ПРОДЮСЕР-САН, том 1: я оказался в корпорации, где меня ненавидят

Глава 21. Новые карьерные горизонты

Я уж было понадеялся, что через пару дней стану богаче, а на бюджетный счёт упадут деньги за конкурс и за рекламные съёмки. Но, как говорил один из героев голливудского фильма, «я никогда в жизни так не ошибался». Вестницей плохих новостей, как обычно, выступила Ю-тян.

— Понимаешь, додик, — поведала она, не отрываясь от чтения смол-тока. — Не-а, не понимаешь. Ты что, думал, что деньги в корпорациях летают из кармана в кошелёк, будто тебе мамочка на школьный завтрак монетку даёт? Сходил на конкурс и завтра тебе чемодан денег привезли? Думал, так будет?

— Ну ты объясни, — решил я не отставать. — Я по вашим правилам поиграл, теперь мне клип снимать надо.

— Не-а, ничего тебе снимать не надо, — ответила стервозная гяру, — кроме костюма. Безработным костюм не положен. И он тебе, кстати, не идёт. Когда деньги придут в контору — тебя уже уволят, вместе с твоей принцессой, а мы их пустим на что-нибудь более дельное. Сашими на всех закажем. Норм идея, додстер? Заупокойное сашими. Впервые в Shining star! Надо подкинуть Морияме идею для песни.

Из обрывок информации, перемежаемой оскорблениями, я выяснил следующую схему: деньги, откуда бы они не взялись, вначале перечисляют на счёт головного офиса конторы (в нашем случае Химада-груп) с соответствующей пометкой. Затем головной офис складывает их в общую корзину, суммируя все доходы до единого, собирает налоги по хитровыдуманной схеме «чем больше заработок, тем выше налог», и в конце месяца делит её пропорционально между всеми подразделениями — кто сколько внёс, причём даже после вычитания налога сумма получается меньше, чем была вначале. Затем бюджет прилетает к Намии-сан, она передаёт его бухгалтерам (которых я ни разу не видел за всё то время, что работал в Shining star), и уже они раздают деньги тем группам, которые их заработали.

Короче говоря, никаких денег до середины следующего месяца ожидать не стоило.

— Я люблю свою работу, — пожаловался я пустому холодильнику на кухне, единственному собеседнику, который сейчас мог меня понять. — Справедливость и скорость, вот наши девизы.

— А что, если мы наведаемся к Кэнго-сану? — предложила Томоко, когда узнала о моей беде. — К главе комиссии по грантам, которого я на прослушивании видела.

Я скептически отнёсся к идее «пойти к более высокому начальству, чем Намия-сан», но Томоко настояла, и я решил, что поступлюсь гордостью и субординацией ради результатов. Кэнго-сан выслушал мою слёзную просьбу «нельзя ли провести хотя бы долю от гранта наличными прямо сейчас?», пообещал подумать до вечера и повесил трубку раньше, чем я успел сказать ему спасибо. Вечером меня ждал сюрприз. Никаких наличных Кэнго-сан, естественно, привозить мне не собирался, но пообещал, что сможет закрыть грантовыми деньгами несколько счетов, «разумеется, в пределах разумного». Я тут же надиктовал ему сумму, которую пообещал Касиваги-сану и анонсировал, что через несколько дней пришлю ему весточку из ателье.

Проблема с костюмами появилась ровно в тот момент, когда мы с Томоко провели ревизию её кустарных поделок для Принцессы Июнь и обнаружили, что ничего мало-мальски сносного для съёмок клипа там нету, а в том, что есть, поместится две Дзюнко одновременно и ещё останется норка для миссис Коготок.

— Значит, снимаем музыкальное видео для первой песни, и одеваем вас двоих по самым последним эскизам, — принял я решение. — Кстати, эскизы-то готовы?

Томоко заверила меня, что ни к чему не относилась так всерьёз, как к эскизам, и показала мне два наброска. Платье для Принцессы Июнь концептуально повторяло старое — повсюду лианы, венок на голове, прозрачные зелёные крылья за спиной, а вот наряд Рассказчицы появился спонтанно. Наряд оказался двуслойным: белая туника и полупрозрачное, струящееся платье сверху, слегка напоминающее фату невесты, но стилизованное под усыпанные буквами страницы. Финальными штрихами костюма были кожаные наручи и широкий пояс с металлическими пряжками, напоминающий раскрытую книгу.

