Распутин наш. 1917

Глава 23 Построенные навечно

Нью-Йорк — архипелаг на берегу океанского залива, усеянный сталагмитами небоскребов, как весеннее пахотное поле — булыжниками-валунами. Мать-земля вытолкнула из своего чрева геометрически-правильные конструкции, и они воткнулись в безоблачное небо так основательно, словно стояли здесь вечно. Ничто и никто не может поколебать монументальность этих рукотворных изваяний. Никакая стихия не способна нанести им вред. Куда уж маленькому, слабому человеку! Но он всё равно попробовал.

Янтарные языки пламени лизали черный от копоти камень, суетились в оконных и дверных проёмах, упрямо ползли по карнизам и лестничным маршам наверх, к солнцу. «Мы свои! Мы идем к тебе!» — кричали они светилу. Казалось, топится огромная печь, трещат, дышат знойным пламенем дрова, пожираемые огнём. Гремит железо, будто едут ломовики, и длинные полосы, свешиваясь с телег, задевают за камни мостовой, взвизгивают, как от боли, ревут, гудят. На их какофонию наслаивается злой, шипящий звук, режущий воздух. Это исполинский точильщик, спрятавшись под Бруклинским мостом, очиняет безнадежно тупой клинок.

— Хорошо занялось! — не отрывая глаз от окуляров мощного морского бинокля, произнес поручик Грибель. — Удивительно, что нас никто не остановил, ни разу не проверил и ничего не заподозрил.

— Сам бы не поверил, — подтвердил Зуев. — Стоит надеть рабочую спецовку и повесить на плечо моток кабеля — становишься никому не интересной мебелью. Все тебя видят, но никто не замечает.

— «Айболит» еще ни разу не ошибся в своих наставлениях, — усмехнулся поручик, засовывая бинокль в саквояж и на глазах превращаясь в достопочтенного лютеранского священнослужителя. — Пойдемте, сын мой, у нас сегодня много дел. Ставский только что выволок багаж из этого нечестивого дома. Пора ехать, исповедовать заблудшие души.

Нацепив постные физиономии, офицеры спустились по крутой винтовой лестнице из под шпиля «Церкви трех святых», прошествовали, раскланиваясь, мимо редких в эти часы прихожан, неторопливо уселись в чёрный, как смоль, «форд» и только там от души рассмеялись, радуясь удачному завершению операции. Три последних дня под видом рабочих, ремонтирующих снятое на подставную персону помещение, они таскали в небоскрёб горючую смесь, сварганенную по рецепту Распутина, именуемого не иначе как «Айболит». Он сам выбрал такой псевдоним, понравившийся всему отряду особой важности за необычность, легкость и детскую непосредственность.

Офицерский полуэскадрон, работая в три смены под видом рабочих-электриков, делал закладки специальных кабельных жгутов, вносил в интерьер здания не предусмотренные конструктивные изменения, непрерывно наблюдая за окружающей обстановкой, фиксируя приходящих-уходящих в офисы банкиров и революционеров, ведя свою собственную «амбарную книгу», помечая фамилии обитателей здания «Эквитебль» особыми значками, сортируя их по ценности и пригодности для дальнейшего использования. Сегодня, когда аборигены скучковались на утренних летучках, полыхнуло…

На Бродвее, разделяющем церковь Троицы и горящий небоскрёб, царил полагающийся в таких случаях переполох. Ударяясь о стены здания, вода из пожарных рукавов на морозе моментально замерзала, оседая льдом на подоконниках, эркерах, пожарных лестницах, свисала с навесов мириадами сосулек, щедро лилась на брусчатку, превращая её в сплошной огромный каток. Пожарные повозки, насосы, уличные фонари и случайные автомашины, попав под ледяной душ, оказались покрытыми толстой ледяной коркой и похожими на огромные сказочные зефирины.

— Извозчик! Гони на Большую Морскую в «Кюбу»! — в дверях авто показался широко улыбающийся Ставский, облаченный в форму пожарного.

— Каков улов? — живо поинтересовался Грибель, отодвигаясь от звенящего сосульками сапёра.

— Всего один карась, но очень жирный. Давай побыстрее, а то замёрзнет, и все наши труды с упаковкой — насмарку.

