Пропавшая глава

Глава 6

Домой я вернулся уже в третьем часу, а это означало, что Вульф ещё торчал в столовой, уписывая камбалу, запечённую в белом вине. Прерывать трапезу чревоугодника мне не хотелось, но и отказываться от фрицевского угощения ничуть не улыбалось, поэтому я прошагал прямиком на кухню.

— Привет, Арчи, твое блюдо ещё даже не остыло, — сказал Фриц, слезая с высоченного табурета, на котором читал какой-то немецкоязычный журнал.

— Премного благодарен, — кивнул я, достав из холодильника пакет молока и доверху наполняя стакан. — Мне никто не звонил?

— Мистер Коэн, в четверть одиннадцатого; голос у него был раздражённый, но передавать он ничего не стал. И ещё мистер Хорэс Винсон, в десять двадцать пять. Он интересовался, получили ли мы его чек, и я сказал, что да.

Хотя Фриц даже не подозревал о том, какая сумма фигурирует в чеке, голос его приобрел характерную интонацию, которую я называю: «а мы опять при деньгах, ура-ура!» Его так и подмывало спросить меня, как идут наши дела, но он держался, а я лишнего не болтал — я был слишком увлечен тарелкой с камбалой, которую он только что передо мной поставил. Покончив с двумя порциями кряду и закусив заварным кремом из папайи, я прихватил чашечку кофе и отправился в кабинет, где уже сидел Вульф, обставившись пивными бутылочками и читая очередную книгу, «Дредноут» Роберта К. Мэсси.

— Ты поел? — ворчливо спросил он.

— Да, сэр, и воздал этому шедевру должное. Жаль, что вам пришлось обедать в одиночестве, но задания шефа превыше всего. Отчитаться?

Вульф отложил книгу, смежил очи и кивнул. Ничего не поделаешь свежеиспеченный банковский чек вынуждал его работать, а это занятие толстопузый гений ненавидел больше всего на свете. Я не слишком прихвастнул перед Патрисией Ройс своей памятью. Мне не раз случалось дословно излагать Вульфу беседы, состоявшиеся несколько часов назад, так что ознакомление его с ответами и рассказами двоих подружек Чарльза Чайлдресса было для меня детской забавой.

Пока я говорил, Вульф сидел с закрытыми глазами, вальяжно развалившись в своем слоновьем кресле. Когда я закончил, он даже не шевельнулся. Любой незнакомый с его привычками человек с уверенностью заявил бы, что Вульф спит, я же знал, что это не так; мои отчёты Вульф слушает так же, как и усваивает пищу — с полной самоотдачей. Наконец он раскрыл глаза.

— Я уже знаю с твоих слов, как они выглядят и что говорили. Теперь твои впечатления.

Когда-то в незапамятные времена Вульфу втемяшилось в голову, что я несравненный знаток женской натуры, которому вдобавок особы противоположного пола с готовностью изливают самые наболевшие мысли. Чего я только ни делал — умышленно и нет, — чтобы разуверить его в этом заблуждении, но все было тщетно.

— Дебра Митчелл тверда как кремень, — заявил я. — В крайнем случае, как бриллиантовая булавка, которую она носит на своем шейном платочке. Не из тех женщин, что годами убиваются, оплакивая безвременно усопших женихов. Даже мало-мальски расстроенной она мне не показалась. Все её помыслы устремлены к очередной знаменитости, которую она пытается заполучить для своего шоу «Entre Nous». Я, конечно, не имел права отказываться от вашего имени, но могу перезвонить и сказать, что в следующий вторник вы свободны как ветер и готовы…

— Арчи! Перестань паясничать.

— Да, сэр. Словом, при упоминании Дебры Митчелл мой пульс не учащается. На мой взгляд, Патрисия Ройс права: такая женщина стремится взять бразды правления в свои руки и властвовать над мужем буквально во всём, включая цвет его носков и зубной щётки. Могла ли она убить Чайлдресса? Возможно — например, решив, что он водит её за нос. Только толкнула бы её на расправу не ревность, а холодная ярость собственника, теряющего любимую вещицу. Что касается этой Ройс, то тут всё наоборот. Она, мягко говоря вывихнутая, но это вполне объяснимо. Попробуйте днями напролёт торчать перед компьютером, придумывая байки про Шотландию и Англию восемнадцатого века.