— Я очень старалась посмотреть на себя критически, — сообщила мне Томоко. — Никаких облегающих одежд, только свободное, широкое и воздушное.

Когда я спросил у Дзюнко, что она думает насчёт костюмов, маленькая айдору разрыдалась:

— Я никогда… никогда не думала, что буду петь в таком красивом наряде, — пропищала она. — Спасибо вам, Хошино-сан. Правда, спасибо. Я обязательно буду петь лучше всех. Хотите послушать? Я выучила роль Принцессы наизусть и уже готова танцевать.

Томоко вновь сбежала курить, а я воспользовался моментом и принялся расспрашивать девочку, нравится ли ей песня.

— Очень сильно нравится! — воскрикнула она. — Правда, спасибо вам, Хошино-сан. И Томоко-сэмпай спасибо. Она очень мне помогает.

— Правда? — спросил я. — Я думал, ты на неё обиделась после того, как она сказала, что никто не может петь Принцессу Июнь, кроме неё.

— Ни в коем случае, Хошино-сан! — принялась протестовать Дзюнко. — Я бы тоже обиделась, если бы… ну, если бы кто-то спел мою песню и меня не спросил. Томоко-сэмпай очень крутая и хорошая. А ещё она умная. Я никогда не видела, чтобы человек столько знал. Она мне почти как старшая сестра. Я всегда хотела, чтобы у меня была старшая сестра. А теперь мы будем петь вместе, в группе, и я… Жутко волнуюсь, но у меня всё получится. Правда.

Я узнал у Дзюнко, что её родители развелись, когда ей было пять лет, и она осталась жить вместе с матерью. По холодным эпитетам, которыми айдору награждала свою мать, я догадался, что близких отношений у них не сложилось: та предпочитала работать с утра до ночи, по вечерам — напиваться с коллегами, а в выходные пропадала из дома, куда — Дзюнко и понятия не имела. Содрогающимся голосом айдору рассказала, что её любимую кошку Миссис Коготок ей подарил отец, когда однажды встретил дочку в городе и пришёл в ужас оттого, что она не видела мать почти две недели. «Пусть хоть кто-то тебе будет рад», — сказал отец, принёс котёнка породы «британская ушастая» и подарил дочери.

— В общем, мы очень поссорились с мамой, когда я вернулась домой, а миссис Коготок нигде нет, — рассказала Дзюнко. — «Она сбежала, она сбежала». Нет, конечно: мама просто её выбросила на улицу.

По законам жанра, на улице должен был пойти дождь, а миссис Коготок забилась бы в первую попавшуюся нору, но всё вышло намного хуже: кошка забралась на высоченное дерево, блестела глазами в лунном свете и то ли не желала, то ли не могла оттуда слезть. Дзюнко полезла на дерево (я мысленно восхитился безрассудством десятилетней девочки), и когда до миссис Коготок осталось лишь протянуть руку — грохнулась с трёхметровой высоты. Кошка, смекнув, чем дело пахнет, тут же спрыгнула с дерева и улеглась рядом, громко мяукая в лицо ошарашенной после падения девочке.

— Мама с папой после этого только сильнее поссорились, — закончила айдору, — но миссис Коготок больше никто не трогал. И никто не будет. Даже вредный Токиминэ молчит, когда я приношу её сюда. Может быть, они помирятся, если я стану звездой, но…

— Обязательно станешь, — обрадовал я девочку. — Не знаю, почему, но мне кажется, что «Календарный совет» — великолепный старт для карьеры. И для тебя, и для Томоко. Мы потом ещё и Вакабу подтянем, и, может быть, наймём парочку новых айдору на раскрутку.

Разумеется, я лукавил, ибо понятия не имел, где брать новых айдору, но энтузиазм Дзюнко, распевавшей партию Принцессы Июнь каждую свободную секунду, просто не мог остаться без награды.

