Пропавшая глава

Глава 7

Домой я вернулся в восемь минут седьмого, а это означало, что Вульф уже спустился из оранжереи. Словом, я ничуть не удивился, застав его за столом в обществе пива и очерёдной книги.

— И вот он я, в родимый дом являюсь с пыльным рюкзаком, — продекламировал я, плюхаясь на свой вращающийся стул.

Вульф отложил книгу в сторону и испустил душераздирающий вздох.

— Арчи, — заявил он, — если цитируешь Стивенсона, старайся хоть изредка память освежать. Эти строчки звучат так:

— В следующий раз обязуюсь наизусть выучить, — пообещал я. — Вы готовы выслушать мой отчет о встрече с Оттом?

— Похоже, выбора у меня нет, — пробурчал Вульф и, откинувшись на спинку кресла, смежил очи.

Я изложил ему дословно всю беседу с Оттом, включая то место, где Отт назвал меня интеллигентом.

— В самом деле? — встрепенулся Вульф, открывая глаза. — В моем лексиконе слово «интеллигентный» означает помимо всего прочего: «понимающий, разумный, образованный, с высокой культурой поведения». Должно быть, твой нежданный приход не лучшим образом повлиял на мыслительные способности мистера Отта.

— Острите, да? Вспомните лучше Лили Роуэн — единственную, по вашим собственным словам, женщину, общество которой вас не раздражает. Так вот, спросите, что она вам ответит по поводу того, свойственны ли мне понимание, разумность и высокая культура поведения. Других впечатлений, насколько я понимаю, у вас не возникло?

Вульф фыркнул:

— На ужин у нас жареная куропатка. — И уткнулся в книгу.

Не подумайте, что он просто менял тему, чтобы избавиться от меня нет, его расчёт был куда тоньше. Он прекрасно знал, что по четвергам (а сегодня, если помните, как раз был четверг) мы всегда собираемся у Сола Пензера и играем в покер, а это означало, что я ужинаю вне дома. Между тем, жареная куропатка входила в число моих любимых блюд, и Вульф не преминул воспользоваться случаем, чтобы нанести мне удар ниже пояса.

Впрочем, если вы считаете, что весь вечер я только и делал, что от горя рвал на себе волосы и посыпал их пеплом, то вы заблуждаетесь. Во-первых, тушёное мясо с овощами, которым угостил нас Сол, составило бы честь и самому Фрицу, а во-вторых, умение, тонкий расчёт и воистину потрясающее везение позволили мне изрядно облегчить бумажники всей пятерки соперников.

На следующее утро, угнездившись после завтрака за своим столом в кабинете, я позвонил Кейту Биллингсу, бывшему редактору Чарльза Чайлдресса, на его новое место службы. Говорить мне пришлось с автоответчиком — устройством, которое, по моему глубокому убеждению, наряду с всевозможными карманными будильниками, биперами и пейджерами гарантируют неминуемый крах западной цивилизации. Я наговорил на машину сообщение и сидел за компьютером, занося в него то, что надиктовал вчера Вульф, когда в дверь позвонили. Было десять семнадцать. Фриц закупал продукты, поэтому открывать пришлось мне.

В прозрачное лишь изнутри стекло я разглядел незнакомца, на которого, право, стоило обратить внимание — по первому разу, хотя бы. Жемчужно-серая пиджачная пара в тонкую полоску сидела на нем как влитая. Галстук был чуть потемнее, с желтоватыми полосками. Выглядел незнакомец лет на сорок пять-пятьдесят пять; скуластое лицо клинышком сужалось к заостренному подбородку. Верхнюю губу украшали изящные усики, составившие бы честь полковнику британских войск. Наконец голову нашего франта венчал котелок разумеется, тоже серый. И — чёрт меня побери, — если он не держал в руках трость. Только коротких гетр недоставало.

Признаться, открыв дверь, я ожидал услышать британский акцент, однако посетитель заговорил с чётким выговором уроженца Новой Англии.

— Мистер Вульф у себя? — осведомился изысканный незнакомец.

— Да, но в данную минуту занят. Вы договаривались с ним о встрече? — спросил я, прекрасно зная, что Вульф никого не ждал.

