ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят

Глава 15. Токийские методы изгнания ёкаев

Вечером, когда я вернулся домой, на меня едкими волнами накатил страх. С бледным лицом я улёгся в кровать и мысленно принялся размышлять, что из себя представляю я, а что — моя протеже. Сравнение получилось неутешительным. Кое-что в её поведении выдавало в ней золотую молодёжь: учёба в Лондоне, личный водитель, особняк в элитном районе города, который стоит столько, сколько я не заработаю за всю жизнь. А кто я на её фоне? Никто, додстер, опущ, как любит выражаться Ю-тян.

Вывод следовал неприятный. Томоко наутро протрезвеет и вспомнит, как я её унизил — вряд ли она сочтёт чем-то меньшим контракт на должность уборщицы. А значит, она будет очень злая, причём зла именно на меня. Расплата последует незамедлительно. И чем я только думал?

Кое-как отринув рефлексию, я заснул. Снилась мне Томоко в латексном костюме с половой тряпкой в руках. «Ты ничтожество», — кричала она, размахивала орудием мучений и гнала меня к окну: «Ты не понял мечту принцессы, и за это должен заплатить!». Я глазел вокруг, пытаясь найти сочувствующих, но ни Морияма, ни Намия-сан не спешили прийти ко мне на помощь. Из последних сил я крикнул: «Гурудзи!». Прогнивший монах отозвался — мычанием, ибо во рту у него торчал кляп, руки были связаны за спиной, а над ним с ножом в руках стояла Ю-тян и мерзко хихикала, глядя на мои страдания. Я обернулся к окну, но вместо токийской улицы внизу зияла чёрная пропасть, закричал и в этот момент проснулся.

Пока я ехал на работу, я всеми силами старался забыть неприятный сон и прокручивал в голове варианты того, как пойдёт разговор с Томоко, когда я увижу её. Впрочем, едва я приехал в офис, в мой кабинет ворвалась чрезвычайно довольная Ю-тян и с садисткой улыбкой сообщила, что меня хочет видеть Намия-сан.

Это было сродни приглашению на казнь. Я сразу догадался, что хвалить за новые кадровые решения никто меня не будет.

Тут то у меня и разыгралось воображение. Меряя шагами кабинет, я представил божественные кары, где первым будет заявление на уход по собственному желанию (или как оно там называется), а последним — несколько якудза, которые по наущению отца депрессивной принцессы запихают мне швабру в то самое место, где не светит солнце.

Я тут же схватил пиджак и начал перебирать тысячу отмазок, которые позволили бы мне спешно сбежать домой.

Встречаться с начальством сейчас мне категорически не хотелось, лишь бы затянуть время до обеда. По моим расчётам, Намия-сан должна была успокоиться, Томоко — остыть, якудза — по-бандитски уехать в бандитский бар к бандитским проституткам, а значит, я смогу упасть в ноги Намии и Томоко вымолить ещё месяц на исправление ошибок. Или по крайней мере выпрошу себе место уборщика.

Единственное — в моём плане зияла огромная дыра. Чтобы выскочить из офиса мне нужно было пройти мимо рецепшена, а там красила ногти Ю-тян. Сомнений касательно её верности Намии у меня не было, так что если она меня увидит, то сбежать точно не получится. А значит швабра, заявление по собственному и пинок из офиса на помойку.

С побегом я решил не медлить. К тому же у меня в голове сразу нарисовался план: стойка рецепшна была весьма высокой, и если я хорошенько нагнусь, то смогу под ней проскочить.

Поэтому, недолго думая, я выскочил в коридор. Рядом с приёмной я на секунду остановился и прислушался: было тихо, никаких звуков рилсов из инстаграма. Делать было нечего. Я опустился на четвереньки и спешно пополз мимо стойки к выходу.

В пяти метрах от двери меня окликнул визгливый и недовольный голос. Его я узнал сразу же.

— Додик, ты совсем с ума сошёл?! Ты почему ползаешь возле женского туалета?

Я понял, что мой план провалился. Ошарашенная Ю-тян стояла прямо позади меня и за ней только что захлопнулась дверь.

— Опущ, то есть ты и правда извращенец? — она медленно двинулась ко мне, а в её руке сверкнул канцелярский нож. — Аната ва хонто ни хентай дес?

