Путешествие Феди Карасика

Глава тринадцатая, в которой Федя Карасик знакомится с Володей Ульяновым

Сейчас будет Ульяновск. Еще вчера солдат обещал Карасику:

— В Ульяновске сходим на берег. Никогда не был в Ульяновске?.. Ну вот…

Это было вчера. А сегодня Федя стоит в пролете, куда спускают трап во время стоянки парохода, и с нетерпением ждет, когда «Чайковский», наконец-то, приплюхает к пристани.

А он, как нарочно, замедлил ход, топчется на одном месте, ждет: белый «москвич», прижавшийся к причалу, сейчас освободит место. Федя смотрит на берег, на красивый, похожий на дворец из стекла, речной вокзал. «В Волгограде еще не построили такой», — подумал Карасик. «Чайковский» нетерпеливо торопил:

— Гу-гу-гу!.. Давай, давай, пошевеливайся, отчаливай!

Федя за время, пока плывет по Волге, научился переводить голоса пароходов на человеческий язык. Он и раньше, когда бывал на Волге с отцом или с Петриком, знал, что каждый раз пароходы, перекликаясь друг с другом, говорят разное, но что, точно Федя не знал. А теперь понимал. Это его тоже дядя Володя научил.

Если встречаются посреди Волги буксир и пароход, они кричат друг Другу:

— Приветствую, дружище! Как здоровье?.. Далеко ли путь держишь?..

— Здорово, здорово! В Астрахань плоты тащу! Тяжеловато, но, думаю, управлюсь… Ты сбавь ход, чтобы волной плоты не разбило.

— Понял, иду по правому борту! Счастливо!

Или, если на пути встречается лодка рыбаков:

— Эге-гей! Осторожней! Раздавить могу!

А когда «Чайковский» подходит к пристани, он радостно сообщает:

— Здравствуй, Вольск, я снова к тебе вернулся! Соскучился по тебе невероятно!

А когда отходит от причала, деловито покрикивает:

— Эй, кто там ротозейничает! Отхожу от пристани! Не опоздайте!

В тумане возле Саратова стояли, он предупреждал:

— Не налетите на меня, я здесь стою!

Вот как разговаривают пароходы.

— Федор, ты уже здесь! — удивился Владимир Сергеевич, увидев в пролете Карасика.

Федя обернулся на голос.

Когда трап между пароходом и пристанью был положен и люди стали потихоньку выбираться из утробы парохода, Федя услышал разговор Владимира Сергеевича с матросом на контроле:

— Матрос, пароход сколько будет стоять в Ульяновске?

— Четыре часа…

«Ура! — торжествовал Карасик. — Значит, пойдем в город!».

По круто поднимающейся лестнице бывший солдат и Карасик почти взбежали. Еще когда «Чайковский» только подошел к пристани, Федя увидел высоко на берегу Ленина. Он словно встречал его, Карасика, словно не терпелось ему посмотреть, каков он Федя Карасик — ученик 6 класса «А» Песчанской средней школы. Поэтому и на берег вышел. А Федя поэтому мысленно проверял себя: готов ли он выйти на землю Ленина. Сейчас они с Владимиром Сергеевичем подошли к памятнику, и Феде почему-то хотелось сказать «здравствуйте» Владимиру Ильичу. Ведь Ленин был давнишний знакомый Карасика. Еще когда Федя был совсем маленьким, он увидел портрет доброго человека с темной бородкой. Человек, прищурившись, смотрел на Карасика, будто оценивая его и будто радуясь, что Федя — ничего мальчишка, настоящий мужчина вырастет. Тогда Карасику впервые назвали человека в рабочей кепке и с веселыми, но чуть усталыми глазами: «Это дедушка Ленин».

Никогда не думал Карасик, что ему так повезет и он будет идти по земле, по которой ходил Ленин.

За Владимиром Сергеевичем, неторопливо, но споро шагавшим по улицам зеленого Ульяновска, Федя шел, представляя себе мальчика в форме гимназиста — так назывались до революции школьники.

— Ты знаешь, как назывался Ульяновск раньше? — остановился, поджидая Федю, Владимир Сергеевич.

