Распутин наш. 1917

Глава 2 17 января 1917. 600 вёрст от Петрограда

Она шла по старому парку Humlegården, сбивая остроносыми сапожками ледышки и смёрзшиеся комки снега. Тучки затянули горизонт, и дым из сотен печных труб Стокгольма стелился по узеньким улицам, подобно серому туману. Полы ее черного пальто развевались, как крылья одинокой, неприкаянной птицы, занесенной неведомыми ветрами в мрачный, северный город, в столицу, давно распростившуюся со своими имперскими амбициями и превратившуюся в обрюзгшего торговца чужими радостями и печалями. Путь молодой, стройной женщины лежал через рынок Östermalmshallen, далее 500 шагов по улице Birger Jarlsgatan и ещё один парк — Berzelii, что у самой набережной. Она знала этот маршрут наизусть, месяц проделывая его каждый день, приходя в условное место и в условленное время с надеждой на появление связного офицера разведки Балтийского флота или представителя российского посольства. Каждый день две версты туда, две обратно и ожидание, круглосуточное, выматывающее, невыносимое для её живой, деятельной натуры. Вот и набережная. Спуститься к скрипучему причалу так, чтобы связной увидел её издалека, и замереть, ловя взглядом изломы черной воды, зовущей и пугающей одновременно.

Волны монотонно бились о берег, донося брызги к её ногам. Она стояла, не отводя глаз от затянутого тучами горизонта, словно ждала, что вот-вот раздвинется свинцовая гладь Балтийского моря, и покажется рубка подлодки, спасшей ее недавно из оккупированной Либавы после завершения самой удачной операции.

Весной 1915 года до немецкого крупномасштабного наступления в Прибалтике под именем Клары Изельгоф она устроилась кондитером в портовом кафе в Либаве. С началом немецкой оккупации в город со своим штабом перебрался брат кайзера, гросс-адмирал Генри Прусский, а вместе с ним и толпа морских офицеров разных рангов. Моряки стали частыми гостями в кофейне на Шарлоттенштрассе, где подавали хороший кофе, французский коньяк и аппетитные воздушные пирожные. Один из них — лейтенант фон Клаус — напросился на постой к хорошенькой кельнерше. Накормленный и размягченный женской заботой, он доверчиво проглотил легенду о скоропостижно сбежавшем во время германского наступления русском начальнике порта, забывшем у Клары свой кожаный саквояж. Проявив любопытство, лейтенант обнаружил в портфеле карты минных заграждений на Балтике. Документы отправились в Германию, подверглись самой тщательной проверке в Главном штабе ВМС и были признаны подлинными. Липовые проходы в минных полях были нанесены на оперативные карты и выданы на корабли.

10 ноября 1916 года в прорыв по Балтике была отправлена десятая флотилия, состоявшая из десяти новейших немецких эсминцев типа S-53 и легкого крейсера прикрытия «Страсбург». В итоге назад на базу смогли вернуться только 4 корабля. За одну ночь, названную «ночью бесславия», немецкий флот потерял на российских минных заграждениях 7 новейших эсминцев — больше, чем во всех морских сражениях с Балтийским флотом. В тот же день Клара Изельгоф благополучно исчезла из Либавы. Подводная лодка «Волк» подошла вплотную к берегу возле одинокого хутора недалеко от города. Ее командир Мессер филигранно провёл корабль мимо мелей и минных банок, а старший офицер Бахтин обеспечил прием и нормальные условия пребывания Анны на судне. Он же передал разведчице приказ — прибыть в Стокгольм и ждать связного с новым заданием. И вот она уже целый месяц приходит сюда…

Дул лёгкий, прохладный ветер, покачивая ветки кустов и деревьев. Его грустный шум накладывался на шелест волн, нарушая январскую тишину. Он растрепал волосы, сбросив их на лицо. Женщина небрежно смахнула непокорную прядь перчаткой, прикрыв глаза. Скрип причала стал тише, привычнее, а быть может, погода начала меняться и успокаиваться.

— Аня, Аня, чего ты ждёшь? На что надеешься?

