Распутин наш. 1917

Глава 9 Шведская живопись. «Лисья охота» и «Охота на лис»

Центр Стокгольма называют королевским! Где бы вы ни были, отовсюду в глаза назойливо лезет «его величество». Королевская полиция в блестящих шлемах, монаршие театры, оперы, парки, гостиницы, книжные магазины. Даже величавая чайка у пристани ведет себя так, словно тоже принадлежит высочайшему двору. Витрины, журналы полны портретов принцев и принцесс, вокруг них вертятся все газетные сенсации. В центре композиции — королевский дворец, величественный и мрачный, как тюрьма. Изредка здесь открывают чугунные ворота. Когда путник проходит мимо, седой охранник в надраенном архаичном шлеме словно просыпается, бросает равнодушный взгляд и сразу возвращается в своё привычное созерцательное состояние, превращаясь в живую декорацию. Шведские традиции холодны, сдержанны, как окрестные скалы. Единственное светлое, играющее всеми красками пятно — Национальная картинная галерея Стокгольма.

— Редко какой художник может так играть оттенками красок, как Бруно Лильефорс. Его картины — настоящие мелодии колорита. Трава между скалами переливается сотнями нюансов, живая синева озёр и непередаваемая лучистость воздуха…

Улоф Ашберг оглянулся на мягкое, грудное контральто. Лицо обладательницы голоса, завораживающего, как шёпот моря, спряталось под широкополой шляпой, но трепетный изгиб шеи и плеч, веер в тонких пальчиках, не совсем уместный в это время года, и приметная осанка, приобретаемая обычно во время упорных занятий у балетного станка, позволяли дорисовать то, что скрыто.

— Судя по всему, вы — иностранка, и, тем не менее, знаете нашего шведского гения?

— Кто же не знает сюжеты Лильефорса из жизни птиц и животных? И к орлу на высотах, и к резвым лисятам, играющим на мягкой траве-мураве, и к дереву, и к камню он подошёл как бы с панпсихическим чувством, — философски заметила дама.

— Удивлён и тронут, — Ашберг поклонился, почтительно приподняв шляпу, — разрешите представиться…

— Это неважно, — произнесла незнакомка так, что у банкира засосало под ложечкой. — Имя человека лишь элемент внешней оболочки, необходимый для того, чтобы выделиться среди окружающих. Важнее внутреннее содержание. А вы так долго наслаждались этим великолепным полотном, что даже слепая увидела бы в вас родственную душу…

В ушах Ашберга приятно зашумело.

— А какие ещё полотна привлекли ваше внимание? — спросил он, чтобы не возникла неловкая пауза.

— К сожалению, я не успела осмотреть и трети выставленных картин…

— О, тогда разрешите проявить дерзость и предложить вам небольшую экскурсию.

— Нет-нет, благодарю вас, только не сегодня. Я уже не чувствую под собой ног. Но, в качестве утешения, могу разрешить проводить меня до экипажа.

— С удовольствием!

Подходя к роскошному авто, Ашберг своим въедливым к деталям взглядом сразу обратил внимание на новенький Cadillac Type 53 Limousine, о котором он только читал, но никогда еще вживую не видел. Заметив загоревшийся глаз банкира, барышня улыбнулась.

— Вы тоже, как и все мужчины, обожаете игрушки из металла? Нет-нет, не смущайтесь, это не удивительно. Новая модель. Я приобрела ее исключительно из-за полностью застекленной кабины для пассажиров. Теперь в дороге тепло и уютно. Не желаете взглянуть?

— О да, если позволите. С удовольствием!

Шофёр распахнул вороную дверцу, обитую изнутри бархатом, и банкир сунул голову в салон. Внезапно чья-то сильная рука схватила его за шиворот, затащила внутрь, а на лицо легла плотная марлевая повязка, источающая сладковатый запах эфира…

Пробуждение было длинным и тяжёлым, как после хорошо проведённой ночи с приличным набором горячительных напитков. В ушах шумел прибой. Волны, рождаясь в районе затылка, разгонялись и с силой били в лоб, глаза постоянно слезились, а взгляд не желал фокусироваться.

— Улоф, вам нехорошо? Принести тазик? — кто-то заботливо осведомился над ухом.

Ашберг мотнул головой, отчего прибой перетёк от лба к вискам. Проморгавшись, он с силой протер глаза руками. Банкир лежал на гигантской кровати в абсолютно незнакомой тёмной комнате, а слева от него, сложив руки на груди и слегка наклонившись, стоял крепкий, рослый, горбоносый мужчина с окладистой бородой, в пенсне с тёмными стеклами, скрывающими глаза, в шапочке, какую обычно носит доктор.