Я поднял голову и выпалил первое, что пришло на ум:

— Гав!

Этот самый «гав» подействовал на Ю-тян как красная тряпка на быка. Её лицо в миг стало пунцовым и она бросилась вперёд.

— Я всё могу объяснить! — крикнул я, бросаясь к выходу.

— Не нужно! — заорала она. — Я тебя сейчас убью.

— Не могу, мне нужно спешить на тренировку! Мацуока-сэнсэй ждёт!

Скрыться мне не дали. В дверях возникла невесть откуда взявшаяся Вакаба и преградила дорогу. Ю-тян крепко схватила меня за шиворот, ткнула в спину ножом и зашипела на ухо:

— Так ты сбежать хотел, дезертир проклятый?

— Ну мне нужно, ээээ, собаку покормить.

На секунду мне стало стыдно за такую нелепую ложь.

— Сейчас. Ты. Пойдёшь. К. Начальству, — мрачно отчеканила Ю-тян.

Свой приказ она подкрепила чувствительным толчком в нужную сторону. Мне же осталось только в последних раз глянуть на такой близкий, но такой недоступный выход. Наверное, именно так себя чувствует заключенный, которого ловят за десять шагов побега.

За недолгий путь по коридору я уже успел настроиться на загробную жизнь. Единственное, чего мне не хотелось, чтобы на моих похоронах присутствовал и веселился прогнивший монах, который непременно превратит их в балаган. Я представил его довольную и лоснящуюся рожу, когда Ю-тян снова толкнула меня в спину.

— Пшёл вперёд, — проскрежетала она.

Я зашёл в кабинет на негнущихся ногах. Намия, как обычно, сидела за своим весьма большим директорским столом. Выглядела она весьма благодушно и явно пребывала в хорошем настроении, никаких якудза в кабинете не было. Я ожидал увидеть на столе пистолет или на худой конец катану, но вместо этого там стоял бокал коньяка, а в воздухе носился запах табака и неуловимо пахло приятными вкусными духами с цветочным ароматом.

— Ещё раз попробуешь уйти раньше меня — уволю в тот же день, — вместо приветствия сказала она. — Сегодняшняя молодежь совершенно не понимает субординацию.

Я почувствовал, как гора спала с плеч: экзекуция явно откладывалась на неопределённый срок. Впрочем, вместо одной большой проблемы меня тут же поджидал ворох других поменьше.

— Ну, Рюичи, рассказывай. Как я понимаю тебе удалось вернуть обратно нашу протеже. НО, — Намия повысила голос, — Почему она теперь вытирает полы? Нам что, не хватало уборщиц? Или этот твой оранжевый дружок не справляется? Теряюсь в догадках.

К этому моменту я уже успел себя взять в руки и почти что спокойным голосом ответил.

— Это новая методика обучения. Как вы верно заметили, молодежь совершенно не понимает субординацию. Мне нужно научить Томоко слушаться и исполнять приказы. Без этого я даже не представляю, как сделать из неё успешную айдору?

Намия задумалась на несколько секунд:

— А ты забавный, — она вынесла вердикт и закурила сигарету. — Ладно, ответ принимается. Только учти: если она разорвёт контракт и мы останемся без выплат, то ты в тот же миг останешься без работы и перспектив.

Я молча кивнул.

— Идём дальше. Что у тебя с результатами? Я хочу услышать первую песню в исполнении Принцессы Июнь и увидеть черновой вариант клипа через неделю. Максимум через две недели. Я ведь могу уволить тебя за неэффективность работы, понимаешь? А ты мне немного нравишься, и мне не хотелось бы расставаться на минорной ноте.

— С этим небольшие проблемы, — выпалил я, — И мне нужна небольшая помощь — для начала с текстами песен и с аранжировкой. Всё, что у нас сейчас есть — это кустарщина, а у Токиминэ не допросишься никаких контактов. Как будто он вообще над исполнением Мориямы не работает.

Я, конечно, приврал: с Токиминэ я даже не пытался разговаривать. С тех пор, как Дзюнко притащила в офис свою кошку, он всячески меня игнорировал, а когда я проходил мимо — демонстративно сморкался в платок.

— Все айдору начинают с кустарщины. Если ты этого не знаешь, то что ты тут вообще делаешь?

