ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят

Глава 2. Звезда нижнего интернета

Мы добрались до дома в половину четвёртого утра. Всю дорогу Гурудзи причитал о разрушенных мечтах и потрясал кулаком в воздухе — мол, он им ещё покажет, чем конкретно меня достал. Я вслух пообещал, что однажды скину прогнившего монаха в реку и терзаться угрызениями совести не стану. Тем не менее, из чувства гостеприимства я предложил ему заночевать у меня — пыльный футон хранился, забитый в прогнившем коридорном шкафу.

— Знаешь, а под утро я в храм ещё ни разу не возвращался, — ответил прогнивший монах, отвергая мой великодушный жест. — Завтра зайду.

Выставив его за дверь, я свалился на неразобранную постель и тут же заснул под аккомпанемент скрежещущих колёс локомотивов, выезжающих на ежедневную службу в метро. Снился мне лысый мужичок в пиджаке, который выводил на сцену девушек, обряженных в блестящие платья, и объявлял в зал:

— Номер триста сорок восемь — Юдзура Маюки, из Фукуока. Четырнадцать лет, первая группа крови.

— Хорошо поёт? — спрашивали из зала.

— Чистейшее сопрано. Музыкальное образование, хореографическая подготовка, выносливость — на уровне. Член школьной сборной по лёгкой атлетике. Но есть и минусы: плохая память, путает иероглифы и, честно говоря, прескверный характер. Требует воспитания и сильной руки.

— Я таких люблю! — отозвался из зала другой лысый в пиджаке, до неразличимости похожий на того, что держал в руках микрофон. — Беру! И предупреждаю: станет артачиться — отправлю официанткой в кабак, пиво разносить. У меня не забалуешь!

Девчонка едва слышно ойкнула, когда её дёрнули за ошейник и повели по лестнице со сцены.

— Следующий номер — триста сорок девять. Хирасака Сакура, из Токио.

На сцену вытащили растерянную Сакура-сан в её бордовом платье. Она дёрнулась и что-то промычала, словно протестуя. Я заметил, что на лице у неё был повязан платок, под которым выступало что-то скомканное.

— Я тоже протестую, — выкрикнул мужчина в микрофон. — Тридцать девять лет. Это вообще законно, я спрашиваю вас?

— Ни в коем случае! — крикнул кто-то из зала. — Возраст для айдору важнее всего!

— Я с вами согласен, — ответил тот, что стоял на сцене. — Как и любой другой объект медиа-индустрии, айдору-певица обладает набором тэ-ка-ха, что в переводе с технологического языка, прошу прощения за грубейший новояз, означает «технико-качественные характеристики». И ни одна девица старше двадцати — да чего уж там, восемнадцати лет, не имеет шанса успешно стартовать. Но правила есть правила, так что кому-то придётся приютить Сакуру. Кстати, она неплохо поёт, хотя ре-мажор откровенно не в лад.

— Не беру, — откликнулся кто-то в первом ряду.

— И я не беру, — пожал плечами лысый пиджак, ведущий на цепочке Маюки, номер триста сорок восемь.

— А что скажет молодой человек в третьем ряду? — выкрикнул ведущий и показал на меня пальцем.

Кто-то сбоку толкнул меня локтём и просвиствел на ухо «не бойся, новенький». «Все с чего-то начинают», — затылком услышал я шёпот откуда-то с задних рядов. Я встретился взглядом с Сакура-сан: она стояла смирно на сцене, как и прошлая девица, и пыталась глазами просверлить во мне дыру, словно я был виноват во всех злоключениях, которые выпали на её долю.

— Берёте или нет? — воскликнул пиджак на сцене.

— Ну… нет, наверное, — прошептал я, удивляясь тому, что слова застревали у меня в глотке.

— Не берёт! — воскликнули все вокруг. — Он не берёт!

В зале заиграла музыка. Ударили невесть откуда взявшиеся барабаны, с потолка спрыгнула обезьяна и принялась скакать по сцене. Лысый мужик в пиджаке бросил микрофон на землю и поволок Сакура-сан; та упиралась, падала на землю, но откуда-то подскочили ещё трое и с трудом уволокли её за кулисы. Музыка превратилась из симфонической в мерзкий какофонический набор синтетических звуков, перемежаемый возгласами «Не берёт! Не взял!» Кто-то дёрнул меня за руку, и в этот момент я открыл глаза: под носом у меня надрывался телефон.

