Путешествие по чашам весов. Левая чаша 2

Глава 22

На следующее утро стало холодно, и пошел снег. Миллионы снежинок кружили над Кисэном, устилая улицы белоснежным покрывалом. Звуки стихли, а краски почти исчезли. Остался только белый цвет. Город словно надел одежды Посвященных Клана Истины для того, чтобы проститься с его адептом. Никто из жителей никогда не видел снега, а многие не слышали о нем вовсе. Только старики, чей возраст давно перешагнул за сотню, помнили о таком погодном явлении. Люди выходили из домов на улицы и с удивлением разглядывали напоминающие пух, но холодные и состоящие из множества кристаллов, снежинки. Они брали их в руки и наблюдали, как снег тает, превращаясь в воду.

Йяццу шел по городу, небрежно отмахиваясь от снежинок, которые так и норовили залететь в глаза или нос. Он спешил в Пристанище странников с одной только целью: поговорить с Комдой. Мужчина ощущал настоятельную необходимость в этом разговоре и решимость довести его до конца. Он хотел убедить женщину взять его с собой. Всю дорогу Йяццу мысленно спорил с ней, подыскивая самые убедительные аргументы. Он почти ничего не замечал на своем пути. Ноги несли его привычным маршрутом, а мысли летели далеко впереди, намного опережая его.

Когда Ло оказался на Главной площади, сосредоточенность вмиг покинула его. Мужчина не смог сдержать огорченного вздоха. Дерево Сум, еще вчера удивлявшее всех цветами, стояло в снегу. Это было грустное зрелище. Нежные лепестки замерзли, почернели и осыпались прямо на глазах. Земля под деревом была покрыта черно-розовым ковром. А снег продолжал идти, исправляя допущенную деревом ошибку. Йяццу наклонился и поднял с земли опавшие цветы. Они были холодными и влажными, но все еще сохраняли свой нежный аромат. Мужчина разжал пальцы и с грустью проследил за их падением. Потом еще раз с сожалением взглянул на дерево и пошел дальше.

Одна улица сменяла другую. Все они казались совершенно одинаковыми под белоснежным покровом снега. На пороге гостиницы он остановился, тряхнул головой, чтобы избавиться от посторонних мыслей, и потянулся к колокольчику. И тут он увидел Комду. Она одиноко застыла почти в центре сада. На женщине был длинный плащ. Видимо, она простояла без движения довольно долго, потому что снежинки белыми эполетами покрыли ее плечи. Йяццу не видел ее лица, только спину. Мужчина спустился с крыльца. Снег заглушал его шаги.

Он подошел к Комде совсем близко, настолько, что мог протянуть руку и дотронуться до ее плеча. И остановился в нерешительности. Ло почему-то никак не мог сделать это последнее движение. Во всей фигуре женщины, с опущенными плечами и поникшей головой, ощущалось страдание. Комда вздрогнула, и ему показалось, что она плачет. Йяццу переступил с ноги на ногу и кашлянул. Женщина повернулась. Он ошибся. Она не плакала. Комда скользнула по нему взглядом, словно не узнавая, и отвернулась. Йяццу, стараясь сдерживать себя и не волноваться, как в прошлый раз, когда обидел ее, сказал:

— Комда, прошу тебя, нам нужно поговорить.

Она устало вздохнула и ответила:

— О чем?

— Я хочу пойти вместе с вами. Точнее, отвести отряд в Хайбун. Я хорошо знаю туда дорогу. Вам незачем искать другого проводника.

Увидев, что она никак не отреагировала на его слова, он с некоторым вызовом продолжил:

— Если откажешь, я пойду следом за вами. Ты не можешь запретить мне этого.

Комда продолжала молчать. Тогда он взял ее за руку. Та была безжизненной и холодной. Холоднее снега, кружившегося вокруг. Йяццу взял вторую руку женщины и, сложив их ладонями вместе, поднес к губам. Стал дышать на пальцы, согревая. Она тихо сказала:

— Йяццу, прошу тебя, подумай еще раз. Собираясь взять другого проводника, я не хотела обидеть тебя. Скорее, уберечь от возможных неприятностей и разочарований.

