Пси-фактор

Глава 18

«Боевик, сжимая в руках автомат, с ненавистью сплюнул:

— Долгожители. — Слово пробилось сквозь шлем оскорблением, ударив по самообладанию. Его товарищ хмыкнул. Еще двое, сидя на капоте старого пикапа, не обратили внимания. Еще с десяток просто не слышали, заняв точки за домами. Длительное ожидание утомляло. Высоко поднявшееся солнце жгло, ветер отсутствовал. Полуразрушенный поселок молчал, лишь иногда с гулом пропуская сквозь себя всхлипы пленников…

Их собрали у здания местной школы, связали… и заставили стоять, не позволяя присесть даже на миг… Несколько женщин и мужчин, пару детей, много подростков… Всех, кто был старше тридцати, убивали на месте, объясняя все простым и понятным: «Долгожители» …

Нандину повезло, что ему было семнадцать. Спортсмен, рекордсмен, отличник… получивший свою вечную молодость благодаря достижениям… Таким он был в прошлой жизни, теперь же стоял связанный в куче бессмертных неудачников, попав к ним исключительно за личные заслуги. Мучила жажда, а боевики продолжали маячить перед глазами, нервируя своим присутствием.

Они все, как один, были экипированы экзоскелетами. Стальные машины оплетали их тела, словно вторая кожа, не оставляя без поддержки ни одного мускула или сустава. Округлые шлемы скрывали головы, блокируя мысли и чувства, превращая их на общем ментальном фоне в черные пятна-воронки. Щитки скрывали лица, отзеркаливали усталые силуэты пленников и безоблачное синее небо. Дозиметр не переставал пищать. Кто-то из пленников всхлипнул, и короткая очередь в один миг выбила землю перед нестройным рядом людей. Связанная толпа испуганно колыхнулась, да и только. Убежать они все-равно не могли. В отличие от повстанцев, никто из них не имел радиоактивной защиты. Но деньги могли помочь встроить ее в организм и передать потомкам. Лишь бы было, чем заплатить. Собственно, кто не имел защиты, уже успел умереть… или переметнуться…

Очередная автоматная очередь, у самих ног. Нандин Абэ не отскочил. Не было возможности. Руки и ноги связаны. Да и за спиной девчонка с мальцом. Скорее придавит да испугает их до смерти, а результата будет меньше, чем крика. Да и повстанец, если захочет убить, все равно убьет. Знал он это так же хорошо, как и то, сколько людей вокруг него погрязли в отчаянии, а сколько ждут удобного момента для действия. Если бы только он мог передавать мысль на расстояние, они бы быстро скооперировались и приняли решение. Но для этого ему требовалось взглянуть в глаза, что в нынешней ситуации было трудновыполнимо. Хуже всего то, что он не мог прочесть повстанцев. Потому только и оставалось, что изучать их телодвижения и скорость, попутно наполняясь всеобщим страхом, ненавистью и болью, что витали в воздухе…

Мозг прострелило тонкой нитью ультразвука. Похоже, у боевиков заработала радиосвязь. Ближайший к нему человек повернулся в сторону, плечи напряглись… дуло автомата глянуло в землю. Черные нечитаемые пятна повстанцев, блуждающие в пространстве между домами, начали перегруппировываться. Неужели пришел очередной приказ? Нить радиосвязи перестала ощущаться. Они перехватили автоматы, переглянулись, кто-то повел головой в сторону пленников. Нандин напрягся, похоже, все-таки будут убивать. И тут перед глазами мелькнула тень. Ближайшего повстанца сшибло. Шлем лопнул, окрасив землю тошнотворным месивом. Автомат отлетел в сторону. За ним размазало второго. Кто-то завизжал в толпе. Следом заорал ребенок. И тут же из-за угла школы выскользнула чернокожая девчонка. Она, не раздумывая, подхватила автомат, упавший на землю, и, опустившись на одно колено, привычно прицелилась и нажала на курок.

Автоматная очередь снесла бегущих к ним людей.