— Ты чего трубку не берёшь? — истошно завопел Гурудзи, едва я нажал на кнопку. — Тут такое случилось!

Он кашлял в трубку, задыхался и каркал невразумительные ошмётки слов, отчего я решил, что проклятого монаха наконец-то схватил сердечный приступ. Из хрипений я кое-как по кусочкам выцедил связный рассказ. Оказалось, что Гурудзи вернулся в храм и первым же делом принялся строчить проникновенное письмо на фанатскую почту Химефу — копию он тут же прислал мне. Он красочно расписал душевные муки героя, который увидел пленённую принцессу, и пообещал спасти её от дракона в чёрном пиджаке с карикатурной внешностью голливудского мафиози. В конце письма Гурудзи с наивной яростью молодого пассионария принялся перечислять, какие кары ожидают злодея, и закончил проникновенным описанием того, как он и спасённая принцесса отправятся на Луну, обнимая за шею единорогов (этот сюжет Гурудзи на днях подсмотрел в аниме), и в конце концов поселятся в храме, чьим наследником он станет единолично, а вместо Аматэрасу все молитвы станут возноситься только Химефу.

— А через пять минут они просто заблокировали мой членский билет в фан-клубе! — причитал мой рыдающий друг. — И отключили мой аккаунт на сайте! Я теперь отключён от всей радости жизни! Отключён, понимаешь?

Я кое-как утешил Гурудзи, пообещав, что им это с рук не сойдёт, хотя и понимал всю тщетность обещания.

Через полчаса, пока я лазил по шкафам в поисках завалявшихся на полу монет и потерянных в карманах купюр (мысль о том, что я однажды где-то спрятал сотню йен, не давала мне покоя), Гурудзи снова позвонил и обрадовал меня ещё одной хорошей новостью:

— В Смол-Токе новое видео вирусится. Аккаунт yuuchan.

Видео мне совершенно не понравилось, и было отчего: оно представляло наши с Гурудзи вчерашние злоключения на сцене, и наш позор сопровождали ехидные смешки и матерные комментарии. Посреди экрана розовела гигантская надпись «МЕГАОПУЩИ! САКУРА-САН ON FIRE», и, судя по десятку тысяч восторженных комментариев, наше прозвище пришлось зрителям по вкусу. Я досмотрел до нашего позорного побега со сцены и швырнул телефон в стену — но тут же устыдился своего малодушия, поднял его и завалился на кровать:

— Вот так в моей жизни и не осталось ничего больше, кроме блестящего окошка в мир музыки, — сказал я вслух. Осматривая экран: к счастью, он остался цел. — Что ж, с завтрашнего дня вновь придётся таскать макулатуру. Ну хоть ты меня не бросишь, мой любимый телефон.

На моё счастье, Гурудзи, всё ещё причитающий «Отключен! Отключен!», вышел на связь и согласился поработать на благо общества — доставить обед из соседнего комби-магазина, причём за счёт курьера. Дешёвые суши из тунца и чипсы с васаби показались мне поистине райской едой. Пока я отбивался от монаха, который проглотил свой суши-сет одним глотком и принялся покушаться на мою еду, в соседней комнате вновь зазвонил телефон. Я пообещал Гурудзи, что отправлю его за второй порцией, если с моего подноса пропадёт хотя бы одна рисинка, и отправился в комнату.

— Могу ли я услышать Рюичи Хошино? — спросил из трубки женский голос.

Голос напоминал Сакуру-сан (и училку по японской литературе), но был приятнее во всех отношениях: плотный, густой, словно сладкий обволакивающий звуковой туман — настолько приторный, что мне инстинктивно захотелось сплюнуть.

— Это был не я, — выругался я и сбросил звонок.

Я нисколько не сомневался, что после вчерашних злоключений на меня станут охотиться. Будет ли это охрана Сакура-сан? Бешеные блогеры из Смол-Тока, которых хлебом не корми — дай похайпить на инфоповоде? Или родители вдруг решили подослать ко мне человека, чтобы вернуть домой? Настроение, и без того паршивое, тут же упало в пропасть, и я сгоряча сорвался на Гурудзи, которого обнаружил запустившим палочки в мой суши-сет. Я наорал на него, чего давным-давно не позволял себе делать, и приказал ему убираться из дома сию же секунду.