— Где я? Кто вы?

— Вы в частной клинике, а я ваш лечащий врач. Как себя чувствуете?

— Какого черта? Я ничем не болен. Вы меня похитили! Вы мошенник или сумасшедший!

— Это вы так думаете. На самом деле больны и серьезно. И я могу это доказать.

На кровать рядом с доктором упала увесистая пачка фотографических открыток. При падении они рассыпались веером, и банкир увидел галерею снимков весьма фривольного гомосексуально-эротического содержания с собой в главной роли.

— Неплохо получилось, согласитесь, — не удержался от комментария «доктор». — Честно говоря, намучались мы со светом, с самим фотографическим аппаратом, да и с вами тоже — ворочать вашу бесчувственную тушку и заставлять принимать нужную позу нелегко, но в результате всё получилось более-менее достоверно, а ваши закрытые глаза даже добавили чувственности, символизируя фазу наивысшего наслаждения.

— Вы — псих!

— Совсем нет. Мне даже иногда противно осознавать, насколько я нормален. Хочется какой-нибудь сумасшедшинки, а получается грустно, пресно и обыденно. Наверно, виновато воспитание. Ну что вы мнёте фотографии? Хотите разорвать? Да на здоровье! У меня есть копии.

— Что вам надо? Деньги? Сколько?

— Ашберг-Ашберг, не всё на этом свете измеряется деньгами, даже если вы финансист. Нет, деньги — это хорошо, они — неплохой инструмент для достижения некоторых целей. Плохо, что почти всегда — вспомогательный. Но в данном случае мне требуется от вас то, что дороже денег. Мне нужна информация.

— И ради этого вы пошли на такой грязный подлог?

— Почему же подлог? Любой эксперт удостоверит абсолютную подлинность снимков. Хотя изображать вашего… партнёра, признаюсь, действительно было крайне неприятно. Но что делать, цель иногда оправдывает средства…

— Только не такие!

— Ашберг! Уймитесь! — зарычал «доктор». — Тот, кто вознамерился вместе со своими заокеанскими хозяевами изнасиловать целую страну, не имеет права щебетать что-то про правовые нормы, нравственные критерии и недопустимость поступать аморально с ним самим! Вы поставили себя вне морали и выше закона, поэтому хлебнёте полной ложкой и то, и другое. Говорить будете? Или предпочитаете увидеть эти чудные картинки с вашим участием на первых полосах бульварных газет?

— Вы не посмеете! Вас найдут! Меня уже наверняка ищут!

— У вас красивый и очень лёгкий почерк, Ашберг. Управляющий и жена уже получили от вас записку, сообщающую о необходимости срочно уехать по делам в Копенгаген до конца недели, а за это время от вашей репутации останется мелкая пыль…

— Мне надо подумать!

— Вы еще не знаете, о чем я хочу вас спросить.

— Это неважно. Любая информация, которой я владею, имеет гриф «для служебного пользования».

— Думайте, Ашберг. Полчаса вам хватит. А чтобы лучше думалось, я вам поставлю прослушать откровения вашего хорошего знакомого. Наслаждайтесь и делайте выводы…

— Вильгельм, подъём!

Дёниц торопливо надевал свой длинный кожаный плащ на овчинной подкладке, как нельзя лучше защищавший от скандинавской промозглости, ничем не отличающейся от погоды на мостике корабля в открытом море.

— Что-то случилось, Карл?

— Кажется, нашего банкира похитили, и похоже, там замешана интересующая нас персона. Кстати, хочу сделать комплимент — твоя идея организовать слежку за этим шведским финансистом оказалась правильной и единственно приемлемой при наших скромных возможностях.

Кейтель стряхнул с себя мерзкое забытьё, оглянулся вокруг, понял, что заснул прямо в кресле возле письменного стола, не выпуская из рук корреспонденцию. Выругался про себя, проклиная эту командировку из Берлина, казавшуюся ему лёгкой прогулкой, отпуском из войны в иллюзию мирной жизни.

— Что еще известно?

— Его прячут на одной из квартир, принадлежащих кузине этого полуполяка Фюрстенберга. Наши ребята наблюдают за ней уже сутки. Никакой охраны и никаких визитёров. Внутри — два-три человека. Поэтому предлагаю вместо войсковой операции, которую ты планировал, ограничиться посещением близких друзей под благовидным предлогом.

— А войсковой операции в любом случае не получится. Вся группа рассеяна по Швеции — следят за русской разведкой и выявляют связанных с ней лиц.

