ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят

Глава 17. Весёлые истории Принцессы Июнь

Как ни странно, но уроки Ю-тян оказались весьма толковыми: за пару дней я неплохо освоил компьютер и стал заправским гуру офисной документации. Местами я понятия не имел, что за цифры пишу («коэффициент рекламной конвертации? число интеграционных кампаний?»), но из объяснений Ю-тян, перемежаемые задорными матерками и хлопками жвачки, кое-что полезное я всё-таки вынес:

— Значит, чем больше у нас выступлений, тем больше рекламных кампаний, и эту цифру надо посчитать и вписать во-о-он в ту таблицу?

— А ты смышлённый, додстер. Прям так и пиши: ноль, никаких выступлений не было. Теперь смотри: открывай папку «Административные заявления» и ищи файл «ПСЖ».

— Это что-то про Париж? — спросил я.

— Ага. Теперь смотри: заполняй с того места, где написано «Прошу уволить меня по собственному жел…»

Я пообещал гяру, что первый спляшу на вечеринке в честь того, как она вылетает из компании вверх тормашками.

Тем не менее, кое-что в той информации, которой она поделилась, меня беспокоило. Выходило, что айдору (точнее, моя депрессивная принцесса) должна участвовать в миллионе рекламных кампаний, танцевать на сцене, светиться на кулинарных шоу и глуповатых квизах по истории Японии; отчего-то я не сомневался, что мало кто из поп-певичек сможет посоревноваться с Томоко в интеллекте. Ещё из идей для продвижения я видел для неё участие в озвучке аниме — например, исполнить опенинг для чего-нибудь хайпового. Но вместо этого мы устроили настоящую войну, с потерями, скандалами и жертвами среди мирного населения (к которому в основном относились мои нервные клетки).

Ю-тян сразу заметила, что я отвлёкся и перестал её слушать.

— Додик, ты совсем тупой? — недовольным голосом спросила она, — Это самая простая работа в мире. Её школьники на удалёнке делают. И вообще, если тебе не нужны мои наставления, то доделывай сам, а я пошла.

Останавливать я её не стал. Сам принцип работы я уже понял, а вся недостающая информация была и в интернете, причём там не нужно было выслушивать постоянные оскорбления.

Но дело с таблицами абсолютно не ладилось. Я всё никак не мог выбросить из головы, что делаю что-то не так и неправильно. И что попросту теряю время.

Промучав эксель до обеда, я вспомнил о запланированной встрече с Касиваги-саном и громко выругался. Ехать на метро я уже опоздал, а значит снова придётся вызывать такси. Тариф же в самый разгар рабочего дня будет бешенный.

Зато Касиваги-саном мы неплохо поладили: старый композитор не узнал во мне члена банды монахов-шарлатанов, радушно принял и напоил китайским чаем, в котором явно знал толк. Я не удержался и спросил старика, с чего он вдруг поменял своё мнение, хотя пару дней назад он и знать меня не хотел. Старик ответил, что ему явилось видение свыше, причём столь уверенным голосом, что у меня не осталось сомнения, что теория Гурудзи о том, что все старики падки на религию, действительно имеет смысл..

— Значит, ты работаешь с Намией, — глубокомысленно произнёс он, когда я рассказал ему, кто я такой. — Хочешь совет, юноша? Беги оттуда как можно быстрее.

Я догадался, что между стариком и моей начальницей в прошлом что-то случилось, но что именно — Касиваги-сан отказался рассказывать и лишь качал головой: мол, не веришь старым людям, так на своей шкуре познаешь. Я деликатно с ним соглашался, стараясь не обидеть пожилого человека, но от его уверенности мне стало не по себе, и чтобы успокоиться, я наконец предложил старику заняться тем, ради чего я приехал — написать музыку.

— Я всё сделаю, — ворчливо сказал Касиваги-сан, наливая очередную чашку чая. — Я всегда делал свою работу с честью. Три поколения айдору пели вместе со мной, и четвёртое тоже будет петь. Как бы они не пытались списать меня со счетов, хе-хе. Так что за группа у тебя, юноша? Расскажи мне всё. Я должен проникнуться её духом.

Этот простой вопрос поставил меня в тупик. Под суровым взглядом старого мэтра я признал, что никакой концепции пока не придумал.