— Мог бы и сказать, что тебе его так сильно хочется, — обиженно проворчал мой друг, когда я спроваживал его за дверь. — А о моих чувствах ты подумал?

Едва я защёлкнул замок, как телефон тут же вновь зазвонил.

— Хошино-сан, — промурлыкал голос, принадлежавший незнакомой женщине, но на сей раз в нём зазвучали стальные нотки, — я предупреждаю вас, что стоит вам ещё раз бросить трубку — и я больше не буду вам перезванивать. Но это в ваших интересах, чтобы разговор состоялся.

— Допустим, я слушаю, — выдохнул я, включил громкую связь.

Телефон я положил на стол, а сам улёгся на кровать — с тем расчётом, чтобы ногой отправить его в полёт, как только мне станут угрожать.

— Разумно, — согласилась звонящая. — Меня зовут Намия Макаба. Я представляю компанию “Shining Star Inc”, которая является частью холдинга «Химада-груп». Мне приятно с вами познакомиться.

Я присвистнул и мгновенно вскочил на ноги. Химада-груп продюсировала бесчисленное множество групп в айдору-индустрии и владела доброй половиной медиа-рынка. В отличие от прочих титанов индустрии, чьи звёзды загорались и потухали через несколько месяцев, Химада-груп относилась к своему бизнесу с величайшей серьёзностью: девочек, спевших один хит, отправляли в бэнд, либо пристраивали в сериалы (так, любимая некогда мною Юйка, белокурая коротышка четырнадцати лет, которая брала столь высокий фальцет, что уши лопались даже через телевизор, получила главную роль в сериале про волшебных школьниц, которые сражаются с пришельцами, закидывая их фруктами из бездонной корзинки, под надзором монаха-наставника из Китая, чью роль играл известный бейсбольный комментатор, задорно комментирующий каждое движение Юйки). Кроме того, Химада владели несколькими музыкальными лейблами, их студии звукозаписи были разбросаны по всему городу и, как я догадывался, они работали не только с айдору, но и со всей остальной индустрией на японском языке. О том, чтобы работать с Химада-груп, вчерашний школьник вроде меня не мог и мечтать. Я вскочил, схватил телефон и яростно прокричал:

— Вы же не шутите, правда? Что вы от меня хотите?

Трубка на мгновение замолчала, затем слегка усмехнулась:

— Непросто поверить, понимаю. Давайте прямо, Хошино-сан: я хочу предложить вам работу в нашей компании. Вчера вы хотели стать продюсером, не так ли?

— Так, — согласился я.

— Именно это я и хотела бы вам предложить. «Shining Star» ищет продюсера для нового проекта. Если вы согласитесь пройти испытательный срок, мы рассмотрим вашу кандидатуру. Разумеется, во время испытательного срока мы будем платить вам зарплату в полном объеме. Поэтому, если вчерашнее происшествие не выбило вас из колеи слишком сильно, то я бы хотела увидеть вас сегодня вечером на собеседовании.

Клянусь, в тот момент я плясал по всей комнате от счастья.

— Сможете ли вы приехать в офис “Shining Star” через полтора часа? — голос тут же вернул меня на землю.

Я кое-как объяснил, что искренне рад получить подобное предложение, что считаю честью работать с компанией из Химада-груп, но приехать никуда не смогу, потому что в кошельке у меня нет денег на проезд. Я выглянул в окно, надеясь увидеть там прогнившего монаха и стрясти с него денег на проезд, но тот исчез где-то в переулках.

— Ну, эту-то проблему мы решим легко, — сообщила Намия и добавила: — Ожидайте.

Через полчаса телефон вновь зазвонил, сообщая, что возле моего дома ожидает автомобиль. Я не поверил своим глазам, увидев начищенную до блеска чёрную «Тойоту». Кое-как набросив на себя единственную найденную чистую футболку (фанатский мерч Химефу), джинсы и носки с дыркой на пятке, я выскочил из дома. Шофёр оказался неразговорчивым, зато Намия, которая встретила меня возле невысокого кирпичного здания (разительное отличие со стеклянным шпилем, в котором принимала клиентов Сакура-сан), оказалась весьма словоохотлива и тут же посвятила меня в курс дела.

