ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят

Глава 12. Худший скандал в истории Shining Star Inc

Томоко всё-таки снизошла до плебса: моя депрессивная принцесса вызвала машину, чтобы отвезти меня в офис («И не вздумайте спорить, Хошино-сан! Всё-таки вы защищали меня, и я не усну сегодня ночью, если не отплачу вам!»). Хмурый водитель в чёрных очках оценивающе смерил меня взглядом и, чтобы убедиться, что я именно тот, за кого себя выдаю, потребовал мой пропуск в Shining star. Меня вконец взбесило, что он принялся сравнивать моё опухшее лицо с изображением на пропуске, и я приказал ему перестать ломать комедию: либо оставить меня и ехать с Томоко куда нужно, либо наконец пустить меня в автомобиль и выдать аптечку, что он неохотно исполнил. Пока мы ехали, Томоко вновь принялась гладить меня по коленке, но я отверг её притязания, сославшись на то, что именно эта-та коленка у меня и болит.

В офисе меня кое-как подлатали: оказалось, что Томоко не может удержать в руках даже тюбик с кремом, зато Хикари быстрыми движениями залепила все ссадины пластырями и перевязала колено.

— Когда живёшь с сестрой, которая всё детство пыталась подраться с пацанами, ещё и не такому научишься, — сообщила она. — Верно, Мидзу?

Старшая покраснела, что-то пробормотала в телефон и принялась вертеть цепочку в руках; судя по виду, девчонке было очень стыдно. Я проникся её чувствами и решил, что тренировки Мацуока-сенсея, наверное, прогуливать более не стану, а ещё стоит спросить, не тренирует ли он каратистов, умеющих отбиваться от боевых фанатов.

На следующий день я приехал в офис самым первым, и вдруг обнаружил, что ни в восемь часов, ни в девять часов в офисе никого не появилось. Морияма явилась в половину десятого («пришлось заехать в школу за инструментами, и вообще, у нас скоро учебный год, продюсер-сан»). Гурудзи явился позже, раскидал швабры по коридору и тут же исчез, а вот Томоко не появилась даже к полудню. Я не беспокоился: пунктуальность явно не входила в сильные стороны моей подопечной, но к её появлению стоило подготовиться.

— Интересно, насколько плохи её тексты сами по себе — сказал я, отрываясь от ноутбука. — Есть в офисе кто живой?

Живых оказалось трое. Токиминэ что-то втолковывал Аянэ насчёт нового проекта «Соревнования по красоте» (я оценил изящество игры слов), пока Дзюнко играла в шпионов, наблюдая за ними из-за угла: девочка стащила откуда-то бумажную газету, прорезала дырки посередине и делала вид, будто читает. Я тут же разрушил её шпионскую легенду и позвал обеих в зал для репетиций:

— Аянэ, как насчёт попробовать что-нибудь спеть?

— Она не поёт, — буркнул Токиминэ себе под нос. — Блогеру блогерское, певице — певческое. Хватит руинить мою работу, Рюичи.

— Ну пожалуйста, продюсер-сан! — взмолилась Аянэ. — Вы же знаете, я так редко беру в руки микрофон. Можно я хотя бы полчасика повеселюсь? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Pretty-pretty-pretty-please…

Аянэ со мной не работала, но я знал, откуда идёт этот интерес: Морияма отлично работали, как сарафанное радио, и распространяли обо мне слухи — к счастью, исключительно позитивные, чему я старался не мешать. Они почти не пересекались с Аянэ на работе, но в свободное время зависали вместе, и, по слухам, иногда вместе мелькали на видео Ю-тян как массовка. Высокая, худая и с наивной детской улыбкой, Аянэ принадлежала к тому самому типажу айдору «симпатичная девочка по соседству», которых обожают помешанные на компьютерах школьники, а их соседки по классу считают «ролевой моделью»: вот бы мне быть такой же, как она, так же мило улыбаться, работать в медиа… словом, маленький клубок кавайности. Которому для полной картины не хватает только миссис Коготок, катающей её по экрану. Я сделал заметку у себя в блокноте: предложить Дзюнко и Аянэ кооперацию для очередного видео.