Рядом же тень продолжала сшибать боевиков одного за другим. Они отстреливались, а их шлемы лопались словно яичная скорлупа. Лицевые щитки вместе с алыми брызгами осыпались на землю, тела падали и больше не двигались. Последний, оставшийся на ногах, прятался за машиной. Что-то крикнул, а потом его отбросило и поволокло по земле. Экзоскелет заискрился. Тень наконец оформилась в понятные очертания. Невозможно худой парнишка впечатал пятку в кисть, сжимающую оружие. Послышался хруст, следом взвыл боевик, до скрежета стискивая зубы. Следующий удар подростка накрыл лицевой щиток, разбивая его вдребезги и сминая чужой нос… Брызнуло красным.

Нападавший был словно выбелен. Белоснежная кожа, почти неразличимая радужка глаз, красные зрачки. Альбинос. К тому же до умопомрачения быстр. Пока остальные пленники только поворачивали лица, искаженные от ужаса. Паренек сделал целую серию движений. Нандин видел эти движения, но отреагировать на них не мог. Зато могли другие. Ментальное пространство вокруг него всколыхнулось. Черные пятна задвигались в нем, резко направляясь к поверженному боевику. Голову опять прострелило тонкой нитью ультразвука. Опять радиосвязь… Где они? За домами, сожмут кольцом. Теперь точно не выбраться. Накроют.

— Уроде-ец, — простонал повстанец, гундося сквозь сломанный нос.

— Для тебя господин Уродец, — усмехнулся белобрысый. Резко поднял ногу и со всего размаху вдавил пятку в лицо повстанца, раздавливая его голову. Звук ломающегося черепа и разрывающейся ткани был ужасен. Расплывающееся красное пятно под замершим телом приковывало взгляд.

Он больше не исчезал. Размял шею и лениво окинул всех взглядом.

— Клэр, собери оружие, что ли, нам нужны еще руки, — спокойно велел он.

— Шутишь? Фил, здесь одна немощь! — крикнула чернокожая девочка, выуживая из одежд очередного трупа ножи и гранаты, забрасывая в невесть откуда взявшийся мешок флягу с водой. Нандин вздрогнул… Немощь? А сама? Мелкая, одетая в спецовку не по размеру. У нее были подвернутые рукава и штаны. И берцы, словно два кирпича, на тонких ногах. Слишком слабая, чтобы представлять реальную угрозу. И при этом достаточно смелая, чтобы ею стать. Она быстро собрала оружие и сморщила свой мелкий приплюснутый нос, когда вымазала ботинок в ошметках мозговой ткани… А потом взглянула на дома, меж которых уже можно было различить силуэты бегущих к ним людей.

Парень фыркнул, а потом обернулся на замершую толпу долгожителей. Выхватил из общей сутолоки испуганных людей Нандина и криво усмехнулся:

— Эй, азиат, пострелять хочешь? — Фил продолжал стоять на мертвом повстанце. Теперь его бесцветные с красными зрачками глаза смотрели прямо на Абэ. Они светились. И этот свет, похоже, пульсировал. Пробирал до мозга костей, заставлял не отворачиваться и не закрывать веки. Глаза заслезились, а в мыслях в мгновение пронеслась вся его недолгая жизнь…

Нандин облизнул пересохшие губы и растянул их в кривой улыбке:

— Будет еще один автомат?

— Поклянешься не убивать меня до седьмого колена, будет все, — хохотнул уродец…

Седьмое колено? Так далеко? Да ладно…

— Соглашайся… Нандин, — словно издеваясь, продолжал Фил, неведомым образом узрев его мысли и имя.

“Тоже менталист”, — догадался Абэ. А потом понял, что этот подлец подчинил его до основания… одним лишь своим поразительным взглядом…»

Утро, как всегда, не принесло ни грамма спокойствия. Оно началось с груды дел. Идя следом за Фердинандом, Нандин невольно сравнивал его с Филом. Известным сейчас не иначе, как император Филлипус Первый, основатель Сакской империи. И, как любил говорить этот доморощенный философ, властитель каждой твари, ее клетки, крови и всего движимого и недвижимого имущества до седьмого километра вглубь, вширь и в небо… Наверно, причиной этого сравнения был ночной сон. Теперь старое воспоминание не давало покоя, пролезая в мысли буквально на каждом предложении властителя.