— Я все обдумал. И не один раз.

— Вчера погиб твой учитель. Это я убила его. Мне казалось, ты должен возненавидеть меня, а не предлагать помощь.

Она отвернулась. Теперь он видел ее профиль с чуть влажными от снега волосами, грустными глазами и бледными щеками.

— Ты ошибаешься. Я скорблю об адепте Рёдзэне, но не виню тебя в его смерти. Не отказывайся от моей помощи. Я знаю, что нужен тебе.

Она предприняла слабую попытку освободиться, но он не отпустил ее. Йяццу сжал холодные пальцы женщины в левой руке, а правой дотронулся до ее щеки. Та была такой же холодной и влажной, как лепестки цветов дерева Сум. И так же нежно пахла.

— Соглашайся, Комда. Ведь в душе ты хочешь, чтобы я остался с вами. Тебе нужна моя помощь. Я не понимаю, почему ты продолжаешь отказывать мне. Может быть, из-за своего недостатка.

— Какого?

В ее глазах промелькнуло удивление и интерес. Та самая реакция, на которую он рассчитывал.

— Упрямства. Помнишь, когда мы случайно столкнулись много дней назад, ты отказалась следовать моему совету именно из упрямства. Ты тогда сказала, что у каждого свои недостатки.

Комда грустно усмехнулась, и как ему показалось, с сожалением высвободила из его пальцев свои руки.

— Хорошо, Йяццу. Ты убедил меня. Только помни, я пыталась отговорить тебя. Ты настоял на своем. Не упрекай же меня в своей ошибке, когда наступит время прозрения.

— Ты говоришь загадками. Лучше скажи, когда мы собираемся покидать Кисэн.

— Завтра. Помоги Озгушу подготовить необходимые запасы еды и собрать теплую одежду. Погода портится, а наш путь лежит через горы. Там будет еще холоднее, или я ошибаюсь?

— Нисколько. Ты абсолютно права. Я прослежу за сборами. Не волнуйся.

Она собралась отвернуться, когда он добавил:

— Но это не значит, что ты можешь продолжать стоять здесь, под снегом. Возвращайся в Пристанище странников. Ты совершенно замерзла.

Комда приоткрыла рот, но услышала:

— И не вздумай спорить. Надо бороться со своими недостатками, а не усугублять их.

— Вы все здесь, на этой планете, удивительно правильные. Так и хочется сделать что-нибудь наперекор.

— Обязательно сделаешь. Но в другой раз, когда не будет так холодно.

Он опять взял ее за руку и решительно повел за собой в гостиницу. Комда подумала: «Йяццу может быть настойчивым и убедительным. Впрочем, это неудивительно. Ведь он целый год был правителем деревни. Жаль, что нам предстоит расстаться и оставить в его чистой душе не самые лучшие воспоминания».

Утром путешественники покинули город. Никто не преследовал их. Смерть Рёдзэна в честном поединке, на глазах у многочисленных свидетелей не позволила Посвященным обвинить Комду в убийстве. Проходя через город, вагкхи лишь изредка ловили на себе настороженные взгляды. Никто так и не заговорил с ними, не попытался оскорбить действием или жестом.

Они покидали Кисэн под мелким осенним дождем. Снег, который шел весь вчерашний день, сменился мелкой холодной моросью. Серые тучи так плотно затянули небо, что надежды на то, что он быстро закончится, не осталось. Путешественники, все без исключения, шли в плащах, надвинув капюшоны на глаза. Йяццу, как обычно, шагал впереди отряда. Он шел и вспоминал о событиях, произошедших после смерти адепта. И заново переживал удивление, которое испытал, когда была обнаружена и вскрыта потайная комната в кабинете правителя. Там оказалась мастерская художника. Множество готовых картин висело на стенах. Недописанные произведения лежали на столах и даже на полу. Йяццу не знал, что учитель увлекался живописью. Увидев его картины, он был поражен так же, как и остальные. Мужчина ходил вдоль стен, с восхищением разглядывая пейзажи. Проходя мимо стола, он внезапно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Что-то привлекло его внимание, как говорится, «зацепило». Он присмотрелся повнимательнее. На столе среди холстов и бумаг лежал небольшой, меньше ладони, овальный портрет. На нем была изображена женщина, которую он сразу же узнал. Комда.