— Вот-вот, узнаю, каково это — работать с Намией, — закряхтел он в попытках засмеяться. — Но ты упрямый, и не хочешь меня слушать. Ладно, юноша. Небеса мне помогли, и я тоже тебе помогу сделать свою работу хорошо. Спросишь, как? Познакомлю тебя со своей внучкой. Вы с ней придумаете концепцию, а я напишу музыку.

Внучку Касиваги-сана звали Юкино, и она оказалась на пять лет старше меня. Это меня удивило: по телефону, когда мы с ней договаривались о встрече, я подумал, что ей за сорок, так уж сурово звучал её голос. Но нет; вместо второй Намии на встречу пришла симпатичная рыжеволосая девчонка, подстриженная под мальчика, в деловом костюме и огромными очками, которые ей изумительно не подходили. Выяснилось, что Юкино работает старшим творческим директором в Сакура-груп. Мы встретились в «Сэндо», где после прошлого визита Томоко мне же предложили место в уединённом кабинете за фальшивой бумажной стеной.

— По-хорошему, мне не следует встречаться с представителями конкурирующей организации, — сказала она, усаживаясь за столик. — Но когда дедушка просит, его слово — закон. Давайте разберём вашу проблему за полчаса, пока у меня перерыв на обед.

Пока Юкино расправлялась с раменом, я поведал ей про наши с Томоко отношения (разумно опустив детали о том, как её зовут), про Принцессу Июнь и про группу Onna no Byou, в которой я почувствовал что-то родное.

— Чушь собачья, — сказала Юкино, закусывая очередной креветкой. — Ты определись, чего ты хочешь: потешить самолюбие или добиться успеха в индустрии. Если второе, то делай как полагается. Принцесса Июнь? Отличная идея, особенно если ваши сценаристы сделают хороший лор и снимут тематический клип. А любые альтернативные идеи оставь дилетантам, пик которых — пятьдесят тысяч просмотров.

Я мгновенно узнал риторику Сакуры-сан и почувствовал себя уязвлённым.

— Но как же сердце! — запальчиво выкрикнул я цитату из старого аниме. — Никогда нельзя пренебрегать желанием девичьего сердца!

— А, ну это всё меняет, — ехидно вставила Юкино. — Если речь уж зашла про девичье сердце, то ты безусловно прав. Только позволь поинтересоваться: как ты эту штуку собираешься продавать?

— Как обычно, — замялся я, — Ну там реклама, концерты. Интеграции всякие.

— И кому ты хочешь это продать? Слушателю? Так ему нужна весёлая музычка, красивые певички и простые песенки с ненапряжным текстом. Рекламодателям нужен как можно более больший охват слушателей. На концертах же нужен драйв.

— Именно это я и хочу сделать, но немного умнее и, как бы сказать, более эмоционально.

— Твоё «немного умнее» никому не нужно. Если слушатель захочет умного и академичного, то сходит в филармонию. Впрочем, поступай как знаешь. Дедушка напишет тебе сотню заунывных баллад и даже денег не возьмёт, уж очень он это дело любит. Только не говори, что я тебя не предупреждала, когда выяснится, что вы еле-еле вышли на самоокупаемость.

Юкино выложила на стол несколько купюр, коротко поклонилась и исчезла в дверном проёме. Я набрал старика, поведал о сложившимся разговоре и едко поблагодарил его за помощь; Касиваги-сан выслушал меня, проворчал что-то вроде «совсем молодёжь от рук отбилась», но встал на мою сторону:

— Да, у этих на уме только деньги и просмотры. Тьфу. Никакого уважения к культуре.

Я вышел из ресторана в прескверном настроении. Ощущал я себя этим самым «тьфу», которое плюнул дедушка и которое всё никак не могло долететь до земли. В общем, никакой ясности мне эта «помощь» не принесла, наоборот только запутала.

— Вам не понравился обед, Хошино-сан? — Меня остановила давешняя хостес.

— Обед великолепный, а вот кое-кто, — я кивнул вслед уходящей Юкино, — решила, что самая умная и что я сопливый дурачок, которому нужно читать банальные и бесполезные советы.

Девушка спросила, о чём мы спорили, и предложила разрешить наш спор как независимая третья сторона. Я решил не выдавать секретов фирмы человеку, который профессионально шпионит на входе за целой индустрией, и уклончиво спросил её, что она думает о современной айдору-сцене.

— Не в обиду, Хошино-сан, — заговорщицки прошептала она, — но современная айдору-сцена ужасно скучна.