— Объясняю правила игры, — сказал я, раздавая девочкам текст «Светлячков в море улыбок». — Запоминайте слова. Минуса я проиграю несколько раз, чтобы уложить вам ритм в голове. Потом споёте. Аянэ, ты тоже участвуешь.

Токиминэ изо всех сил закатывал глаза за очками, чтобы показать, как он меня презирает. Дзюнко углубилась в текст. Аянэ, напротив, перечитала слова несколько раз, затем принялась размахивать листком в воздухе:

— Ой, нет, слишком сложно, Хошино-сан, — заулыбалась она. — Ну правда, я не хочу учить. Я забуду слова, и… меня любят за естественность, а когда я говорю по заученному скрипту, сразу же идут отписки. Подтвердите, Токиминэ-сан.

— Угу, — буркнул тот.

— Но я с удовольствием посмотрю, — заулыбалась Аянэ. — Правда-правда. Может быть, что-нибудь придумаю. Я всё же креативная.

Я пожал плечами.

— Ну нет, так нет. Если передумаешь, говори. Дзюнко, начинай.

Маленькая айдору вышла на сцену, раскланялась и сжала в руках микрофон:

— Я так нервничаю, — смущённо проговорила она. — Да поможет мне Великая кошачья матерь.

Я жестом приказал всем замолчать и включил минус. Дзюнко глубоко вздохнула, её плечи чуть дрогнули, и запела. Первые ноты попали куда-то не туда: то ли голос дрожал, то ли мне стоило попросить её распеться, но вначале Дзюнко жутко сфальшивила.

Лучи утреннего солнца скользят по крышам,

Я бегу навстречу новому дню,

Знаю, в небе за облаками

Мир сияет для меня и тебя.

Я улыбнулся и помахал ей рукой: мол, не переживай, пой, пой.

— Ой, нет, не могу, — запнулась Дзюнко. Я тут же выключил музыку. — Давайте ещё раз, продюсер-сан. Я, кажется, поняла.

Она запела, и её голос обрёл форму, словно тонкий ручей, пробивающийся сквозь гладкие камни. Пение Дзюнко меня вдруг очеровало. Её голос звучал чисто, спокойно, и звенел, как маленький колокольчик.

Светлячки в море улыбок,

Яркий свет зажигает мечты,

Каждый миг — это новая песня,

Вместе с ветром танцуй и живи!

Она не пыталась, как Томоко, выдавливать из себя эмоции и экспрессию — мол, это и так весело, просто слушайте. Дзюнко пела ровно, без надрыва, как в первом классе музыкальной школы — просто и бесхитростно. Это не было плохо, просто… иначе, без таящегося за песней скрытого страданий.

На ветру колышется поле звёзд,

Где-то рядом твой голос звучит,

Мы идём, позабыв все тревоги,

И танцуем, как на ветру светлячки.

— Браво! Браво! — закричала Аянэ, когда Дзюнко допела, и бросилась маленькой айдору на шею. — А ты молодец, я всегда знала! Я хочу автограф. Можно?

Я дождался, пока девочки перестанут буянить, но в душе радовался. Кажется, это успех: всё дело, действительно, в том, чтобы подобрать подходящий типаж для Томоко и наконец убедить её переодеться в готическую лолиту. Сшибать с ног легковерных отаку — вот её призвание, а порхать, как бабочка, приличествует девочкам помоложе. И вообще, как депрессивная принцесса должна приносить людям радость, если она… депрессивная?

Мы подкорректировали несколько нот, поменяли распевку второго куплета и через полчаса Дзюнко расцвела настолько, что хоть прямо сейчас в группу. Костюмы, которые шила Томоко, разумеется, примерять я ей не дал. Что, как выяснилось, оказалось и к лучшем, потому что в зале появилась наша принцесса — на сей раз не депрессивная, а сияющая, в ярко-красном платье с огромным вырезом. От блеска огромных золотых серёжек у меня зарябило в глазах. Томоко явно пребывала в приподнятом настроении и улыбалась, как улыбается человек, который провёл утро в гармонии с миром.