— Берём всех, кто остался, и едем…

Через час Распутин вернулся в комнату, превращённую в место заточения банкира. Ашберг вяло ковырял ножницами восковой цилиндр фонографа.

— Ужас, Улоф! Какой кошмар! — Распутин постарался вложить в свой голос максимум сарказма, — у меня такое впечатление, что вы — прямой потомок луддитов. Всё время стараетесь сломать какой-нибудь механизм или продукт, произведенный ими. Уверяю — напрасный труд! На этом валике — две минуты откровений товарища Ганецкого, а всего их у меня почти час. К тому же, все записи дублированы. Согласитесь, у вас есть шанс стать королём всех новостных лент. Мало того, что гомосек, так еще и взяткодатель в особо крупных размерах! Скандал с вашим участием обещает прогреметь на всю Скандинавию и далеко за её пределами.

— Вы слишком самонадеянны, мистер Х, — закричал Ашберг, со злостью отбрасывая в сторону испорченный валик, — вы даже не представляете, с кем связались, какие силы за мной стоят, и что они с вами могут сделать!

— Really? — насмешливо на английском ответил Распутин, в один прыжок оказавшись перед банкиром, схватил его за грудки и встряхнул так, что с рубашки финансиста на пол горохом посыпались пуговицы, слабо звякнули о паркет выпавшие из рук ножницы, а голова мотнулась из стороны в стороны, как у тряпичной куклы.

— Слушай, ты, мразь! — прошипел он, вплотную приблизив лицо с прищуренными глазами и плотно сжатыми зубами, — ты жив только потому, что можешь быть мне полезен. Но если, ты, гнида, попробуешь крутить хвостом, пытаться угрожать и даже просто смотреть на меня недостаточно преданно, я стремительно разочаруюсь в твоей договороспособности, и с этой минуты моя личная заинтересованность в продолжении твоего токсичного существования станет нулевой…

Тело Ашберга врезалось в матрас, отрикошетировало и подпрыгнуло вместе с одеялом и подушкой. На «доктора» посмотрели расширенные от ужаса глаза с черными, увеличенными зрачками.

— Предлагаю сделку, — уже спокойно и деловито продолжил Распутин, устраиваясь в кресле, — я подробно рассказываю, кто стоит за вами, скрупулёзно перечисляю их возможности. Если вы убедитесь в том, что я прекрасно отдаю себе отчёт, с кем воюю, то удовлетворите моё любопытство… Забегая вперед, вынужден предупредить — у вас нет ни единого шанса не сделать этого. Весь вопрос в цене, которую вы заплатите за своё упрямство.

Не дожидаясь ответа банкира, Распутин подтянул к себе стоящий у кресла портфель, достал кожаную папку и, откашлявшись, начал излагать заунывным тоном университетского лектора.

— За вами, Улоф Ашберг, стоит влиятельнейшая группа финансовых и промышленных англосаксонских магнатов. Их штаб-квартира занимает деловой центр в 35-этажном небоскрёбе в Нью-Йорке по адресу Бродвей 120, в силу чего эту группу уже условно назвали «Бродвейским сообществом». Этот «Клуб банкиров» объединяет таких китов финансово-промышленного мира Америки, как Джон Пирпонт Морган, Джейкоб Шифф, Кун, Лёб, Крейни и так далее — весь список не зачитываю — потом сможете ознакомиться. В том же здании находятся кабинеты директоров Федеральной резервной системы США, руководителем которой является банкир Пол Варбург, родной брат финансового советника Вильгельма II и родственник Джейкоба Шиффа, а также офис очень интересной компании «Америкэн Интернешнл Корпорейшн». Её сфера деятельность туманна, как Альбион, но бюджет составляет $50 миллионов, а в учредителях — все те же крупнейшие банки J.P. Morgan & Co., Kuhn, Loeb & Co., National City Bank.[16] Боссом проекта, его неутомимым мотором и главным локомотивом поезда под названием «Развал России», является главный русофоб всей Америки Джейкоб Шифф. Сам он женат на Терезе Лёб, является директором National City Bank, Wells Fargo, Union Pacific Railroad и ещё десятка других компаний, работающих практически во всех отраслях Америки. Со стороны Британии связующим звеном антироссийского заговора является резидент МИ-6 в Америке Уильям Вайсман, старший партнер в «Кун и Лёб». Через него банкирами проводятся согласования с правительством Англии — премьером Ллойдом Джорджем, главой МИДа Бальфуром и все тем же военным министром и банкиром Милнером. Альфред Милнер — наследник Сесила Родса и глава «Круглого стола», руководитель Великой ложи Англии, глава «Рио Тинто» и «Джойнт Сток банка», непосредственно связан с главным казначеем Британской короны бароном Ротшильдом. Ваш непосредственный шеф — президент моргановского Guaranty Trust Макс Мэй, он же директор шведской компании — Svenska Economibolaget. В Стокгольме живёт наездами по два-три месяца, каждый раз снимая новые виллы. Кстати, вот-вот должен появиться и остаться до осени… Не знали? Ну вот я вам сообщаю. Его обычная охрана, выполняющая также роль детективов и агентов по особым поручениям — четыре человека из отставных полицейских…

