что та сожалеет о своем предложении. Недавно сестры узнали, что Джулия уезжает на полгода. Отъезд ее каждая восприняла как ошибку. «Очень не вовремя», — сказала Цецилия. «Она сбегает», — сказала Эмелин. Но Сильвия подозревала, что сестра устремляется к чему-то. К новой жизни. Она хотела переосмыслить себя, но это было трудно сделать на глазах у тех, кто знал ее с детства. Наверное, Джулия догадывалась, что Сильвия от нее что-то утаивает, и это открывало ей дорогу к бегству. Будь они по-прежнему сплочены и честны друг с другом, у нее и мысли не возникло бы об отъезде. В глубине души Сильвия считала себя виновной в том, что Джулия уезжает.

— Я первая, — сказала Цецилия. — Я хочу секса. Он был у меня всего один раз.

Вероятно, Эмелин об этом знала, но Сильвия изумилась. Она-то полагала, что на раскладушке художницы перебывало бессчетно натурщиков и до, и после сеансов позирования. Ей казалось, что во взрослость Цецилия обрядилась легче, чем ее сестры. У Сильвии не было той уверенности и того безразличия к мнению окружающих, с какими сестра шагала по жизни. Рядом с дочкой она всегда была весела, обе радовались друг другу. Сильвия думала, что так же беззаботно сестра подбирает себе мужчин для плотского удовольствия.

— Я знаю, я так выгляжу, будто у меня все прекрасно, — сказала Цецилия, видя выражение ее лица. — Все и впрямь хорошо, однако не прекрасно. Хозяин этой машины был бы счастлив со мной переспать, но ему лет сто и он противный. Мне нужно думать о счетах, а ровесники так инфантильны, что меня от них воротит.

— Теперь ты, Сильвия, — сказала Эмелин.

— Ох, — сказала Сильвия, и выдох ее был подобен тихому стону.

В машине было тепло, и стекла запотели. Сильвия сама была как один секрет. Она не могла уследить за переменами в себе и уж тем более их объяснить. Надо ли признаться, что она постоянно думает об Уильяме? Что тоскует по нему, едва покинув палату? Что порой, глядя, как он спит, она мечтает лечь рядом с ним — в надежде, что во сне он примет ее за жену и обнимет? Вместо всего этого она сказала:

— Я кое-что пишу.

Двойняшки расплылись в улыбках. «Кто бы сомневался», — говорили их лица.

— Нет, это не то, что вы думаете, не книга. У меня бессонница, и по ночам я пишу о нашем детстве. Всего лишь эпизоды. Вот вчера я описала день рождения, на котором один мальчишка поспорил, кто дольше задержит дыхание, и Джулия, желая победить, потеряла сознание.

— Наш девятый день рождения, — сказала Цецилия. — С ужасным тортом!

— В ярко-желтой глазури! — подхватила Эмелин. — Замечательно, Сильвия! Я так рада, что ты это делаешь!

— Все написано через пень-колоду. — Сильвия не сводила глаз с сестер, ей было важно, чтоб ее поняли. — Но это не требует отделки.

Идею ей подали записки Уильяма. А еще Уитмен. Если уж браться за роман, всегда считала она, нужно создать идеальное, искусно сотканное произведение, готовое увидеть свет. Но Уильям показал ей, что можно писать для себя. А Уитмен постоянно переписывал, сокращал, дополнял, переосмысливал свои стихи всю жизнь. Влюбляясь, старея и пересматривая свое отношение к жизни, он создал не просто чудесную книгу, но выразил стремление к совершенству и красоте.

После происшествия на озере Сильвия поняла, что ей трудно существовать в собственной оболочке, ставшей слишком тесной. Записки о детстве были попыткой проторить иной путь, этакой кувалдой, которая проломит стену, позволив выйти из нынешних «здесь и сейчас». Когда удавалось заснуть, ей снилось, как мертвого Уильяма достают из озера. Сильвию пронзало болью, потому что Джулия уезжала, представления не имея о муке и тоске, которые носила в себе сестра. По ночам она садилась к столику у окна, смотревшего на Пльзень, и вспоминала время, когда ее семья была целой. Чарли был жив, Роза пропадала в огороде, в своей комнате хихикали двойняшки, а Джулия бродила по дому, делясь планами, словно дарами. Все это надо было записать, не упустив ни единого момента.