— Только подумайте, мне сегодня опять приснился сон, что я стою на сцене! — взволнованно бросила она, садясь рядом со мной. — Я допела, захожу за кулисы — а там стоите вы, Хошино-сан. И знаете, вы мне говорите — вот как сейчас помню! — «Томоко, только благодаря твоему пению и улыбке Принцессы Июнь мир становится лучше!»

— Да, я бы мог такое сказать, — заявил я и показал на часы. — Только не могла бы ты… не видеть этот сон в полдень, а хотя бы перенести его на шесть утра? У нас тут, между прочим, работать надо.

— Так это ночью и было, я просто потеряла с утра свой телефон. Но это неважно, Хошино-сан! — задорно убеждала Томоко. — Еду я в машине, а по радио рассказывают, что некая школьница в Осаке нашла потерянный кошелёк с миллионом йен и вернула его владельцу. Просто так. Потому что "так правильно"! Разве это не чудо?

Она всплеснула руками.

— Иногда мне кажется, что люди стали черствыми, но потом я слышу что-то подобное и понимаю — доброта всё ещё существует! А знаете, почему? Потому что я ночью спела очень хорошо. Давайте репетировать! У меня столько новых идей!

Я бы нисколько не удивился, если бы вместо репетиции Томоко вскочила бы и пошла раздавать цветы прохожим. Веселее всего было бы раздать их вчерашнему блондину с кольцом в губе — впрочем, я бы не удивился, если бы радующаяся Томоко и его бы принялась обнимать.

— Вы большой молодец, Томоко-сан! — бросилась к ней Аянэ. — Знаете, я тоже мечтаю о чём-то подобном. Вот я иногда рассказываю о том, как делать макияж, потом его накручиваю перед зеркалом и думаю — а вдруг это никому неинтересно? Вдруг меня даже смотреть никто не будет? А на следующий день читаю комментарии, а там девочки говорят: «вы молодец, Аянэ-тян», «мы хотим быть как ты, Аянэ-тян», «я поссорилась с парнем, а потом мы вместе посмотрели на то, какая ты жизнерадостная и вновь помирилась, а сейчас едим морковное моти и обсуждаем, какая ты классная». Но это я, а вы… Вы очень талантливая. Мы тут слушали вашу песню, и…

— Аянэ! — вскочил я. — Тише ты!

Она ойкнула и зажмурила рот ладонью.

— Что значит «слушали песню»? — вдруг поникшим голосом спросила Томоко.

Томоко подняла лежащий рядом со мной листок и уставилась в текст. Её улыбка медленно угасла. По залу будто пронёсся холодный ветерок, и в воздух стал холоднее, будто зимой. Дзюнко на сцене поёжилась и попятилась под очередью ненавидящих взглядов, которыми Томоко поочерёдно поливала нас всех.

— Что. Это. Такое? — отчеканивая каждое слово, выпалила моя подопечная, указывая на сцену. — Вы. Пели. Мою. Песню?

Я порадовался, что не стал включать прожекторы и устраивать импровизированную аранжировку.

— Мне пришла в голову одна мысль, — примирительным тоном начал я. — Я знаю, что концепт Принцессы Июнь очень хорош, но мне хотелось посмотреть, как он может выглядеть на сцене в другом исполнении. Проверить саму песню, так сказать.

— Проверить? — задрожал голос Томоко. — Проверить, можно ли меня заменить на какую-нибудь школьницу?

Несчастный подол платья, который Томоко крутила в руках, захрустел от натуги. Дзюнко подняла микрофон:

— Томоко-сан, это не так…

— Не так? — заявила Томоко, поднимаясь во весь свой рост. Я вскочил на ноги, чтобы ненароком не попасть под лавину. — Я доверяла вам! Я думала, что мы команда! Да-да, Рюичи-сан, я думала, что мы с вами работаем вместе, а вы просто взяли и решили меня заменить? И на кого? На…

Если бы Дзюнко в этот момент разрыдалась, я бы не стал её винить, но маленькая любительница кошек только покрепче сжала микрофон. Я сделал жест рукой — мол, я разберусь, не оправдывайся.

— Никто никого не заменяет! — выпалил я. — Это нормальная практика в индустрии — посмотреть, как исполняет другой человек, и подглядеть его фишки. Хватит вести себя, как маленькая непрофессиональная капризуля.