— Нет, но я убеждён, что он согласится меня принять. Меня зовут Уилбур Хоббс. — Произнёс он это так, словно ожидал, что я паду ниц и облобызаю нефритовый перстень на его левом мизинце. — А вы, должно быть, мистер Гудвин?

— Совершенно верно. Мистер Вульф будет занят до одиннадцати часов. Желаете пройти и подождать?

— Да, — с серьёзным видом кивнул Хоббс. Он вступил в прихожую, поместил котелок на деревянную полочку, проверив сначала, не слишком ли она пыльная, после чего аккуратно прислонил трость к стене.

— Вы можете пока подождать в гостиной — журналы, например, полистать, — или же я готов проводить вас в кабинет, но, правда, занять вас разговором пока не в состоянии; у меня срочная работа.

— Я предпочитаю кабинет, — высказался Хоббс. — По словам моего друга и коллеги, мистера Коэна, мистер Вульф располагает изумительной библиотекой, одной из лучших в Нью-Йорке. Сочту за честь осмотреть её. С вашего позволения, разумеется.

— Да, конечно. Проходите, пожалуйста.

Проводив Хоббса в кабинет, я усадил его в краснокожее кресло, а сам вернулся к письму, которое почти уже закончил. Не прошло и нескольких секунд, как Хоббс уже встал и прохаживался перед книжными полками, восхищённо цокая языком. Поначалу я думал натравить Хоббса на Вульфа, как только Его Пузачество спустится из оранжереи, но по мере того, как я допечатывал письмо, планы мои несколько изменились. Дело в том, что я не раз наблюдал, как Вульф, сталкиваясь с нежданным визитёром, резко поворачивает вспять и покидает кабинет, и решил поэтому предвосхитить подобный поворот событий.

— С вашего позволения, я на несколько минут отлучусь, — сообщил я критику. — Не хотите ли что-нибудь выпить?

— Нет, благодарю. — Он даже не соблаговолил повернуться, с головой зарывшись в какой-то фолиант.

Зайдя на кухню, я застал там Фрица, который причитал и чертыхался над дымящейся кастрюлькой.

— Не знаю, что у тебя там, но выйдет оно на славу, — заверил я. — Слово Арчи. Послушай, Фриц, мне нужно заскочить наверх и перекинуться парой слов с мистером Вульфом, а в кабинете сидит посетитель. С виду он вполне безобидный, но мне бы не хотелось, чтобы он умыкнул у нас какую-нибудь ценную книгу. Ты уж присматривай за ним через дырку, и позвони в оранжерею, если он вдруг соберется дать дёру.

Фриц, который умеет за себя постоять, когда его припирают к стенке, серьезно кивнул и, выйдя в нишу, отодвинул панель, скрывавшую потайное отверстие. С противоположной стороны, в кабинете, отверстие было замаскировано хитроумной картиной, изображающей водопад; через отверстие любой желающий мог наблюдать, что творится в кабинете.

Оставив Фрица на посту, я понёсся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Сколько бы я ни посещал нашу оранжерею, занимавшую весь четвёртый этаж под застекленной крышей, всякий раз изумительное красочное зрелище — можете представить себе десять тысяч красочных орхидей во всем великолепии, которые Вульф бесстыдно именует своими наложницами (?) — завораживало меня, как впервые. Пройдя через три зала с разными климатами, я очутился в питомнике, сидя в котором, Вульф с Теодором удостоили меня холодными взглядами. Вульф, облаченный в желтый рабочий халат, примостился на табурете перед скамьей с горшочками.

— Чего тебе? — рыкнул он. Вульф терпеть не может, когда его отрывают от любимой забавы.

— К нам гость пожаловал, Уилбур Хоббс. Пришёл без звонка несколько минут назад. Я оставил его в кабинете под присмотром Фрица.

— Гр-рр! — пробурчал Вульф и плотно стиснул губы. Затем изрёк: — Ладно, в одиннадцать. — И отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена.

Вульф стремился избавиться от меня как можно скорее по двум причинам. Во-первых, как я упоминал, он не выносит, когда ему мешают нянчиться с орхидееями. Во-вторых, он мигом смекнул, что чем дольше Фриц будет наблюдать за визитёром, тем меньше времени у него останется на стряпню и подготовку к обеду.

