Пропавшая глава

Глава 14

Спустившись поутру на кухню, я застал там Фрица, который поджидал меня со свежеиспечёнными оладьями, горячим кофе и запечатанным конвертом.

— Мистер Пензер принес его час назад, — пояснил Фриц. — Сказал, что ты в курсе.

Сол был «жаворонком», и любил повторять, что ранняя пташка первой клюет. Впрочем, с таким же успехом он мог быть и «совой». Меня вообще часто поражала его способность подолгу обходиться без сна. Как-то раз Сол признался мне, что после пяти часов пребывания в объятиях Морфея он готов к любым испытаниям, кроме, разве что, концерта тяжёлого рока — любой другой музыке прошлого и настоящего Сол давно и твёрдо предпочитает Шопена.

Кроме фотографии Клариссы Уингфилд, которую я получил от Белинды Микер, а также её копии, в конверте лежал выдранный из школьной тетради клочок линованной бумаги с нацарапанным посланием, в котором Сола интересовало, когда мы с ним сыграем в джин-рамми в следующий раз. Я раздраженно швырнул записку в корзинку для мусора, упрятал обе карточки в бумажник и принялся сравнивать приготовленный Фрицем завтрак со стряпней повара из «Старой кастрюли». Разумеется, верх одержал Фриц, но победа досталась ему по очкам.

Покончив с завтраком, я прихватил чашечку кофе, отправился в кабинет и, расположившись за своим столом, придвинул к себе телефон и набрал нужный номер. Деловитый голос секретарши Хорэса Винсона осведомился, кто я такой, после чего меня быстро соединили с издателем.

— Ах, как хорошо, что вы позвонили, — закудахтал Винсон. — Что-нибудь узнали?

Ответ на подобный вопрос со стороны клиента у меня, как всегда, был припасен заранее:

— Ничего определенного. Скажите, упоминал ли когда-нибудь Чайлдресс при разговоре с вами свою кузину? Ее зовут Кларисса Уингфилд.

— Нет, кажется, — ответил Винсон, чуть подумав. — Впрочем, он вообще редко говорил о том, что не имело отношения к работе. Мне, по крайней мере. А что?

— Так, проверяю на всякий случай, — уклончиво ответил я. Затем поблагодарил и пообещал поставить его в известность, как только откопаем что-то стоящее. Винсон пытался продлить разговор, но я был непреклонен и настоял на своем, сославшись на срочные дела.

Утро стояло замечательное, весна в Манхэттене выдалась на радость, с безоблачным небом и ласковым бризом. Я бы с радостью прогулялся в центр пешком, но был вынужден напомнить себе, что в моих интересах торопить события, поскольку в противном случае Вульф мог заскучать и утратить всякий интерес к делу. Бедняга и без того заслуживал сочувствия — несчастье с лифтом здорово выбило его из колеи. Вот почему, пройдясь до Девятой авеню, я сел в такси и назвал водителю адрес Главного управления полиции, разместившегося в кирпичном здании на Сентер-стрит неподалеку от Бруклинского моста.

Я вовсе не жалуюсь, когда говорю, что друзей у меня в нью-йоркской полиции раз, два и обчелся. Дело в том, что знакомых у меня там добрых две дюжины, что вовсе немудрено, если принять во внимание специфику моей работы. Взять хотя бы инспектора Кремера и сержанта Пэрли Стеббинса из отдела по расследованию убийств, которых я безмерно уважаю за честность и преданность делу. Однако друзьями я бы их никогда не назвал, как и они меня; слишком уж много неприятностей мы друг другу причинили. Не стоит забывать и лейтенанта Роуклиффа, которого я не только не уважаю, но и вообще на дух не переношу, в чем он отвечает мне полной взаимностью. Есть там и другие личности, достойные упоминания. Но вот — друзья? Нет, за одним-единственным исключением.

Его зовут Лемастер Джиллиам, и мы с ним были знакомы уже лет пятнадцать, а то и больше. Джиллиам не уступает в честности Кремеру и Стеббинсу, а вот по части любезности даст Роуклиффу сто очков вперед. В полицию он пробился из самых низов, из бронксовского гетто, причем ухитрился даже закончить колледж. Впервые я познакомился с Джиллиамом, когда он был ещё молодым и энергичным патрульным, а мы с Вульфом расследовали обстоятельства случайной, на первый взгляд, гибели руководителя профсоюза докеров.