— С какой упаковкой?

— Мы его в ковер замотали, а сверху обернули пожарным рукавом. Но на таком морозе всё равно пробирает быстро. Замешкаемся — не довезём.

Сидней первый раз пришел в себя от того, что его куда-то волокут. Тело, утрамбованное в плотный кокон из жесткого материала, ломило, а нос невыносимо чесался, но плотно прижатые к туловищу руки не позволяли даже шевельнуть локтями. Память зафиксировала момент, когда он подошел к двери своего кабинета, а та вдруг подпрыгнула, как живая, соскочила с петель и лягнула по-лошадиному, подмяла под себя, навалившись всей своей дубовой массой. Свет померк, и каким-то дальним эхом долетел звук, похожий на взрыв. Сидней попробовал почесать нос о плотный материал, но стоило сильнее в него ткнуться, как голову пронзила острейшая боль, из глаз посыпались желтые искры, и сознание разведчика поспешно нырнуло в спасительное беспамятство.

Второе пробуждение было менее приятным. Сначала нос забил пронзительный запах нашатыря. Голова мотнулась из стороны в сторону, потом глаза распахнулись и зафиксировали в непосредственной близости от себя две довольные физиономии.

— Виктор Фёдорович, клиент готов к общению! — улыбнулась одна из них.

О’Рейли стало примерно понятно, в чьих руках он находится.

— Господа! — с трудом подбирая слова, одеревеневшим языком начал Сидней, — вы совершили противозаконное действие, похитив меня, и по американским законам…

— Моня! Не бесите меня на самом старте нашего знакомства! — произнесла третья голова, появившаяся в фокусе взгляда Сиднея. Человек был похож на студента-очкарика, отличаясь от студиоза недобрым, сухим взглядом и голосом военного, привыкшего командовать. — Какое отношение к законам Америки имеет подданный Российской империи Соломон Розенблюм, сбежавший от судебного преследования в Англию, поступивший на службу к королеве и принявший дурацкий псевдоним О’Рейли? Американским властям известны ваши шашни с королевской разведкой?

— Не ваше собачье дело! — выпалил Сидней, и по тому, как потемнели лица присутствующих, понял, что совершил ошибку.

— Ты крупно влип, Моня, — с тихой угрозой в голосе произнёс очкарик, — тебя хозяева продали за медный грошик. Твои шалости тянут на виселицу, а ты, вместо стремительного и глубокого покаяния, начинаешь ерепениться. Давай сыграем в такую игру. Я поведаю тебе о приключениях одного шустрого одессита-авантюриста, а ты решай сам, когда начнешь говорить вместо меня. Всё, что расскажу я, останется в обвинительном приговоре. Всё, что расскажешь ты, попадет под всемилостивейшую амнистию.

О’Рейли зло зыркнул на собеседника, упершись в холодный блеск очков, дернул привязанные к стулу руки, ощутив, как затянулись узлы на запястьях, и отвернулся, чтобы не выдать отчаяние в глазах, лихорадочно соображая, как поступить в такой нестандартной ситуации.

— Итак, Моня, я начинаю! Слушай внимательно! — злорадно усмехнулся очкарик, раскрывая черную кожаную папку с золотым тиснением. — Опустив причины твоего бегства из России с неудачной инсценировкой суицида, напомню, что в Англию ты попал, спасаясь от французской полиции, поскольку убил курьера анархистов, перевозящего деньги… То есть тебя ищут и французы, и анархисты. Даже не знаю, кто больше…

Очкарик поправил пенсне, перевернул страничку и с выражением продолжил.

— Первое задание английской разведки в Баку на предмет изучения источников финансирования буров в Европе, а также объемов и качества добываемой там нефти, ты, Моня, с треском провалил. Зато познакомился с очаровательной Маргарет Томас, женой состоятельного английского предпринимателя Хью Томаса. Выдав себя за врача, но не имея никакого образования, ты принимаешься лечить заболевшего хозяина дома, путешествуя из спальни доверчивого Хью в спальню его жены. Приготовленные по твоим рецептам эликсиры влияют не столько на ход болезни, сколько на волю пациента, который 4 марта 1898 года изменяет составленное ранее завещание и назначает Маргарет единственной наследницей своего состояния. Через несколько дней Хью Томас умирает якобы от сердечной недостаточности, но мы-то с тобой, Моня, знаем, что это не так. Правда? А самое неприятное, что это знаем не только мы… Отравление британского подданного — это виселица! Может, дальше ты? Нет? Ну хорошо, продолжим!