Когда я спустился и подошел к нише, Фриц тихонько задвинул панель.

— Он все это время не отрывался книг, Арчи, — прошептал он, хотя необходимости шептать, учитывая толщину стен и дверей, не было. Я поблагодарил Фрица и вошел в кабинет.

— Приветик, извините, что пришлось вас бросить, — игриво бросил я Хоббсу. Он торчал возле полки, держа в руке — той самой, на которой красовался нефритовый перстень — раскрытый том. — Вы не слишком скучали?

— О нет! Поразительное собрание.

— Да, я и сам это подмечал. Повторяю свое предложение: не желаете ли что-нибудь выпить? Кофе? Чай? Пиво? Вода из источника?

Хоббс крутанулся вполоборота, изобразив губами некую загогулину, которую, должно быть, считал улыбкой.

— Нет, ещё раз спасибо, — проскрипел он, возвращаясь к книге.

Ровно до одиннадцати, когда послышалось привычное моему уху жужжание лифта, я провозился с банковскими счетами и бухгалтерской книгой. Чувствовал я себя как болельщик, который в предвкушении чемпионского поединка только что проскучал на драке второразрядных боксёров.

Вульф переступил порог кабинета, на мгновение приостановился, увидев у своих книжных полок незнакомца, и склонил голову на положенную одну восьмую дюйма. Затем протопал к своему столу, воткнул в вазу свежесрезанную орхидею и лишь потом сел. Посетитель понял намёк и, приблизившись к столу, остановился лицом к Вульфу.

— Меня зовут Уилбур Хоббс, — представился он. — Лон Коэн передал мне, что вы изъявили желание меня видеть в связи с… самоубийством этого писателя Чайлдресса.

В его устах слово «писатель» прозвучало примерно так же, как «проказа».

— Совершенно верно, — согласился Вульф, глядя ему в глаза. Присаживайтесь, пожалуйста, сэр. Я предпочитаю беседовать, не прибегая к необходимости крутить шеей.

Хоббс коротко кивнул и аккуратно опустился в красное кожаное кресло.

— У вас поразительная библиотека, — заметил он, складывая на груди руки.

Вульф воззрился на него без особой признательности.

— Собирая её, я не преследовал цели поразить чье-либо воображение, произнес он. — Просто я привык окружать себя произведениями, которые время от времени перечитываю.

— Именно это я и имел в виду, — ответствовал Хоббс, не без сварливости. — Меня особенно заинтересовала «История нью-йоркской провинции» Уильяма Смита. Ну и, конечно, «Каприз Ольмейера» издания 1895 года, с автографом самого Конрада. Да ещё и подписавшегося своим полным польским именем — Юзеф Теодор Конрад Коженевский. Если не ошибаюсь, это то самое знаменитое издание, в котором пропущена буква «е».

— Да, на сто десятой странице, — подтвердил Вульф. — В слове «щедрость». Не хотите чего-нибудь выпить? Лично я предпочитаю пиво.

— Нет, спасибо. Узнав от мистера Коэна о вашем желании меня видеть, я решил прийти без предварительной договорённости, хотя и понимаю, что, возможно, нарушил ваши планы. Прошу вас извинить меня. Хотя он — я имею в виду мистера Коэна — не уточнил, о чём именно вы хотели со мной поговорить, я полагаю, что это связано со смертью Чарльза Чайлдресса. Немного представляя себе вашу деятельность, полагаю, что версию самоубийства вы ставите под сомнение.

— Вполне логично, — высказался Вульф.

— Боюсь, что вряд ли сумею оказать вам сколько-нибудь существенную помощь, — сказал Хоббс, складывая пальцы шатром. — Однако я решил прийти. Признаться честно, это было в немалой степени вызвано стремлением познакомиться с вами лично и заодно взглянуть на вашу знаменитую библиотеку. Тем более, что уже сегодня днем я уезжаю на Лонг-Айленд, а вернусь только в следующий вторник.

— Я вас не задержу, — пробурчал Вульф, наблюдая, как Фриц ставит ему на стол пиво. — Скажите, вы были лично знакомы с мистером Чайлдрессом?