— Будем снимать музыкальное видео, — объявил я девчонкам, когда мы наконец собрались втроём возле готовых костюмов. — Пока что не театральный клип, но как хорошее промо-видео пойдёт: объяснить людям, кто мы вообще такие и чем занимаемся.

В назначенный день я пришёл на площадку раньше всех: убедиться, что никто не помешает съёмкам. Техники настраивали звук и выставляли свет, Томоко нервно мерила шагами сцену, Дзюнко спряталась в ближайшей гримёрке и разговаривала по видеосвязи со своей кошкой, а я развалился в кресле и прикидывал все те премии и новые должности, которые я определённо заслужил и определённо скоро получу.

Порадоваться было чему. Я совершенно точно выполнил задание. Превратил Томоко-сан в конфетку. Её хоть сейчас на центральное телевидение пускай — она выдержит уровень. К тому же я не просто копировал существующие проекты, как ту же Химефу, а действительно создал что-то новое. Да и Дзюнко, которая стартует в индустрии после нескольких месяцев абсолютного безделья и покатушек по непонятным съёмкам — тоже неплохой актив для портфолио. Довольный, я уставился в большие зеркальные панели, которые покрывали стену.

Мне понравилось то, что я увидел. Я действительно напоминал пусть и молодого, но настоящего продюсера. Ничего общего с тем запуганным школьником, который пытался устроиться на первую работу, ел дешёвый рамен и не мог найти чистую рубашку. Я больше не походил на случайного человека в футболке с раскрашенными девицами, а выглядел как взрослый и солидный мужчина, в отличном костюме, с начальственным выражением лица. И что было приятнее всего — вокруг споро сновали подчинённые. Выкуси, стерва, подумал я и махнул кулаком в сторону метафизической Ю-тян.

Видели бы меня сейчас мои родители. Хотя, они бы меня бы не узнали.

Я даже представил сценку, когда я выхожу из дорого мерседеса и открываю дверь Томоко, а моя мать показывает на меня пальцем и говорит младшему брату: «работай усердно и будешь как этот богатый господин». Хах, подумать только.

Мечтательную идиллию нарушил Гурудзи. Он нагло ворвался в зал со шваброй и ведром, забрызгал грязной водой пол, и бросился ко мне. Я было хотел его отчитать. Рассказать, что он может помыть зал уже после того, как мы закончим сьёмки, но прогнивший монах не дал мне даже открыть рот.

— Поднимайся! — закричал он, — Ты срочно должен мне помочь!

— Гурудзи, — недовольно ответил я, — Помогать мыть пол я тебе точно не обязан.

— Ты тут совсем мозги пропел? — он остановился и попытался отдышаться.

Выглядел Гурудзи измученным. У него были тяжёлые мешки под глазами, он был весь покрыт потом, а его взгляд бегал из стороны в сторону. К тому же от него плохо пахло. Я уже давно привык, что прогнивший монах считает личным оскорблением предложение постирать свой балахон, но на этот раз он точно превзошёл сам себя.

— Гурудзи, — лениво протянул я, — приведи себя в порядок и займись делом. Не сейчас. Не сегодня. У меня важный день.

— Да к чёрту твой важный день, скотина! — закричал он. — Химефу попала в больницу. Её госпитализировали! Она пыталась наложить на себя руки! Порезала вены и выбросилась из окна! И если бы ты не остановил меня дважды, этого бы не случилось! Я должен был быть там, а ты….

Я почувствовал, как внутри клубится раздражение. Действительно, Химефу мне было жаль, но… Нет, серьёзно, а что я должен был сделать? Незнакомая девушка, которой я даже не был представлен. Чужие проблемы, которые я никак не мог решить. Вся история с тем, что она сгорела на работе… любого человека жаль, даже незнакомого. Но что он хочет-то от меня?

— Мне что, нужно ехать ей повязки накладывать? Я не доктор. Если она была в отеле, её откачали.

— Ну ты и сволочь, — протянул он. — Ты ещё не понял? Её довела эта жёстокая Сакура-групп. Ты понимаешь, насколько это грязный бизнес и насколько в нём гнилые люди? Наркотики, мафия, жирные влиятельные мужчины с липкими пальцами… Мне продолжать?