— Я думал, у нас тут профессиональное агентство, — осмелел я. — Ладно, после обеда сяду писать музыку к «Мерцающим светлячкам».

— Упаси меня Аматэрасу когда-нибудь это услышать, — расхохоталась Намия. — Ладно, ты меня развеселил, так что я тебе помогу.

Она порылась в сумке, достала визитницу и протянула мне серебристую потёртую карточку.

— Это Касиваги-сан. Очень известный композитор. Половина музыкальной индустрии с ним работает. Если мне память не изменяет, даже для этой безумно пошлой Химефу он тоже что-то писал. Пару лет назад его американцы звали в Голливуд, но там что-то не срослось и он остался в Токио. В общем, — она протянула визитку, — дарю.

Я выхватил карточку и прижал к себе, словно самое ценное сокровище в мире.

— А теперь свободен, — Намия повелительно махнула рукой, — И постарайся меня больше не разочаровывать.

Из кабинета я вылетел как на крыльях. Подумать только, ещё час назад я думал, что это последний день моей жизни. А всё оказалось абсолютно не так страшно: я наконец-то получил настоящую помощь, а не тупые советы, что всё нужно делать быстро и хорошо.

Касиваги-сан я набрал прямо в лифте. Сначала он долго не брал трубку. Я было подумал, что стоит перезвонить завтра утром, но гудки вдруг прекратились и в трубке кто-то закряхтел.

— Здравствуйте, — неуверенно произнёс я.

— Ну, — заскрежетал старческий голос в трубке.

Что ответить на «ну», я не придумал. Зато Касиваги-сан разошёлся не на шутку

— Как вы достали, хреновы шутники, — заорал он в трубку. — Я прямо сейчас в полицию звоню. Нету у меня денег! Нету! Пошёл ты к чёрту, скотина!

— Вы меня с кем-то путаете! — закричал я. — Я представляю компанию Шайнинг Стар. Мне бы хотелось с вами обсудить будущее сотрудничество.

— Опять ваша шарашкина контора? Сколько раз мне нужно повторять, что я не работаю бесплатно! Опять хотите меня кинуть, сволочи неблагодарные?

Я отложил телефон от уха, не в силах терпеть бурный ругательств и проклятий, которыми принялся меня осыпать Касиваги-сан. Я мысленно поблагодарил свою начальницу, но про себя отметил, что после сюрприза с Томоко уже ничему не удивляюсь.

— Без адвоката не разговариваю. Идите к чёрту, — закончил мой собеседник и бросил трубку.

Я медленно сполз по стене, разглядывая разводы на сероватом потолке коридора офисного здания. Выглядели они точь-в-точь как костюмы якудза, которых я недавно видел в аниме. Я присмотрелся, не выпрыгнет ли из потолка на меня прямо сейчас карательный отряд с Ю-тян во главе, но вместо этого надо мной склонилось довольное лицо Гурудзи, сияющее, как начищенная монета в пять йен:

— Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, — накинулся он. — И подумать не мог, что ты отправишь свою принцессу мне помогать. Работы в два раза меньше, платят те же деньги, да ещё и компания подобралась что надо. Предлагаю отметить. Я угощаю, кстати.

— Угу, — буркнул я и отполз в сторону.

— Нет, идём в бар, — схватил он меня за шиворот. — Тут рядом есть один.

Я вяло отбрыкнулся от прогнившего монаха, но он схватил меня за шиворот. Я мысленно вознёс молитву за свой костюм, которому сегодня досталось вообще ото всех: от Ю-тян, от Томоко (во сне, но тем не менее), и теперь от Гурудзи. Разве что Намия-сан не стряхнула на него пепел, или, чем чёрт не шутит, не швырнула в меня бокалом. Как-то не так я представлял себе свой первый алкоголь, совсем не так.

Обругав прогнившего монаха последними словами, я рассказал ему про композитора. Гурудзи выслушал меня, покивал головой и в конце подытожил:

— Если это — твоя проблема, то у тебя проблем нет. Ты попал к человеку, который лучше всех в этом городе знает, как общаться со стариками!

— Я думал, ты больше по девчонкам, — сострил я.

— И это тоже, но я вообще-то серьёзно.

Он заговорщически придвинулся ко мне и прошептал:

— Любой дед в этом городе падок на религиозные штучки. Знаешь, сколько я их в храме повидал? Давай двигай, я хочу выпить.

