Пропавшая глава

Глава 10

Уик-энд под Катоной удался на славу. Погода для середины апреля стояла дивная: солнечная и почти безветренная. В субботу днём мы с Лили покатались часок на её славных лошадках, вволю поплескались в бассейне, а потом поужинали в ресторанчике, который только что открылся в расположенном неподалеку от «загородного коттеджа» Лили двухсотлетнем особняке в тюдоровском стиле. Я полакомился нежнейшим лососем с перечной приправой и проглотил несколько кусочков восхитительно нежной телятины, которые отрезала мне от своей порции Лили. Оба блюда удостоились бы высшей оценки Фрица. В воскресенье, после позднего завтрака в том же ресторанчике, мы ещё поездили верхом и поплавали, а к шести вечера я вернулся домой.

И вот в понедельник утром я катил под дождем по Индиане, вспоминая сказочный уик-энд… Впрочем, я забежал вперед. Инструкции, что дал мне в субботу Вульф, были предельно кратки: мне предстояло посетить Чайлдрессовских тёток и побеседовать с любыми другими жителями Мерсера, которые могли пролить хоть какой-то свет как на ранние годы Чайлдресса, так и на период его становления как писателя. В ответ на мою просьбу уточнить эти распоряжения, Вульф ограничился стандартной фразой «действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом», которую я слышал из его уст бессчетное число раз.

Заказав билеты на самолет и уговорившись, чтобы в аэропорту меня ждал арендованный автомобиль, я позвонил Дебре Митчелл и узнал у неё, как зовут тёток. Сама Дебра разговаривала по телефону лишь с одной, которую звали Мелва Микер.

— Словоохотливостью она, мягко говоря, не отличалась, — сказала мне Дебра. — Думаю, что вы вообще зря потратите деньги и время на телефонный разговор. А про вторую его тётю мне ничего не известно, извините.

Я поблагодарил её и распрощался, не став объяснять, что собираюсь в Индиану лично.

Может, дело было в дожде, бесконечных горах, петляющей дороге или в рахитичных провинциальных автомобилистах, но на преодоление новой асфальтовой двухрядки, соединяющей живописные предместья Индианаполиса с Мерсером, у меня ушло целых два часа. На подъезде к городку меня встретил огромный красно-синий щит с лозунгом: «ЗДЕСЬ РОДИЛОСЬ И ДО СИХ ПОР ПРОЦВЕТАЕТ ИНДИАНСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО!» Под ним красовался щит поменьше, столь же весело разукрашенный: «ПОЗДРАВЛЯЕМ «МЕРСЕРСКИХ МЕТЕОРОВ», ВПЕРВЫЕ ВЫИГРАВШИХ ЧЕМПИОНАТ ШТАТА ПО БАСКЕТБОЛУ СРЕДИ КОЛЛЕДЖЕЙ!» Еще несколько сот ярдов, и я увидел первый мотель с вывеской «Гавань путника». Особо роскошной «Гавань» не казалась, но производила вполне пристойное впечатление — длинное, одноэтажное, свеже побеленное строение, за которым виднелись бескрайние поля, показавшиеся моему намётанному нью-йоркскому глазу только что вспаханными. Перед мотелем выстроилось с полдюжины машин. Я остановил свой взятый напрокат седан перед входом в контору, вылез и, толкнув дверь, вошёл; о моем приходе возвестило треньканье колокольчика.

— Здорово, — прогудел чей-то звучный бас, акцентируя все три слога.

Повернув голову на голос, я разглядел долговязого детину с всклокоченной рыжей гривой и в очках, украшавших лошадиную физиономию. Детина, облаченный в красную шерстяную рубаху и серые фланелевые брюки, стоял в проеме боковой двери и ухмылялся. Роста в нем было примерно шесть футов и три дюйма[9], но добиться веса в сто пятьдесят фунтов[10] ему удалось бы, только впрыгнув на весы в армейских ботинках.

— Здорово, — откликнулся я, не пытаясь, впрочем, подражать его интонации. — Могу я взять комнату на пару ночей?