Я заинтересованно посмотрел на девушку, и она продолжила:

— Все песни стали однообразными. «Взвейтесь в небо на крыльях», «пусть любовь несёт вас вперёд»… их один раз услышал и считай, что слышал все. А мне в песнях айдору всегда нравились истории. Не знаю, может быть, это и будет коммерчески неуспешно. Но я скучаю по старой школе.

Эта мысль мне показалась интересной и я всячески принялся её вертеть, только ничего дельного придумать не вышло. В мучениях я набрал Гурудзи и спросил его, что он думает об историях в песнях?

— Так разве мы полюбили Химефу не за это? — спросил в ответ он.

— Конечно же нет, — сказал я. — По-моему, ты всегда просто любил её образ хрупкой школьницы, короткую юбку и кричать «Химефу the star!».

— Дурак ты, — обиделся мой друг. — История Звёздной Принцессы потрясающе хороша. Я её на всю жизнь запомнил. Скажи, твоя Томоко умеет рассказывать страшные истории? Потому что полы она моет, скажем так, не очень качественно.

Добив наконец эксель, я принялся за Томоко. Моя подопечная скрывалась в самой дальней из складских комнат и пыталась закурить, сидя на коробках с упакованными в них старыми сценическими костюмами. Я отобрал у неё сигарету, пригрозив принцессе гневом Ю-тян, и предложил перейти на новомодные электронные устройства для парения, которые, по заверению рекламщиков, были на девяносто восемь процентов безопаснее.

— Я что, похожа на человека, который променяет натуральный продукт на пластиковую гадость? — возмутилась она.

— Правильно, лучше вообще бросай, — согласился я. — Представь, что скажут папарацци, если поймают тебя с сигаретой?

— Не будет у меня никаких папарацци, — сообщила Томоко и потянулась закурить снова, но грустно отложила сигарету в сторону, словив мой недовольный взгляд. — Когда я уже начну петь?

— Чтобы петь нужно составить песни. — перебил её я, — А у песен должно быть содержание. Скажи, Томоко, ты умеешь рассказывать истории?

— Истории? Конечно, умею. Я всё-таки профессионально литературой занималась. Какую историю вы хотели бы услышать, Хошино-сан? Старую добрую Красную шапочку — «Das Rotkäppchen», или «Die tote Braut» про Мёртвую невесту? Или то, что я сама сочиняла? Например, про призрачный замок: «Die Gespensterschlosserschauerlichkeitserzählung», в которой…

— А ну стой! — закричал я. — Накладываю мораторий на немецкие слова. Когда ты их кричишь, то напоминаешь одного нашего общего знакомого. Тебе же не хочется быть похожей на…?

Томоко тут же смекнула, о ком речь, и принялась громко ругать Джеймса, перемежая японские ругательства с сожалениями, что на немецком непременно звучало бы лучше. Я позорно сбежал в другую комнату и уселся с телефоном в руках дожидаться, пока моя подопечная успокоится.

— Намного лучше, — сообщила она, выходя со склада. — Правильно говорил мой психолог: хочешь сказать гадость про кого-нибудь, так скажи. Держать же гнев в себе означает разрушать себя саму изнутри. Так о чём вы там хотели поговорить, Хошино-сан?

— О том, что пора перестать мыть полы, Томоко-сан, — уверенным голосом я определил повышение моей подопечной в ранге. — Пойдёмте-ка, посмотрим один стародавний концерт.

Я включил «Легион угасших голосов», устроился поудобнее и принялся смотреть. Когда видео закончилось, я принялся объяснять Томоко, что хочу сделать вместе с ней новую группу, которая будет похожа на то, что мы сейчас увидели — и совершенно не похожа на то, что творится на сегодняшней айдору-сцене.

— Давайте прямо, Томоко-сан, — сказал я. — Вы не похожи на задорных девочек вроде Мориямы или кого-нибудь из популярных звёзд вроде Химефу или Мика. Этот образ вам совершенно не подходит. Не верите мне — спросите у кого угодно.

— Вы позвали меня, чтобы оскорблять? — жалобно спросила она.

— Напротив! — раззадорился я. — Быть другой не преступление. Это просто свидетельство, что к вам нужен особый подход. Вы спросите: какой? А я вам отвечу, Томоко-сан. Давайте мы сделаем из вас не айдору, а анти-айдору. Вы не станете петь весёлые и задорные песенки, а, напротив, грустные, лиричные и очень трагичные баллады с плохим концом. Не просто плохим — ужасным концом, чтобы люди в зале рыдали от страха и проклинали несправедливость судьбы.