Безоговорочная честность во всем изнуряла, но вместе с тем притягивала к себе, точно магнит. Сильвия была рада, что теперь лучше понимает Эмелин — после того как та рассказала им правду о себе. Однажды днем Сильвия заглянула в детский сад, чтобы познакомиться с темно-рыжей Джози, ей хотелось улыбнуться женщине, завладевшей сердцем ее сестры. Рядом с Джози раскрасневшаяся Эмелин, окруженная малышами, искрилась счастьем. Видя ее радость, Сильвия и сама разволновалась, хотя сестра еще не призналась Джози в своих чувствах и не была уверена, ответят ли ей взаимностью.

Сильвия считала важным, что лечение Уильяма основано на его правдивости. Она помнила слова доктора Дембия о беспощадной честности. Проблема крылась в том, что нынешняя прозорливость позволила ей разглядеть вопиющую нечестность в поведении Уильяма, и это ее беспокоило. Она держала рот на замке, поскольку это было не ее дело, Уильям находился на попечении доктора Дембия, а не ее. Наверняка доктор увидит то, что увидела она, и внесет коррективы. Однако ничего не происходило, и создавалось впечатление, что Уильям строит новую жизнь на шатком фундаменте.

Однажды он сказал:

— Ты какая-то хмурая. Что-то неладно?

— Я вовсе не хмурая, — ответила Сильвия, хотя и чувствовала, что лицо у нее мрачное.

— Хорошо, как скажешь.

— Ну, кое-что не дает мне покоя. Уильям, ты, конечно, волен поступать по-своему, я тебе не судья. — Сильвия помолчала. — Но я знаю твою мантру и считаю, что ты лжешь себе кое в чем важном.

Встретив его взгляд, она поняла, что Уильям распознал ее страх. Он видел ее опасение сказать что-то такое, что помешает его выздоровлению.

— Не бойся, — сказал он. — Все в порядке. Говори.

— Речь об Алисе.

Уильям чуть заметно вздрогнул. До этого они ни словом не обмолвились о его дочери.

— Ты думаешь, что навредишь ей, и потому от нее отказался. Но это неверно. Ты не причинишь ей зла, я убеждена.

Уильям долго молчал.

— Доктор Дембия считает, что решение отказаться от отцовства — тоже чушь. — Он выглядел стариком, который прожил большую жизнь, полную невзгод. — Но я с ней не согласен, я не могу рисковать. Алисе будет лучше с матерью.

Сильвия ощутила, как у нее расслабляются плечи. Уильям говорил об этом с доктором Дембия, он все обдумал и принял решение взвешенно. Сильвия по-прежнему считала, что он допускает ошибку, но была не вправе вмешиваться, поскольку тут, видимо, большую роль играло его прошлое. Теперь, зная об умершей сестре, она понимала, почему Уильям так тревожится из-за дочери. Наверное, два этих младенца совместились в его душе, и он, опутанный печалью и депрессией, полагал для себя верным отойти в сторону. Сильвия чувствовала, что готова принять этот выбор, даже не вполне его понимая.

— Есть ли у тебя хоть малейшее сомнение, что Джулия прекрасно позаботится о девочке? — подавшись вперед, спросил Уильям.

— Нет, — сказала Сильвия, ни секунды не раздумывая.

Уильям кивнул.

— Я — фактор риска, и поэтому себя удаляю.

Во избежание лишних слез Джулия не устраивала долгие проводы, но попросила Сильвию заглянуть к ней утром в день отъезда. Мать с дочкой расположились на свободном пятачке в центре гостиной, не заставленном коробками.

— У меня просто нет сил на прощанье, — сказала Джулия, не глядя на сестру.

— У меня тоже, — ответила Сильвия, переключив внимание на Алису, сидевшую на расстеленном одеяльце и чрезвычайно довольную розовым обручем, которым Джулия украсила ее голову с редкими светлыми волосами. У Сильвии перехватило горло. Последнее время они с сестрой виделись не так часто, а теперь Джулия уезжает. Двойная потеря. И эта чудесная малышка, лучезарно улыбавшаяся маме и тете, тоже исчезнет. Сильвия ее очень любила, но шесть месяцев — огромной срок в жизни ребенка. В следующий раз они увидятся, когда Алисе уже будет год. К тому времени девочка начнет ходить и, наверное, забудет, как выглядят три обожающие ее тетушки.

— Ба! — сказала Алиса, и Сильвия наклонилась ее поцеловать.

Джулия, в джинсах и старой майке, казалась какой-то дерганой — наверное, перебрала с кофе.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь покину Чикаго, — сказала она. — Но я также не представляла, что умрет папа. И не думала, что мама так отстранится. — Джулия помолчала. — А еще я никогда не думала, что ты станешь ежедневно навещать в больнице моего мужа.