Хоббс разгладил усики указательным пальцем.

— Я никогда его не встречал, — ответил он. — Я предпочитаю избегать общения с живыми авторами и имею дело только с их произведениями.

— Вы были низкого мнения о его способностях?

Хоббс набычился.

— Мне не нравится манера многих современных авторов, — ответил он, — и я покривил бы душой перед читателями «Газетт», выразившись иначе. Большинство писателей воспринимают критику правильно, принимая такие условия игры. Чарльз Чайлдресс их не принял. Вам, конечно, известно, как этот тщеславный себялюбец линчевал меня в «Манхэттен Литерари Таймс»?

Вульф пригубил пиво и чуть заметно шевельнул плечами.

— Стреляющий из лука должен и сам уметь уклоняться от стрел, — заметил он.

— Ха! — выпалил Хоббс. — Здесь большая разница. Я рецензировал его работу, тогда как его нападки носили чисто личный характер. Не говоря уж об их полной вздорности и необоснованности.

Если Хоббс намеревался такой речью произвести на Вульфа впечатление, то ему это не удалось.

— Вы рецензировали все три книги мистера Чайлдресса про Барнстейбла, сыщика из Пенсильвании?

— Да, — ответил Хоббс, шумно вздыхая и глубоко погружаясь в кресло.

— И все три произвели на вас негативное впечатление?

— Да, хотя и в неодинаковой степени. К самому первому роману я был даже великодушен. Имейте в виду — я и к творениям самого Дариуса Сойера относился без всякого восторга. Да, свои достоинства у него несомненно были, этого не отнять. Два или три вполне приличных персонажа, да и диалоги в целом неплохие. Вам, конечно, известно, что в последние годы у его творчества нашлось немало поклонников, которые сгруппировались в клубы. Затем Сойер умер, и на сцене появился этот продолжатель, о котором я прежде не слышал. Должен сразу сказать, мистер Вульф, что вовсе не предубежден против продолжателей, особенно если их произведения талантливы. Что же касается романов Чайлдресса… — Хоббс поджал губы и покачал головой. Сюжеты его зачастую высосаны из пальца, логика повествования хромает, сам стиль оставляет желать лучшего…

— Да, «любой уважающий себя ценитель детективной литературы должен бежать от этой книги, как от радиоактивного изотопа кобальта», — вставил Вульф.

— А, вы, я вижу, ознакомились с моей рецензией, — кивнул Хоббс. На его физиономии заиграла довольная улыбка. — Весьма польщен.

— Не стоит, я всегда запоминаю прочитанное. Скажите, как отнёсся Чайлдресс к вашим рецензиям на свои первые произведения из барнстейбловской серии?

— Его реакции на первую рецензию я не знаю. После второй же, на роман «Урожай страха», также опубликованной в «Газетт», я получил от него крайне грубое рукописное послание, в котором он обвинил меня, будто я не разбираю его произведение, а только придираюсь к нему, причем лишь из-за того, что он продолжает ставшую знаменитой серию. Это полнейшая чушь!

— Вы ему ответили?

— Нет, — высокомерно заявил Хоббс, снова приглаживая свои холеные усики. — Я отвечаю лишь на цивилизованные послания, тогда как писульку мистера Чайлдресса, при всем желании, к таковым отнести было невозможно. Неудивительно — при скудости лексикона, которой он страдал, трудно было не сбиться на площадные оскорбления.

Вульф приподнял брови:

— В самом деле? Как же он вас оскорбил?

— Ха! Я бы даже повторить не взялся, — отмахнулся критик. — Достаточно того, что он в крайне грубой форме выразился о моих родителях, усомнившись, в частности, что я вообще появился на свет от представителей человеческого племени. Понятно, что я немедленно уничтожил эту пакость. Я потом долго не мог руки отмыть.

— Что ж, вы, разумеется, ожидали какого-то ответа и на свою третью рецензию?

— Вы можете мне не поверить, мистер Вульф, но мне даже в голову не пришло, что он способен ответить мне через печать, — ответил Хоббс. — Я ежегодно рецензирую десятки книг. Я никогда не задумывался о том, как могут отреагировать их авторы.