Намия Макаба («если бы вы были постарше, то могли называть меня Юкари-тян — под таким сценическим псевдонимом я пела в девяностые») оказалась невысокой женщиной около сорока лет в белой блузке и чёрной юбке, на фоне которых ярким пятном горели накрашенные вишнёво-алой помадой губы — чувственные, словно с обложки непристойного журнала, принадлежащие скорее голливудской актрисе, нежели вчерашней японской певичке, худой, невысокой и в целом довольно нескладной. Она теребила в руках тонкую сигарету, от которой исходил почему-то весьма приятный дым, и говорила идеально поставленным грудным голосом.

— Я всё объясню в кабинете, — пропела она. — Но, позвольте, я вначале докурю.

Смущённый, я прошептал что-то вроде «Конечно, всенепременно, пожалуйста».

— Я подозревала, что вы откажетесь меня слушать и не приедете, — сообщила она, когда мы поднялись в заваленный бумагами кабинет, — но, к счастью, ошиблась.

— Мне до сих пор кажется, что меня разыгрывают, — покачал головой я и попытался пошутить: — Заманят в лес и убьют. Нож я, кстати, с собой не взял.

— Ну вот, а я уже хотела вас хвалить, — развела тонкими руками Намия. — Притвориться нищим и заставить заинтересованного нанимателя оплатить вам дорогу — это был дерзкий ход, но мне понравилось. Впрочем, судя по вашей реакции, я могу предположить, что подобный аргумент у вас появился случайно, в кармане действительно нет денег, а глуповатая шутка про нож выдаёт вашу слабость с головой. Я права?

Ответ застрял у меня в горле, и я прохрипел что-то невразумительное. Намия подвинула ко мне стакан воды:

— Никогда не выдавайте вашу слабость и ваш настоящий интерес, в индустрии это смерти подобно, — сказала она, пока я впивался зубами в стакан. — Но я вижу в вас потенциал. Как показало вчерашнее происшествие, человек вы не из робких. Кстати, а как поживает ваш друг?

Я соврал, что не видел Гурудзи со вчерашнего вечера, потому что он, скорее всего, занят работами в храме.

— Значит, будем разговаривать с вами, — сказала Намия и вытащила на стол пухлую пачку денег, в которую я тут же впился взглядом. — Триста тысяч йен. Месячная зарплата продюсера без опыта. Ваш аванс, если согласитесь с нами работать — сейчас забираете эти деньги, а в конце месяца получите зарплату, как положено.

Я едва не поперхнулся.

— Я предлагаю вам стать продюсером в нашей компании. Вначале вам предстоит узнать основные тонкости дела — на это у вас уйдёт две недели, я поручу вас нашему лучшему коллеге, затем заняться собственным проектом по раскрутке айдору. Вы, как я понимаю, к ним неравнодушны? — кивнула она на футболку с Химефу.

— Пожалуй, — ответил я и тут же спохватился: — Но, вообще-то я всегда хотел работать в индустрии.

— Почему же вы тогда не поступили на факультет медиа-технологий?

— Я собирался заниматься этим в следующем году, — соврал я, но тут же поймал укоризненный взгляд Намии и признался: — На самом деле, я по уши сыт школой и учёбой. Зачем я пойду в институт, где меня будут учить тому же самому, чтобы через пять лет стать простым клерком? Ну уж нет. Помните, как говорили древние? «Практика — критерий истины». Я хочу работать, Макаба-сан. Но я не хочу слушать, как списанный в утиль планктон будет рассказывать мне, как именно следует работать.

Врал я, разумеется, напропалую, ибо до того момента никогда не задумывался, чем же именно я хочу заниматься и как учат людей в институте медиа и чего-то там, но почему-то я был уверен, что сейчас — это именно такая речь, которую от меня ждут. «Здесь так и надо», — говорил мне внутренний голос.

— То есть вы согласны? — ехидно спросила Намия, помахивая пачкой денег. — Вот так сразу?

— Почему я должен быть не согласен, если мне предоставляют шанс, о котором я всегда мечтал? — ответил я. — Но у меня есть один вопрос. Даже два.

Она вопросительно посмотрела на меня, словно приглашая задать.

— Почему я?

Намия встала, подошла к окну и мечтательно уставилась вдаль, затем жестом позвала меня, отчего мы оказались весьма близко друг от друга. Я посмотрел вначале на неё, потом вдаль, и она вдруг заговорила страстным и пронзительным тоном:

— Помните вчерашнее приключение, Хошино-сан? Вы ведь видели этих людей. Они все — рабы, все — от первой уборщицы до главной звезды. Каждый пиджачок в той аудитории обречён стать рабом. Я — тоже рабыня этой организации, в некотором роде — у меня есть договорённости, которые вам бы не понравились. Не подумайте, ничего подобного я вам предлагать не буду: стандартный договор, стандартные условия. Знаете, почему? В вас есть что-то настоящее.