Очкарик важно, как присяжный поверенный, прокашлялся.

— В 1903 году тебя командировали в русский Порт-Артур, где под видом торговца строительным лесом, ты вошёл в доверие командования русских войск и добыл план укреплений, проданный в дальнейшем японцам. Если будет интерес, ты сможешь познакомиться с мемуарами главы японской общины Порт-Артура Хино Бумпэ, отзывающемся о тебе очень тепло. Увлекательное чтиво! Тянет на пожизненную каторгу!

— Всё, достаточно! — скрипнул зубами Сидней. — Что вы хотите?

— Только удовлетворить любопытство! — расплылся в улыбке очкарик. — Нас интересуют все без исключения посетители вашей конторы с российскими паспортами, а также сделки американцев, особенно Джейкоба Шиффа с банками Абрама Животовского и Вениамина Свердлова. Движение денег из Америки в Старый Свет — явки, пароли, фамилии…

— А почему бы вам не задать вопрос самому Шиффу? — презрительно сплюнул О’Рейли.

— К сожалению, это невозможно, — притворно вздохнул очкарик. — За два часа до пожара по адресу Бродвей 120, по дороге из Принстона в Нью-Йорк автомашина Джейкоба Шиффа взорвалась. Да, представляешь? Такая неприятность! Наш человек совершенно случайно оказался в то время именно в том месте и смог сделать несколько фотографических снимков. Посмотри… К сожалению, от авто мало что осталось — заряд был слишком велик. Но узнать всё равно можно…

— Если я откажусь, сдадите меня местным властям? — не отрывая взгляд от мокрой фотографии, сглотнул Сидней.

— Да, но не так, как ты себе это представляешь, Моня. Тебя возьмёт местная полиция после удачного теракта с такими уликами, что избежать электрического стула будет крайне затруднительно.

— Я могу подумать?

— Да, минуты две…

Соломон-Сидней застонал, плотно сомкнув губы. Надо было принимать решение, составлять план, просчитывать последствия, а на все это не было времени. Если этот очкарик так хорошо знает его прошлое, наверняка он изрядно поковырялся и в настоящем, а значит, «лепить горбатого» вряд ли получится. Придётся чем-то жертвовать…

— Ладно, — глухо сказал одессит-разведчик, — задавайте свои вопросы…

— Одну минуту! — оживился очкарик. — Мы должны подготовить соответствующий реквизит…

— Какой еще реквизит? — вздернул брови Розенблюм-О’Рейли.

— Задний план, свет, грим, — ехидно усмехнулся мучитель. — Хочется оставить о нашей встрече что-то памятное. Мы решили, что кинокамера и параллельная запись звука здорово помогут сохранить для потомков твой голос и физиономию. И не думай отказываться, Моня! У тебя есть шанс стать звездой синематографа! Не упусти его!

Фамильное поместье Рокфеллеров Kykuit с прекрасным видом на долину Гудзона в этот февральский вечер выглядело мрачным и траурным, несмотря на ясную погоду. Скопление во дворе и парке людей, перемещающихся не спеша по периметру, походило на похоронную процессию. Возможно, из-за плотно занавешенных штор на всех окнах огромного здания или из-за напряженных, сосредоточенных лиц присутствующих, собрание в фамильном дворце самого могущественного человека Америки напоминало траурный ужин.

— Всё в порядке, Дикки? — вполголоса спросил хозяин особняка, приоткрыв тяжелые гардины и воровато выглянув из окна.

— Так точно, сэр, — коротко кивнул рослый малый, — плотность наших агентов позволяет быть полностью уверенным в абсолютной безопасности.

— Вот и хорошо, — кивнул хозяин особняка, отпуская начальника охраны и оборачиваясь к гостям. — Господа! Можно приступать к работе. Я хочу начать с поминальных слов в адрес безвременно ушедших от нас участников нашего сообщества.