Она встрепенулась и встала, осмотревшись. Голос прозвучал совсем рядом. Поняв, что разговаривает сама с собой, иронично улыбнулась, помрачнела и тяжело вздохнула.

Небо прекратило ёрзать и уже не пыталось соскользнуть на поверхность моря. Водная гладь перестала обиженно морщиться. Ветер запутался в стокгольмских улочках и безвольно повис на ветвях бульварных деревьев.

— Сегодня опять никого. Пора.

Анна поднялась, запахнула полы пальто, поправила шляпку, еще раз с надеждой оглядела набережную и не спеша направилась обратно. Задумавшись, пересекла парк, не обратив внимания на быструю тень, мелькнувшую за спиной. Погрузившись в собственные мысли, не сразу заметила, как узкую улочку перегородили два молодчика. Выражение их лиц не оставляло никаких иллюзий. Стоящий впереди был пониже и пожиже. Красавчиков иногда называют «ангелами с глазами убийц». Так вот, коротышка выглядел злодеем с глазами душегуба. В его бесцветных стекляшках с узкими зрачками-точками стоял холод январской кладбищенской ночи и промерзшей насквозь могильной земли. Второй был гороподобный и не менее страшный. Голова без шеи торчала, как прыщ на могучем туловище, а руки-оглобли, свисая до колен, делали их обладателя похожим на самца орангутанга.

Анна повернула голову. Сзади неспешно, вразвалочку приближались еще два рослых усача в добротных морских куртках, а за ними маячил какой-то прохожий, резко отличавшийся одеждой и поведением. Он шёл не уверенно, как все, а крался, осторожно ступая на носок и делая между шагами паузы, словно не решаясь, на какой камень мостовой поставить ногу.

— Фрау Изельгоф? — скрипнул над ухом противный голос.

Анна обернулась на говорящего, вынырнувшего из-за спины «орангутанга». Этот посланец тьмы тоже не блистал красотой. Плащ-дождевик на сутулых плечах, насмешливый взгляд глубоко утопленных водянистых глаз, издевательская ухмылка, обнажающая мелкие желтые зубы. Тяжелый, массивный подбородок. Бандит бандитом. Зато голос повелительный, командный.

— Фройляйн, — автоматически поправила она говорящего.

— Вам придётся пройти с нами, — не обращая внимания на замечание, проскрипел главнюк.

— У меня на сегодняшний вечер другие планы, — прошипела Анна сквозь зубы, чувствуя, как тело начинает бить крупная дрожь.

— Придётся поменять, — согнал главный с лица улыбку, превратившись в полное соответствие криминально-антропологическим описаниям Чезаре Ломброзо.

Анна открыла рот, чтобы надерзить, как вдруг заметила, что главный изменил выражение лица на недоуменное, будто увидел того, чьё присутствие здесь было невозможным. Она обернулась назад и вздёрнула изумлённо брови. Прохожий, только что опасливо ступавший по мостовой, птицей взлетел на уровень второго этажа, используя водосток и решётки на окнах, и уже оттуда ногами вперед спикировал на пару, блокирующую Анне путь к отступлению. Кованые каблуки его тренч-ботов смачно впечатались в загривки амбалов. Не выдержав умножения шестипудового веса на квадрат земного притяжения, те покорно растянулись на мостовой. А прохожий, погасив скорость свободного падения о пострадавшие тела, не останавливаясь, нырнул в узкий промежуток между Анной и стеной дома, кувыркнулся на холодной брусчатке и на выходе из кувырка обеими ногами, как конь, лягнул «орангутанга» в пах. Со звуком корабельного гудка тот согнулся в три погибели над атаковавшим его смельчаком, будто собираясь разглядеть получше, а прохожий, не поднимаясь с мостовой, звонко шлёпнул ладонями человека-гору по ушам и, уперев каблук ему в живот, с силой потянул на себя. Анна еле успела отскочить к стене, чтобы летящее и нелепо машущее руками тело не сбило её с ног. Не повезло и тыловой паре. «Орангутанг» спланировал на них, отправив в новый нокаут и придавив к земле всей своей немаленькой массой.