— Думаю, что ты перенервничал, — ответил я. — Наверняка она просто порезала руку.

— Мы должны бежать прямо сейчас. Её нужно спасти.

Я почувствовал, как у меня кончается терпение.

— Мы никому ничего не должны. Особенно я тебе. Должен ты мне. По крайней мере за то, что я устроил тебя на эту работу. А теперь возвращайся к своему ведру и тряпке и не мешай делать дело.

Гурудзи бросил швабру и сжал кулаки.

— Ах вот что, — протянул он. — Я понимаю. Теперь понимаю. Ты надел костюм, и теперь ты стал их. Их, с ног до головы. Рюичи, правда? Тебе наплевать на Химефу, и всё, что ты хочешь, это довести до суицида твою миленькую Томоко, правда? Я же вижу, как она на тебя смотрит. Все видят. Небось, ты её уже чпоки-чпоки, правда? И зачем тебе теперь Гурудзи и его вшивая дружба, правда?

Я почувствовал, как моё горло что-то стянуло, словно ремнём. Что, чёрт побери, несёт этот дурак?

— Нет, дружба это когда ты заваливаешься в мою маленькую квартирку, когда тебе нечем заняться, а потом обжираешь мой холодильник.

Голос разума кричал «остановись, не порти», но меня было уже не остановить.

— Да, ты прав, я хочу построить карьеру. Да, я хочу снять клип. Да, я ожидал, что ты будешь помогать, а не тащить меня чёрт знает куда чёрт знает зачем. Такой ты воспринимаешь дружбу? Так вот, этого больше не будет. Теперь не мешай.

Гурудзи развернулся на месте и выбежал из зала.

— Сука ты, Рюичи, — напоследок бросил он.

Вокруг повисла могильная тишина. Персонал перестал работать и уставился на нас..

— А вы что смотрите? — гаркнул я. — Начало через двадцать минут. У вас что, работы нет?

В кресле мне больше не сиделось. Руки дрожали, так что я подошёл к звукотехнику в смешной розовой кепке и попросил закурить. Он выдал мне сигарету, затем несколько раз чиркнул зажигалкой, чтобы её поджечь.

Курение действительно успокаивало. Ладони перестало трясти, чувство чёрной обиды прошло, а голова стала лёгкой и даже начала немного кружиться. Закашлявшись, я потушил сигарету. Теперь мне стало понятно: почему Намия-сан так много курит? С такой работой не то что курить, а дымить как паровоз будешь. Интересно, кто из них берёт друг с друга пример — Намия или Томоко?

Свет выключился. Я стоял за кулисами и грыз палец от нетерпения. Томоко выплыла на сцену в платье Рассказчицы, Дзюнко стояла возле меня и перебирала листья плюща на платье Принцессы.

— Мотор! — раздалось над сценой.

Заиграла меланхоличная музыка Касиваги-сана. По сцене поплыл тягучий скрипичный минорный мотив.

(Рассказчица, отстранённо):

Говорят, что за гранью времени стоит золотой дворец. Он сотворён из чистого света. Внутри живёт космическая сущность, которая охотно делится своим светом.

(Принцесса Июнь, мягко и ласково):

Сияет небо, и день как мёд,

Но никого рядом нет.

Хочу плясать и радоваться, но вот —

Никто не скажет просто "привет".

Так пусть же кто-нибудь придёт,

с красивой душой, с потерей в груди.

Пусть, как ласточка, ко мне влетит —

И в вальсе вечной радости никуда больше не улетит.

(Рассказчица):

Это — дар? Или всё же проклятье? Кто сказал, что богам не положено знать, что такое "одиночество"?

(Принцесса Июнь):

Есть запретная старая песня,

на обратной стороне страниц.

Праздник ласточек — сладкий зов,

что горе меняет на «ничего».

Принеси мне свой прекрасный сон,

Поделись со мной непреходящей болью.

(Дуэт):

(Июнь): Скажи… ведь то, что я делаю — это любовь, не так ли?

(Рассказчица): Нет. Ты просто отбираешь у людей их чувства.

(Июнь): Я не хочу быть одна…

(Рассказчица): Но каждый твой выбор — чьё-то исчезновение.