— Что-то тебя сегодня на анатомию потянуло, — проворчал Вульф. — Говоря «вывихнутая,» ты, должно быть, подразумевал «чудаковатая»?

— Да, конечно. Всякий раз, как я к ней обращался, мне казалось, что она витает в каких-то иных мирах. Кто знает, возможно, именно так и должны функционировать писательские мозги.

Вульф осушил стакан и вытер губы носовым платком.

— Не показалось ли тебе, что с мистером Чайлдрессом её связывали романтические узы?

— Я бы сказал, что пятьдесят на пятьдесят. С небольшим уклоном в платоническую сторону. Но будь даже Патти Ройс влюблена в этого парня по уши, я не могу представить её в роли убийцы. Она бы отомстила как-нибудь иначе. Каким-нибудь изощрённым способом из своих романов.

— Ты уже договорился о встречах с мистером Оттом и мистером Биллингсом?

— Нет, но скоро этим займусь. Думаю, вы желаете, чтобы я и с мистером Хоббсом потолковал?

Вульф поморщился и налил себе пива.

— Да, хотя даже мысль об этой личности мне отвратительна.

— Ну должен же кто-то делать за вас грязную работу, — пожал плечами я. — Лучшего кандидата, чем ваш покорный слуга, не найти. Лон уже звонил. Я договорюсь с ним, чтобы он устроил мне встречу с их штатным рецензентом.

Вульф снова уткнулся в книгу, а я набрал знакомый телефонный номер. Лон ответил с первого звонка, как всегда коротко и без предисловий:

— Коэн.

— Арчи.

— Узнал. Что-то ты не слишком спешил перезвонить мне. Что происходит?

— Так, давай посмотрим… «Метс» вчера в Филадельфии выиграли свой третий матч кряду; аэропорт Ньюарка почти два часа не работал из-за густого тумана, а наш мэр возвестил, что…

— Очень остроумно. Когда тебе что-нибудь приспичит, ты обращаешься ко мне за любыми сведениями — и получаешь. Я же тебя о чём-то прошу, и слышу в ответ твои плоские остроты. То же мне шут гороховый выискался. Спрашиваю так: что ты разузнал по поводу смерти Чалдресса?

— Занятно, что ты это спросил. Мистер Вульф как раз предложил мне побеседовать с Уилбуром Хоббсом. Можешь устроить?

— Кто клиент Вульфа?

— Мне смутно кажется, что где-то я уже слышал этот вопрос, — ухмыльнулся я.

— И я терпеливо жду ответа, — мрачно произнес Лон.

— Терпение — великая добродетель. Одно обещаю: ты узнаешь об этом прежде, чем любой из твоих собратьев по профессии. Как всегда, между прочим.

Лон фыркнул:

— Я не могу заставить Хоббса встречаться с тобой, хотя готов передать ему твое пожелание.

— Может, я ему сам позвоню?

— Нет, черт подери. Думаю, что он сегодня на месте. Загляну в его кабинет и скажу, чтобы он с тобой связался.

Не успел я поблагодарить Лона или хотя бы сострить напоследок, как в трубке послышались короткие гудки.

Телефон и адрес Франклина Отта я отыскал в справочнике — «Литературное агентство Отта» располагалось на Восточной Пятьдесят четвертой улице.

— Отбываю в волшебный книжный мир, — игриво известил я Вульфа, вставая и устремляясь к двери. Вульф даже головы не поднял.

Агентство Отта размещалось на четвертом этаже довольно невзрачного здания между Парк-авеню и Лексингтон-авеню, первый этаж которого занимал венгерский ресторанчик. Покинув кабину лифта, почти столь же громоздкого, как лифт Вульфа, и такого же шумного, я сразу увидел перед собой застекленную дверь с черной надписью «ЛИТЕРАТУРНОЕ АГЕНТСТВО ОТТА».

Войдя, я очутился в небольшой приемной с тремя креслами и столиком, заваленным журналами.

— Здравствуйте, могу я вам помочь? — послышался приятный голос. Принадлежал он вполне миловидной и круглолицей особе, этакой заботливой тётушке, с любопытством таращившейся на меня из-за раздвижной панели.

— Скажите, мистер Отт у себя?

— Он разговаривает по телефону, сэр, — прощебетала особа. — Как вас представить?

— Меня зовут Арчи Гудвин. Я служу у Ниро Вульфа.