— Знаю… Симбирск назывался.

— Ну, ну, — одобрительно тронул его за плечи бывший солдат. — А вот эта улица, по которой сейчас пойдем, — улица Ленина. На этой улице, вон туда смотри, дом семьи Ульяновых.

Немного волнуясь, оттого, что сейчас войдет в дом, где жил Володя Ульянов, Федя Карасик во все глаза смотрел туда, куда только что показал бывший солдат.

Когда подошли ближе, Карасик увидел самый обыкновенный дом в ряду с такими же по соседству, очень такой простой дом с окнами, добро смотрящими на улицу. Феде даже показалось, что дом этот чем- то похож на их дом в Песчанке. Нет, конечно, не буквально похож: отцова изба приземистей, а эта постройней, повыше. Но похожи родительский и этот дом каким-то знакомым, родным теплом стен, воротами, калиткой, предполагаемым уютом и еще чем-то необъяснимым.

Федя ничуть бы не удивился, если бы сейчас калитка, лязгнув железной щеколдой, выпустила на улицу человека в знакомой простой кепке, в темном костюме, открывающем впереди ряд пуговиц на жилете. Человек приглядывался бы минуту к Карасику, к Владимиру Сергеевичу, потом бы спросил: «Вы ко мне, товарищи?.. Ну-с, проходите, прошу вас…».

Отворив калитку и пропустив Федю, Владимир Сергеевич вошел во двор и остановился. Наверное, его тоже поразила обыкновенность всего вокруг.

Потом они ходили по комнатам, и снова Карасик словно забывался, и все казалось ему, что он вернулся домой. Такая скромная, и ласковая, бесхитростно открытая сердцу обстановка… Табель успеваемости Володи Ульянова… Федин отец однажды вывесил вот так над столом, где Карасик учил уроки, его табель. Только у Феди далеко не все отметки были такими, как у Володи. Карасик подумал об этом с сожалением, и еще он подумал с сожалением о том, что вообще он, Федя, не может научиться каждый день строго выполнять распорядок. Когда просыпается, любит поваляться в постели. А зубы чистит, если мама проследит за этим. Или вот как он уроки дома готовит. Сядет, раскроет тетрадь, учебник, а потом вспомнит, что в школе сегодня поменялись с Петриком рыболовными крючками, вылезет из-за стола и начнет привязывать проглотушку к леске. Через полчаса вспомнит про уроки, пойдет к столу мимо окна, увидит, как соседский мальчишка голубей гоняет на крыше, и будет смотреть. В общем, несобранный какой-то… Не то что Володя Ульянов.

Экскурсовод — девушка с черными косами — водила по дому сгрудившихся вокруг нее экскурсантов-пассажиров с «Чайковского» и рассказывала о Владимире Ильиче, каким он был в детстве. Федя постоял около кровати Володи, подошел к окну, из которого он часто наблюдал, как от Волги, от пристаней нелегко поднимались груженые подводы.

Когда снова вышли во двор, Карасик подумал, что здесь, наверно, Володя играл с товарищами в казаки-разбойники. Он даже посмотрел по сторонам, куда бы спрятался перед атакой он, Федя, если бы принимал участие в игре…

Когда возвращались по зеленым тенистым улицам Ульяновска на пристань, встретили направлявшихся к Дому-музею Ленина пассажиров с «Чайковского». Среди них, обвешанный фотоаппаратами, вышагивал Наташкин дядя.

— И здесь деньгу не хочет упустить, гад, — услышал Карасик произнесенные сквозь зубы слова обычно сдержанного Владимира Сергеевича. — Ну ничего, скоро мы поговорим, — пообещал бывший солдат.

А Ираклий Аввакумович, увидев солдата, словно сбился с ноги и поотстал от впереди идущих, будто хотел спрятаться за спины от взгляда Владимира Сергеевича.

Карасику очень хотелось узнать, о чем собирался поговорить с фотографом бывший солдат, но он сдержался, понимал: Владимир Сергеевич, если бы нужно было, сам рассказал. Может, бывший солдат не хотел разговором о фотографе отвлекать Федю от мыслей о Володе Ульянове?