Джиллиам тогда обнаружил его тело в Гудзоне и был единственным во всей нью-йоркской полиции, кто был уверен, что беднягу убили. Вульф, которого нанял сам профсоюз, с интересом выслушал доводы молодого патрульного а затем, изобличив несколько недель спустя убийцу, довёл до сведения Кремера, что среди его подчинённых есть хотя бы один башковитый парень.

Джиллиам до сих пор свято убежден, что именно тот случай и стал началом его карьеры в полиции. Возможно, что это и так, хотя парень с его мозгами вполне мог пробиться и без нашей помощи. С тех пор наши пути не раз пересекались. Однажды Джиллиам с нескрываемой гордостью упомянул, что его дочь, старшеклассница, «божественно играет на скрипке». Я поведал об этом Лону Коэну, а вскоре тот поместил в «Газетт» статью про Шареллу Джиллиам, «блестящее юное дарование с огромным будущим».

Статья помогла Шарелле поступить в университет, и девушку стали наперебой приглашать крупные симфонические оркестры. Её отец преисполнился ко мне такой благодарностью, что был готов, по его собственному признанию, выполнить любую мою просьбу. Решив воспользоваться этим обещанием, я пригласил его в очередной четверг сыграть с нами в покер, и Джиллиам с готовностью помог Солу с Лоном существенно облегчить мои карманы.

Я не собирался так надолго задерживать ваше внимание, однако, приехав в полицейское управление, я отправился именно к Джиллиаму, который возглавлял службу розыска пропавших лиц.

— Арчи Гудвин! — радостно взревел он, услышав, что я дожидаюсь его в приёмной. — Как дела, старый дружище?

Стиснув мне руку могучей ладонью, он провел меня в свой спартанский кабинет с видом на маленький скверик, разбитый перед входом в здание.

— Не жалуюсь, — сказал я. — Как дела у Шареллы?

Джиллиам расплылся до ушей:

— Она сейчас живет в Чикаго, — прогудел он. — Для музыканта лучше дома не сыскать. Бейсболисты там дохлые, а вот симфонический оркестр лучший во всем мире. И её в него взяли! В прошлом году. В следующем месяце они приезжают сюда с гастролями, будут выступать в Карнеги-холле. Угадай, чьи гордые как павлины родители будут сидеть в пятом ряду партера и любоваться своей дочуркой? Впрочем, вряд ли ты навестил меня лишь для того, чтоб осведомиться о делах самой талантливой в нашей Галактике юной скрипачки. Итак?

Я показал ему фото Клариссы и, насколько мог, ввел в суть дела. Джиллиам терпеливо выслушал меня, время от времени цокая языком.

— Значит, говоришь, пропавшей её не объявляли? Что ж, если она и впрямь живёт в Манхэттене, но афишировать себя не желает, тому могут быть две причины.

— Наркотики или проституция, да?

Джиллиам кивнул.

— Скорее даже — и то и другое. Но сначала я проверю, не объясняется ли её исчезновение третьей причиной.

— Например, не найдется ли похожая на неё женщина в числе неопознанных трупов?

— Я этого не говорил, Арчи, обрати внимание. — Он прищурился. — Кстати, а полиция ею не интересуется?

Я ухмыльнулся:

— Нет, но только по той причине, что вы, блюстители порядка, не считаете, что произошло преступление. А вот Ниро Вульф думает иначе.

Джиллиам ухмыльнулся в ответ:

— До боли знакомая история, не правда ли? Напоминает наши юные годы.

— Точно, — кивнул я.

— Ладно, вернемся к работе. Я тут сейчас проверю кое-что важное, а потом займусь твоей мисс Уингфилд, или как там она сейчас себя называет. Не возражаешь, если я вечерком тебе звякну?

Мог ли я возразить? Многие ли полицейские извинялись передо мной за то, что не могли все бросить и заняться моими делами? Вот таков наш Лемастер Джиллиам.

Оставив ему фотографию Клариссы, я остановил такси и, одиннадцать минут спустя, был уже перед домом Чарльза Чайлдресса в Гринвидж-Виллидже. Нажав кнопку с табличкой «Карлуччи — суперинтендант», я почти сразу услышал в ответ сдавленное «Да?»