— Ах да, знаменитый сыщик. — Меня удостоили доброжелательной улыбкой. — Мистер Отт знает, почему вы здесь?

— Передайте ему, что дело касается Чарльза Чайлдресса.

Улыбка стерлась с её лица, уступив место искреннему беспокойству.

— Да. Я понимаю. Одну минутку, мистер Гудвин. Присаживайтесь, пожалуйста.

Оставшись один и ещё памятуя о кресле для пыток, в которое меня усадила Патрисия Ройс, я предпочел сохранить вертикальное положение. Просмотрев несколько выпусков «Нью-Йоркера» и номер «Спортс Иллюстрейтед» с фотографией светловолосой гольфистки из Австралии на обложке, я уже совсем было заскучал, когда тетушка распахнула дверь и пригласила меня в святая святых.

— Мистер Отт ждет вас, мистер Гудвин. Сюда, пожалуйста, — с улыбкой прощебетала она.

Проследовав за ней по короткому коридорчику, я миновал открытую дверь, за которой успел разглядеть какого-то заморыша в чёрных подтяжках; бедняга с унылым видом разглядывал громоздившиеся на столе пачки бумаг. Следующая дверь вела в угловой кабинет, который, разумеется, занимал мистер Отт.

Выглядел кабинет небогато, хотя я и готов допустить, что слишком избаловался за годы, проведённые под крышей дома Вульфа. Если не считать пары окон с задёрнутыми шторами, стены были сплошь, до самого потолка заставлены стеллажами с книгами. Я, конечно, привык находиться в окружении книжных полок, но эти выглядели иначе, чем их собратья в кабинете Вульфа. Вместо привычных корешков книжных переплётов, здесь теснились бесчисленные папки, томики документов и пачки бумаги; все свободные щели были забиты бумагами. Не заметил я хоть мало-мальски свободного места и на столе.

— Гудвин, говорите? Что ж, я наслышан о вас. Присаживайтесь, — пригласил Франклин Отт, небрежно махнув рукой в сторону трёх расставленных перед столом стульев, а сам не отрываясь от какого-то документа в светло-коричневой папке. Был он весь тощенький и жиденький — от лица с туловищем до остатков соломенной шевелюры. Я уселся и стал наблюдать, как Отт заканчивает читать документ, постукивая по столу кончиком обгрызенного желтого карандаша. Наконец Отт покачал головой, закрыл папку и откинулся на спинку кресла, переплетя пальцы на затылке.

— Давайте проверим мои дедуктивные способности, — провозгласил он, криво ухмыляясь. Из-за выдающегося кадыка его галстук в горошек забавно дрыгался в такт каждому произнесенному слогу. — Итак, некто, не знаю кто именно, но могу догадаться, нанял вашего босса, знаменитого Ниро Вульфа, расследовать смерть Чарльза Чайлдресса. Несомненно, этот некто подозревает, что Чайлдресс вовсе не покончил с собой, а пал жертвой преступного умысла. Безусловно, Ниро Вульф достаточно осведомлён и знает, что Чайлдресс был не на самой дружеской ноге с некоторыми людьми, среди которых один известный литературный агент. Говоря словами нашего бывшего мэра, «Ну как»?

— Неплохо, — одобрительно кивнул я. — Можете добавить ещё что-нибудь?

Отт засунул большие пальцы за ремень и пожал плечами.

— Нет, теперь ваш черёд. Я прочитал уйму детективных романов, но впервые вижу перед собой живого сыщика. Вы к каким относитесь — к сорвиголовам или интеллигентам?

— Понятия не имею, хотя и припомнить не могу, чтобы кто-то хоть раз обзывал меня интеллигентом. Давайте договоримся так: вы запишете нашу беседу, а по окончании сообщите свое мнение. Хорошо? Первый вопрос: сколько времени вы представляли интересы Чайлдресса?

Прежде чем ответить, Отт задумчиво осмотрел кипу рукописей на столе:

— Около четырёх лет. До меня его агентом была одна дама — я её знаю, но он отказался от её услуг, посчитав, что в издательском деле она пользуется не слишком высоким авторитетом… Сущая правда, между прочим.

— Вы рады были заполучить такого клиента?