Бар, куда притащил меня Гурудзи, оказался небольшой забегаловкой с грязноватыми полами и хмурыми личностями по углам — совершенно не чета «Сэндо». Прогнивший монах впечатлил меня тем, что сходу наплевал на закон и правила приличия, которые запрещают несовершеннолетним пить, и заставил бармена смешать ему «Погибель Гарри» (что это за мифический Гарри, я так и не понял, но в коктейль входил тыквенный сок, водка и несколько слоёв какой-то диковинной выпивки, названия которой мне ни о чём не говорили). На все требования показать бумагу, где был бы написан его возраст, Гурудзи воздевал руки к небу, угрожал небесными карами и в конце концов мотивировал бармена наконец сделать ему желаемый коктейль, который он тут же предложил мне. Я отказался и попросил воду без газа.

— Тяжёлый день, — сообщил я бармену. — Нервная работа.

Наутро я проснулся с мыслью, что меня несомненно сегодня арестуют, потому что… Что случилось вчера, я не сразу вспомнил, зато во рту был совершенно омерзительный привкус, раскалывалась голова, а тишину разрывал какой-то совсем отвратительный стук. Я вспомнил, как прогнивший монах перешёл на виски, украл у меня пропуск в Shihing star и начал размахивать им перед какими-то вульгарными девицами в миниюбках. Я тут же бросился искать документ: удостоверения не было ни в костюме, ни возле кровати.

— Да открывай же ты! — донёсся сдавленный голос через стук в дверь.

Я бросился к двери, рассчитывая спустить гостя с лестницы. Прокрутив защёлку я вспомнил, что мучительно вчера боялся мести со стороны Томоко и бандитов её отца и попытался снова захлопнуть дверь, но мне не дали: Гурудзи вцепился в неё с нечеловеческой силой вцепился в неё и пролез внутрь.

Прогнивший монах выглядел ещё более жалко чем обычно. Был он донельзя бледен, смотрел куда-то вдаль и явно не мог сфокусировать взгляд. Его же оранжевый наряд теперь покрывали жирные маслянистые пятна, которые превращали его в похмельного леопарда.

— Где мой пропуск, сволочь? — заорал я.

— У меня, потом расскажу. Собирайся!

Он схватил меня за плечи и начал трясти. Мне потребовалось несколько минут чтобы понять, что он вообще хочет от меня в субботу утром. Гурудзи ошарашил меня: оказывается, он выяснил адрес композитора, которого он упорно называл «Кавасаки-сан», а сейчас внизу нас ждёт машина. Переодеться в костюм он мне не дал — мол, в машине уже есть наряд, схватил меня за пижаму и вытащил на улицу.

Машиной оказался старенький вэн с облупившейся краской. Саму машину я помнил: при храме Икэясу на ней обычно возили всякий строительный мусор. Но вот то, что Гурудзи умел водить, меня окончательно удивило: обычно за рулём сидел его старик. Он заставил меня сесть сзади, где я обнаружил оранжевую монашескую робу — такую же, как и у прогнившего монаха, но новую и почему-то даже ничем не воняющую, под которой лежал мой пропуск. Я схватил его и сунул себе в карман… но не попал, потому что карманов на пижаме не было.

— Ты же не думаешь, что я это надену? — тыкнул я в монашеский костюм.

— Именно это я и думаю. Сегодня ты — аколит храма Икэясу. Переодевайся и постарайся войти в роль, пока мы едем, — приказал прогнивший монах.

Я потянулся к робе, но чуть не улетел вперёд, когда вэн сдвинулся с места. Монашеский наряд выглядел простым, но надеть его с непривычки оказалось сложнее, чем костюм-тройку и вслепую завязать на шее галстук. Белую сорочку я кое-как натянул, но складках тонкой ткани монашеской мантии мои ноги чувствовали себя как в лабиринте, пояс упорно не хотел держаться, а уж в накидке я запутался совсем.

— Ты хоть понимаешь, сколько законов мы нарушили — то есть, ты нарушил за последние сутки? — спросил я монаха, когда вэн остановился на светофоре.

