Проповеди

Глава шестая Один грех есть матерь другого, и одна добродетель порождает другую

Поскольку мы твердо веруем, что Бог пребывает и живет в нас и, более того, ближе к нам, чем мы сами, то нас могут спросить в ответ, почему мы не ощущаем в себе Его присутствия? — не потому ли, что Его благодать не может действовать в нас? И что препятствует такому действию благодати в нас? — наверняка только то, что мы не стремимся к ней со смиренным сердцем, с глубокой тоской; а почему нам недостает такого смиренно просящего сердца? мы любим нашего Бога не от всего сердца и не от всей души; а этот недостаток любви разве не возникает от нашего незнания Бога? но откуда берет начало это незнание Бога? — конечно же от того, что мы не знаем самих себя; а то, что мы незнакомы сами себе, происходит от невнимания к себе самим, к собственной жизни; откуда же, теперь, это небрежение самими собой? — конечно, от нашего внутреннего ослепления; а откуда оно? — прах и нечистота преходящих вещей вмешались во внутреннее; и не есть ли неупорядоченная любовь и склонность к себе самим, к сотворенным существам, к миру и плоти, не есть ли она этот крадущий свет прах(Staub)? А как проник этот прах в наше внутреннее око, кто занес его? — наша чувственность, для которой мы не желаем умереть и которая всегда мешает нам обратиться всей душой к Богу, — она виновата в том. Глядите, — это порочная цепь, это злое рождение, где один грех порождает другой, а все они вместе суть причина того, что свет благодати не действует в нас и действовать не может. Давайте же противопоставим теперь этой порочной цепи нашу утешительную взаимосвязь добродетелей.

Если мы ждем от Бога божественного благодатного света и чистого дара различения, — подлинной скромности, — то мы прежде всего должны напрочь отказаться от мирской любви, от ее радостей и поздней мудрости (Afterweibheit); ибо насколько есть во мне этих первоназванных даров, настолько я отвергаюсь себя самого и люблю то, что ненавидит мир, ибо оно есть горечь для мира; чем более же я люблю то, что ненавидит мир, тем более я послушен Богу; чем больше это мое послушание Богу, тем более мирно мое сердце и спокойна совесть; чем больше мир моего сердца и чем спокойнее совесть, тем чище мое внутреннее чутье и тем яснее мой разум; чем более очищен мой разум, тем увереннее я познаю моего Бога; чем более я Его познаю, тем вернее я хожу перед Ним в священном трепете; чем чище это благоговейное хождение пред Богом, тем более возрастает в сердце любовь к Нему; чем искреннее эта любовь, тем строже мое исполнение и соблюдение Его заповедей и Его учения; чем строже и непреложнее это соблюдение, тем тщательнее я избегаю греха; насколько я избегаю греха, настолько я остаюсь в самом себе. Эта обращенность в свое внутреннее дает мне познание самого себя; чем более я себя знаю, тем более презираю; чем искреннее я себя презираю, тем менее стремлюсь к мирской чести и к мирским благам; чем менее я к ним стремлюсь, тем дальше я продвинулся к истинной добровольной нищете; чем далее я в ней продвинусь, тем менее жалуюсь на недостаток; чем меньше жалуюсь, тем больше имею терпения; чем больше мое терпение, тем глубже смирение; чем глубже смирение, тем менее поношу тех, кто поносит меня; чем менее я поношу поносящих меня, тем вернее достигаю нищеты духовной; если я нищ духовно, то не имею более и собственной воли; если собственная воля умерщвлена, тогда живет во мне единственно воля Божия, тогда и Бог желает того, чего желаю я, и тогда Его свет есть мой, и я стал ОДИН дух с Богом! Это, несомненно, есть высшая ступень, к которой подводит лишь совершенное отмирание и отход от всякой тварности, где человек стоит между временем и вечностью и зависит от обоих; насколько теперь, погружаясь во временное, он склоняется ко времени и к тому, что оно с собою несет, настолько отдаляется он от вечности и ее благ; чем дальше, однако, он отходит от них, тем меньше и малозначительнее кажутся они ему, ибо все удаленное предстает естественному глазу как малозначимое, так что такой человек не достигнет истинного душевного мира; его внутренний человек ослепнет, и любовь Божия постепенно остынет в нем; непостоянный, беспокойный, ненасытный, — как сами вещи мира, которым он предал свое сердце, — сделается и он сам. Поэтому, если ты хочешь освободиться от греха и греховной слабости, то прежде удали от своего внутреннего низкую любовь и склонность к земному, ибо любовь Божия и временное изобилие трудно совместимы; любовь есть огнь попаляющий, устраняющий все временное и уводящий человека от всего преходящего; уклонение же от всего временного есть вхождение в вечное.