— Откровенно говоря — да, и это лишнее свидетельство тому, как слабо я разбираюсь в людях. Чарльз к тому времени опубликовал в одном мелком издательстве несколько довольно заурядных детективов, которые не принесли ему ни славы, ни денег. Потом его приметил Хорэс Винсон из «Монарха», который почему-то сразу поверил в его дар. Это случилось как раз после смерти Дариуса Сойера, а мистеру Винсону ужас как не терпелось снова стричь купоны на барнстейбловской серии.

— Значит, книги Сойера приносили издательству хорошие барыши?

Отт скорчил гримасу и передёрнул плечами.

— Да, они раскупались недурно, но смысл задумки Винсона заключался и в том, чтобы новые книги подстегнули продажу залежалого товара. Так мы называем нераспроданные тиражи, — пояснил он, заставив меня всерьёз усомниться в моих умственных способностях. — Не удивительно, ведь Сойер накропал не меньше пары дюжин книжек про Барнстейбла, причём на все из них права принадлежат «Монарху». Так что овчинка выделки стоила.

— И Чайлдресс поручил вам вести переговоры с Винсоном, верно?

— В целом — да. Чарльз сказал, что наслышан о моих успехах и знает, что я представляю перед «Монархом» нескольких авторов.

— Скажите, он был доволен условиями первоначального контракта?

— Дело в том, мистер Гудвин, что, как очень скоро выяснилось, Чарльз Чайлдресс никогда не был доволен чем или кем бы-то ни было. Большего зануды нельзя было и сыскать, поэтому я страшно жалею, что у меня не хватило мозгов порвать с ним после первого же контракта. Разумеется, вы как опытный интервьюер тут же спросите, что же мне помешало? Я отвечу сам: жадность подвела. Самая обычная человеческая жадность.

— Что ж, тут ничего удивительного нет. Вполне типичная история.

— Совершенно верно. Тем более, что меня ещё согревали надежды на возможные экранизации его романов.

— А до них так и не дошло?

Отт выпятил нижнюю губу.

— Нет, и мне следовало давно это предвидеть, однако, сами знаете надежда умирает последней. За последние годы ни кино, ни телевидение почти не обращались к произведениям Дариуса Сойера, и вскоре стало ясно, что и продолжение серии про Барнстейбла их не привлекает. Какое дело Голливуду до похождений чудака холостяка из Пенсильвании, который живет на ферме, цитирует Бенджамина Франклина, пьёт холодный чай, а между делом разгадывает преступления и разоблачает убийц. Такой доморощенный подход действовал на парней из Голливуда, как пугало на ворон. Я потратил чёрт знает сколько времени и сил, чтобы хоть чего-нибудь добиться, но тщетно. Чарльз же в награду за все мои усилия лишь поносил меня на все корки, уверяя, что я просто не знаю нужных людей.

Я сочувственно кивнул:

— Да, похоже человек был не из лёгких.

— Вы ещё и половины всего не знаете, — фыркнул Отт. — Наши отношения быстро ухудшались. Чарльзу изначально казалось, что условия его первого контракта недостаточно хороши — контракт был заключен лишь на одну книгу, поскольку Винсон хотел проверить, каким получится продолжение барнстейбловской серии, прежде чем брать на себя дальнейшие обязательства. Во втором контракте — уже на две книги — условия были для Чарльза более выгодными, но он все равно капризничал. Несколько месяцев назад, когда я начал переговоры о следующем контракте, тоже на два романа, Чарльз потребовал, чтобы гонорар ему я выторговал на восемьдесят процентов выше прошлого. Услышав такое заявление, я тогда едва чашечку кофе на себя не выплеснул. Я счёл его требование совершенно безумным, и так ему и сказал. Хотите знать, что он мне ответил? «Говорят, вы с Винсоном запанибрата, вот и докажите, на что вы способны».

— Что мне оставалось делать? — плаксивым тоном продолжил Отт. — Сидя с Винсоном в ресторане, я передал ему требования Чарльза, а он посмотрел на меня как на ненормального. Он, конечно, понимал, что Чарльз на меня наседает, да и к тому же, по совершенно непонятным мне причинам, симпатизировал ему. Словом, мы с Винсоном препирались битых два часа, прежде чем он пообещал повысить ставку Чайлдресса на пятнадцать процентов; вполне, по-моему, справедливо, хотя я об этом и умолчал.

— А как отнесся к этому известию Чайлдресс?