Сильвию как будто ударили под дых. Она сидела на корточках рядом с малышкой, но теперь встала и еле выговорила:

— Не ежедневно.

— Вообще-то я не знала, что ты к нему ходишь.

Сильвия посмотрела сестре в глаза. Да, за последние месяцы они отдалились друг от друга.

— Могла бы просто спросить, а не подлавливать меня.

— Я сомневалась, что ты скажешь правду.

Сильвия это отметила.

— У него никого нет. Мне его жаль.

Джулия покинула свободный пятачок меж коробок и вернулась с папкой.

— Здесь документы по разводу и отказу от родительских прав. Пожалуйста, передай Уильяму, когда в следующий раз пойдешь к нему.

Сильвию затопило отчаяние. Сестра обрывала связующие их нити. И виной тому она, Сильвия? Или Джулия сжигает мосты потому, что иначе не сможет уехать?

— Я тебя люблю, — сказала Сильвия.

Джулия отбросила прядь с лица и качнула головой, словно досадуя на ненужные сантименты, но все же ответила:

— И я тебя.

Зябким ноябрьским утром Сильвия приехала встретить выписанного из больницы Уильяма. Еще ожидались Кент и Араш. Вероятно, подойдет и доктор Дембия, которая явно прониклась симпатией к своему пациенту и будет по нему скучать. Цецилия, чья враждебность к зятю исчезла после признания Эмелин в своей депрессии, должна была появиться в его новом жилище, чтобы посмотреть, не надо ли оживить стены веселой краской. Выйдя из лифта на этаже психиатрического отделения, Сильвия поймала себя на том, что озирается в поисках Джулии. Сестра была за восемьсот миль отсюда, но почему-то теплилась вера, что она окажется здесь и решительно возьмется за возвращение супруга в свою жизнь.

Уильям стоял возле окна. У него не было никаких вещей. Он категорически не хотел просить Джулию что-либо ему передать, хотя нуждался в одежде, поскольку ничто из забытого другими пациентами ему не годилось. Узнав об этом, товарищи по команде прислали кое-что из одежды. Сейчас он был в брюках-хаки, поношенных кроссовках и свитере с эмблемой университета. Подписанные им документы о разводе и отказе от родительских прав Сильвия переслала адвокату. Перед отъездом Джулия сдала все его пожитки в камеру хранения. Уильям покидал больницу холостым и бездетным.

— Большой день, — сказала Сильвия.

— Не знаю, как тебя благодарить за все, что ты сделала. — Уильям уставился на свои руки.

— Не стоит.

— Я эгоист. Не попросил тебя больше не приходить, потому что мне было хорошо с тобой. Но вот я выписываюсь, и ты избавляешься от всех хлопот. Пожалуйста, учти это. У меня есть лекарства… — Уильям чуть заметно усмехнулся, — и моя мантра. Постараюсь быть полезным Арашу. — Он помолчал. — Все вы были очень заботливы ко мне. Я не хочу злоупотреблять вашей добротой.

Слова эти угодили ей в самое сердце, словно оно и было целью Уильяма. Рассудком Сильвия понимала, что все правильно — ему гораздо лучше, и она вольна идти на все четыре стороны. Но ее ожгло острым, точно боль, осознанием, что она не хочет и, наверное, не сможет этого сделать. Это и был ее главный секрет, которым она не могла ни с кем не поделиться. Защипало глаза, Сильвия испугалась, что расплачется.

— Ты знаешь, что всю ту ночь я искала тебя вместе с Кентом и ребятами? — спросила она.

Уильям сощурился, будто свет резал ему глаза.

— Да, Кент рассказал.

«Зачем я об этом говорю?» — подумала Сильвия, а вслух сказала:

— Когда тебя достали из воды, ты был как мертвый. — Перед глазами опять возникла картина: усталые высокие парни несут безвольное тело. — Я не знала, что мне делать, но хотела чем-нибудь помочь. И я держала твою руку, пока тебя несли в «скорую». Не выпускала ее до самой больницы.

Уильям ответил не сразу.

— Я этого не знал. Почти не помню тот день. Прости, что тебе пришлось пережить такое. Наверное, это очень страшно.

Ночами Сильвия вновь и вновь вспоминала, как Кент ее подозвал и она побежала к нему, увязая в песке. Вспоминала панику и горе, раздиравшие грудь при мысли, что Уильяма больше нет. Вспоминала его ледяную руку. Она не хотела оставлять его в одиночестве даже мертвого. И еще никогда не была так одинока сама.

Сильвия услышала свой голос, произнесший:

— Можно я возьму твою руку? Всего на секунду.

