Распутин наш. 1917

Глава 38 Туше

Ближе к вечеру царское правительство собралось на свое последнее заседание и отправило телеграмму Николаю II, сообщив, что больше не в состоянии справиться с создавшимся положением, предложило себя распустить и назначить председателем «лицо, пользующееся общим доверием». Царские министры откровенно кивали на Думу, как бы говоря самодержцу — «тебе туда!»

Временный комитет телеграфировал о критической ситуации в столице, доведшей народные массы до отчаяния и заставившей войска присоединиться к ним. Царю предлагалось «решительно изменить внутреннюю политику» и утвердить состав нового кабинета министров, «ответственного», как тогда говорилось. Никакой ответственностью там, конечно, и не пахло. Речь шла о том, что государственные чиновники будут отчитываться исключительно перед Родзянко, Гучковым и их гоп-компанией. Не дожидаясь ответа от Николая II, в полном соответствии с планом, утвержденным английским послом Бьюкененом, товарищ царского министра Ломоносов от имени Временного комитета Думы успел разослать по всей стране сообщения, что он берет под полный контроль всю железнодорожную сеть в империи. Начальник царского военного штаба генерал Алексеев, изначально собиравшийся перехватить управление, получив шифровку от начальника английской миссии при русской армии, отказался от своего решения. Более того, он изменил риторику своих сообщений другим главнокомандующим, уйдя от описания хаоса и анархии в столице. В своем послании генералу Иванову, направленному царем для наведения порядка в Петрограде, Алексеев написал, что Временный комитет взял ситуацию в столице под контроль, и в его услугах по подавлению мятежа не нуждаются. Врал изобретательно и нагло.

А в это время, вдали от чиновничьего произвола и тревожных судьбоносных событий, в корне меняющих государственное устройство России, на просторах Северо-Запада империи болтался, как мусор в проруби, Божиею поспешествующею милостию император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский… и так далее…

Поезд Николая II не сумел добраться до Царского Села — в районе Малой Вишеры царю сообщили, что соседние станции находятся в руках бунтующих. Император развернул поезд и отправился в Псков, где располагался штаб Северного фронта. Там он получил телеграмму от Алексеева с извещением о беспорядках в Петрограде, с призывом избежать силового решения проблемы и в кратчайшие сроки «поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет». С аналогичными предложениями в личной беседе с царем выступил главнокомандующий Северным фронтом Рузский.

Растеряв всю реальную власть, бездарно разбазарив царский авторитет, Николай II, почему-то именно в этот момент раскапризничался и упёрся, до последнего отказываясь учреждать «ответственное» перед Думой правительство, обосновывая это нежеланием отвечать за решения, на принятие которых он не сможет повлиять. Можно подумать, что раньше царь на что-то влиял и за что-то отвечал. Ближе к концу дня от генерала Алексеева, твёрдо решившего свергать Николая II дистанционно, пришла еще одна телеграмма, содержавшая проект манифеста. Если убрать верноподданические кружева, генералитет предъявлял самодержцу ультиматум — «делай, как велят, или пожалеешь»! Лишившись поддержки начальника собственного штаба, оценив праздник непослушания в столице и среди военачальников, царь отправил телеграмму генералу Иванову с просьбой отказаться от вооруженного подавления мятежа и приостановить продвижение войск к Петрограду, дескать, может само рассосётся..

Временный комитет Думы, подталкиваемый и пинаемый английскими союзниками, не дождавшись никакой реакции самодержца, срочно начал обсуждать состав нового временного правительства с целью объявить политическую амнистию, гарантировать населению основные свободы и готовить выборы в Учредительное собрание, чтобы определить будущую жизнь новой России, поставив крест на самодержавии.

Той же ночью без всякого согласования с Думой и Петросоветом, перешедшим под полный контроль Сталина, без какого-либо участия арестованных депутатов Соколова и Керенского, без видимости коллегиального обсуждения проекта, по столице был развешан «Приказ № 1», упраздняющий единоначалие, передающий все руководство в воинских частях солдатским комитетам, лишающий офицеров любых полномочий по месту службы. Появившись ниоткуда, приказ был отпечатан на хорошей бумаге и содержал все необходимые реквизиты наличествующих органов власти, включая подписи завизировавших его лиц. Профессионал в вопросах хаотизации туземцев, Джордж Лэнсбери логично решил — не пропадать же добру! И кто там будет потом разбираться? Главное — лишить любые государственные органы этой варварской страны хоть какой-то силовой опоры, посеять хаос, организовать разброд и шатания. Необходимо разделить, чтобы потом властвовать!

Из дневника Николая II:

1 марта в 23:30 Рузский через своего начальника штаба попросил Родзянко переговорить по прямому проводу «по крайне неотложному и ответственному вопросу». Просьба передавалась через штаб Петроградского военного округа, имевшего прямой провод со Псковом и одновременно с председателем Думы в Таврическом дворце. Петроград, несмотря на понукание Рузского, выходить на связь не спешил. Только поздней ночью в 3.30 Родзянко ответил, и с этой минуты телеграфные аппараты Хьюза пахали на расплав, сыпя «смс-ки» в обе стороны.[87]

— Рузский: Михаил Владимирович, чрезвычайная серьёзность обстановки требует искренности.