— Но я же… хотела приносить людям добро, — растерялась Томоко. — Принцесса Июнь — добрый персонаж. Я люблю людей…

— Кого? — настаивал я. — Фанатов Stray cats, которые накинулись на вас за слишком дорогое платье? Джеймса, который предложил вам сниматься в фильмах для взрослых? Ю-тян, которая пообещала вас прирезать за то, что вы позволили себе закурить сигарету в её драгоценном офисе?

— Она не обещала меня прирезать, — возразила Томоко. — Но она была очень недовольна и наговорила гадостей.

— Странно, а меня она хотела прирезать, — пожал я плечами и нагнулся поближе к Томоко: — Может быть, и меня вы тоже любите? Человека, который поиздевался над вашей драгоценной мечтой, заставил другую девушку исполнить предназначенную для вас роль, а потом принялся тиранить и отправил работать на самую грязную работу вместо подготовки к концерту? Разве вы не хотите, Томоко-сан, чтобы все эти люди, и он в том числе, страдали?

Томоко посмотрела на меня, как на умалишённого. Затем, когда она поняла, что я не шучу, её глаза заблестели, из них потекли слёзы, и она принялась растирать их рукавом, превратив свой чёрный макияж в облако грязноватых пятен. Я подумал, что она снова убежит и запрётся на складе, но Томоко вскочила и громко засмеялась, отчего мне стало жутко:

— Вы серьёзно, Хошино-сан? Серьёзно? Хотите, чтобы люди рыдали, глядя на меня, и считаете, что это хорошая идея?

— Абсолютно, — сказал я, поднимаясь и глядя ей в глаза. — Это горькая правда, Томоко-сан. Я хочу, чтобы вы стали успешной айдору, но не вижу другого пути, как кардинально изменить ваш имидж. Вам нужно спуститься во тьму, если говорить образно. На самое дно. Там темно, страшно… и очень уютно. А ещё у вас чёрные волосы, Томоко-сан. Вам пойдёт.

Комплимент выдался препохабнейший, но ничего другого мне на ум не пришло. Томоко на минуту замолчала и уставилась в окошко. Я уж подумал, что она даст мне пощёчину и уйдёт в Сакура-груп на этот раз навсегда, но она посмотрела на меня и произнесла кое-что совсем неожиданное:

— Я тоже об этом думала. Я ведь не такая дура, как вам могло показаться. И знаете, я согласна.

Меня слегка покоробило. Томоко произнесла эту фразу с таким выражением, словно её заставили выйти замуж за богатого, но старого мужчину. Я же принялся объяснять, что анти-айдору, которая даёт людям совершенно не то, чего они хотят, станет хитом именно потому, что они этого не ожидают. Как минимум, сказал я, вначале, когда сработает эффект неожиданности. Затем мы изучим отзыв аудитории и решим, что делать дальше — то ли спустимся во тьму ещё дальше, то ли начнём добавлять счастливые концовки.

— Никаких счастливых концовок, — отрезала Томоко. — Я поняла, что вы хотите сказать, Хошино-сан. Если они не хотят меня любить, то пусть ненавидят и боятся. Я буду настоящей злой ведьмой. Снежной королевой Ноябрь. Ха-ха. Ха-ха-ха-ха!

Я кое-как успокоил истерически смеющуюся Томоко и попросил её взять себя в руки.

— И вообще, — сказал я, — мне кажется, что в истории про Принцессу Июнь и её друзей не хватает общего замысла. Раз уж мы будем рассказывать страшные истории, то давайте их хорошо продумаем.

Томоко загорелась идеей, мы уселись перед доской и принялись расписывать концепцию Календарного совета — точнее, всё расписывала Томоко, приводя примеры из никогда мною не слышанных легенд и мифов, я же успевал только делать пометки в ежедневник и кое-как сводить полёт её фантазии воедино.

— Каждый из членов Календарного Совета — хранитель времени, — поясняла Томоко. — Но если они одновременно встретятся, то настанет конец света. Это легко объяснить: представьте себе, что двенадцать месяцев собрались воедино. В одно мгновение. Кажется, что время перестанет при этом существовать, настанет конец света, после которого…

— Давайте не будем пока про конец света, — перебил её я. — У нас и без него полно дел. Хотя финальный концерт в Будокане…

— Мелковато, — отрезала Томоко. — Меньше, чем в Милане или в Вене, я не согласна. На худой конец в Лондоне.