— Я хочу лично посетить магазин генетического товара, — вещал Фердинанд. — Нет, перерезать памятную ленточку его открытия. Уже представляю, какой резонанс вызовет это событие. Целую бурю. Шквал статей в прессе, целую лавину запретов цензуры… Закрытие журналистских артелей, завершение карьер не одного советника.

Абэ пропускал это мимо ушей. Думал о своем. Если уменьшить его на два десятка килограмм… высветлить кожу, выбелить волосы… Можно спутать с первым императором. Даже по части эгоистических замашек и эпатажности. Хотя… ему явно не хватало для этого ментальных способностей.

И хорошо, что Фердинанд не слышал его мыслей. Молодой правитель уверенным шагом влетел в канцелярию. Секретари, все как один, вытянулись перед ним, застыв словно статуи. А какой шквал эмоций поднялся внутри, поперхнуться можно. Мужчина на них даже внимания не обратил, проносясь мимо.

— Совет будет против, — заметил Нандин, прикрывая за собой дверь и слегка кивая. Секретари расслабились, эмоции ослабли. Фердинанд же этого не замечал, несясь в свой кабинет, а через него выходя на излюбленную балюстраду.

На миг застыл, вдыхая полной грудью, а после подошел к перилам. Солнце только встало. Воздух еще не прогрелся, отчего было слегка зябко. От влажной земли поднимался белесый пар, застилая все туманом.

— Совет? — переспросил он, а потом усмехнулся. — Брось, Нан. Совет будет грызться с альковом за кусок испорченного пирога, — возразил Фердинанд, всматриваясь вдаль. Утро было чудесным и многообещающим.

— Не думаю, что им понравится это дурное занятие, — прошептал Нандин. Он не разделял любви императора к утренним балконным прогулкам. Как и к куреву, к которому раз за разом тянулась рука бывшего воспитанника.

Фердинанд на миг помрачнел, всматриваясь вдаль.

— Когда эксперимент поглотит все полисы, а народные массы вместе с префектами уйдут в нравственные дебаты, им ничего другого не останется, — прошептал он, а потом обернулся и растянул губы в дерзкой улыбке. Сказал громко и уверенно: — Будут грызть друг другу глотки, как пить дать! А знаешь почему? — он сощурился. — Потому что нельзя руководить тем, чем невозможно руководить. Они утонут в дрязгах, так и не поняв этого, а я соберу сливки.

Будь он телепатом… Но у него нет таких способностей, так откуда же эта уверенность? Нандин не понимал.

— Сливки с рабовладельческого общества? — решил переспросить он. На его памяти никого из предыдущих правителей так далеко не заносило. Когда встал вопрос наведения порядка и организации нового общества, о рабстве никто не говорил. Фил искал людей, организовывал быт, давал им установки, запрещал красть и убивать, насиловать. Люди слушались. Им достаточно было один раз взглянуть в его белесые глаза, чтобы больше не переступать через правила. Кто не подчинялся, либо уходил, либо ложился в очередную земляную яму. Становился кормом для растений и собак. Фил был беспощаден, творя свою империю, слишком философствовал, устанавливая свои правила. Год за годом. Десятилетие за десятилетием. Пока не выжал себя досуха. А потом правила просто заработали. Общество втягивало в себя все больше людей, которые были готовы жить по его принципам, действуя чисто по инерции, без внушения, как податливые овцы, идущие за вожаком…

Его вопрос должен был остаться без ответа. Но Фердинанд не был в этот раз столь беспечен.

— Чем человек лучше зверя, Нан? — тихо спросил он, смотря ему в глаза. — Он такое же животное, только более верткое и интеллектуальное. Не будь человека, не было бы всей этой истории. Твари продолжали бы плодиться, а жизнь существовать — до очередного уничтожающего метеорита. Мы просто пожинаем то, что создали сами. Кислоту вместо воды в ручьях, радиацию в воздухе, вездесущий мусор. Сколько бы мы его ни перерабатывали, он останется.