— Я по поводу Чарльза Чайлдресса, — сказал я в микрофон, а в ответ услышал поток междометий, которые, при всем желании, привести здесь не в состоянии. Прождав ещё минуту, я уже собрался было повторить манипуляцию с кнопкой, когда дверь распахнулась, и передо мной возник Карлуччи.

— У меня дел по горло! — прорычал он с места в карьер. Мне показалось, что со времени нашей недавней встречи он не переодевался. — Тут всё время всякие шастают… Постойте-ка, вы ведь уже ко мне приходили! Вы, кажется, из страховой компании, да?

Я уверенно закивал.

— Извините за беспокойство, но это не займёт у вас много времени. Мы сейчас разыскиваем родственников мистера Чайлдресса, которые могли его здесь навещать. Вы не узнаете эту женщину?

Карлуччи нахмурился, затем, прищурившись, вгляделся в карточку.

— Вообще-то я не слишком обращаю внимание на всех, кто тут ходит, я говорил вам. У меня вечно работы невпроворот. Но эта дамочка, кажется, мне знакома. Держу пари, что она здесь бывала. Собственно говоря…

— Да?

Он поскреб здоровенной ручищей небритый подбородок, затем ещё раз взглянут на фотоснимок.

— Не могу сказать наверняка, потому что было темно, но несколько недель назад, даже около месяца назад, я тут вечером возился с крыльцом, как вдруг в вестибюле послышался какой-то шум. Я подошёл взглянуть, и увидел эту женщину — это была она, хотя волосы были покороче подстрижены, которая, стоя в дверях, кричала на мистера Чайлдресса, вышедшего её проводить.

— Не помните, что именно она кричала?

Карлуччи заметно смешался.

— Вообще-то мне было откровенно неловко. Она вопила как недорезанная коза. Терпеть не могу таких. Причём на меня она ни малейшего внимания не обращала, словно меня и не было. Потом разрыдалась, пробормотала сквозь слезы что-то вроде: «Мне от тебя вовсе не деньги нужны». А затем напустилась на бедного парня, обзывая его отборными выражениями, самое мягкое из которых было «ублюдок поганый». Вот здесь вот она стояла, — Карлуччи показал пальцем, — и орала. Во весь голос орала. Ее, наверное, в паре кварталов отсюда было слышно.

— А что потом?

Он пожал плечами.

— Убралась. Слава Богу — потому что мне хотелось сквозь землю провалиться. А мистер Чайлдресс только посмотрел на меня, повернулся и пошел к себе, даже не сказав ни слова. Впрочем, что он мог сказать? Мне даже сейчас неловко вспоминать об этом. Мерзкая сцена. Слушайте, а можно мне задать вам один вопрос?

— Пожалуйста. Я ведь вам уже несколько задал.

Карлуччи скрестил на груди могучие руки и смущенно прокашлялся. Затем спросил:

— Вы не думаете, что он из-за этой дамочки мог застрелиться, а?

— Об этом стоит поразмышлять, — кивнул я. — А больше вам её не приходилось видеть?

— Точно не помню, — задумчиво произнес Карлуччи. — Мистер Чайлдресс… он водил знакомство со многими женщинами. Не подумайте, я ничего плохого сказать не хочу. Одна женщина, например — он мне про неё рассказывал, — приходила работать на его компьютере. Писательница, как и он сам. По фамилии Райс, кажется, или как-то в этом роде. Мистер Чайлдресс предупредил меня, что дал ей ключ от своей квартиры. Потом ещё одна красотка захаживала. Они были вроде как обручены с ней. Настоящая красавица — темные волосы и личико, как у голливудской звезды. Не знаете, может она и вправду какая знаменитость, а?

— Увы, не знаю. А не помните, не приходила ли хоть одна из них в тот день, когда он застрелился? — спросил я, намеренно повторяя вопрос, который уже задавал ему шесть дней назад.

— Нет. Видите ли, в тот день я на несколько часов отлучался. В скобяную лавку ходил, а потом к сестре заскочил. Она тяжело заболела, бедняга.

Что ж, испытание на постоянство в показаниях он выдержал.

— А за день или два до смерти мистера Чайлдресса к нему никто не заходил?

Карлуччи снова пожал плечами.

— Нет, но уже говорил вам, что не слишком обращаю внимание на посетителей. В конце концов, не мое дело следить за тем, кто тут к кому ходит.

Я сказал, что согласен с ним, и, поблагодарив, отбыл восвояси.