— Ха! Вы бы ни за что не догадались. Он начал топать ногами и орать на меня, прямо здесь, в этом кабинете. Этот негодяй обозвал меня никчёмным бездельником, присовокупив, что найдёт себе нового агента, знающего толк в своем деле. Я возражать не стал, сказав, что довольно уже с ним намучился сущая правда, между прочим. В конце концов, клиентов у меня было хоть пруд пруди, и потеря Чайлдресса меня бы по миру не пустила. Добило меня ещё и то, что, по наущению Чайлдресса, я потребовал у Винсона, чтобы тот уволил своего редактора Кейта Биллингса, с которым Чайлдресс был на ножах. Винсон согласился, и дал Биллингсу расчёт.

— А что Биллингс — плохой редактор?

— На мой взгляд, не из лучших. Он довольно наглый и бесцеремонный, как, правда, и многие другие в нашем бизнесе. Однако впридачу он ещё слишком пристрастный и въедливый. Слишком много на себя берёт. Переписывает за авторов целые абзацы, причём не слишком искусно. Он свято убежден, что ни один писатель не в состоянии трезво оценить свою работу. Как бы то ни было, я избавил от него Чайлдресса — и вот вам благодарность! — Отт в сердцах треснул кулаком по кипе бумаг на столе.

— И затем в «Книжном бизнесе» появилась статья Чайлдресса, да?

— Да. Зная, на что способен этот проходимец, можно было, конечно, не удивляться, и все же статья произвела настоящий фурор. Вы читали её?

Я ответил, что нет, и Отт, вдруг заметно покрасневший, продолжил:

— По имени он меня не называл, но любому — от Гринвич-Виллиджа до Центрального парка — было ясно, о ком идёт речь. «Наши литературные агенты совсем обленились, зажрались и способны только почивать на лаврах», — так он написал. Ну и дальше в том же духе, весьма для меня оскорбительном.

— Вы разговаривали с ним после появления этой статьи?

— Нет! — рявкнул Отт. — Но я позвонил Винсону. Признаться честно, я просто озверел — такого со мной никогда прежде не случалось. Я ведь всегда был спокойным и уравновешенным. И с Хорэсом у меня всегда были прекрасные отношения, но в тот день я как с цепи сорвался. Сам не знаю, что на меня нашло. Черт побери, я даже пригрозил ему, что подам в суд на них с Чайлдрессом.

— Вы ему всерьёз грозили? — поинтересовался я.

Отт улыбнулся уголком рта:

— В тот миг, наверное, да. Я опасался, что статья угробит меня. Однако случилось наоборот — мне все в открытую сочувствовали. Все звонили и называли Чарльза ослом или скотиной. Но теперь, разумеется, после всего случившегося я ему простил. Осталось только перезвонить Винсону и извиниться перед ним.

— Вы никого из своих авторов не потеряли из-за этой статьи?

Отт задумчиво уставился на карандаш, который вертел в руках. Словно недоумевал, откуда тот взялся.

— Трудно сказать, — неуверенно пробормотал он. — Клиенты приходят и уходят, и не всегда скажешь, что повлияло на то или иное решение. Только на прошлой неделе я подписал контракт сразу с двумя, причём об одной из них молодой женщине — скоро все заговорят, вы уж поверьте моему нюху. Извините, не могу пока сказать вам, над чем она работает, но — верняк, абсолютный верняк.

— Понятно, — протянул я. — Скажите, а Чайлдресс считался хорошим писателем?

— Хорошим, но не настолько, каким сам себя почитал. Он был настоящим трудягой — трудоголиком даже, — и очень неплохо воспроизводил стиль и замыслы Сойера. Живые диалоги, сочный язык, но вот фабула порой хромала изобретательности ему, на мой взгляд, не хватало. Правда, Кейт Биллингс преувеличивал, ставя ему это вину. Он — я имею в виду Кейта — вообще слишком центропупирован. У других соринки подмечает, а в своём глазу бревна не видит.

— Биллингсу, по-моему, в этой статье тоже перепало?

— Да, но не по имени, а как мне, безымянно; все, впрочем, прекрасно поняли, о ком идёт речь.

— Как по-вашему, Чайлдресс и в самом деле наложил на себя руки?

Отт вдруг резко пригнулся вперед и, облокотившись на стол, оперся подбородком о ладони.