Очкарик поскреб в затылке.

— Причин отказывать вам я не вижу. Только предпочтительно, чтобы вы сразу наличными расплатились. У нас тут кредитные карточки не в почете.

— Справедливо, — согласился я. — За первую ночь я уплачу сразу, а за вторую, если решу остаться — сегодня же, но позже. Устраивает?

— Устраивает, — кивнул детина, ухмыляясь. Затем назвал цену, которая несколько превысила мои ожидания, но торговаться я не стал. Раскрыв бумажник, я выдал ему положенные купюры, которые он дважды пересчитал вслух, затем упрятал в видавшую лучшие дни конторку и лишь после этого выдал мне начищенный медный ключ. — Комната сто двадцать. Седьмая по правой стороне. Всё там должно быть в порядке, но, если вам понадобятся лишние полотенца или мыло, то заходите сюда — мы обо всем позаботимся. Завтракать рекомендую в «Старой кастрюле», это в самом центре, напротив здания суда. Там и ужин вполне сносно готовят. Хотя лично я предпочитаю закусочную «Бифштексы Билла» — она прямо на этой дороге стоит, примерно в миле отсюда по левой стороне.

Я поблагодарил его и отправился взглянуть на свою комнату. Она меня приятно поразила: огромная, в меру мягкая кровать, недавно отремонтированная ванная, выложенная новенькой голубой плиткой, телевизор с большим экраном. Впрочем, последнее меня не интересовало: если записать на видео все программы, что я просмотрел за последний год, то они займут примерно столько времени, сколько мне требуется, чтобы пройти пешком от нашего особняка до дома Лили Роуэн, расположенного на Шестьдесят третьей улице между Парк-авеню и Мэдисон-авеню.

Я распаковал вещи, умылся и вернулся в контору, где долговязый Индиана (Джонс) Тощий принимал чью-то заявку по телефону.

— Как мне найти редакцию местной газеты? — поинтересовался я, когда он положил трубку.

— Прямо на центральной площади. В двух дверях от «Старой кастрюли», ресторана, про который я вам говорил. — Он водрузил на нос очки. — Правда, ежедневной газеты у нас нет — мы слишком мелко плаваем. Наш «Меркурий» выходит два раза в неделю, во вторник и в пятницу. Газета, однако, довольно приличная — лично я её от корки до корки прочитываю. — Он горделиво кивнул. — Редактор, Саутуорт его фамилия, с востока приехал. Говорят, настоящий дока.

— Премного благодарен, — раскланялся я, подумав, что баскетбольная команда «Метеоры» и газета «Меркурий» свидетельствуют о недюжинном увлечении индианских аборигенов астрономией. Я бы ничуть не удивился, узнав, что местный кинотеатр называется «Марс». Или «Волосы Кассиопеи».

Кинотеатр в городке и впрямь обнаружился, хотя именовался весьма буднично: «Рокси». На дверях висел выцветший плакат «Закрыт на ремонт». Судя по обветшалому фасаду, правдивее было написать: «Закрыт навеки». Я притормозил на площади у тротуара в тот самый миг, когда часы на здании ратуши пробили два, что вполне соответствовало показаниям моих наручных часов. Редакция газеты разместилась на первом этаже солидной двухэтажной коробки из красного кирпича, которая выглядела получше «Рокси», хотя и была, на первый взгляд, куда постарше. Поперёк огромного окна старинным английским шрифтом было выведено серебром: «Мерсерский Меркурий». Внизу красовалась приписка: «Имеем честь служить округу Джилмартин с 1887 года».

Войдя, я очутился в приемной лицом к лицу с прехорошенькой блондинкой, которая, сидя за столом, барабанила на электрической машинке. Судя по стоявшей на столе табличке, звали блондинку Барбара Адамсон. Дойдя до конца странички, она лихо выхватила листок из машинки и взглянула на меня с улыбкой, которая растопила бы сердце даже пингвина.

— Прошу прощения, — мило извинилась Барбара Адамсон. — Могу я вам помочь?