Нан вздрогнул… Сейчас Фердинанд слово в слово повторил то, что говорил его дед, а перед этим и прадед. Наверное, некоторые мысли и взгляды все же передаются по наследству, как и геном.

Это все равно не объясняло его выходки на совете префектов.

— Почему Мёбиус?

— А почему нет? — Фердинанд лениво повернул голову и потянулся за своими сигаретами. Закурил, втягивая в легкие никотиновую отраву. — В его силах модифицировать кому угодно что угодно… Захочешь, и твои конечности будут отрываться и отрастать после, как у ящерицы. Шикарное умение…

— Я надеюсь, они не будут почковаться…

Фердинанд рассмеялся, выдыхая сизый дым.

— Это было бы забавно… — покачал он головой, стряхивая пепел. — Мне вспомнились те отрезанные пальцы возле телепорта… помнишь? А теперь представь почкование.

— Бессмертные пальцы… — прошептал Нандин, — вырастающие в пять дэ Руж? Мой император, упаси вас Вселенная, рассказать это Такебиру…

— Боишься отпочкованной Клэр?

— Боюсь, что на поставит себя на поток… — прошептал Абэ. — А если серьезно. Мы слишком отклонились от дела. Ругаться с дэ Руж сейчас нельзя.

Фердинанд прыснул… и как-то резко посерьезнел, хлопнув Нандина по плечу.

— Не бойся, тебя ей все-равно не переплюнуть, Нан, — сказал как отрезал. Абэ понял, что именно имел в виду его воспитанник. Правда была в том, что поток его собственных копий исчислялся сотнями. И все до единого были подконтрольны ему, императору Сакской империи… А точнее, Филу… до седьмого колена. И если в будущем в его роду встретится очередной сильный менталист, кто знает, во что обернется его, Абэ, зависимость.

Если бы Фердинанд сейчас приказал, Нан и сотни таких же, как он, в один момент покончили бы жизнь самоубийством или убили бы кого-то другого.

Фердинанд же думал о чем-то своем, говоря эти слова. И Нандин, как бы ему это ни претило, отчетливо слышал каждое его мысленное слово.

Он думал о неподражаемом чувстве власти над чужой жизнью, шедшем как приятный бонус к императорской должности. За этой мыслью пришла другая. Вспыхнула кривыми росчерками на чужих телах, оформилась в немые крики из чужих разверзнутых ртов. Властителю вспомнился трон, на который он опустил свой тощий юношеский зад. Тогда сиденье было влажным от крови… как и путь, ведущий к нему…

Нандин чувствовал этот путь как свой собственный и тихо его ненавидел, вместе с очередным императором.

Тридцать девятая скользнула на балюстраду, как всегда, незаметно.

— Мой император, — с привычными интонациями начала новая исполнительница роли личного секретаря, — Калтэной на связи. Говорят, они наконец выделили ген агрессии. Просят Леополиских преступников для сравнительного анализа.

— Вот видишь, Нан, могут, если заставить… — усмехнулся Фердинанд, а потом невозмутимо подхватил девчонку под локоток. — О делах поговорим позже, у меня завтрак. Вы же присоединитесь к нам… тридцать девятая? Или как вас там?

Девушка промолчала.

Абэ за его спиной лишь закатил глаза. Каждый раз одно и то же. Стоит к базе данных подключить новую женщину, и Фердинанд сразу распушает хвост. Словно женщин нормальных вокруг мало…

Но ген агрессии… Триста лет назад Калтэной с таким трудом убирал его, а теперь… неужели будут возвращать назад? Просто издевательство.

* * *

Вито стоял посреди моста, соединяющего два крыла улицы, задумчиво задрав голову. Широкая шахта уходила далеко вверх. Ее пересекали десятки мостов почти на каждом ярусе подземного города. По их днищах сновали мелкие роботы. Люди же, ходившие по ним, отбрасывали множество теней. Сотни мелких желтых лампочек высвечивали каждый закуток. Ни грамма мусора, ни пылинки, ни паутинки… Медленно опустил голову, изучая каждый сантиметр попадающего в глаза пространства. Не сказать, что было многолюдно. Движение вокруг можно было назвать людской рекой. Математической структурой, в которой каждый элемент движется по четко заданной траектории с определенной скоростью.