Художник для создания портрета выбрал необычный ракурс. Женщина была нарисована со спины. Казалось, что ее внезапно окликнули. Она повернулась на голос, позвавший ее, и улыбнулась. Ее глаза светились радостью. Комда была изображена по пояс. Её обнаженное левое плечо было развернуто назад, а глаза смотрели на художника. Длинные черные локоны скользили вдоль лица и рассыпались по плечам. Портрет был исполнен настолько мастерски, что казался живым. Создавалось впечатление, что спроси женщину о чем-нибудь, и в ответ раздастся ее удивительный мелодичный голос. Йяццу посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Затем взял со стола миниатюру и спрятал под рубашку. Все то время, пока он находился в комнате, ему казалось, что портрет согревает его, как нагретый солнцем камень. Он утаил свою находку от всех. И сейчас та лежала, бережно завернутая в мягкую ткань, в глубине его мешка.

Йяццу посмотрел на Комду. Она была такой же бледной, как вчера. Их глаза встретились, но женщина не улыбнулась в ответ, как делала раньше. Её взгляд скользнул сначала в сторону, а потом опустился вниз, под ноги.

Путешественники шли весь день. Только дважды они сделали короткие остановки. Первый раз, чтобы отдохнуть, а второй — пообедать. Вечером они разбили лагерь. Люди расселись вокруг костра, а потом, не сговариваясь, посмотрели на горы. Те не приблизились ни на метр. Днем их черно-коричневая масса недостижимой громадой возносилась впереди. Сейчас они казались абсолютно черными и застывшими в ожидании визита гостей. Комда не стала ужинать, завернулась в плащ и легла чуть в стороне от костра. Вагкхи переглянулись. В последние дни они чувствовали себя покинутыми. Капитан не разговаривала и, казалось, не обращала на них никакого внимания. Мстив поднял с земли палку и разворошил ею костер. Сноп искр вылетел и, поблескивая, устремился в небо. После смерти Рёдзэна Комда стала другой. В ней пропал интерес к природе и людям, окружающим ее. Это безразличие угнетало мужчин больше, чем обида или гнев. Всё усугублялось тем, что они находились в безвыходном положении. Попытки разговорить Комду наталкивались на стену безразличия и молчания. Она никому не позволяла разрушить возведенную ею преграду. Мстив вздохнул и опять сунул палку в костер, подняв новый фонтан искр. Он посмотрел на задумавшихся мужчин и сказал:

— Озгуш, нужно что-то делать. Поговори с ней. Иначе она совсем изведет себя.

— Я пытался. Бесполезно.

Раст посмотрел на офицеров и спросил:

— Почему вы решили, что она изводит себя?

— А разве ты ничего не замечаешь? Она молчит. Не разговаривает. Стала бледной и грустной.

— Просто адепт оскорбил ее, и она переживает.

— Не все так просто, как кажется. Рёдзэн нравился ей. Это очевидно. По какой-то известной только ей причине она убила его, а теперь не может простить себя за это. Видимо, все пошло не так, как она рассчитывала.

— Мстив, ты говоришь о ней, как о каком-то монстре, который плетет заговоры и совершает бессмысленные убийства.

— Я не сказал, что убийство было бессмысленным. И монстром я ее не называл. Она такая, какая есть. Она Хранитель. Но смерть Рёдзэна, думаю, не будет последней.

Мстив неожиданно рассердился:

— А ты, Раст, что же, думаешь, что мы сюда погулять прилетели? В таком случае тебе нужно срочно распрощаться с этим заблуждением. Пока мы не пришли в Хайбун, резиденцию адепта Клана Терпения.

Раст, оправдываясь, спросил:

— Может, Йяццу сможет помочь нам? Раньше она всегда прислушивалась к его мнению.

— Но не сейчас.