(Принцесса Июнь):

Приди ко мне. Здесь тепло.

Кто-нибудь, с чистым сердцем,

Прилети ко мне в город, как птица,

Сядь ко мне в ладони.

Здесь тепло. Здесь тебя никто не обидит.

Я исцелю твою боль. Я заменю её светом.

Я согрею твою тоску —

и спою её до конца.

(Рассказчица):

Эхо летящих ласточек скрывается за горизонтом. Что стало с теми, кого не позвали? Их голоса улетят с ветром… или исчезнут, и о них забудут на следующий день?

Музыка умолкла. Я в восторге смотрел на Дзюнко, которая застыла посреди сцены в зелёно-золотом платье в луче прожектора: образ Принцессы Июнь идеально ей зашёл, и на фоне солидной космической богини-Рассказчицы она казалась маленькой, наивной, но всё-таки живой звёздочкой, воплощением летнего неба. Камеру выключили; Дзюнко восхищённым взглядом смотрела на Томоко — действительно, как на старшую сестру. Депрессивная принцесса сложила руки на груди, сминая листы платья Рассказчицы, и мученическим взглядом смотрела вдаль: мол, я знаю, что это ничем хорошим не закончится, но обязана рассказывать до конца.

— У нас получилось, Хошино-сан! — закричала она и бросилась ко мне.

Я едва увернулся от широченных объятий Томоко, но Дзюнко с волшебной палочкой наперевес меня настигла, и вдвоём они повалили меня на землю. Падая, я мысленно прочитал погребальную молитву своему костюму, который предательски захрустел, не выдержав страстных объятий.

— Подождите-подождите, — прохрипел я, отбиваясь. — Ещё ничего не решено. Пока Намия не заверила, праздновать рано.

— Как можно не заверить такую прекрасную сонату? — сказала Томоко. — Это лучшее, что я когда-либо слышала.

— И мой первый клип, между прочим! — пропищала Дзюнко, выходя из образа. — Когда я покажу его миссис Коготок, она очень обрадуется!

Я признался, что обрадовать любимую кошку Дзюнко всегда было моей мотивацией, и попросил их не переодеваться, пока съемочная группа не даст отмашку — мол, с первого дубля получилось, ничего переснимать не надо. К счастью, так и вышло; команда пообещала отдать клип через два дня, когда они закончат сведение, монтирование и ещё кучу умных слов, которых я так и не понял.

Меня терзало лишь то, что за эти два дня Гурудзи так и не связался со мной, хотя я кучу раз его набирал. Я ужасно хотел извиниться за утреннюю эскападу — некоторые сказанные мною слова явно были грубее, чем следует, но проклятый монах то ли ничего не хотел слышать, то ли скрылся в отцовской вотчине, то ли погиб героической смертью при попытке забраться в окна отеля, где откачивали Химефу. Я проверил новости; про её болезнь нигде не написали ни словечка. Фан-сайт опустел, на страницах в соцсетях вяло переругивались фанаты под старыми клипами, и среди их сообщений я то и дело находил наши с Гурудзи наивные признания в вечной верности «Звёздной принцессе». Однажды, вспоминая первый альбом Химефу про Космического пуделя, я даже пустил слезу — не от наивного текста, а от нахлынувших воспоминаний.

Когда клип наконец был готов, я нашёл свою начальницу в кабинете.

— Не заняты? — вежливо спросил я, заглядывая внутрь.

— Проходи, показывай, — сказала Намия. — Говорят, у тебя получилось что-то интересное, но Юрико не сказала, что.

— Конечно, ведь я не пустил её на съёмки, — съехидничал я. — Слишком уж часто она пыталась меня убить.

Торжествующе, я включил запись видео на ноутбуке и подвинул Намии, которая на протяжении всего видео смотрела его с абсолютно каменным выражением лица, затем свернула вкладку с клипом и глубоко вздохнула.

— Хошино, ты совсем тупой?

