Путешествие Феди Карасика

Глава одиннадцатая О том, как «заяц» снова стал Одиссеем

Завтра наступило, как только Федя открыл глаза. После вчерашних треволнений выспался он хорошо. На уровне его полки двигалась взад-вперед черная беретка, изредка слышалось:

— Ноги!.. Вещи, тетка, убери…

Это дежурный матрос мыл шваброй полы. Слышались мокрые шлепки с размаху, шум передвигаемых чемоданов… Дома Федя иногда мыл полы, помогая маме, делал это с удовольствием, хотя тряпкой мыть полы неудобно. Надо ползать по полу на коленях или постоянно быть согнутым пополам. Особенно трудно мыть пол под столом или под кроватью. И чего дома не придумают мыть полы шваброй? Это же очень просто: привязал к палке тряпку и мой себе на здоровье! К тому же сразу таким образом мытье полов превращается из девчоночьего дела в чисто мужское.

«Вот бы попробовать», — подумал Федя, слезая со своей полки вниз. Он так следил за работой матроса, что тот даже на него тянул раза два. А потом остановился и сказал, обращаясь к Феде:

— На-ка, подержи швабру, я на минуту в камбуз схожу.

«Словно в сказке, — удивился Карасик. — Только подумал и — пожалуйста!» Он взял швабру из рук матроса и попробовал ею двинуть по полу. У матроса это получалось легко и даже как-то лихо. А Федя весь натужился, чтобы сдвинуть с места мокрый, насыщенный водой хвост швабры. И палка была великовата для Карасика.

Видно, он задел ей Циклопа, Он догадался об этом, когда услышал, как тот рявкнул:

— Эй, ты! Уши вырву и сопли красные пушу!

Чего он возненавидел Федю, этот рыжебородый? Место его занял, а еще кричит!.. Наверно, злой он человек: цыгане-то сюда к нему ни разу не подходили. И даже Ольга — дочь ни разу не была. Наверно, запретил. Странно это! Карасик отвел конец палки в другую сторону и провез хвостом швабры вдоль прохода между полками. Получилась мокрая длинная полоса чистого пола. Теперь еще усилие, чуть в сторону и назад, и снова вперед.

— Во, молодец! — похвалил, увидев со своей верхней полки бывший солдат. — Слушай, дай-ка я попробую.

У Владимира Сергеевича куда ловчее получалось, ему, наверно, приходилось и раньше иметь дело со шваброй.

Но вернулся матрос.

— Ну, помощники, отдавайте швабру, — сказал он. — Побаловались — хватит.

Тут до Фединого слуха и донеслось:

— Приготовьте билеты, граждане.

А Федя-то забыл, что он теперь безбилетник!.. Что делать?

Схватив с полки полотенце, Федя, не спеша, солидно, чтобы не разгадали его умысла, направился в противоположную от контролера сторону. В умывальнике он пробыл минут десять, а когда решил, что контролер уже прошел, направился обратно. Однако на свое место Федя сразу не попал. Оказалась открытой железная дверь в машинное отделение, и он, конечно, прирос к ней, как завороженный.

Машинное отделение — это, как если бы — пароход в разрезе. Где- то, в какой-то книге или журнале, он видел похожее… Вообще все, когда в разрезе, открывается неожиданно сложной картиной… И теперь: сколько разных ручек, колес, котлов, цилиндров! Все огромное пространство машинного отделения занимали «внутренности» парохода. Особенно Федю поражали большущие, словно руки, шатуны. Они были, как живые существа, или, вернее, принадлежали живому существу: двигали локтями с такой грозной силой, так серьезно, надежно, что забывалось их стальное происхождение. Это они, захватив накрепко в кулаки широченный вал, крутили его и крутили, заставляя вращаться колеса. Постоянный гул, которым наполнен весь корпус парохода, это от них, от этих рабочих рук- шатунов. Смазанные щедро маслом, они трудились, толкая пароход, на котором ехал Федя, вперед, против течения, к городу Горькому.

Отвлекаясь от машин, Карасик размечтался, вспомнив передачу по телевидению про роботов: «Вот бы своего робота сделать!»

— А ты вон это читал? — услышал вдруг Федя голос над собой. — Вон там… — Бывший солдат стоял рядом и указывал на металлическую доску:

— Значит, наш пароход еще молодой, — обрадовался Федя.

— Для парохода он далеко не молод, — возразил солдат. — Молодым по годику, да по два, а то и того меньше. Наш против молодых дизель-электроходов — древний старикашка.

— А где этот Сормовский завод?

— Вот чудак, да в Горьком же!

Ну и что, если Федя не знает? Он и не обязан все знать. Через пять лет закончит учебу в средней школе, поступит в университет, выучится на инженера…

Федя уже давно решил, что он будет инженером. Правда, пока что он не знает, каким именно инженером, но это не беда, потом выберет профессию. Инженер — в Федином представлении — самое высокое самое ученое звание, и это — главное… Вот тогда уже Карасик все будет знать, абсолютно все, и ни один вопрос не застанет его врасплох. И про космос, и про эту… как ее… кибернетику. И еще про полупроводники…

Бывший солдат ушел куда-то, а Федя стоял возле машинного отделения и смотрел, как неустанно, в заданном ритме крутят вал стальные руки-шатуны.

Между многочисленных металлических колесиков, цилиндров, трубок с тряпкой в руках не спеша похаживал совсем маленький рядом с большущими шатунами человек. Трудно было поверить, что вся эта махина подчиняется ему, стоит человеку повернуть один какой-нибудь рычаг, крутнуть ручку, и все остановится.

«Тер-линь, тер-линь!» — зазвенело где-то. Вон где!.. Стрелка на циферблате каких-то чудных часов мотнулась бегом туда-сюда и остановилась на словах «тихий ход».