Я признался, что хотел бы повидать Саутуорта и вручил ей мою визитную карточку, одну из тех, на которых были отпечатаны мои имя, фамилия, адрес и телефон. Без профессии.

Девушка пробежала глазами карточку, кивнула, и улыбнулась; заулыбались и голубые глаза. — Вы предварительно договаривались о встрече, мистер Гудвин?

— Нет, но зато я в этом искренне раскаиваюсь. Это мне не поможет?

Барбара снова улыбнулась, на этот раз слегка зардевшись.

— Простите, я не хотела вас огорчить. На самом деле повидаться с мистером Саутуортом вовсе не сложно. Он старается принимать всех. Вы с ним знакомы?

— Боюсь, что нет, — улыбнулся я.

— Вы из Нью-Йорка, — задумчиво произнесла она. — Признаться честно, нью-йоркцы посещают нас не каждый день. Могу я сказать ему, чем вы занимаетесь?

— Можете, мисс или миссис Адамсон, — великодушно кивнул я. — Я частный сыщик.

— Миссис, — промолвила она, вконец разбив мое сердце. — Частный сыщик, значит. Извините, я сейчас узнаю, не занят ли он.

Она скрылась в боковой двери, оставив меня любоваться на обрамлённые первые полосы «Меркурия», которыми были увешаны все стены приемной. Я уже читал выпуск 1945 года с заголовком «Наши парни вернулись с победой», когда сзади послышался надтреснутый голос:

— Я Чет Саутуорт. Чем могу служить?

Главный редактор был примерно моего роста, но казался поплотнее и постарше. Седины в густой шевелюре было побольше, чем каштановых волос, а вот для подтяжек, хотя толстяком я бы Сауторта не назвал, испытание было суровое. Я спросил, могу ли похитить несколько минут его времени.

Главный редактор выразительно пожал плечами.

— А почему бы и нет? — философски переспросил он. — Пойдёмте в кабинет.

Я благодарно кивнул Барбаре Адамсон и проследовал за Саутуортом по коридорчику мимо просторной комнаты с высоким потолком, в которой трудились за компьютерами около полудюжины сотрудников.

— Мы только несколько месяцев назад получили выход на «Интернет», — бросил мне через плечо Саутуорт. — Это, конечно, настоящее чудо. Даже представить трудно, как мы раньше без него обходились.

Его кабинет располагался в крохотной каморке без единого оконца.

— Тесновато, конечно, но зато своё, — с улыбкой сказал Саутуорт, усаживаясь за заваленный бумагами стол и жестом указывая мне на стул напротив.

Я сел.

— Значит, говорите, вы настоящий частный сыщик? — прокудахтал главный редактор, таращась на меня поверх очков. — Вот уж не думал не гадал, что на склоне увижу настоящего нью-йоркского Пинкертона.

— Очень рад, что сумел доставить вам это маленькое удовольствие, — в свою очередь улыбнулся я. — Хотя, откровенно говоря, я всего лишь мальчик на побегушках у другого частного сыщика, Ниро Вульфа.

Брови Саутуорта поползли на лоб.

— Ого, уж о нем-то я, конечно, слышал. Я ведь и сам из Нью-Йорка — я имею в виду штат, а не сам город. Четырнадцать лет издавал газету в Сиракузах. Потом ещё по всяким захолустным городкам постранствовал, пока наконец сюда не перебрался. Впрочем, вам это вряд ли любопытно. Скажите, что заинтересовало вас с Ниро Вульфом в этом Богом забытом уголке Среднего Запада?

— Чарльз Чайлдресс, — просто ответил я.

— Так я и думал, сам не знаю, почему. Если верить газетам, то нет никаких сомнений в том, что он покончил самоубийством.

— У мистера Вульфа есть клиент, который так не считает. Мистер Вульф с ним согласен.

Саутуорт задумчиво пожевал кончик карандаша.