Подавляющее большинство — пять против одного — за 10 секунд растаяло до двух к одному, и то, что нападавший лежал, а оба обидчика Анны стояли, зажав в кулаках ножи, уже не казалось преимуществом. В драке рулят инстинкты, и главный, увидев в шаговой доступности лежащего врага, сделал то, что сделал бы любой азартный боец — пробил с размаху футбольный «пенальти». Действие логичное, но до боли предсказуемое, поэтому правая ударная нога вместо тела противника бесцельно рассекла воздух, а левая опорная подломилась под встречным ударом незнакомца, лежавшего на земле. Ещё секунда, и он, сделав короткий кувырок назад, стоял на ногах, а злой коротышка с глазами убийцы в длинном выпаде метил кинжалом ему в грудь. Незнакомец упал на колено, пропуская клинок над плечом, развернулся спиной к коротышке, перехватывая кисть с холодным оружием. «Х-х-ха-а-а!» — локоть убийцы упал вниз, на плечо спасителя Анны. Хруст ломающегося локтевого сустава заглушился воем, похожим на звериный. Ещё одно короткое движение, резкий удар в кадык — и звук прервался.

Анна могла поклясться, что с момента появления нечаянного спасителя и до полного разгрома её обидчиков прошло меньше минуты. За это время прохожий на нее даже не взглянул. Держась за бок, он подошёл к главнюку, рубанув по пути трофейным кинжалом бельевую верёвку. Перебросил через крюк, обмотал горло полуживого бандита, потянул, а когда тот захрипел, спросил на правильном немецком языке с жутким славянским акцентом: «Имя, звание, полученный приказ?»

Главный что-то неразборчиво зашипел, пытаясь одновременно пнуть обидчика и освободить шею от удавки. Перехватив кисть, прохожий без всяких эмоций сломал ему палец и повторил вопрос, добавив:

— Каждые десять секунд будешь лишаться одного отростка, а потом я сверну тебе шею, нацистский выкидыш.

— Ы-ы-ы-ы, — от боли и безысходности тихонько завыл главнюк, — лейтенант Рудольф Гесс, командир штурмовой группы, имею приказ найти фройляйн и доставить её по адресу… В нагрудном кармане…

Прохожий впервые поднял на Анну свои глаза, удивительно светлые и прозрачные.

— Почему вы ещё здесь? Вам надо уходить и немедленно, — отрывисто бросил он на чистом русском, — здесь уже ничего интересного не будет.

— Да-да, конечно, — встрепенулась Анна, — а вы?

— Надо прибрать за собой, — буркнул прохожий, — кстати, меня Григорием зовут…

— А меня…

— Я знаю…

Анна сделала несколько шагов и обернулась.

Носки сапог Гесса царапали снег, а Григорий закреплял бечёвку, приговаривая:

— Хрен тебе, а не спецзадание фюрера в Лондоне. Всё остальное должно быть аутентично…[1]

Анна бросилась бежать прочь от этого страшного места, но через несколько шагов остановилась и оглянулась. Григорий стоял, заложив кисть за отворот пальто и непрерывно глядел ей вслед. Она прошла ещё чуть-чуть и опять обернулась — он не шелохнулся. Перед самым поворотом она последний раз бросила взгляд на этот глухой переулок, выскочила на улицу и вновь застыла за углом, будто кто-то держал её за рукав. Неуверенно вернулась и выглянула из-за дома. Её спаситель лежал ничком на мостовой, неловко подвернув под себя руку. Не помня себя, она рванулась обратно, присела, обхватила его тело, перевернула на спину и почувствовала, как руки становятся липкими и влажными…

Историческая справка:

Ревельская Анна, она же Клара Изельгоф, она же Катрин Изельман впервые была упомянута в исследовании Гектора Байуотера «Морская разведка и шпионаж 1914–1918 гг.» переведенном на русский язык в 1939 году.

Григорий смотрел на торопливо уходящую вниз по переулку невесомую ладную фигурку, кляня последними словами собственную неловкость и нерешительность, нетренированное тело, не обладающее нужной мышечной памятью. Он подвернул ногу, прыгая на спины группе прикрытия, разбил голову и чуть не потерял сознание, не сгруппировавшись в кувырке, крайне неловко провёл приём против ножа, позволив острому, как бритва, клинку полоснуть по груди. Но самое неприятное — швыряя через себя здоровяка, потерял концентрацию, а тот, падая, ткнул Григория в бок своей навахой.