Томоко обожгла меня жгучим взглядом, полным ненависти, словно я только что вонзил ей нож в спину.

— Ах, непрофессиональная, — засмеялась она. — Вот как. Это после того, как я вытащила вас вчера из передряги, в которую вы же меня и затянули. После того, как я обработала ваши раны. После того, как вы изо всех сил пытались меня заставить сменить стиль, хоть я и много раз прямо вам говорила: я не буду его менять. И теперь, когда вы ещё и украли мою песню, отдали его другой айдору, называете меня непрофессиональной?

Я хотел возразить, что мои раны обрабатывала Мидзу, но решил, что играть в Феникса Райта и искать несоответствия в показаниях может быть невовремя.

— Знаете что? Идите вы все zum Teufel, — вскинула кулак Томоко и прошептала голосом человека, у которого к горлу подступил комок и она вот-вот заплачет. — Я ухожу от вас. Я найду себе нормального продюсера, который будет слушать меня и принимать мои мечты. Я устала, что все пытаются меня переделать, а потом ещё и обворовывают. Устала, слышите!

Томоко заревела, хлопнула дверью и скрылась на лестнице.

— Я всё ещё найду место, где меня ценят! — донеслось с улицы; моя подопечная (временно бунтующая) кричала в открытое окно так, чтобы все услышали. Вопль затух и сменился знакомым звуком отъезжающего автомобиля.

— Ну и дела, — ехидно произнёс Токиминэ. — Не хотите ли, я вам помогу, Рюичи-сан? У меня есть знакомый в Токийском государственном, он ведёт курс по конфликтологии…

Я мысленно послал крысёныша к чёрту и обратился к девочкам:

— На заметку. Это я напортачил, мне и разгребать. Дзюнко, ты отлично поёшь, а эта песня будто написана для тебя. Аянэ, если ты сейчас разревёшься — я тоже разревусь.

— Но ведь это из-за… из-за… — дрожащим голосом протянула айдору. — Я должна была подумать…

— О чём? О том, что не стоит рассказывать про то, как мы только что публично порепетировали? Перестань. Я ещё с ней разберусь.

Я чувствовал себя паршиво оттого, что не просчитал ситуацию и подставил себя на ровном месте, но хуже всего было то, что гнев Томоко вылился на двух совершенно непричастных девочек. Я обсудил с ними ситуацию и пообещал, что никто не станет их осуждать, если они расскажут про конфликт в стиле «это всё Рюичи-сан нас попросил и задавил авторитетом». Впрочем, вечером меня вызвала на ковёр Намия-сан и потребовала рассказать, что произошло на самом деле. Я слегка приукрасил выступлению Дзюнко, пожаловался на нервы моей подопечной и не удержался от того, чтобы пожаловаться:

— Я так больше не могу. Она невыносима. Секунду назад она вела себя, как дружелюбный котёнок, а потом она сразу начинает шипеть и ревёт белугой. Но хуже всего, что она не желает понимать, что придуманный ею стиль для неё не создан. Я устал придумывать, что расстроит её в следующий раз.

— Действительно, — ухмыльнулась Намия, закуривая пятую по счёту сигарету. — Девушка принесла тебе в ладонях свою мечту, ты её раскритиковал, а затем отдал другой девушке. Что может пойти не так, правда, Рюичи?

— Но ей не подходит образ Принцессы Июнь! — выпалил я. — Она выставит себя посмешищем.

Я принялся описывать Намии все те ужасы, которые ожидают Shining star, если «Календарный совет» выйдет на сцену в его текущем виде. Более того, я поделился своими опасениями, что если мне удастся уговорить Дзюнко петь в группе и исполнять какую-нибудь другую роль — например, девушку Апрель или сестру Ноябрь, она похоронит свою карьеру, потому что все будут говорить о ней, как о «той айдору, которая пела в той ужасной группе с невыносимой старухой». Закончил я клятвенным обещанием, что сделаю из группы настоящую конфетку, если мне только позволят поменять роли (в чём я, не сомневался, непременно преуспею), и попросил Намию надавить на Томоко, чтобы вынудить её к сотрудничеству.