Мне захотелось вскочить и закричать что-то вроде «где я тупой, если это лучшее музыкальное видео за последние пятьдесят лет», но, согласно корпоративному кодексу, следовало сохранять лицо:

— Понимаю, что клип может выглядеть немного шероховатым. Там есть слабые места, но согласитесь, для первой попытки с сырыми нмоерами выглядит идеально. Не думаю, что у других айдору и менеджеров получалось лучше.

— Хотя ладно, — Намия откинулась в кресле, — Я знаю, что ты не тупой. Поэтому сформулирую по-другому. На кого ты работаешь, Хошино? Кто тебе платит за то, чтобы ты портил мою карьеру? Можешь пока не отвечать. Я даже попробую угадать. Это Хидеки Мацуяма из проектов? Он всё никак не может забыть, что я получила эту должность, а он остался в пролёте? И поэтому он пытается сыграть грязно?

Я был ошарашен этим всплеском признаний. Мне не пришло ничего в голову лучше, чем предложить посмотреть клип ещё раз, и когда Намия-сан отказалась, я признался, что ничего не понимаю.

— Зато я всё понимаю. Ты уволен, Хошино. Можешь собирать вещи. Попроси Юрико, пусть она покажет тебе, где дверь.

— Да за что? — я вскочил с кресла.

— Тебе по пунктам перечислить? Хочешь, чтобы всё было официально? Хорошо. Во-первых, куда делся изначальный концепт принцессы Июнь, с которым Томоко пришла ко мне? Ты его выкинул к чертям, хотя я несколько раз намекала тебе, что этого делать не нужно.

— Но он же ей не шёл, — возразил я, хотя меня никто не слушал. — Намия-сан, мы не можем заставлять девушку позориться на сцене, если она не входит в образ.

— Во-вторых, мы делаем весёлую развлекательную музыку. Тебе напомнить, как переводится с английского Shining star? Будет забавно, если после твоих выкрутасов мы вызовем волну суицидов среди подростков. Обвинят в этом, кстати, тебя, а не меня. В-третьих, тебе кто разрешал девочек из другой группы таскать на свой проект? В-четвёртых, и это самое главное. Ты получил чёткий и ясный приказ. Ты ведь получил его, Рюичи Хошино? Я объяснила тебе, что нужно делать. Вот прямо сказала: делай так, так и так, и всё будет хорошо. Возомнил себя самым умным? Захотел делать не то, что нужно, а то, что хочется лично тебе? Вот теперь иди и делай. На улице. Ты уволен.

— Послушайте, — я почувствовал, как меня наполняет злость, — вы мне дали совершенно мёртвый проект. Принцесса Июнь с самого начала выглядела смешно и дико. Никакой помощи у меня не было, ресурсов мне не выделили. И вы всё это прекрасно понимаете. Теперь же, когда я сделал без копейки бюджетных затрат по-настоящему хороший продукт, вы пытаетесь меня уволить.

— Не пытаюсь. Ты уже уволен.

— За что? За то, что я сделал клип, который соберёт миллионы просмотров и про который напишет каждая собака в интернете?

— Хошино, — Намия тяжело вздохнула, — Не корчи из себя идиота. Мы тут не дешёвую дораму снимаем, а актёр из тебя никудышный. Ты получил приказ, который я тебе отдала. Приказ ты не выполнил. Теперь ты уволен, а меня ждёт очень интересное разбирательство с управлением. Причём даже не по моей вине, а потому что ты за пару миллионов йен подкинул проблем лично мне. Но я со своими проблемами разберусь. И начну с самой первой.

Она встала и открыла дверь.

— На выход. Чтобы через час собрал вещи и чтобы тебя тут больше не было. И умоляю, не устраивай дешёвых сцен на прощание.

Я молча встал, сжал кулаки и вышел. Было бессмысленно отвечать и пытаться оправдаться, когда тебя уже признали виновным во всех смертных грехах, осудили, посчитали, измерили и взвесили. Только воздух зря сотрясать, а всё равно виноват.

Вот и закончилась моя карьера, не успев начаться.

Я горько осмотрел родной кабинет и с размаха пнул невесть откуда взявшийся рюкзак в зелено-бело-красной гамме: что-то из пробного мерча Мориямы, который не вышел и теперь, моими стараниями никогда не выйдет. Вещей у меня было немного: захламлять пространство я никогда не любил, а уж держать на столе тысячу стикеров-сердечек и еженедельников мне было совсем противно. Так, одна записная книжка, одна кружка с аниме-девочкой, коврик для мышки.