Обидно и непрофессионально. Кровь расплывается широким пятном по одежде, в ушах стоит колокольный звон, а в глазах роятся мушки, заставляя мотать головой и прищуриваться. «Ну, давай же, давай, вали! — шептал про себя Григорий, провожая взглядом Анну, — тут скоро столько народа набежит — не протолкнёшься!» Мозг послушно отщёлкивал секунды с начала схватки — 40, 41, 42… Через полминуты надо исчезнуть, не оставив свидетелей, а Анна идет так медленно и всё время оглядывается, опасаясь или желая что-то сказать. Завозился здоровяк, поднялся на четвереньки, намереваясь встать. Сделав несколько шагов, Григорий от души зарядил с носка по его пунцовому уху, отправляя потомка нибелунгов в Вальхаллу. 47,48, 49… Анна, наконец, дошла до угла… Повернула… Слава Богу! Григорий еще раз критично оглянулся вокруг. Никто из германской группы захвата не шевелился, и даже Рудольф Гесс перестал скрести носками снег. Пора! Распутин облегченно вздохнул, покрепче зажал рану на боку, поднял воротник пальто… И вдруг всё поплыло…

— Я не поняла, какая опергруппа?

На Распутина смотрели огромные, удивлённые глаза, перевёрнутые, словно в студийном фотоаппарате.

122, 123 — отстукивали секунды в глубине сознания.

— Я говорил про опергруппу?

— Да, вы сказали, что есть две-три минуты до её прибытия.

— Полиция, Анна. Я имел в виду полицию. Надо уходить!

Распутин сообразил, что его голова лежит у женщины на коленях, а она сидит на мостовой, положив на его лоб холодную ладошку с длинными, тонкими пальцами, и дрожит, как осиновый листок.

— Анна, простите, за фамильярность, помогите подняться…

— Не беспокойтесь, Григорий, — глаза женщины смешливо сузились и от них к вискам разлетелись весёлые морщинки, — я обещаю не падать в обморок от возмущения и не кричать «Это нескромно! Мы даже не представлены!» Ваша крайне деятельная забота о моей чести и жизни оправдывает некоторую вынужденную «la vulgarité» в обращении. К тому же, вы ранены, и вам нужна помощь…

Распутин, стараясь как можно легче опираться на заботливо подставленное худенькое плечо, осторожно встал на ноги и сделал пробный шаг. Штормило прилично, но передвигаться он мог. Анна уверенно взяла на себя роль штурмана и тащила его в центр.

— Куда мы идём? — спросил Григорий, с трудом сглотнув вязкую слюну и тщетно подавляя подступающую к горлу тошноту.

— Вам срочно надо к доктору, тут недалеко…

— Отставить, — перебил Распутин женщину, — сейчас меньше всего требуется светить перед кем-то следы уличной драки. Я сам — доктор и авторитетно заявляю — угрозы жизни нет, если остановить кровь.

— Тогда ко мне…

Распутин остановился и внимательно посмотрел на Анну.

— Вы собирались возвращаться к себе домой?

Анна недоуменно пожала плечами.

— Да, а что?

Распутин покачал головой.

— Вы ведь предусмотрительный человек. С бОльшей долей вероятности у Вас засада.

Анна прикусила губу.

— Тут ведь нет войны… Швеция — нейтральная страна.

— Мировая война называется так именно потому, что вовлечены в неё все. Нейтралитет — это отсутствие окопов. Всё остальное — в наличии.

— Что же делать?

— Простите за нескромность, но сегодня самый безопасный дом в Стокгольме для вас — мой. Я снял его вчера по случаю у одной милой тётушки, с которой мне довелось путешествовать намедни из Мальмё. Его точно не успели вычислить.

— Моя служба открывается всё новыми гранями, — грустно усмехнулась Анна. — Я признаю вашу правоту. Но Вы должны мне рассказать, что здесь происходит, откуда вы меня знаете и кто вы такой.