— Ни одного, ибо светские законы для лиц духовного сана есть не более чем обременяющие обстоятельства, — процитировал Гурудзи какое-то древнее учение. — Ну а тебя твоя покровительница отмажет, если что. Или депрессивная принцесса. Я, кстати, рассказывал, что она вначале полы мыть не хотела, а потом развеселилась? Ей даже понравилось.

Я мысленно взмолился Аматэрасу, чтобы монах оказался прав.

— Кстати, мы тут уже были вчера, — сообщил Гурудзи, когда вэн наконец остановился. — Помнишь?

— Ничерта я не помню, — прохрипел я. — Не подскажешь, почему?

— Потому что я налил тебе пива, и ты отключился, — без малейших колебаний сообщил прогнивший монах. — Поздравляю, теперь ты алкоголик. Да не переживай так, в половине стран мира в восемнадцать лет уже не то что пьют, а бросают. А у нас в Японии законы от жизни отстали. Это всё влияние проклятых гайдзинов из Голливуда, если хочешь знать моё мнение.

Место для жизни Касиваги-сан выбрал весьма неплохое: трёхэтажный особняк футуристичного стиля где-то в окрестностях Мэгуро. Первый этаж дома скрывался за белой оградкой, но вот то, что я на ней увидел, мне не понравилось.

— Это что такое? — я ухватил прогнившего монаха за плечо и начал трясти.

— Это мы вчера нарисовали. Хорошая идея, правда? Я придумал, — гордо ответил Гурудзи.

Я оглядел забор. На нём белел огромный иероглиф «СМЕРТЬ» — немного кривоватый, намалёванный из баллончика, но совершенно точно внушавший уважение.

— Профессиональный метод разговора с упрямыми стариками, — сообщил Гурудзи. — Семейная традиция. Да не переживай ты, я уже так делал.

Мне отчаянно захотелось его придушить.

Гурудзи, абсолютно ничего не стесняясь, гордо прошествовал к калитке и зажал кнопку звонка. Раздалась протяжная трель. Я поморщился: алкоголь, который я даже не пил, давал о себе знать глухим гулом в голове.

Где-то вдалеке пели утренние пташки и шумела вода: кто-то поливал газон из шланга. Я вгляделся в пыльное отражение в металлической двери: оранжевый наряд выглядел совершенно нелепо, но одного было не отнять — на монаха я походил.

— Очки надень, — Гурудзи протянул мне пластиковую блестяшку. — Солиднее выглядеть будешь.

Дверь распахнулась и перед нашим взором предстал благообразного вида дедок с белой бородкой. Он был невысокий, совершенно лысый и напоминал, скорее, доброго университетского учителя, а не звездного композитора молодёжной музыки.

— А вы откуда…

Гурудзи сложился в поклоне и сразу ткнул меня в бок, так что мне пришлось повторить его жест. Увидев нас, дедок вскинул брови, но через секунду тоже сложил руки и поклонился.

— Касиваги-сан. Добро пожаловать в мой дом. Чем я могу помочь двум благородным монахам?

Я хотел было сказать, что мы ошиблись адресом.

— Мы совершаем паломничество, — уверенно начал он, — и проезжали по вашей улице. И я буду честен, вы видели это? — Гурудзи театральным жестом указал на белый иероглиф.

Касиваги-сан с удивлением уставился на свой собственный забор. Спустя несколько мучительных секунд удивление с его лица стало сходить, а в его глазах начало мелькать что-то разумное. Впрочем прогнивший монах не дал ему опомниться.

— Вы знаете, что это значит?!

Мне пришлось сдержать смешок: уж читать то этот благообразный мужчина явно умел.

— Хулиганы, — задумчиво протянул Касиваги-сан. — Их много стало в последнее время. Молодые и безработные. Только пакостить умеют. Я сейчас же вызову полицию.

— А вы знаете КТО управлял этими хулиганами?

По лицу деда прошла волна удивления и интереса.

— К-кто? — дрожащим голосом спросил он.

Я мысленно поставил на якудза. Прогнивший монах же воздел палец вверх и явно наслаждался моментом.

— Это несомненно ёкай, — важно сообщил он, — причём очень сильный и злобный. Если вами заинтересовалась такая сущность, это очень плохой знак. Вас будут преследовать неудачи, всё нарастать и нарастать. А закончится знаете чем?

— Чем? — дрожащим голосом спросил Касиваги-сан.

