Проповеди

Глава двадцать вторая О том, как надлежит нам предавать нашу внешнюю и внутреннюю силу в распоряжение Бога, все дела наши творить с Ним и через Него в смирении и уповании и должным образом использовать Его дары и посещения\1\

Желающий стать доверенным другом Божиим, должен всегда содержать свои внешние чувства в узде, не дозволяя им играть свободно и не допуская того, чтобы в какой-либо вещи или занятии они искали своего и к нему прилеплялись. Под этим мы, однако, разумеем не те вещи и дела, в которых есть истинная нужда или совершения коих требует разум, и о них мы не говорим, что их следует отложить; такие дела и вещи, напротив, будучи необходимыми, дозволены каждому, и они тем менее опасны для души, если мы используем их таким образом, чтобы они не возмущали внутренний покой духа, но, напротив, способствовали ему: то есть если мы либо используем их так, либо употребляем их не ради удовлетворения нашего сластолюбия и не ради собственного удобства, но пользуемся ими как средствами укрепления и к пользе для нашего духа; это относится ко всем разрешённым, справедливым и необходимым вещам, каковы, например, еда, сон, ходьба, лежание и тому подобное. Однако и внутренние силы также должны быть обузданы, и должно до тех пор не давать им действовать своевольно, покуда они не будут совершенно укрощены, лишены своеволия и приучены к повиновению, дабы Бог мог свободно и беспрепятственно совершать в них Свои дела. То, что такое укрощение, такое собственно пленение внешнего и внутреннего человека не только в высшей степени душеполезно для него, но и делает его способным к более высокому научению и близкому общению с Богом, пусть покажет вам следующий опыт и поучение. За несколько дней до того, как некто пребывал в таком внешнем и внутреннем отречении, Господь сподобил его получить следующее наставление: Вот, в этом твоем совершенном успокоении ты молишься ко Мне много сильнее и больше, чем когда-либо за всю жизнь молился словами, жестами, волей и разумом; посему пребывай по-возможности в этой твоей внутренней темнице и наблюдай за тем, чтобы тебе без нужды не иметь никаких устремлений к чему-либо, не передвигаться в суете и не наполнять ум праздными помыслами, говоря только то, чего требуют обязанность и необходимость. Во всём, что ты делаешь и предпринимаешь, поразмысли сперва о цели дела и о его конце, и есть ли на него действительно Божья воля, и каким образом Он хочет совершения этого дела; твоя непрестанная и неизменная молитва да будет: Да свершиться воля Твоя! Избегай, насколько позволит разумение и необходимая скромность, всяких внешних занятий — даже так называемыми благими и дозволительными вещами, а равно и общения, даже и с добрыми людьми; удали всякую праздную заботу и всякую печаль от твоего сердца, единственно Господь пусть будет твоим предметом, а твоей единственной заботой пусть будет та, как тебе наилучшим образом отпраздновать Ему святую Субботу внутреннего упокоения, не находя внутри себя ничего, что было бы помехой Его святому действию в тебе. Если же обязанность или необходимость непосредственно требуют тебя к какому-либо занятию или труду, то не забывай при этом и о деле твоего Господа, непрестанно памятуй о Нём, не ищи в занятии себя самого, словно бы ты был тем, который знает, как и что надлежит делать в работе, и каким образом к ней приступать и как завершить, но берись за дело в смирении, уповании и спокойствии души, свободным от самого себя, не мня себя самого способным и умеющим и не желая творить свою волю, и совершай работу, имея пред очами лишь Бога и святое благоугождение Ему. Поистине, немалое здесь требуется от тебя, узри это на одном-единственном примере: случись так, что Господь — дабы испытать тебя — поручил бы тебе руководить девятью хорами Ангелов, дав тебе полную свободу воли над ними и даже дал бы тебе составить еще девять таких же, которые бы не меньше любили, хвалили и воспевали Господа, что конечно же было бы делом несказанным, но при этом ты ощутил бы, что Его воли нет на то, чтобы совершить чрез тебя столь многое, или что это должен исполнить кто-либо иной, или что ты по меньшей мере должен совершить этот труд не один, но кто-то ещё вместе с тобою, то тебе следовало бы, из любви к Нему и в полном отвержении всех твоих указанных полномочий и всей славы, немедля и без жалобы отказаться; в этом, равно как и во всех прочих вещах, тебе надлежит всецело отвергаться самого себя, и в смирении и глубоком благоговении покорствовать Богу — будь то в делании или неделании. Если делаешь так, то поистине имеешь большее самоотвержение во внешнем делании, нежели может быть даже в твоем блаженном внутреннем пребывании. Вообще, в любом деле и в любом обстоятельстве, в