Уильям пересек комнату, остановился перед ней. Протянул раскрытую ладонь. Кожа была теплая и мягкая, совсем иная, чем в тот день. Сильвию затопила волна самых разных чувств. Казалось, внутри нее кто-то крутит шкалу радиоприемника, включенного на полную громкость. «Я тебя люблю», — мысленно произнесла она, и слова эти, от которых теперь было нельзя отпереться, породили отчаяние, смешанное с глубинной радостью. Уильям был ее единственным. Ее сердцем. Он изменил в ней все молекулы до единой. Сильвия всегда знала, что любовь придет к ней с мощью цунами. Она мечтала о ней, еще когда была маленькой девочкой, и вот мечта сбылась. Но она не знала, что любовь эта окажется невозможной, безвыходной и невыразимой, потому что он женат на ее сестре.

«Так, — подумала она, — у меня проблемы». И рассмеялась от этой мысли.

— Ты в порядке? — спросил Уильям.

— Я в порядке, — ответила Сильвия, она не хотела его волновать.

Они держались за руки, пока из коридора не донесся шум, и тогда они отступили друг от друга.

Взбудораженный Кент влетел в палату, словно готовясь праздновать победу в решающем матче.

— На волю! — крикнул он и стиснул Уильяма в объятьях.

Обычно посетителей пропускали по одному, но Уильям выписывался, и правило это не работало.

Следом появился Араш, глянул на Кента и сказал:

— Дурачишься, как всегда, — и ухмыльнулся.

Уильям пробовал что-то сказать, но только беззвучно разевал рот и тряс головой. Поняв, что друг хочет сказать «спасибо», а то и «я люблю тебя», но не может произнести эти слова, потому что расплачется, Кент хлопнул его по спине, и четыре человека в комнате просто улыбнулись друг другу.

Когда часом позже компания покидала больницу, ладонь Сильвии еще хранила память о руке, которую недавно держала. Прогноз предсказывал, что нынче вечером серое ноябрьское небо просыплется первым снегом. Под пологом голых ветвей шагая к машине Кента, Сильвия думала о том, что записала прошлой ночью. Она не старалась изложить историю семьи в хронологическом порядке, но воспоминания набегали одно за другим, точно волны. Вчера вспомнился случай, когда злобная брехливая собачонка миссис Чеккони загнала восьмилетнюю Эмелин на дерево. Собаку уняли, но Эмелин отказалась спуститься на землю. Стоя под деревом, Джулия, Сильвия и Цецилия безуспешно пытались приманить ее вкусным и обещанием заплести ей косы, которые она любила теребить. «Без тебя я умру», — пригрозила Цецилия. «Глупости, мы не сможем жить друг без друга», — сказала Джулия. Позвали Розу, та раскричалась, приказывая засранке немедля слезть. «Нет уж, спасибо. — Эмелин крепче ухватилась за ветку. — Отсюда прекрасный вид. Не слезу». Собрались соседские дети, желая знать, чем все закончится. У Сильвии ныла шея от долгого стояния с запрокинутой головой. Цецилия заплакала, Эмелин присоединилась к ней, но она будто приросла к дереву и уже была не в силах покинуть свой насест. Смеркалось, сестры уже не верили, что когда-нибудь воссоединятся. Вернулся с работы Чарли, в белой рубашке и галстуке, и, не переодевшись, присоединился к толпе. Он не проронил ни слова. Только направил на дочь взгляд, подобный лучу прожектора, несущему любовь. Эмелин молча спустилась к нему в руки.

Сильвия старалась не думать о том, какой будет ее жизнь после выписки Уильяма из больницы. Она прятала голову в песок, но, входя в палату, знала, что ее место здесь. Сперва она полагала, что после выздоровления Уильяма станет собою прежней. Но теперь ей казалось, будто она вместе с маленькой Эмелин сидит на дереве и не хочет спуститься. Прошлая жизнь была далекой, словно земля под деревом. Там остались Эрни с его ямочкой на подбородке и жизнерадостным лицом, единственный маршрут от квартиры до библиотеки и сослуживицы, обсуждающие ушлых начальников, погоду и планы на выходные. Но оттуда не бил луч прожектора, потому что там не было Чарли и там не было Джулии. Кризис миновал, с Уильямом она будет видеться редко или не встречаться вовсе, потому что это опасно — можно не совладать со своими чувствами и взять его за руку. Сильвия жалась к сестре и крепче хваталась за ветку. Было свыше сил спуститься на горестную одинокую землю, где сестры, убежденные, что умрут друг без друга, разошлись в разные стороны.