Намия медленно затянулась и выпустила дым в потолок:

— Нет, Рюичи, ты всё-таки глупец. Ты так ничего и не понял.

Я не ответил, и начальница принялась забивать гвозди в крышку моего гроба.

— Хорошо, пусть. Справиться не можешь с одной девкой и бежишь ко мне с жалобами, как школьник, которого старшеклассница толкнула в коридоре. Не можешь найти подход. Ну ладно.

Она выкинула окурок в пепельницу и чуть наклонилась вперёд.

— Знаешь, в чём секрет работы продюсера? — спросила она заговорщицким тоном.

Я вспомнил речь Токиминэ и озвучил его главную идею: не давать айдору ни минуты свободного времени (впрочем, после двух недель работы я уже не столь сильно был уверен, что он сам придерживается этого принципа). Намия-сан покачала головой и пояснила, что я упустил самое главное в той тираде.

— Девушки приходят в айдору, чтобы реализовать свои мечты, — сказала начальница, выуживая очередную сигарету. — Они мечтают быть на сцене. И Томоко тоже мечтает. Да, она хочет петь в образе, который для неё не очень-то подходит, и она, наверное, в нём опозорится. Ну и пусть, не находишь?

— То есть как это «ну и пусть»? — взвился я.

— Рюичи, Рюичи, глупый молодой человек. Она хочет. Разве я говорила тебе, когда нанимала на работу, что ты должен свои желания исполнять? Нет, ты должен исполнять желания айдору. И мои желания — насчёт просмотров, выступлений и хорошей прессы, к чему, кажется, ты в своей маленькой войнушке ещё даже и не думал приступать. Томоко хочет опозориться на сцене в неподходящем для неё образе? Пусть опозорится. Она хочет этого. Кто ты такой, чтобы мешать ей?

Я попытался было возразить, но Намия-сан не унималась и принялась добивать меня фактами и логикой. Она спросила, не кажется ли мне, что сам концепт айдору — «несовершеннолетние и взрослые женщины поют на сцене всякие глупости» — является чем-то ужасающе позорным, о чём не принято говорить в приличном обществе? Взрослые люди сходят с ума из-за разукрашенных девиц, которые подписывают им открытки с запахом духов (который, сообщила Намия, имеет официальную рекламную интеграцию на той же открытке). Вся эта индустрия, по словам моей начальницы, полностью построена на глупостях и стыде, о котором не принято распространяться. Так пусть же Томоко тогда танцует в образе на сцене, ибо люди воспримут Принцессу Июнь как деконструкцию — «глупость победив глупостью».

— А это, в свою очередь, принесёт нам пару миллионов просмотров на первом же клипе, и совершенно неважно, какие там будут комментарии под видео, — закончила Намия с выражением лица, скорее присущем якудзе, и потушила окурок об пепельницу, хотя я на мгновение готов был поклясться, что она вот-вот воткнёт мне его в глаз. — Кончай дурить, Рюичи. Я ведь могу тебя уволить и без испытательного срока.

Аргументов у меня не было. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул и начал интернализировать мысль о том, что в ближайшие месяцы меня ждёт один лишь позор, правда, высокооплачиваемый. Из забытья меня вывела мелодия телефона: это оказался Гурудзи. Я сбросил звонок, но он тут же прислал мне сообщение:

«Эй, а что твоя принцесса делает в Сакура-груп?»

Я тут же перезвонил пронившему монаху, который сходу принялся рассказывать мне о том, как его едва не спустили с лестницы, приняв за пробравшегося в офис фаната. Мне пришлось прикрикнуть на него, и он поведал, что пару минут назад видел, как Томоко идёт по коридорам вместе с Джеймсом Борудзин и ещё несколькими костюмами, имена которых мне ничего не говорили.

— Ну, ты же понимаешь, что с тобой будет, если ты её не вернёшь? — спросила Намия.

Я не понимал, но думать об этом мне не хотелось. Непрошенные картины отставки с позором (и кой-чего похуже) пронеслись у меня в голове, и я выскочил из офиса, на ходу вспоминая, в какой стороне находится здание Сакура-груп.

— Да расслабься ты, они ушли уже давно, — сообщил мне Гурудзи, едва я вновь набрал его номер. — Завтра будем воевать.