Владимир Сергеевич и там, в Доме-музее, и после не докучал разговорами-пояснениями, понимал, что для Карасика главное не подробности, а важнее — почувствовать, унести в себе нужное настроение.

«Чайковский» медленно отошел от пристани, и Ленин стоял высоко на берегу, над Волгой, очень простой, очень обыкновенный человек, но человек, сумевший подняться и поднять других в атаку.

Через какой-нибудь час после отхода из Ульяновска «Чайковский» снова причалил к пристани. Федя, чтобы отметить свое пребывание и на этой неведомой земле, сошел на берег. Когда вернулся и из пролета смотрел, как матросы разгружают трюм, увидел на пристани Ольгиного отца Циклопа. И Марину. Рыжебородый подошел к Марине и, вытащив не то карты, не то какие-то открытки, протянул ей.

Вот спекулянт паршивый!.. Наверное, опять фотокарточки Наташкиного дяди продает. Циклоп и к Феде подкатывался:

— Ты бы, парень, мог и подзаработать на кусок.

— Еще чего! — вступилась за Карасика женщина. И тут же стала угощать Федю домашними пряниками, конурками…

А Родион и Ольга, Карасик видел, ходили с этими открытками по пароходу.

На открытках мужчины и женщины с прилизанными прическами и надписи: «Люби меня, как я тебя». И кому такие открытки нужны?.. Но Карасик наблюдал издали за Ольгой и Родионом, когда они с прибаутками ходили между полками и предлагали открытки пассажирам, видел — покупают.

Федя смотрит, как подошел к Циклопу матрос, взяв из рук торговца пачку, рассматривает. Смеется. Марина тоже смеется. Рыжебородый выхватывает свой товар из рук моряка и зло кричит:

— Чего смеяться-то, чего смеяться!..

Он уходит, почти убегает, наверно, ему особенно стыдно, что над ним посмеялась такая красивая девушка.

Пробравшись к себе в четвертый класс, Федя усаживается на полку старушки соседки.

— Посиди, Федя, посиди, — говорит старая тетенька, — а то ты так все где-то и блукаешь. Ноги-то, поди, от беготни гудят уж.

Она отчитывает Федю совсем как-то необидно, ворчит, как бабушка, которая обычно, если ворчит, значит, сейчас выложит какой- либо гостинец.

Старую тетеньку звать тетя Поля. Это она так сказала, чтобы Федя ее называл. А Федя не может ее так называть почему-то. Наверное, потому, что Федину маму звать Полей, и он не хочет, чтобы и еще кого-то называли таким именем. Хотя, в общем-то, тетя Поля, а вернее, бабушка Поля, добрая, и с ней Федя едет вроде бы вместе. А ведь никто ее не просил приглядывать за ним.

Как там теперь мама-то?.. Наверное, переживает. Это она только тогда храбрилась, а сейчас переживает за него — не случилось ли чего с Федей… А отец, наверное, уговаривает: «Чего раскудахталась, все будет в порядке, Федор уже не маленький». Феде вдруг становится жалко маму, ему хотелось бы отсюда сейчас крикнуть, чтобы она услышала: «Ну что ты, мама! Ничего со мной не случается!».

— На-ка вот, — сует Феде кусок белого сахара тетя Поля. — Чайку попьем.

— Да не надо, — говорит Федя, — не надо, тетя Поля…

— Бери, бери, нечего кочеврыжиться-то…

Вылетело все-таки это «тетя Поля», должно, потому, что Карасик думал в этот момент про маму.

Феде очень нравится мамино имя. Оно, правда, нисколько не похоже на другие имена, например, там Люся, Лена или Ира, Дина, Нина, Так зовут девчонок в их 5-м «А», а теперь в 6-м «А» классе. Эти имена какие-то непонятные, ничего не выражают. Маму отец иногда называет Полюшка. И тогда Феде видится пшеничное поле между Выездом и Морозовкой. Оно небольшое, но какое-то доброе, ласковое, колосья выше Феди. В пшенице можно играть в прятки, никто не найдет. А если зайти в нее, увидишь звездочки синих-синих васильков. Федя знает, что васильки — это сорняки, но все равно они красивые и нравятся Феде. Васильки — это глаза пшеничного поля, это мамины глаза, хотя глаза у мамы вовсе не синие. А светлые, мягкие колосья — это волосы мамы, хотя у мамы волосы черные…

— Тетя Поля, — спрашивает Федя Карасик, — а вы в Волгоград к сыну каждое лето ездите?