— И вы приехали сюда, чтобы попытаться разузнать, не здесь ли зародился мотив для убийства, да? Боюсь, мистер Гудвин, что ничем особенным помочь вам не сумею. В любом другом городе обращение в редакцию местной газеты — вполне логичный и оправданный способ добычи нужных сведений. Здесь же это не так, по двум причинам. Во-первых, я работаю в Мерсере всего три года и не посвящён в местные фамильные тайны. А большинство наших сотрудников приехали сюда ещё позже, чем я. Во-вторых, став редактором, я существенно изменил направленность «Меркурия», который раньше как раз специализировался на местных новостях и сплетнях. То есть, мы и сейчас уделяем им внимание, но лишь между делом…

Саутуорт снял очки и протер пальцами глаза.

— Все это я к тому клоню, что нам тут немного известно о Чайлдрессе. Некролог-то мы, разумеется, поместили. Он был одним из трёх самых известных уроженцев Мерсера. Остальные двое — это герой Первой мировой войны, а также один баскетболист, который в конце 50-х годов подался в профессиональную ассоциацию. Мы поместили некролог почти во всю первую полосу, с десятком фотоснимков. Я разыщу вам этот номер.

— Спасибо. Насколько мне известно, года два назад, во время болезни матери, от которой она так и не оправилась, Чайлдресс провёл здесь несколько месяцев. Знавшие его люди утверждают, что вернулся он отсюда другим человеком.

Саутуорт вскинул голову.

— В самом деле?

— Да. Он постарел, стал угрюм и неразговорчив, почти замкнулся в себе. Случилось ли здесь что-то ещё, не считая смерти матери?

Саутуорт наморщил лоб.

— Сам-то я ничего такого не помню, но я только что сообразил, что мы напечатали интервью, взятое у него как раз в то время. Неплохое было интервью — Джина Маркс им занималась. Сейчас я позову её. — Он выпрыгнул из кресла, бодро прогалопировал к дверям и крикнул: — Джина? Зайди на минутку.

Несколько секунд спустя в клетушку заглянула миловидная брюнетка лет двадцати пяти. Сначала она посмотрела на Саутуорта, затем перевела взгляд на меня.

— Присядь, Джина, — предложил ей главный редактор. — Мистер Гудвин, частный сыщик из Нью-Йорка расследует смерть Чарльза Чайлдресса. Он полагает, что некоторые обстоятельства указывают на то, что Чайлдресса убили. Ты брала у Чайлдресса интервью, когда он приезжал сюда ухаживать за матерью. Ты не заметила ничего необычного?

И без того широкие глаза Джины Маркс расширились ещё больше. Она снова перевела взгляд с Саутуорта на меня.

— Господи, не знаю, что и сказать, — промолвила она приятным грудным голосом и развела руками. — Это ведь так давно было. Помню, что он сразу показался мне довольно недружелюбным. Дарлин — заведующая нашим отделом поручила мне взять у него интервью, а Чайлдресс, когда я только ему позвонила, довольно грубо отшил меня, заявив, что приехал в Мерсер по личному делу и не хочет, чтобы кто-то путался у него под ногами. Именно так он и выразился. Но затем, когда я сказала, что многие жители нашего округа читали его книги и восхищаются ими, он немного оттаял и попросил меня перезвонить через пару недель. Так я и сделала, и он… побеседовал со мной.

— А где вы брали у него интервью? — полюбопытствовал я. — В доме его матери?

Джина Маркс энергично затрясла головой.

— О нет — я предложила к нему приехать, но Чайлдресс отказался, предложив встретиться со мной где-нибудь в городе. В итоге мы встретились утром в «Старой кастрюле». Около десяти утра, когда кроме нас, посетителей там почти не было.

— Он был разговорчив?

— Не слишком. Многое мне пришлось из него едва ли не клещами вытягивать. Он показался мне рассеянным и… каким-то недовольным, словно я вторгалась в его личную жизнь.

— Что ж, у него тогда имелись причины казаться рассеянным, — глубокомысленно изрёк Саутуорт.

— А он рассказывал что-нибудь про свою жизнь в Мерсере?

Джина уныло покачала головой из стороны в сторону.