Словно в ответ на эти слова из темноты появился Ло с охапкой хвороста в руках. Он, стараясь не шуметь, положил его возле костра и внимательно посмотрел на Озгуша. Йяццу слышал, что мужчины что-то обсуждали, пока его не было, но не понял что. Вагкхи говорили на незнакомом языке. Он разобрал только свое имя, которое громко произнес Раст. Именно это и заставило его вопросительно посмотреть на Озгуша. Тот сразу перестал говорить на вагкханском и перешел на родной диалект Йяццу:

— Мы обсуждали то, что происходит с Комдой. Думали, ты сможешь помочь нам вывести ее из состояния безразличия, в котором она сейчас пребывает.

— Не знаю, как можно это сделать. Она разговаривает со мной лишь по делу и так кратко, словно каждое слово дается ей с трудом. Мне кажется, я мешаю ей или отвлекаю от чего-то важного.

Озгуш посмотрел на всех и тяжело вздохнул. Круг замкнулся. Разговор с Комдой ложился на его плечи. Командир всё же попытался сбросить с себя эту ношу:

— Давайте попробуем поговорить с ней. Ещё раз. По очереди. Может быть, кому-нибудь удастся изменить её настроение.

Следующие десять дней каждый из членов отряда в меру своих способностей и в соответствии с разработанным планом пытался отвлечь Комду от мрачных мыслей. Ни одна из задумок не оказалась удачной. Женщина внимательно всех выслушивала, иногда даже отвечала на вопросы, но не становилась такой, как прежде. Все чаще она оставалась наедине с Тресс. Это беспокоило Озгуша. По лицу Мстива как всегда трудно было что-то понять, но по отдельным, словно случайно брошенным фразам командир догадался, что разведчик обеспокоен не меньше, а даже больше, чем он сам. На десятый день они достигли подножья гор. Равнины, поросшие деревьями, закончились, и им на смену постепенно приходили огромные грязно-коричневые камни. Они были разбросаны повсюду, словно какой-то великан, играя, бросал их с вершин гор во все стороны. Камни становились все крупнее. Такого же цвета горы огромными свечами поднимались ввысь впереди. Но теперь уже не так далеко, как в начале пути. Они были рядом.

Сегодня путешественники шли недолго и добрались до подножья, когда еще засветло. Восхождение было намечено на следующее утро, а сегодня все собирались отдохнуть. У котелка «дежурил» Мстив. Несмотря на то, что он был в отряде самым худым, Мстив любил поесть. Но не только. Блюда, которые ему удавалось готовить из тех же продуктов, что и остальным, были намного вкуснее, да и выглядели аппетитнее. Когда все уселись вокруг костра, он самолично положил каждому в миску точно отмеренную порцию. Все с удовольствием принялись есть, только Комда едва притронулась и отставила тарелку в сторону.

— Не хочется, — тихо проговорила она. Женщина поднялась и, не оглядываясь, отправилась к подножью горы. На лице Мстива вместо обычной невозмутимости появилось такое огорчение, что Озгуш решил действовать, причем немедленно. Все его предыдущие попытки, когда он просил, увещевал и просто взывал к ней, закончились ничем. Сейчас он не думал и не планировал свой предстоящий разговор с Комдой. Он был просто возмущен всем происходящим. Озгуш отложил в сторону тарелку и отправился следом за женщиной. Вагкх шел и думал, насколько же он измучился за эти дни. Он, человек, который привык считать себя сильнее и выносливее многих. Каково же тогда остальным? Он нашел Комду около огромного бурого камня, почти сплошь поросшего мхом. Женщина стояла и смотрела на него, но ее глаза оставались пусты, впрочем, как всегда в последнее время. Озгуш поглубже вздохнул, собираясь заговорить, и вдруг ему в голову пришла совершенно новая идея. Ход, который он еще не использовал в разговорах с ней. Мужчина кашлянул и произнес:

— Комда, не знаю, как тебе сказать… Дело вроде бы пустяшное, но волнует меня. Сам не знаю почему.

Она не повернулась, но спросила:

— Что случилось, Озгуш? Будешь опять воспитывать меня?