— Каждое-то не задается, детка, а раз в два года навещаю, — вздыхает тетя Поля.

Почему при этом тетя Поля вздыхает, всякому, может, и непонятно. И этому всегда под хмелем Циклопу непонятно. Только Феде рассказала она о своем сыне, к которому ездит в гости. Молодой он у нее совсем, восемнадцати лет. В сорок втором воевал в Сталинграде. Это тетя Поля так рассказывала про своего Костьку. Федя сначала не понял ничего, трудно такое понять. Уж потом разъяснилось все само по себе, когда тетя Поля дальше рассказала. Костька ее погиб, и ездит тетя Поля к нему на могилу. А так как не знает она, где его могилка, приходит к нему на площадь Павших Борцов.

Федя думает: что, если бы с ним, с Карасиком, что-нибудь случилось вдали от Песчанки? Мама тоже ездила бы на его могилу. Это точно. Уж Федя свою маму знает. Сейчас ему это так все представилось, даже слезы чуть не навернулись, показалось, будто уже и на самом деле Феде придется погибнуть героической смертью. Ему себя и не жалко вовсе, ему жалко маму.

И раньше так не раз случалось: заставят Федю что-либо сделать родители, а он поленится или забудет, заигравшись на улице. Ну и, конечно, расплачиваться потом приходится. Отругает его отец, и мама тоже скажет что-нибудь вроде: «Ты можешь вырасти нехорошим, сын». Феде все это ужасно обидно, он садится где-нибудь в укромном темном закутке, чтоб его — не видно и не слышно, и горько представляет: вот он умер и его несут на кладбище, а сзади за гробом идут мама и папа. Они плачут и, конечно, раскаиваются в своих обидных словах. Но теперь все кончено, плачьте не плачьте… И до того безысходно положение папы и мамы, что Феде становится жалко и их, и себя, и он молча плачет у себя за дверью. И когда надо идти обедать, он мужественно не идет за стол. Отец тогда говорит, раздосадованный, сердитый:

— Пусть будет голодный, ты, мать, не давай ему ни корочки.

Потом отец уходит на работу, а мама один раз и другой, будто ей по делам это нужно, проходит мимо двери, за которой сидит Федя. Ей становится жалко Федю, и она, в конце концов, тянет его за руку:

— Ну пойдем, пойдем, пообедаешь… — И накормит Федю самым лучшим, что у нее есть.

Сестренка и братишка в таких случаях не очень-го сочувствуют маминой жалости и Фединой обиде. Они дразнятся:

— Любимчик, любимчик…

Федя в семье старший, и потому ему поручалось дел по дому куда больше, но так уж привыкли Женька и Костя: даже там, где никакого предпочтения Феде не оказывалось, видели его все равно.

Когда стало известно, что Федя едет на пароходе к бабушке в гости, Женька вместо — прощальных слов, улучив момент, завистливо прошептала:

— Любимчик…

Федя хотел дернуть ее за волосы, чтоб не дразнилась, но раздумал, понял, что сестренке завидно, тоже хотелось бы поехать.

Но куда ей! Во-первых, девчонка, во-вторых, мала еще и десяти даже нет. Пусть уж лучше с Костиком играется во дворе… Их и на воложку-то не всегда одних отпускают, мама боится, как бы не перетонули. Или еще что. А Федя даже с ночевкой на Волге не один раз бывал, и то ничего. Он все-таки не какой-то по-глупому бесшабашный; робкий, но осмотрительный.

…Сейчас, сидя рядом с тетей Полей, Федя вспомнил папу, маму, Женьку и Костю, и ему захотелось их увидеть, потому что он по ним соскучился.