Присутствующий стройный ряд черных фраков и белоснежных воротничков послушно поднялся, отодвинув стулья с высокими спинками в рост человека.

— Мы на войне, джентльмены, — повысил голос хозяин, — и как на любой войне, здесь стреляют и умирают. За последние семь дней рука невидимого, а оттого опасного врага вырвала из наших рядов коллег и деловых партнеров, погибших в жутком пожаре на Бродвее, — Джона Огдена Армура, Филиппа Франклина, Джона Грейса — директоров «Нэшнл Сити Бэнк», старшего вице-президента АИК Джорджа Джонсона Болдуина, выпавшего из окна своего офиса, партнёра «Кун, Леб и K°» Отто Кана, неожиданно для всех покончившего жизнь самоубийством, Джейкоба Шиффа и Пьера Дюпона, взорванных в собственных автомашинах. Президент «Нэшнл Сити банка» Френк Вандерлип и директор Федерального резервного банка Нью-Йорка Уильям Вудвард варварски убиты из дальнобойных винтовок… В огне гигантского пожара на Бродвее погиб весь архив и практически весь персонал проекта «Марбург».[49] Всё перечисленное произошло стремительно, никто не успел подготовить меры эффективного противодействия этому разгулу терроризма… Но с сегодняшнего дня всё будет по-другому…

— Не хочет ли сказать наш дорогой друг Джон, что он изобрел доспехи Бога, и мы в полной безопасности? — вздрагивающим голосом процедил со своего места недавний эмигрант, один из самых влиятельных финансистов Пол Варбург.

— Нет, не хочу, — сварливо ответил Рокфеллер. — Но этот особняк окружен тройным кольцом агентов Пинкертона. Внешний периметр располагается в миле отсюда, что полностью исключает применение любого оружия, ранее использованного террористами. Поэтому можно успокоиться, не спеша выработать эффективную стратегию и тактику, исключающую подобные угрозы в будущем…

Дикки Мак-Кейт, директор охранной службы агентства «Пинкертон», ещё раз пристально обвел взглядом окрестности поместья и отдал бинокль агенту.

— Вроде бы всё спокойно?

— Так точно, сэр! Я вызвал ещё один наряд, чтобы, как стемнеет, удвоить посты, проинспектировать парк, сады и вон те еловые заросли на горке. Дополнительные силы скоро прибудут…

— Какой ельник, Джим? Откуда? На этой горке еще вчера не было никаких ёлок!..

— Ну что, Коля, разобрался с музейным экспонатом? — Грибель поправил еловые лапы, укрывающие их позицию, подхватил горсть снега, лизнул и снова приник к окулярам.

— Замечательная игрушка, — ответил Зуев, крутя ручки вертикальной наводки, — простая, лёгкая, дальнобойная! Музейщики над ней, как курица над выводком… Еле убедил, что после реставрации будет ещё лучше… Пожалуй, готово. Можно заряжать.

Диковинный шестигранный снаряд, кропотливо снаряженный лично сапёрными руками Иллариона Ставского, легко заполз в казённик орудия Уитворта[50]. Лязгнул массивный затвор. Быстроногий Пунин резво оттащил в сторону наскоро воткнутую в снег ёлку, скрывавшую пушку от посторонних глаз.

— Только я вот о чем все время думаю, — продолжил Зуев, подправляя наводку, — откуда он всё знал?

— Что «всё»?

— Да вообще всё! Кто в каком кабинете сидит, кто чем занимается… Даже про пушку со снарядами в этом Богом забытом городишке…

— Не загружай себе голову этой ерундой, — отмахнулся Грибель, — просто радуйся, что он на нашей стороне…

— Он-то на нашей… А мы сами на какой?

— Отставить разговорчики, поручик! Доложить, как полагается!

— Орудие к стрельбе готово!

— По сатанинскому вертепу илларионовским фугасом — пли!

Февральский морозный вечер раскололся грохотом майского грома. На фасаде фамильного поместья Рокфеллеров расцвёл кровавый цветок.

— Ах, Николай Алексеевич! Ах, молодец! — завопил Грибель, глядя в бинокль, — с первого раза! Прямо в форточку закинул! Давай, заряжай шустрее! По врагам человечества! Беглым! Огонь!