— И не собираюсь. Я понял, что это бесполезно. Разговор пойдет о другом. Только не знаю, с чего начать. Как-то неудобно говорить об этом…

Она повернула голову и посмотрела на него.

— Слушаю.

Командир глубоко и шумно вздохнул, словно собираясь прыгнуть в воду, зажмурил глаза и выпалил:

— У меня болит живот, — он ткнул пальцем куда-то в правый бок. — Я стеснялся тебе сказать раньше, но боль не проходит.

— Давно болит?

— Третий день.

Он увидел, что его слова взволновали женщину.

— Какие глупости. Как может быть «неудобно», если человеку больно?

— Ты больше не интересуешься нами. Я подумал, что тебе теперь все равно.

— А еще что подумал?

— Что само пройдет.

— Ну и как?

— Не проходит.

— Озгуш, как можно быть таким… несерьезным?! Раздевайся. Давай я посмотрю, что с тобой. Надеюсь, время еще не упущено…

— Как раздеваться? Совсем?

Она еле заметно усмехнулась.

— Нет. Просто сними плащ и куртку. Рубашку можешь оставить.

Озгуш аккуратно сложил вещи на «мохнатый» камень. Теперь он стоял в одной безрукавке. Комда подошла и опустила ресницы, прикрывая глаза. Женщина сосредоточилась. Озгуш много раз видел, как она лечит людей, но никогда еще этого не происходило с ним. Он, сам не зная почему, напрягся и с опаской посмотрел на Комду. Её руки уже светились золотистым сиянием, когда он полувопросительно-полуосторожно спросил:

— Может, не надо?

— Перестань волноваться и расслабься. Тебе не будет больно. И вообще, Озгуш, не могу поверить… Ты что, боишься?

Он еще раз вздохнул, заставил себя расслабиться и зачем-то зажмурил глаза. Мужчина не видел, что впервые за последнее время Комда улыбнулась, взглянув ему в лицо. Затем начала медленно двигать руками вдоль его тела. Женщина смотрела прямо. Но не на него и даже не на свои светящиеся руки, а куда-то вглубь себя. Прошло несколько минут, во время которых командир боялся пошевелиться, когда послышался её тихий удивленный голос:

— Странно. Все в порядке. Я хотела сказать, что у тебя все в порядке. Ничего не должно болеть.

Озгуш продолжал стоять с закрытыми глазами.

— Командир, вы случайно не обманываете меня? Мне кажется, что ваша болезнь мнимая. Не ожидала этого от вас… от тебя, Озгуш. Зачем ты выдумал всё это?

Темно-карие глаза открылись, мужчина в упор посмотрели на Комду.

— Только для того, чтобы привлечь твое внимание. Не ожидал, что ты окажешься настолько безразличной к своим товарищам. К тем, кто без лишних вопросов и сомнений последовал за тобой на эту планету. Ты должна объяснить нам, что происходит. Почему мы должны строить предположения, в которых до конца не уверены? Ты не просто Хранитель. Ты капитан «Синей чайки» и не можешь так обращаться с пусть небольшой, но всё же частью экипажа!

— Ты не поймешь…

— Так объясни.

Комда встряхнула руками, и свечение исчезло.

— Это так сложно.

— Если не можешь начать, давай я помогу. Поговорим о самом главном, о Рёдзэне. Ты стала такой сразу после его смерти. Тебе он нравился, но ты все-таки убила его? Я прав?

— Да.

Она ожидала, что Озгуш отвернется от нее после этих слов и продемонстрирует презрение, но он только сказал:

— Бедная моя девочка… Как тебе, наверное, сейчас тяжело…

Комда шагнула вперед и прижалась лицом к его груди. Командир обнял ее и прошептал:

— Доченька…

И женщина расплакалась. Беззащитно, по-детски. Слезы текли, не переставая, словно в ее душе открылась плотина. Она не могла остановиться. Рубашка на груди вагкха совсем промокла. Озгуш гладил Комду по голове и что-то тихо говорил. Она не различала слов. Только утешающий голос. Женщина рыдала и рыдала. Тогда она еще могла плакать.