— Смертью! — Гурудзи произнёс это слово голосом типичного анимешного злодея.

Старик закашлялся и едва не упал на землю, но Гурудзи тут же схватил его за локоть и удержал на ногах.

— К счастью, мы знаем, как с этим бороться, — сообщил он и указал на меня. — Всего лишь небольшой обряд, и самый страшный дух будет изгнан назад в царство мёртвых, где ему, собственно, и есть самое место. Если вы не возражаете, я этим займусь.

Поникший Касиваги-сан сразу же воссиял.

— Я не уверен, что смогу вам заплатить, — сказал он.

Гурудзи замахал руками и принялся убеждать его, что обычного приношения — монеты в пять йен, ему хватит, ибо он помогает людям не ради денег, а исключительно ради вселенской справедливости. Он попросил Касиваги-сан отвести меня в дом, а сам отправился к воротам, что-то бормоча себе под нос.

Я снял обувь и прошёл в гостевую комнату. Все стены были увешаны портретами айдору и поп-певиц разных лет. Я спросил у Касиваги-сана, является ли он их фанатом, на что словоохотливый старик замахал руками: нет-нет, это те девушки, для которых он писал песни. Список песен оказался вырезан на большой деревянной доске в углу: возле каждого названия песни старик резал год, когда он писал музыку, название группы и маленький иероглиф в виде цифры.

— Мне всегда нужно было отметить, нравится ли мне самому музыка, или нет, — сообщил он, указывая на последние цифры, где сплошь шли единицы. — Но в новом мире однообразных песен про любовь, дружбу и новогодние праздники я работать не могу. Да и зачем я там нужен? Молодые композиторы — точнее, дешёвые битмейкеры с неоконченной музыкальной школой, справляются намного лучше.

— Совершенно с вами согласен, — покивал я. — Раньше было лучше.

Краем глаза я наблюдал, что там творится за окном: Гурудзи прыгал вокруг забора с огромной кистью в руках. Композитор не обращал на него внимания и пустился в объяснение того, что он считает высоким искусством. Айдору, по его словам, совершенно упустили то, ради чего появилась сама концепция: когда-то их придумали ради того, чтобы у каждого зрителя была своя «телевизионная подруга» — лучший друг, который поддерживает фанатов, направляет на путь истинный, и помогает жить в мире с самим собой. А что сейчас, горько вздыхал Касиваги-сан? Индустрия съела душу тех, кто её вкладывал. «Боритесь, девочки», «как же хочется прошептать о своей любви», и прочие благоглупости — всё лишь ради денег. Денег, денег, денег…

— Конечно, я сделал то, что сделает любой уважающий себя композитор: отказался играть по этим правилам, — сообщил Касиваги-сан. — Моя музыка не продаётся задёшево толпе глупых плебеев.

Я подумал, что на встречу следовало взять Томоко: эти двое нашли бы общий язык.

— Готово, — зашёл в дом Гурудзи, весь перепачканный белой краской.

Он взял со стола монету и поклонился Касиваги-сану:

— Ваше приношение будет отдано богам с благодарностью, — сообщил прогнивший монах. — А ёкай вас более не потревожит.

— Вы с ним разобрались? — спросил композитор.

— Конечно. Его прихвостни вас более не потревожат, — соврал Гурудзи. — Я закрасил иероглиф освящённой краской и наложил на забор печати чистоты. Когда в следующий раз буду проходить мимо, то непременно их обновлю. Только вот ещё…

Прогнивший монах пустился в объяснения: мол, ёкаев привлекает негативная энергия, коей полно в любом доме. Вмешиваться в его дела он, мол, не имеет права, но негативную энергию легко прогнать мощным всплеском позитивной энергии. А ничто так не способствует позитивной энергии, как безвозмездное дарение и помощь другим, уж кому-кому, как не монаху, это знать. Следовательно, подытожил Гурудзи, стоит Касиваги-сану помочь тем, кто нуждается в его помощи, и ёкаи никогда более не посетят его дом. Ну, по крайней мере, до следующего всплеска негативной энергии.

Когда мы возвратились в вэн, прогнивший монах кивнул:

— Ну, теперь-то звони. Я сделал всё, что мог.

Я откашлялся, чтобы мой голос звучал более хриплым, чем он есть, и набрал номер композитора.