Я прервал урок географии и вернул Томоко к обсуждению сюжета. В центре вселенной мы поставили Рассказчицу — космическую сущность, которая собирает различные грустные истории и пересказывает их на сцене; эта роль, очевидно, была отведена моей протеже. Я тут же предложил, что Томоко следует нарядить в белое платье, сделать грустный макияж и поставить в центре сцены, чтобы она стояла за микрофоном, словно оперная певица, и никаких больше проблем с танцами. Идея того, что тренироваться с Мацуока-сэнсэем больше не придётся, была встречена моей протеже с восторгом, и она принялась расписывать историю Рассказчицы:

— Она появилась как… как оборотная сторона мгновения, — придумала Томоко. — То есть представьте: время идёт, а у времени есть изнанка, и всё, что происходит, туда попадает.

— А что, мне нравится, — сказал я. — Фанаты любят обсуждать всякие теории. Давайте-ка сойдёмся на этом и придумаем историю, для которой будем писать песни. Про Принцессу Июнь. Вы же не против, если её будет исполнять Дзюнко?

Мы быстро сочинили концепт. Принцесса Июнь, богиня лёгкого ветерка и летней жары, оказалась милой девочкой с васильками в волосах и в платье, обвитым плющом и лианами. Мотивацию персонажа предложила Томоко (и она явно прекрасно знала, о чём говорит и апеллировала к тому, что подобную логику аудитория поймёт без проблем). Богиня летнего месяца очень хотела не быть одинокой. Подводный камень таился в том, что более всего Принцесса Июнь хотела объединиться с другими месяцами, то есть — устроить конец света; впрочем, эту благородную идею я предложил отложить на потом, чтобы не шокировать аудиторию апокалипсисом после первой же песни.

Принцесса Июнь, продолжила сочинять Томоко, жила в Солнечном Городе, посреди которого стоял Золотой Дворец. Он был полностью пустой и никто там не жил. Потому что, в самом деле, кому охота жить в блестящей клетке, где ещё и солнце палит без устали?

Затем мы договорились написать первую пробную песню, где Рассказчица и Принцесса Июнь беседуют — одна рассказывает, вторая жалуется на одиночество, а затем к ней приходит идея.

В древних записях, в запрещённой книге, Июнь находит легенду об одиноких богах, которые создавали себе друзей, вплетая частички своей души в чужие тела. Это называлось «Праздник Ласточек» — божество спускалось к людям, забирало у них горе и наделяло их теплом, связывая их жизни с собой. «Ласточки» жили обычной жизнью, но, когда Июнь написала песню-зов, потянулись к ней в Солнечный Город. Девочки, юноши, старики…

— Можно сделать ещё грустнее, — сказала Томоко. — Пусть они все идут в Солнечный Город, но Принцесса Июнь принимает только тех, чья история покажется ей интересной. Всех остальных она отправляет назад, а что с ними происходит — её не интересует.

— Или так, — подхватил я. — Те, кто хочет остаться, становятся «золотыми ласточками» и вечно поют в Солнечном Городе. Только от них уже ничего не остаётся, это не люди, а отражение одиночества Принцессы Июнь. Да, у них нет горя, но и ничего другого тоже не остаётся. Кажется, что концепция знакомая — а вроде и не настолько банальщина, как звёзды-любовь-морковь.

Договорить нам не дали. У меня завибрировал телефон и я открыл сообщения. Писал Касиваги-сан. Большую часть сообщения он посвятил упадку культуры и нравов, а в конце кратенько добавил, что готов к сотрудничеству.

Ещё он прикрепил прайс-лист. Я открыл файл и принялся читать.

— Продюсер-сан, — нарушила тишину Томоко, — с вами всё хорошо? А то вы вдруг побледнели.

Я закашлялся и принялся уверять Томоко, что мои дела идут самым лучшим образом и что настроение у меня самое отличное.

— Но такое дело, — добавил я, — уже поздно и нужно бежать. Доделаем концепты на неделе.

Томоко только успела раскрыть рот, как я пулей вылетел из кабинета и бросился к лифту. Концепты концептами, но после того, что я прочитал, они волновали меня в последнею очередь.

Касиваги-сан требовал денег. Причём скромностью он не отличался и за одну композицию просил сумму в шесть моих зарплат. И что-то мне подсказывало, что о скидке договориться не выйдет.