Громкий стук прервал монолог разошедшегося не на шутку Распутина. Извинившись перед откровенно струхнувшим банкиром, Григорий выскочил за дверь и наткнулся на встревоженную Анну. Она, ни слова не говоря, подтащила напарника к окну и через занавеску показала на двоих неспешно прогуливающихся джентльменов, в которых Распутин сразу опознал немецких попутчиков из поезда «Мальмё-Стокгольм».

— Давно?

— Больше часа. А сейчас к ним подошли еще двое, поговорили и зашли в наш подъезд…

Её последние слова сопровождались противным скрежетом дверного звонка.

— Выследили, стало быть… И где ж это мы наследили? Если гости так настаивают, придётся принять. Готова?

Ревельская горько усмехнулась и кивнула.

На требовательный звонок дверь открыла прехорошенькая горничная в свежем, накрахмаленном чепчике и переднике, с нежнейшим личиком и хрупкими руками. Она больше походила на хозяйку апартаментов, нежели на прислугу.

— Можно ли видеть Фру Суменсон? — осведомились добрые молодцы, не вынимая рук из карманов и не пытаясь поклониться.

— Простите, — сделала книксен служанка, — фру Суменсон сейчас нет, но она скоро будет. Проходите.

В прихожей стояла инвалидная коляска. На ней восседал белый, как лунь, парализованный старик с трясущейся головой.

— Больше никого в квартире нет? — осведомился первый молодец, пробегая цепким взглядом по гардеробной.

Служанка мотнула головой и опасливо исподлобья посмотрела на говорящего.

— Зигфрид, проверь, пожалуйста, — улыбнулся молодец напарнику.

Молча кивнув, второй со словами «эншулдиген, флойляйн» отодвинул оторопевшую служанку и попытался просочиться мимо инвалидного кресла, но зацепился за какую-то железяку и с руганью грохнулся на пол.

— Зигфрид, какой ты неловкий!

Первый сделал шаг вслед за напарником и с удивлением уставился на подушку, лежащую на коленях у деда. Она неожиданно подпрыгнула, как живая. Среди цветов узорной наволочки вдруг появилась дырка, через которую, как вода через дыхательное отверстие кита, вылетел фонтанчик пыли, в центре которого чернела крохотная точечка. Она росла, приближалась, становясь больше, пока не затмила всё вокруг, вобрав в себя дневной свет, заменив его ночным мраком, растворив весь мир и самого солдата.

Второй штурмовик, услышав непривычный хлопок, сопровождаемый знакомым, приглушённым лязгом затвора, встрепенулся, попытался вскочить на ноги, но был остановлен резким болезненным ударом кулака по затылку. Он коротко ойкнул и послушно уткнулся носом в пол, плохо соображая, что с ним происходит.

Не получив условленного сигнала от своих подчинённых, Кейтель с силой ударил зажатой в кулаке перчаткой по своей левой ладони, чертыхнулся и, повернувшись к Дёницу, зло процедил сквозь зубы:

— Ну вот и всё, Карл, они здесь, можешь не сомневаться. Отправляй вестового за помощью. Привлечём и местную полицию. Никуда нашим русским друзьям теперь не деться. Будем брать с поличным. Шнель!

Распутин в это время, обыскав тушки штурмовиков, сидел, прислонившись к стенке, держа в руках найденный у одного из них свежий номер Aftonbladet, где в разделе объявлений жирным шрифтом было набрано и обведено затейливой рамкой-виньеткой: «Поэт-безумец, мистический монархист, ищет ту, которая сможет создать для него смысл жизни. Писать до востребования в Берлин или моему хорошему знакомому художнику в Стокгольме „для Вальтера“…» Ниже был набран текст, не предусмотренный изначально, но интуитивно понятный: «Прошу потенциальную избранницу воздержаться от необдуманных шагов хотя бы до первого свидания. Любую Бурю можно усмирить, если прочесть вслух самую знаменитую фразу её творца…»