Вульф заерзал, устраиваясь поудобнее.

— А как же, сэр, среагировали вы, прочитав эссе мистера Чайлдресса в «Манхэттен Литерари Таймс»?

Хоббса словно подбросило.

— Эссе! У меня язык бы не повернулся назвать так его клеветнический пасквиль. Он поставил целью во что бы не стало дать мне отповедь, и решил, что для этого все средства хороши. Я бы ещё стерпел, подвергни он сомнению мои литературные вкусы и привязанности, но ведь он весьма недвусмысленно обвинил меня в необъективности, причем, в небескорыстной. Намекнул, довольно открыто, что я принимаю деньги за благоприятные рецензии. Я заявил, что подам в суд за клевету, причём и на редактора «МЛТ» и на Хорэса Винсона из «Монарха».

— Вы и впрямь намеревались подать в суд?

— Я даже припомнить не могу, когда ещё был настолько взбешен, — произнёс Хоббс, подчёркивая каждое слово. Он вновь сложил руки на груди. — Да, я был всерьез намерен судиться с ними. Однако затем я передумал.

— В самом деле? А почему?

— Мистер Вульф, рискуя показаться вам излишне аффектированным, скажу тем не менее, что работа в моей жизни — главное. Семьёй я не обременён, да и увлечений особых нет, если не считать зарубежных поездок. Я владею небольшой виллой в Тоскане, и езжу туда по меньшей мере раз в год. Я считаюсь преуспевающим критиком, довольно известным, но, вместе с тем, мало кому знакомым. Хотя под всеми статьями я подписываюсь, в лицо меня почти никто не знает. И я этим очень дорожу. Некоторые люди кичатся своей популярностью и обожают, когда их узнают на улицах, в театрах или ресторанах. Я к таковым не отношусь. — Хоббс приумолк, чтобы перевести дух, и уставился на свои ухоженные ногти. Затем продолжил: — Когда мой гнев поутих, я осознал, что газетчики и фотографы не преминут разжечь из моего иска публичный скандал, и я утрачу свою анонимность. Такую цену заплатить я не мог.

Вульф нахмурился.

— И вы даже не разговаривали с Чарльзом Чайлдрессом после появления его статьи?

Хоббс энергично затряс головой.

— Я не мог заставить себя унизиться до разговора с ним. Я высказал всё, что думал, его издателю, мистеру Винсону. Вы уже беседовали с ним?

Вульф пропустил его вопрос мимо ушей.

— Мистер Хоббс, мистер Чайлдресс упрекнул вас в небескорыстности. Скажите, а приходилось вам и в самом деле принимать деньги в обмен на «благоприятные отзывы»?

Я готов был поставить три против двух, что Хоббс встанет и уйдёт. Он и впрямь уже привстал было, но в самый последний миг передумал и, снова усевшись, улыбнулся. Да-да, я не ошибаюсь — улыбнулся.

— Я не стану оскорблять себя ответом на этот вопрос, сэр. Но и не уйду в знак протеста. — Для разгневанного человека он держался с удивительным самообладанием. — Скажу лишь, что не вижу смысла отвечать на обвинения человека, жизнь которого оборвалась столь трагически.

Вульф прищурился.

— Я задам вам ещё несколько вопросов, сэр, после чего готов отпустить вас на Лонг-Айленд. Во-первых, не могли бы вы припомнить, где вы были в прошлый вторник, скажем, с десяти утра до четырех часов дня?

— Господи, да это же было девять дней назад! — возмущенно фыркнул Хоббс. Он полез во внутренний карман пиджака и выудил из него обтянутый лайкой ежедневник. Полистал странички, что-то бурча под нос. Наконец сказал: — Вот, нашёл. Как и ожидал: целый дом я провёл дома за чтением для меня это в порядке вещей. В «Газетт» я езжу не чаще, чем раз в неделю. Рецензии я обычно отправляю прямо из дома по модему. Да, вспомнил, я как раз читал автобиографию одного непонятого английского драматурга. Поделом непонятого. Совершенный кошмар.

Вульф закрыл глаза.

— А видели вы хоть кого-нибудь в тот день? — поинтересовался он.