Внизу, под мостом, виднелись такие же ярусы города и такие же мосты. Каждый ярус, в свою очередь, делился на отдельные уровни, местные звали их этажами. Так же виднелись три лифтовые шахты. Говорят, по городу подъёмников много, но они никогда не едут выше десяти ярусов. Внутри меж этажами подъёмников нет. Люди так бегают. А вот таких подъёмников, которые пересекают весь город, от силы десяток наберется. И все в плачевном состоянии из-за ненадобности.

Люди все так же шли и все так же отбрасывали многочисленные тени. Шум, скрип, дыхание… свист из вентиляционных коллекторов. Бухтение производственных турбин. Запах машинного масла, резины и сотен тел…

Ни ростка… Ни сверху, ни снизу.

В памяти всплывали слова о грязной помойке, но юноша задумчиво осматривался и не находил даже к чему придраться. Цвета добавить бы… неба, растений, да и только…

Люди сновали мимо него, все до единого в рабочих комбинезонах и кепках. Оранжевых, синих, желтых, черных, коричневых… одноцветных и двухцветных. С нашивками, нашлепками, рюкзаками, тележками и коробками. Кто с папками, а кто с бумажками, кто с механизмами и сканирующими пространство датчиками.

Словно роботы-муравьи. Даже дети, и те постоянно куда-то двигались. И Вито видел, эти малыши не играют, по мелким делам бегут.

— В сторону! — крикнул кто-то, и парень почувствовал толчок в спину. Ограждение моста опасно вдавилось в бок, и тут же перед глазами заискрилось силовое поле. Вито опасливо уперся в невидимую преграду плечом и резко выпрямился. Тележка, которая наехала на него, накренилась и коробки, которые лежали на ней, посыпались.

Поймав коробки, он надавил ногой на приподнявшийся угол тележки и прижал его к земле. Рабочий облегченно выдохнул.

— Не стой на дороге, парень, — ворчливо заметил он. — Промзона не место для прогулок.

— А полицейский департамент где? — поинтересовался он.

— Ты что, из капсулы только вылез? — удивился он… а потом четко указал в нужную сторону. — Тебе в северное крыло, а там у людей переспросишь. И не замирай истуканом, здесь такого не любят.

Кивнув, Вито направился в указанную сторону. Промзона закончилась резко, уступив место жилым кварталам. В отличие от чистого рабочего пространства, здесь несло жизнью: спертым воздухом, едой, потом и отходами. Похоже, вентиляционная система не справлялась.

Высокие каменные коридоры были усеяны прижатыми к их бокам лестницами и тонкими мостиками, позволяющими пройти по ним от силы двум людям одновременно. Шершавые каменные стены были исполосованы ровными рядами окон и дверей. Стекол не было, но взгляд улавливал рябь силовых полей. Иногда не было даже дверей, отчего казалось, что очередное жилище — лишь продолжение общей улицы. Внимание зацеплялось за ажурные ставни. И сразу выпорхнуло воспоминание о том, что верхние уровни богаче городского дна. А на дне мусора больше, ставни не такие красочные… Хибары налезают на городскую улицу, делая ее непомерно узкой и мрачной. Как раз на два разворота плеч… или одну инвалидную коляску…

Вито уже ходил среди этих бараков, он даже помнил удивительно яркое ощущение от бумаги, которую сжимал в пальцах. В тот миг собственные шаги отдавались в мозгу набатом, сливаясь с воспоминанием о сотнях других таких же шагов, записанных в его искусственную память как данность. От настоящих шагов он чувствовал истинные волнение, удивление и грусть. А поверх этого непривычное чувство эйфории и свободы.

Люди продолжали нестись мимо него, а он не заметил, как остановился, поглощенный ощущениями.

— Эй… не заблудился? — незнакомка махнула рукой перед его лицом. Женщина была в респираторе, закрывавшем большую часть лица. На глаза были нахлобучен прозрачный щиток. Резиновые рукавицы на руках. Серая спецовка.