— Меня бы это не удивило, — произнес он. — За годы нашего знакомства он три, а то и четыре раза впадал в такую черную хандру, что всерьез подумывал о самоубийстве. Однажды он вообще ни с того, ни с сего разрыдался прямо у меня в кабинете. Видели бы вы его тогда! Сидел и рассказывал мне замысел очередного романа с новым главным героем, и вдруг — прорвало! Слезы в три ручья лились.

— А он написал этот роман?

— Нет, по-моему, не успел. Но это и случилось-то всего несколько месяцев назад.

— А в самое последнее время он не впадал в депрессию?

Отт воздел руки к потолку и замотал головой:

— После нашей размолвки я его ни разу больше не видел. То есть, больше месяца. Однако, как я вам уже говорил, он был страшно обозлён из-за нового контракта на два очередных романа из барнстейбловской серии, того, в котором речь шла о пятнадцатипроцентном повышении его ставки. В итоге, насколько мне известно, он на эти условия согласился, но уже без участия агента. — Чуть помолчав, Отт добавил: — Кроме того, он был очень обидчив и крайне болезненно воспринимал любые критические стрелы в свой адрес. Что касается трех его романов про Барнстейбла, то отклики были, в основном, положительные, а вот статейка, которую, как вам, должно быть, известно, тиснул про него в «Газетт» Уилбур Хоббс, совершенно выбила его из колеи. Да ещё и читатели масла в огонь подлили. У Сойера с первых же книжек ещё лет сорок образовалась уйма поклонников, которые организовали по всей стране клубы почитателей Барнстейбла. Так вот, в целом они были счастливы, что Барнстейбла возродили, однако, придирчиво следя за всякими мелочами, они то и дело вылавливали «блох» в романах Чарльза. То цвет барнстейблова грузовичка был перепутан, то ковёр не тот в гостиной лежал и тому подобное. Чарльз получал пачки подобных писем и вместо того, чтобы радоваться такому вниманию со стороны своих читателей, только бесился и проклинал их.

— Напрасно, — пожал плечами я.

— Конечно, — подхватил Отт. — Но таков уж был Чайлдресс. Как порох взрывался. А ведь я предупреждал его с первой же книги, что каждое слово въедливые почитатели Барнстейбла будут через лупу рассматривать. Впрочем, учитывая приобретенную им популярность, все это, на мой взгляд, яйца выеденного не стоило. Чарльз же этого не понимал — он стремился лишь побольше мошну набить. Нет, не умел он заглядывать в будущее.

— Много у него было близких друзей?

— Я не знал никого, — ответил Отт. — Вы, конечно, знаете, что он был помолвлен? С одной молодой особой с телевидения. Я сам-то её в глаза не видел. Ну ещё с одной писательницей он общался — с Патрисией Ройс.

— Да, я слышал о ней, — заметил я. — А какие у них были отношения?

— Представления не имею. Дело в том, мистер Гудвин, что я вообще предпочитаю не сближаться со своими клиентами настолько, чтобы посещать званые вечеринки. Мы с супругой не считаем себя достаточно важными птицами, чтобы вращаться в подобных кругах. Нет, литературные вечера я, разумеется посещаю — но это уже скорее обязанность. На одном из таких вечеров, кстати, я и с Патрисией Ройс познакомился. Она узнала меня по имени, сказала, что знает про то, что я занимаюсь Чарльзом.

— А сама она к вашим профессиональным услугам никогда не прибегала?

Отт помотал головой из стороны в сторону.

— Когда мы познакомились, она меня ни о чём не просила, а с тех пор я ни разу её не видел. Да и вообще у меня в этом жанре, — а она любовно-исторические романы пишет, — не было ни одного клиента. Тем не менее я читал кое-что, вышедшее из-под её пера, и был приятно удивлен: у неё прекрасный стиль, запоминающиеся образы, да и сюжеты тщательно продуманы. Однако я даже не знаю, кто из агентов её представляет.

— Как вы полагаете, никто не мог желать расправиться с Чайлдрессом?

— Учитывая особенности его личности — любой мог, кто хоть слегка с ним сталкивался… Нет, — тут же спохватился Отт, — эти слова вычеркните. Я не имел права так распускаться. Давайте скажем так, мистер Гудвин: Чарльз Чайлдресс был эгоистичной, умеренно талантливой и неумеренно вздорной и неуправляемой личностью. Я бы покривил душой, сказав, что глубоко опечален его смертью. Но я и не прыгал от радости, услышав о ней. Считаю ли я, что его убили? Пожалуй… нет. Собственный опыт, вынесенный из четырехлетнего общения с ним, позволяет мне предположить, что самоубийство было бы вполне в его стиле. Чокнутый он был, понимаете? Извините, но таково мое мнение.