Человек подошел и крутанул колесо, побежал куда-то еще. И вот шатуны, только что азартно работавшие, стали замедлять свое движение, словно устали. Теперь они медленно, не торопясь, крутили вал и словно прислушивались в ожидании нового звоночка. Среди грохота голосок звонка звенит так, что нельзя не услышать, и слушаются его и человек, и все механизмы! Вот это ничего себе звоночек!.. Этим звоночком, конечно, командует тоже человек, там, наверху, или штурман или капитан… Интересно, зачем сбавил капитан ход? Наверно, мелкий фарватер, и он боится, как бы «Чайковский» не врезался в песок… Или потому, что мимо проплывает встречный караван с нефтеналивными, глубоко сидящими в воде баржами. Или к пристани разворачивается пароход.

«Побегу, посмотрю», — решил Федя. Но в этот момент перед ним вырос тот усатый матрос, что не пускал его на пароход в Саратове.

— Ты чего бегаешь, когда контроль идет билетам!

Матрос легонько подтолкнул Федю в четвертый класс, навстречу мужчине в черном, строгом кителе.

И чего они заладили проверять билеты, будто у них только и ездят «зайцы», а не настоящие люди! И у Феди Карасика есть билет, вернее, был, он не безбилетник. Только вот потерялся билет. Но это же не считается!

— Мальчик, ты с кем едешь? — обратился к нему черный китель. — Где твои родители?

В руке человека поблескивала металлическая машинка, похожая на щипцы, а еще похожая на ящерицу. Она словно приготовилась ухватить Федю железными челюстями за ухо.

— Я один еду, без родителей… Вон мое место.

— Тэк-с, тэк-с, — вежливо и угрожающе проговорил черный китель. — А где твой билет?.. Билет ты покупал?

— Покупал, — умоляюще глядя снизу вверх на контролера, проговорил Федя. Ему вдруг показался он чем-то знакомым.

Наверное, своим «тэк-с, тэк-с» он напомнил учителя по математике Ивана Ивановича. Тот заходил в класс, клал на стол портфель, журнал и, молча разглядывая мальчишек и девчонок поверх очков, говорил:

«Тэк-с, тэк-с». А потом, угадав, кто все же не выучил урока, вызывал к доске.

— Так в чем же дело, где твой билет? — продолжал допрашивать контролер-учитель.

Федя, смешавшись, подумал: «Сейчас вкатит двойку… Но если бы все обошлось двойкой!.. Высадит на первой попавшейся пристани, и все».

— Гражданин начальник, гражданин начальник, — услышал Федя голос старушки тетеньки в черном платке, той самой, что в первый день Фединого путешествия увела его с кормы. — Гражданин начальник, мальчонка со мной рядом едет. А билет его… вот он.

Федя с любопытством смотрел на тетку: откуда у нее билет? Наверно, хочет выручать Федю и свой билет покажет. Вот чудачка!

— Пожалуйте, — тетенька вынула из рукава кофточки узелок. Развязав его быстрыми торопящимися пальцами, она протягивала билет контролеру и говорила: — Вы прошлый раз проверяли, а мальчонка спал. Я и достала у него из кармана билет-то, чтоб не будить парня. А уж потом себе припрятала, потеряет, чего доброго, один едет, без родителей…

Со всех сторон на Федю смотрели с полок люди. Теперь все знали о том, что он, Федя, едет самостоятельно, без папы и мамы, не то что Наташка с бантиками, в первом классе. А бывший солдат и раньше знал об этом, он подмигнул с верхней полки Феде, мол, ничего, орел, не тушуйся, живы будем — не помрем. И девушка, та, что недалеко от полки солдата, и которая все читает книгу, и она теперь знает, что Федя — человек самостоятельный и заслуживает такого же уважения, как и все, здесь едущие. И этот Циклоп с двумя маленькими глазками вместо положенного ему одного посреди лба… Пусть теперь попробует закричать на Федю, он даст ему достойный отпор. А то схватил за руку и за ногу, как собачонку… Пусть об этом знает теперь и тот матрос с усами Тараса Бульбы, и если Федя захочет сойти на берег, пусть только попробует задержать его у трапа Он не «заяц», он — Одиссей.

А контролер тем временем говорил тетеньке в черном платке:

— Вы билет не отдавайте ему, так лучше будет. — И, покачав укоризненно головой, проговорил: — Ай-ай-ай! Ну что за родители! — Глянул на Федю: — Ты вот что, на берег — ни-ни, а то отстанешь, что тогда?!

«Совсем, как мама, — подумал Федя. — Ну чего они все?.. Будто я такой уж маленький». Ему стало неловко перед Владимиром Сергеевичем. Еще подумает, что он, Федя Карасик, действительно, уж такой младенец. Не дожидаясь, о чем дальше будут говорить контролер и тетка, он направился к своему месту. Пусть себе разговаривают, а у Феди своих дел хватает. И позавтракать надо, и на корму пойти поглядеть, чем там эта забавная Ольга занимается. А там скоро пристань, и тогда Федя заберется наверх, на палубу первоклассников, и оттуда будет смотреть, как грузчики носят по трапу на спинах ящики, огромные тюки, катают бочки, как на пристани целуются провожающие и уезжающие, машут платками, говорят-кричат друг другу с пристани на пароход и с парохода на пристань вроде бы очень значительно важные, а на самом деле очень глупые, жалкие слова-напутствия, вытирают глаза платочками, улыбаются беспомощными улыбками, словно расстаются на всю жизнь и провожают не в соседний город, а куда-нибудь на край света, а то и на Луну, в космическое путешествие.