Вито кивнул, задумавшись над тем, откуда он знает, что это женщина. Ведь непонятно. Память насмешливо начала подбрасывать мысль. Движение, формы тела, тембр голоса.

— Вы женщина? — спросил он, а потом мысленно обругал себя за бестактность. Она хохотнула.

— Ты что, из капсулы вылез? — И резко вскинула руку, увидев, что парень уже открыл рот, намереваясь отвечать. — Это не вопрос! Вопрос сейчас задам… Заблудился?

— Я ищу полицейский департамент, — растерянно начал он.

— Руку дай, — велела она, а потом резким движением сняла перчатку. Ее острый ноготь коснулся его раскрытой ладони. — Запоминай дорогу…

Когда она ушла, Вито все еще растерянно смотрел на свою руку. Как ни странно, он помнил каждое движение ее пальца на своей коже и сухой комментарий из мер и цифр. Удивительное чувство и очередное волнительное воспоминание, отдающие в теле дивным покалыванием.

Департамент он нашел спустя пятнадцать минут, в глубине жилого крыла. Занимал тот все три этажа этого яруса и радовал взгляд зеленой поверхностью стены. На зеленом фоне красовалась голова льва — символ префектуры. Рядом была нарисована десятка — номер подземного города. Читалось это как десятый город Леополиской префектуры. А вместе с этим откуда-то пришло знание о том, что местные свой десятый называют Ио.

Двери не было. Из широких проемов лился яркий свет ламп дневного освещения. Люди в ошейниках, как муравьи, сновали то выходя, то заходя, кого-то затаскивая внутрь силой, а кого-то, наоборот, выставляя вон.

Здесь кипела какая-то иная форма жизни, не такая, как в промзоне. Яростная, что ли… Наплевательская… снисходительная.

Вытащив из кармана своего комбинезона записку, врученную ему отцом Ирраилем, Вито в который раз ее прочитал, а после нетвердым шагом вошел внутрь.

Перед ним стояла нелегкая задача: получить удостоверение личности. Почему отец не захотел заняться этим сам, парень не знал. Ведь за него, только пробудившегося, отвечал он. Но, наверно, в этом был свой смысл. Как выразился одноглазый Голиаф: «Так выглядит самостоятельность, парень. Ею надо уметь пользоваться».

Движение внутри Департамента подхватило его, как щепку… Кто-то что-то спросил, кто-то заглянул в оставленную отцом записку. Кто-то прошелся по ушам крепким словом. Мазали пальцы черным цветом и делали отпечатки. Сканировали лицо, брали кровь для анализа, заполняли свои базы данных. Без лишних объяснений, но зато с кучей вопросов.

Фраза «Из капсулы» с каждым разом все больше била по самолюбию, становясь в один ряд с насмешками и ругательствами. Перемежаясь с понятиями о низшем классе, втором сорте, искусственном интеллекте… и многими другими, граничащими с человеческим шовинизмом.

Хуже было только то, что Вито осознавал чуждость этих мыслей. Все, что было в его голове, являлось абсолютной ложью, на которой, словно памятник человеческим достижениям, стояло его собственное осознанное «Я».

— И кто ты? — поинтересовался очередной незнакомец с ошейником, в синей спецовке полицейского. Он пил смердящую черную жижу из приспособления, называемого чашкой. Был аккуратен, по меркам общества, симпатичен. Лет сорок. Всю жизнь на одной должности. Его это устраивает, видно по лицу, об этом говорит загруженный в Вито опыт. Однако… что-то в искусственной памяти было не так. Однобоко. Выборочно.

Вито устало смотрел на полицейского сквозь голографический экран компьютера и пытался осмыслить короткий вопрос. Кто он? Вито? Новорожденный, или только из капсулы? Творение мастера… или сын отца?

Знакомство с процессом оформления документов вымотало окончательно, и вопросы, которые возникали в его потяжелевшей голове, не находили ответов.

— Любовница… — прошептал он, явно наткнувшись мыслями на очередную установку своего мастера Ирраиля.