коем природа либо ищет самое себя, либо, пребывая в скрытом состоянии, выжидает момента выйти на поверхность, она должна быть побеждена и повержена; то же самое можно сказать и о делании внутреннем, о внутренней деятельности духа, рассудка, разума и фантазии, в которой человек столь склонен искать себя самого, угождать и нравиться самому себе, что доставляет ему блаженную сладость; ах! во всех этих вещах должно тебе ради Божьей любви всецело отмереть от самого себя, истребив в самом себе их корень, и держаться одного только Бога в простоте и чистоте сердца. Это будет весьма целительно для твоей души, и это есть истинное средство против подслушивающего и наблюдающего за тобой врага, если ты свою внутреннюю веру выскажешь также и устами, внятно для себя самого и для находящихся рядом с тобою, вслух называя и призывая имя твоего Спасителя и Искупителя Иисуса; также и то будет для тебя весьма полезно и споспешественно, если ты будешь созерцать жизнь и страдания твоего Господа сущностно, а не в одних лишь образах и формах, и твой дух будет упражняться в таком созерцании, ибо это истребит всяческую небрежность в твоих обычных молитвенных правилах и мысленных обращениях к Богу, сделав их живее и плодоноснее. Если то дело, которое ты задумал, есть такое, которое должно совершаться последовательно, шаг за шагом, и ты приступаешь к нему, как бы ступень за ступенью, со всё большим сердечным и внутренним самоотречением, то и само оно будет всё более душеполезным для тебя, и чем более смиренно ты будешь пребывать в этом делании, тем более величия будет обретать само оно, и поверь мне, что здесь ты никогда не сможешь преуспеть паче меры. Чем быстрее ты изыдешь из самого себя и своего ничтожества и войдёшь в Бога, тем большего блаженства удостоишься, ибо коль скоро ты совлёк с себя своё ничтожество, и оно более не имеет части в тебе, ты входишь в сверхсущностную сущность Божию, которую ты сможешь постигать с тем большей полнотой, силой и истиной, чем более глубоко твоё отречение, чем бессильнее твоё естественное познание, тем более тих и нем твой разум. В этом мраке взойдет для тебя божественный свет в своей славе, и чем глубже будет этот мрак, тем пламеннее будет его сияние; не себе самому хочет светить свет, он хочет светить во тьме, что затем и происходит, когда Господь пожелает открыть Самого Себя; и когда Он откроется тебе, ты узнаешь Его, и не захочешь отвернуться; искать же, чтобы Господь сотворил такое в тебе, тебе не следует, если же Он захочет этого Сам, то не противься и не отказывайся, используй непременно эту высокую милость Господа; однако упокоиваться в ней, удовлетворяться ею одной не должно тебе, но тебе должно держаться одного лишь единственно Бога, не Его дары, но Сам Он — должен быть для тебя Одним и Всем. Если уже однажды «положил руку на плуг» («взялся за гуж?»), тогда не взирай уже ни назад, ни наверх, ни на самого себя, ни также на то, что Господь дарит и подаёт, будь то озарение, или сладкое утешение, или какой-либо еще дар духовный; напротив, прими всё, что тебе даётся — будь то внутренне или внешне — так, как если бы ты получил это во сне, без твоего собственного поиска, без твоей собственной воли и незаслуженно. Не взирай на эти дары с благоволением, ибо это было бы всего лишь самодовольством; но погружайся всё более и более в твоего Бога; в простоте сердца, в смирении, в любовном благоговении, в совершенном отречении от самого себя, в истинном самоотвержении, в полном упразднении от себя, в совершенной нищете во всех вещах, которая ничем более не обладает и не желает уже никакого обладания в дальнейшем. Но также и от самой этой нищеты, от мысли о ней тебе — надлежит отречься и достигнуть освобождения; разве может развиться древо из семени или семя из цветка, если прежде не умрут оба и перестанут быть тем, что они есть? Кто был бы столь мудр, чтобы ещё в семени распознать древо, и в цветке — плод? Между тем и другим, кажется, не существует никакой связи, и всё же, чем более цветок увядает и осыпается, тем больше и больше из него образуется и начинает произрастать плод. Распознай же подобное в себе самом! Чем увереннее и непреклоннее ты отвергаешься самого себя, чем полнее ты умираешь для себя самого и всех вещей, тем истиннее, существеннее и плодоноснее начинается твоё произрастание в Боге; потому не взирай на дары, которые посылает тебе Бог, но скорее покорись совершенно и в простоте веры воле твоего Бога; Его одного желай, Он да будет единственной твоей целью. Такое чистое помышление о Боге и устремление к Нему никогда не вводит в заблуждение, и с ним ты всегда найдешь Его, будь то в созерцании или вне его, в молитве или вне её, — словом, повсюду, где бы ты ни находился.