Я молча слушал. Льстивые слова Намии пришлись мне по вкусу, хоть я и не понимал, в чём подвох (а он там несомненно был).

— Вы — человек неопытный, понятия не имеете, что случится впереди, и с какими крысами придётся иметь дело. Наивный, неотёсанный, не умеете подавать себя уважаемым людям. Но вы, Хошино-сан, настоящий. Как и ваш друг, который бросился защищать человека, которого впервые видит. Это дорогого стоит.

Я подумал, что Гурудзи стал бы яростно доказывать, что он — фанат Химефу с детства.

— Тот проект, который я вам предложу, он… особенный, — задумалась Намия, выудила из кармана сигареты и закурила вновь. Я отодвинулся, чтобы не дышать дымом. — Если вы не справитесь, то в индустрии работать больше не будете, цену провала придётся заплатить. Но если справитесь… возможно, именно вы — тот человек, которому суждено изменить индустрию. Она вас не съест. Вы — не её жертва, вы — настоящий.

Её певучий голос гипнотизировал, успокаивал. В душе поднялась тёплая волна, отчего я почувствовал, что прямо сейчас смогу решить любую проблему.

— Вы будете работать у нас? — спросила Намия, отошла от окна и выудила из стола несколько листов, сверху донизу покрытых мелкими буквами. — Вот ваш договор при устройстве на работу. Читайте и будьте уверены, что внутри нет никаких тайных условий. Мелкого шрифта тоже.

Через пять минут у меня поплыла голова от хитровывернутых юридических формулировок. Я пролистал страницы до конца: надпись «триста пятьдесят пять тысяч йен в месяц» светилась жирным шрифтом, и я ущипнул себя за руку, чтобы понять, что не сплю. Я занёс ручку над тем местом, где следует ставить подпись, но в последнее мгновение отстранился:

— У меня есть одно условие, — сказал я.

Намия тихонько засмеялась:

— А вот сейчас вы меня удивили по-настоящему. Какое же, позвольте спросить?

— Как вы помните, у меня есть друг. Его помощь и поддержка для меня невероятно важны. Я хочу, чтобы вы устроили его в компанию.

— У нас нет второго места продюсера, — сообщила Намия. — Но если вы хотите отдать эту вакансию, то я ему позвоню.

— Нет-нет, совершенно не обязательно предлагать ему продюсера, — замахал я руками. — Сойдёт что угодно. Он неплохо разбирается в технике — может быть, у вас есть должность помощника режиссёра?

— А что вы сделаете, если я откажусь? — спросила Намия и хитро улыбнулась.

Я понял, что она меня проверяет.

— Мой друг для меня не менее важен, чем я сам, — ответил я и отложил ручку в сторону. — Мы с пятого класса вместе. Если вы не пойдёте мне навстречу — я откажусь от вакансии.

— Было бы печально потерять такого человека, как вы, в первый же день работы, — пропела Намия и достала телефон: — Юрико, глянь-ка, пожалуйста, что у нас осталось из незакрытого? Нет-нет, я не про девочек, я про персонал.

Она хмыкала несколько секунд, после чего отложила трубку:

— Могу предложить вашему другу место второго уборщика. Ничего более. Это моё последнее слово.

— Уборщика? Великолепно, — обрадовался я. — Он дважды в день целый храм метлой убирает, ему подойдёт. Позвольте, я распишусь на договоре.

Через минуту я стоял возле двери, едва ощущая трясущиеся ноги. В одной руке я цепко сжимал огромную пачку денег (столько я в жизни не видел), в другой — подписанный договор, и в моей голове проносились картинки одна за другой: новая квартира, место возле сцены, где выступает моя личная айдору-группа, суши в мишлен-ресторане, личный водитель… Из морока меня вывел голос Намии, прозвучавший как гитарный аккорд в тишине:

— Да, вот ещё что хотела сказать, Рюичи. Купи себе подобающий костюм. Настоящесть — настоящестью, а на работу следует ходить в рубашке и с галстуком.

Я кивнул и исчез за дверью.