— А вы знали, что он хранит пистолет в квартире?

— Нет, но это меня ничуть не удивило бы. Я лишь один раз был у него дома, несколько месяцев назад, когда кошка между нами ещё не пробежала. Я обедал тогда с приятелем в Грамерси-парке, там есть небольшой клуб, членом которого я состою. Поскольку Чарльз жил поблизости, я потом заскочил к нему, чтобы занести экземпляры свежего немецкого издания очередного барнстейбловского романа. Чарльз был как раз взбудоражен по поводу недавней кражи со взломом, случившейся в его доме, и заявил мне, что собирается приобрести «пушку». Он так и выразился — «пушку». Истый детективщик.

— Не знаете, он успел составить завещание?

Отт развел руками:

— Понятия не имею, но очень сомневаюсь, чтобы успел. У него вообще был бзик по поводу денег. С одной стороны, он был помешан на том, как бы побольше заработать, а с другой ему было абсолютно наплевать, что с ними станет. Страсть к накопительству в нем отсутствовала начисто. Да и обстановка в его квартире — повторяю, я был у него всего однажды — напоминала лавку старьевщика.

Я кивнул, затем, чуть помолчав, спросил:

— Скажите, мистер Отт, где вы были в прошлый вторник примерно с полудня и до обеда?

— Чисто сработано, — одобрительно хмыкнул Отт, награждая меня улыбкой. — Я уже начал было сомневаться, что вы меня об этом спросите. Вы очень ловко выведали у меня все, что вас интересовало, прежде чем задали вопрос, в ответ на который я мог, вспылив, попросить вас удалиться. Хотя я бы, конечно, не стал этого делать. Вопрос вполне закономерен.

Он выдвинул ящик и достал из него ежедневник.

— Так, давайте посмотрим. Вторник, значит… В половине одиннадцатого я был у своего парикмахера, от которого ушел около одиннадцати или чуть позже. Можете у него спросить. Уоллес Беркли, Сорок шестая улица. Затем я взял такси и отправился в Грамерси-парк пообедать с одним писателем в том самом клубе, про который вам уже говорил. Приехал рано и пошёл прогуляться по парку, который немного напоминает мне Лондон. Очень нервы успокаивает.

— Как долго вы прогуливались?

— С полчасика, должно быть, или чуть больше. Скверное алиби, да?

— Да, если никто не сумеет подтвердить его. Вы же сами сказали, что Чайлдресс жил неподалёку.

— Вы, я вижу, не любитель ходить вокруг да около, мистер Гудвин, сказал Отт. Он уже не улыбался, но, впрочем, и не хмурился.

— Это точно. Еще один вопрос. — Я полез в карман и извлек из него ключ. — Не представляете, что можно открыть с помощью этой штуковины?

Отт взял ключ двумя пальцами и нахмурился:

— Вы знаете, очень может быть, что это ключ от моей квартиры. — Он вынул из кармана связку ключей и приложил один из них к моему. — Нет, они только похожи, — сказал он чуть позже, протягивая ключи мне.

Я согласно кивнул и забрал свой ключ.

— Извините, что украл у вас столько времени, — сказал я, вставая.

— Постойте, — произнес вдруг Отт, приподнимая руку жестом дорожного полицейского. — Вы держите бутылку виски в правом нижнем ящике своего письменного стола?

Я опешил.

— Нет, но я всегда знаю, где её можно добыть.

— Это не одно и то же. Бутылки в ящике нет — значит, нет и крутизны. Извините, что первым сообщаю вам эту новость, мистер Гудвин, но вы, без сомнения — интеллигент.

— Довольно горькая пилюля, — вздохнул я, принимая самый свирепый вид, на который был способен. — В следующий раз заявлюсь к вам в военной форме, да и выражаться буду, как Хэмфри Богарт.[6]

Отт не выдержал и засмеялся:

— Нет, горбатого могила исправит. Меня вам уже ни за что не провести.

Я попытался напоследок отшить его каким-нибудь убийственным выражением, но, не придумав ничего путного, лишь интеллигентно улыбнулся и отбыл с поджатым хвостом.