— В том смысле, что сможет ли кто-нибудь засвидетельствовать, что я говорю правду? Увы, боюсь, что вынужден вас разочаровать, — Хоббс театрально пожал плечами. — В моем доме на Восточной Семьдесят девятой улице есть консьерж и лифтёр, но у нас есть и служебный ход, которым я частенько пользуюсь. Мусор, в частности, выбрасываю. Однако в тот день — я это точно помню — я вообще не выходил из дома до самого вечера, а вечером отправился поужинать с друзьями в чудесный ресторанчик на Третьей авеню.

Вульф, в представлении которого словосочетание «чудесный ресторанчик» было оксюмороном[8], поёжился, но быстро взял себя в руки.

— Скажите, о чем вы подумали, услышав о смерти мистера Чайлдресса? — спросил он.

Хоббс заморгал.

— Интересный вопрос, — произнес он наконец. — Немудрено, судя по вашей репутации. Вы ведь наверняка практиковались в умении сбивать с толку не ожидающих подвоха людей. Итак, позвольте вспомнить… О его самоубийстве точнее смерти — я узнал из «Газетт». Да, точно, вспомнил. В то утро я как раз был в редакции. Как только мне на стол положили свежий выпуск, я стал его пролистывать и наткнулся на сообщение о его смерти. Едва закончил его читать, как позвонил телефон. Редактор раздела культуры интересовался, достаточно ли я знал Чайлдресса, чтобы написать о нем памятную заметку на пару страниц. Я заявил — ничуть не покривив душой, — что не знал его вовсе, и этим все закончилось.

— А приходилось вам когда-нибудь бывать у него дома?

Хоббс вздрогнул.

— Нет… никогда, — отчеканил он оскорблённым тоном. — И меня поражает, что вы способны задать мне подобный вопрос. Я уже подчеркнул, что никогда не общаюсь с авторами, а уж мистер Чайлдресс, безусловно, в число моих друзей не входил бы.

— А знали вы, что у мистера Чайлдресса был пистолет? — как ни в чём не бывало осведомился Вульф.

— Нет, и узнал об этом, лишь прочитав заметку о его гибели, — процедил Хоббс. — Впрочем, я не слишком удивился. Я и сам держу дома оружие. Хотя наш дом охраняется неплохо, я считаю, что лишний раз подстраховаться не мешает.

— Есть ли у вас какие-нибудь предположения относительно смерти мистера Чайлдресса?

— Я полагал, и по-прежнему полагаю, что он покончил самоубийством. А что тут необычного? Многие творческие люди, причём, заметьте, куда более талантливые, чем Чайлдресс, сводили счёты с жизнью подобным образом. По самым различным причинам: из-за бедности и лишений, впав в отчаяние, разочаровавшись в людях и тому подобное. Извините, но мне пора, — неожиданно выпалил он, взглянув на часы. — Я не знаю, кто ваш клиент, хотя могу догадаться. Если хотите выслушать совет человека, который уже двадцать лет варится в литературном соку, то не тратьте время, сражаясь с ветряными мельницами. Чарльз Чайлдресс сам наложил на себя руки. Всё, мистер Вульф, я пошёл. — Он встал. — До свидания, мистер Вульф, мистер Гудвин. — Хоббс церемонно поклонился каждому из нас. — До свидания.

— Последний вопрос, мистер Хоббс, — вмешался я. — Это, случайно, не ваш?

Я протянул ему ключ. Хоббс взял его и, чуть повертев, вернул со словами:

— Нет, это не моё. А что?

— Да так просто, — пожал плечами я. — А вы не против, если я взгляну на ваши ключи?

Глаза Хоббса засверкали.

— Против, — с неожиданной резкостью заявил он. — Не вижу никаких причин, чтобы потакать капризам частных сыщиков, даже столь известных, как вы. Всё, до свидания!

Он в последний раз поклонился и решительным шагом вышел из кабинета. Я проследовал за ним в прихожую, проследив, чтобы он не забыл шляпу и котелок. Хоббс улыбнулся уголком губ — а может скривился — и вышел на улицу. Я от души пожелал ему, чтобы все таксисты Манхэттена дружно разъехались по разным забегаловкам попить кофе.