— Родзянко: Николай Владимирович, могли бы и не напоминать.

— Рузский: Почему вы отменили свой приезд в Псков?

— Родзянко: Очевидно, ни его величество, ни вы не представляете, что здесь происходит. К нам пришла одна из самых страшных революций, и с ней нелегко совладать. В последние два с половиной года каждый раз, когда представлял свой верноподданнический доклад, я не уставал предупреждать царя о буре, которая обрушится на нас, если не будут сделаны без промедления уступки, призванные удовлетворить страну. Должен сообщить вам, что с самого начала беспорядков власти в лице министров устранились от событий и не предприняли каких-либо превентивных мер; между войсками и толпами немедленно началось братание; солдаты не стреляли, но шествовали по улицам под приветственные возгласы. Временный роспуск сессии законодательных учреждений добавил горючего в пламя. И постепенно анархия выросла до таких масштабов, что у Государственной думы и у меня не осталось иной альтернативы, кроме как овладеть массовым движением и возглавить его для того, чтобы обуздать подобную анархию, которая при господствующей тенденции к распаду угрожает государству крахом…

— Рузский: Михаил Владимирович, я же просил только правду!

— Родзянко: Да, простите, забылся! Чёрт знает что! Нас тут всех чуть не поубивала почувствовавшая свою власть толпа. До ночи прятался в подвале среди старой мебели. Только сейчас всё утихло… Смог выбраться…

— Рузский: Свою задачу я выполнил. Его Величество изволил сутки упираться, но после телеграммы «Старика» размяк и согласился выдать вам мандат на формирование кабинета, ответственного перед законодательными палатами.

— Родзянко: Мне?

— Рузский: Разве не вы домогались этого права столько лет?

— Родзянко: Мне лично ничего не надо!

— Рузский: Михаил Владимирович, я же просил вас не врать! Вы не на думской трибуне!

— Родзянко: Прошу прощения, Николай Владимирович! Такие нервы, такие переживания… Чувствую себя отвратительно.

— Рузский: Да что у вас там происходит, чёрт возьми?

— Родзянко: Человеческие страсти настолько воспламенились, что обуздать их едва ли возможно. В Петросовете всё пошло совсем не так, как планировали наши английские друзья. Совершенно неожиданно там взяли верх горлопаны-большевики во главе с бандитом Сталиным. Он упёк в Петропавловскую крепость весь кабинет министров и всех членов Временного комитета, присутствовавших на заседании. Очень опасаюсь, что меня ждет та же судьба. Агитация ведётся против всех, кто умерен и сдержан в своих требованиях.

— Рузский: Моя информация о происходящем в Петрограде несколько отличается от того, что вы изволили изложить. Но не суть. Чем могу помочь?

— Родзянко: Считаю необходимым сообщить вам: того, что вы достигли в переговорах с его величеством, недостаточно, и династический вопрос требует немедленного решения.

— Рузский: Изъясняйтесь короче и яснее, чёрт бы вас побрал!

— Родзянко: Ненависть к династии достигла крайних пределов, но все, с кем я говорил, когда выходил на улицу пообщаться с людьми и солдатами, полны решимости довести войну до победного конца и не отдаваться на милость немцев.

— Рузский: Михаил Владимирович! Как же с вами сложно! Не путайте божий дар с яичницей! Вопрос продолжения войны — одно, восстановление спокойствия в стране — другое. В настоящее время меня волнуют подробности предлагаемого решения династического вопроса.

Наступила тяжёлая пауза. Телеграфный аппарат прекратил свою пулемётную дробь. Колесо вхолостую мололо разогретый воздух. Генерал Рузский, кусая губы, нервно мерил шагами помещение телеграфной станции, косясь на бумажную ленту. Понимал, что сейчас решается судьба всей империи, и он находится в эпицентре событий. Можно возвыситься, но велик шанс сгореть, как спичка, в огне революции.[88]

Наконец, чудо инженерной мысли ожило.

— Родзянко: Николай Владимирович, вы — наш наконечник копья, авангард демократии и прогресса! На вас возлагается миссия, достойная пера Монтескье и Макиавелли. Надеюсь, мне не надо объяснять, сколько широко раскрытых глаз смотрит на вас с надеждой?

— Рузский: Михаил Владимирович! Если бы вы стояли сейчас рядом со мной, я бы вас пристрелил за пустопорожнее многословие. Что я должен сделать?

— Родзянко: Вы должны склонить его величество к отречению.

— Рузский: Это лично ваша инициатива?

— Родзянко: Вы как будто с Луны свалились. Все салоны Петербурга обсуждают такую возможность два последних года. Не делайте вид, что не знаете, будто этот исход считается лучшим выходом из создавшегося положения.

— Рузский: Но что скажут наши союзники?