— Нет, хотя именно этого я от него и добивалась. Я узнала только, что интерес к литературе всколыхнула в нем мать, когда ему было лет двенадцать-тринадцать. Подробнее про Мерсер он говорить отказывался. Мне показалось, что Чайлдресс вообще считал этот городок центром мирового невежества. Если бы не необходимость ухаживать за матерью, ноги бы его здесь не было. Откровенно говоря, мистер Гудвин, этот человек вообще не произвёл на меня особого впечатления. Самоуверенный, самовлюбленный и задиристый сноб, который просто откровенно стыдился, что появился на свет именно здесь.

— И он не упоминал кого-либо из своих прежних друзей или родственников?

— О, он высказал слова признательности по адресу своего покойного учителя английского языка, — с горячностью ответила Джина Маркс, — но слова эти прозвучали так заученно и формально, будто он их уже не раз использовал в десятке других интервью.

Я сочувственно кивнул.

— Сколько родственников осталось у него здесь?

— Две тётки и, по-моему, какие-то двоюродные братья и сестры. Я никогда их не встречала.

— А не приходилось ли вам слышать какие-либо сплетни на его счет? — поинтересовался я.

Джина посмотрела на меня с неодобрением:

— Нет. Вас это, возможно поразит, мистер Гудвин, но, в отличие от Нью-Йорка, в провинциальных городках не все газеты кормятся слухами и сплетнями. И кучу премий мы наполучали после прихода Чета вовсе не за то, что копались в грязном белье. — Последние слова прозвучали с плохо скрытым осуждением.

Я воздел руки к потолку.

— Сдаюсь. Я вовсе не хотел обидеть вас и вашу уважаемую газету. Да и сплетни сами по себе меня вовсе не интересуют. Мы просто изучаем обстоятельства, которые могли привести к убийству, помните?

— Ладно, извините! — Джина неловко улыбнулась и легонько шлепнула себя по хорошенькой щечке. — Сама не знаю, почему вдруг на вас взъелась.

— Взъелась она, видите ли! — рявкнул Саутуорт. — Правильно, свою газету и надо защищать с пеной у рта. Впрочем, Гудвин и в самом деле не имел в виду ничего дурного. А профессия вынуждает его задавать неприятные вопросы. Хотите спросить Джину ещё о чем-нибудь?

Я сказал, что нет, и она, встав, приблизилась ко мне и протянула руку, давая понять, что я прощен. Я пожал мягкую ладошку и улыбнулся.

Когда дверь за ней закрылась, Саутуорт произнес:

— Она прекрасная журналистка. Лучшая во всем штате. К сожалению, скоро увольняется — здесь ей просто негде развернуться… Скажите, почему вы со своим боссом считаете, что Чайлдресса убили?

— Убедительных улик у нас нет, — ответил я, — но настораживает то, что в целом жизнь его складывалась довольно благополучно. К тому же осенью он собирался жениться.

Саутуорт кивнул:

— Да, я слышал. Вы, должно быть, хотите встретиться с его родственниками?

— С тётками, по меньшей мере. Вы сможете вывести меня на них?

— Барбара — секретарь редакции, которая вас встретила — даст вам их адреса и телефоны. — Саутуорт поднялся из-за стола и потянулся. — Вообще-то ваши слова должны были всколыхнуть во мне кровь старого криминального репортера, но, откровенно говоря, я не вижу ничего, что бы указывало на убийство. Впрочем, если что-нибудь разнюхаете, буду признателен за информацию.

— У меня должок перед одной нью-йоркской газетой, — сказал я, — но, если не возражаете быть вторыми в очереди…

— Ничуть, — рассмеялся он. — Я прекрасно понимаю, что вам нужно подкармливать друзей. Однако мне бы дьявольски хотелось утереть нос этим жирным задавакам из центральной газеты соседнего округа.

— Прекрасно вас понимаю, — улыбнулся я, пожимая ему руку. — Если и как только случится что-нибудь важное, непременно снабжу вас увесистым валуном для вашей катапульты.