Мой взгляд остановился на компьютере. Я всё потерял, так что можно прекратить стесняться и прихватить что-нибудь в портфолио для будущего резюме. Я вставил в ноутбук флешку, открыл корпоративный ютуб, пару минут помедитировал над осознанием того факта, что доступ у меня до сих пор не забрали, затем залил видео с песней Томоко и жмякнул на кнопку размещения.

С чувством полного морального удовлетворения я вышел из офиса. Ю-тян молча проводила меня взглядом, но от очередной грубости удержалась. Даже не знаю, что за приступ благородства с ней приключился? Больше никто меня провожать не вышел. Томоко куда-то исчезла — небось, снова заперлась курить в каморке. Токиминэ я давным-давно не видел, но подозревал, что он-то сейчас ликует: ему на поводке у Намии хорошо и комфортно. Девочки из Мориямы жались за углом: я почувствовал, что им хочется что-нибудь мне сказать, но они жутко боятся гнева Намии. Не то что бы я их не понимал, но сделал себе очередную пометку, что надо перестать переоценивать моральные качества людей.

Домой я добрался, закупившись сигаретами и дешёвым ликером, который мне продали каким-то чудом. Видимо, костюм и уставший вид старили меня лет на десять, если не больше. Дома я снова уставился в зеркало.

— По крайней мере ты теперь совсем взрослый. Ты же этого хотел? — сказал я, открыл бутылку и отпил с горла.

Завибрировал телефон. Мой последний аккорд дал результат. Стоило мне доехать до дома, как мой телефон начали бомбардировать сотни сообщений и звонков. Читать я эту гадость не стал, а попросту вынул из телефона симку и выкинул в окно. Волновал меня гораздо больше ликёр. Мне хотелось только прикончить пузатую бутылку, забыться и плевать, что завтра у меня будет болеть голова.

На середине бутылки зазвонил домашний. Его я нигде не светил, но то, что его смогут найти в базах, я даже не сомневался. Сначала мне захотелось попросту вырвать шнур из аппарата и чтобы меня оставили в покое, но алкоголь придал мне смелости и любопытства. Захотелось даже поскандалить и послать какую-нибудь Ю-тян туда, где ей и самое место. С этими мыслями я и сорвал трубку.

— Алло, — произнёс я.

— Поздравляю тебя, продюсер-сан, — прохрипел в трубку Гурудзи. — Ты добился своего. Химефу умерла в клинике. Мы её не спасли. Кровь Звёздной Принцессы — на наших руках. Ты этого добился. Поздравляю тебя, дружище. Ты всё-таки продал душу корпорациям.

— Не-а, — пробурчал я. — Не корпорат. Меня только что уволили. Сейчас я напьюсь. И завтра не проснусь. Мы встретимся с Химефу очень скоро.

— А вот это, кстати, второе, что я хотел узнать, — засопел прогнивший монах. — Твоя гадюка-начальница только что позвонила мне и сказала, что повышает меня до продюсера. Теперь я работаю с твоей Принцессой Июнь. Поздравляю. Сам стал корпоратом, и меня втянул. Спасибо тебе большое, дружище.

— В смысле ты работаешь с кем? — мгновенно протрезвел я. — Что за бред? Ты же не соглас…

Звонок прервался из-за плохой связи, и что ответил проклятый монах, я не услышал — впрочем, мне было уже наплевать. Оглядевшись вокруг, я понял, что моя жизнь кончена. Работы нет. Химефу нет. Томоко у меня забрали и никогда больше не вернут, а лучшего друга завербовали в корпорацию на моё же место — следовательно, друга я тоже потерял.

— Теперь я понимаю, почему сарариманы напиваются каждую пятницу, — сказал я бутылке. — Жаль только, я больше не сарариман.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. ВЕДЬ СЛЕДУЕТ ЖЕ? СЛЕДУЕТ? СЛЕДУЕТ? ИЛИ НЕТ? ХАХАХАХАХАХАХАХАХАААА