Под этой волей (Wollen), или, как мы сказали, под этим помышлением (Meinen), мы, однако, никоим образом не будем подразумевать то, что обычно понимают под желанием или намерением, и равным образом мы не подразумеваем под этим того желания или своекоорыстного помысла, который направлен лишь к собственной выгоде; наша воля или помышление не есть одно лишь намерение, она есть уже действительно, т.е. в деянии сущая воля; увы! нам приходится употребить такое выражение, поскольку в данный момент для этого предмета мы не находим точно описывающего понятие слова. Ах! ведь в нашей природе всегда лежит нечто глубоко сокрытое, нечто, что всякий час ищет своего, помышляя о нём во всех вещах; и даже Сам Спаситель наш на земле не был совершенно от сего свободен, ибо Евангелие свидетельствует о Нём, что Его чувственная природа сильно ужаснулась перед лицом смерти, не желая умирать, однако дух тут же превозмог природу, восклицая:«Отче! Не моя, но Твоя воля да будет!». Таким же образом должно и тебе преодолевать бесчинство природы, возмущение чувственности против духа, духом побеждая чувственную плоть, дабы тебе не помышлять ни о чем своём и не искать своего, по крайней мере, в свободе воли.

Если же ты один из тех совершенных, если чисто помышляешь об одном лишь Боге и ищешь Его одного, если в простоте послушания следуешь Его мановению, не углубляясь в тот или иной внешний обычай, в то или иное особое упражнение, тогда будь готов к тому, что духовные поденщики, которые стремятся лишь за своей выгодой и окружают себя обманчивым видом святости, которые усвоили себе различные и весьма странные обычаи, удивительные вещи и те или иные упражнения, изобретатель коих, однако, есть всегда одно лишь их собственное своеволие, — так вот, будь готов к тому, что они основательно и дружно набросятся на тебя и будут со всевозможной строгостью пытаться измерять тебя своею короткою мерой; тебе в этот момент будет весьма недоставать истинной меры, ты будешь признан ими как негодный и ничтожный, ибо их святостей — их самостей — их обычаев и ухваток, их излюбленных упражнений, — всего этого нет у тебя, ты ничем не обладаешь и даже не стремишься обладать кроме твоего Бога, Который требует строжайшего, непременнейшего послушания, но не имеешь того и не имеешь этого, а они все имеют; ты приемлешь все вещи единственно из Его руки и вновь приносишь их Ему в жертву и не прилепляешься ни к чему, считая его своим собственным; вот в этом они и обвиняют тебя жестоко и сурово!\2\ Оставайся же на своём пути, и если Господь посылает тебе особенный дар, при помощи которого тебе надлежит действовать внешне, всё своди вновь ко Господу и отжени от твоего сердца всякое представление о соделанном или полученном; предоставь всё Тому, Коему всё принадлежит, а то, что входит в твоё служение, то совершай в смирении, простоте и прямодушии, и как только представится возможность, возвращайся немедля в твоё внутреннее. Избирай, если тебе должно заниматься внешним деланием, лишь тот труд, лишь ту должность, которая наилучшим образом сочетается со смирением; и прежде всего тот труд, к коему особо призывает тебя любовь; вся твоя повадка, выражение лица и глаз, руки и ноги, твоя одежда, всё должно свидетельствовать о том, что ты состоишь на службе добродетели; при этом не командуй и не учительствуй над другими, не судействуй мелочно и не будь скор на упрёки другому, ибо не касаются тебя подобные вещи; служи своему Богу и покоряйся Его воле в смирении.

Не устремляйся к тому, чтобы познать Бога как Он есть в Себе, ибо ты никогда этого не достигнешь, но лучше тебе охотно внимать тому, что Он, твой Бог, существует превыше всякого познания; знание о Боге не способствует твоему продвижению, оно, напротив, приводит тебя к неподвижности, смиренное же убеждение, что нам не дано Его постигнуть, и что мы можем говорить о Нём скорее отрицательно, нежели утвердительно, будет гораздо более душеполезным для тебя и много более способствующим твоему духовному преуспеянию. Ибо чем более божественный росток будет, прозябая , как бы произрастать из твоей собственной почвы, тем неизмеримее будет высота, на которую ты не в силах будешь даже поднять взора; тем глубже будешь ты смиряться и познавать свое ничтожество, уничтожая себя перед Ним и отженяясь от самого себя; но не только смиряться будешь ты перед Ним, ибо внутри тебя шевельнётся нечто более глубокое, слова и сущности смирения не будет уже достаточно, чтобы обозначить его, ибо в тебе будет присутствовать столь чистое, простое и существенное ощущение твоего ничтожества, что ты будешь понапрасну искать слово, которое могло бы собственным и надлежащим образом обозначить его; оно есть полное погружение в твоё Ничто перед лицом неизмеримой высоты и величия Бога, когда ты стоишь в некоей недосягаемой, бездонной пропасти тьмы, и чем более ты отмираешь, разлучаясь с самим собою, тем более ты погружаешься в Бога. Насколько невыразимо прекрасно это погружение в Бога, эта полная потеря себя в Нём, настолько же ужасающа и отвратительна бывает злоба и настолько же безгранична пропасть погибели всякий раз, как дух обращается на самого себя, и эта пагуба больше нежели пагуба надмения; отвращение Люцифера от Бога и его вероломное вхождение в себя — было не столько надмением, сколько гораздо более безбожным и страшным преступлением. Посему ужаснись, человек, ибо и ты можешь впасть в подобное страшное преступление, если не укрепишь все деяния твои в истинной духовной нищете, в самоотвержении и успокоении о Боге и в Боге.