— Родзянко: Они сами настаивают на этом. К вам в штаб под видом американского журналиста выехал их представитель с особыми секретными полномочиями и с согласованным текстом отречения. В качестве верительной грамоты он подарит вам книгу с автографом североамериканского президента Вудро Вильсона.

— Рузский: Он поможет мне в переговорах с его величеством?

— Родзянко: Он поможет вам быстро и незаметно скрыться, если наша миссия провалится, и придётся спасаться бегством.

— Рузский: Всё так шатко и неопределённо?

— Родзянко: Наоборот. Все командующие фронтами поддержат ваше предложение. «Старик» уже провёл необходимые переговоры. Эвакуация — обычная мера предосторожности. Мы должны заботиться о таких патриотах России, как вы!

— Рузский: Спаси и сохрани! Отбой связи.

— Родзянко: Удачи, Михаил Владимирович!

На следующее утро, твёрдо чеканя шаг, генерал Рузский направлялся к Николаю II, имея на руках ответы на телеграмму Алексеева всех трёх генерал-адъютантов — великого князя Николая Николаевича, Брусилова и Эверта. Послания, сформулированные в выражениях покорности и лояльности государю, сводились к поддержке немедленного отречения.

Великий князь:

Брусилов:

Эверт:

На соседнем полустанке в скромном помещении станционного смотрителя кипела оживлённая работа. Хмурые, сосредоточенные техники демонтировали, грузили на повозки и увозили установленные ранее, нигде не учтённые и не предусмотренные никакими инструкциями аппараты телеграфной связи, убирали врезку и восстанавливали целостность кабеля, замкнутого прошлой ночью на партизанский ретранслятор. У окна, любуясь на восходящий красный диск Солнца, окрашивающий покатую снежную равнину в рубиновый цвет, потирая покрасневшие от бессонницы глаза, два человека цедили сквозь зубы опостылевший крепкий чай и вполголоса обменивались короткими репликами.

— Григорий Ефимович, — Ставский смотрел в глаза Распутину так внимательно, словно хотел проникнуть в глубины сознания, — я могу понять и объяснить мотивы всех участников нынешней смуты, кроме ваших…

Штабс-капитан сделал большой глоток, покраснел, согнулся и закашлялся…

— Ну-ну, — Григорий покровительственно похлопал офицера по спине. — Не волнуйтесь вы так, Илларион Михайлович. Всё просто и объяснимо.

— Только не для моего ума. Получив информацию о заговоре, вы обязаны, как честный подданный, доложить о нём…

— Кому? Все генералы и начальники так или иначе вовлечены.

— Лично государю…

— А он в курсе..

— Безумие…

— Есть немного, — согласился Григорий. — Правители часто впадают в странную, необъяснимую каталепсию, доверяя свою судьбу тем, кто первым ударит в спину. Синдром привязанности к Бруту — родимое пятно сильных мира сего.

— Не принимая никаких мер к сохранению в целости престола, вы, тем не менее, занимаете более чем активную позицию, рискуете, поднимаете и увлекаете за собой массу людей. Сохранение жизни невинных — дело, конечно, благородное, но его недостаточно, чтобы объяснить…

— Договаривайте, Илларион Михайлович.

— Как вы дошли до жизни такой?

— Требование представить правду, только правду и ничего кроме правды иногда приводит к очень неожиданному результату.

— Не понял…

— Поясню на примере восточной притчи. Один человек всю жизнь искал истину но никак не мог найти, исходив множество земель, побывав в разных частях света. Однажды он пришел в одну маленькую восточную страну, о которой почти никто не знал, и случайно набрел на заброшенный храм. Тамошний жрец сказал ему, что именно здесь, в этом храме, прячется сама Правда. Странник не поверил ему, но жрец уверял, что так оно и есть, и подвел к большой статуе с наброшенным на неё плотным черным покрывалом. «Вот, — сказал жрец, — она перед тобой, сама Правда». Тогда путешественник протянул руку, сдернул покрывало и увидел перед собой ужасное, омерзительное лицо, отшатнувшись в испуге. «Что это? — спросил он. — Неужели это и есть Правда?» И тогда Правда ответила ему тихо: «Да. Это я». «Но какая же ты страшная, — воскликнул странник. — Страшнее тебя нет никого. Как же я о тебе расскажу людям?» «А ты солги, — посоветовала Правда, — и тебе все поверят».

— Я не робкого десятка, — задумчиво протянул Ставский, — но этой притчей вы меня напугали.

— Извините, не хотел, — пожал плечами Григорий, — могу только подтвердить, что моя цель — спасти ваши жизни и жизни других людей, попавших в этот клокочущий вулкан войн и революций. И это — правда… Не вся… Остальное пусть пока останется под покрывалом. Не журитесь, Илларион Михайлович! Нам предстоит сегодня важная миссия! Мы, в ранге союзников господ Родзянко и Рузского, представляем самую могущественную империю — финансовую, поэтому должны выглядеть и вести себя соответственно! Договорились?

— Туше!..