Распутин наш. 1917

Глава 22 Предложение

Сталин долго и внимательно изучал банковские проводки Ниа-банка Ашберга, выписки с анонимных кодированных счетов Радека, Воровского, Ганецкого и других представителей зарубежного бюро ЦК, рассматривал схемы движения и обналичивания денег группой Козловского-Суменсон, водил прокуренным пальцем по цифрам и стрелочкам движения капитала из военного бюджета России в американские банки, оттуда — в Швецию, из Швеции — в Петроград. Ему, обеспечивающему насыщение партийной кассы с 1905 года, как никому другому были понятны эти скупые денежные столбики в банковских документах. Он лучше записных философов-теоретиков марксизма мог оценить значимость и убойную силу знаменателей с резолюцией «итого».[45] Это действо тянулось невыносимо долго. Распутин нетерпеливо посматривал на часы. Наконец, будущий генсек отложил записи и закурил очередную папиросу.

— Кому ещё известна эта информация? — спросил он из синеватого облака.

— Известна многим, но мало кому интересна… Пока… — помявшись, ответил Григорий, прикидывая, какие действия Сталина могут последовать за этим вопросом. — Все окрылены предстоящей революцией, рассчитывают, что война всё спишет.

— Вы считаете, они ошибаются?

— Как люди, живущие иллюзиями.

— И что иллюзорного вы находите в головах революционеров?

— Иосиф Виссарионович, зачем вам моё мнение? Мне кажется, оно не так важно…

— Не кокетничайте! Вы сами пообещали снабжать меня сведениями и уж если начали — мне решать, какие из них будут иметь значение, а какие нет…

— Как скажете, — Григорий встал с софы, сделал пару шагов к окну, взглянув на темнеющее небо. — За год до провокации в Сараево, в 1913 году, крупнейшие мировые финансисты создали банк банков — Федеральную резервную систему. На переданных вам финансовых документах в списках доноров мелькают фамилии и названия фирм-учредителей, а в списках получателей — не менее известные фамилии партийных соратников. Какие услуги оплачиваются столь щедро? Банкиры вкладываются в пролетарскую революцию или во что-то другое? Ведь ФРС — это не только кредиты и инвестиции банка. Эта структура позволила согласовать разношёрстные запросы глобальных ростовщиков, консолидировать капитал для финансирования военных закупок и кредитов, сформировать инструмент послевоенного наднационального политического контроля.

— Банк — негодное средство для государственного управления, — недоверчиво покачал головой Сталин.

— Создатель империи Ротшильдов Майер Амшель сказал: «Дайте мне право выпускать и контролировать деньги страны, и мне будет совершенно всё равно, кто издает законы».

— Бравада и бахвальство, — поморщился революционер. — Я помню притчу про осла, гружёного золотом, открывающего двери любой крепости, но в ней нет ни слова о возможности отобрать у него сокровища при наличии решимости и правильной организации. Осёл с золотом ничтожен, если его не охраняет армия, сопоставимая по силам с неприятельской.

— Не буду спорить, — согласился Распутин. — Король Филипп Пятый, уничтоживший средневековых ростовщиков-тамплиеров, продемонстрировал это наглядно и убедительно. Но и финансисты сделали из той трагедии правильные выводы. Теперь они постоянно работают на опережение. Двадцатый век, едва начавшись, демонстрирует их новые возможности. Ростовщики, перессорив монархии, встроились в военно-промышленный комплекс, превратившись в круглосуточный насос по выкачиванию денег из воюющих стран. Но сверхприбыли на военных кредитах складываются не в сундуки швейцарских гномов и не в производственные фонды. Капитализация происходит совершенно новым способом. Транши из имперских бюджетов направляются на создание конфликтов внутри самих империй. Глобалисты активно натравливают друг на друга центральные и провинциальные власти, купцов и банкиров, предпринимателей и рабочих…

— Вы хотите сказать, что без них никаких противоречий между наёмным трудом и капиталом не существует? — прищурившись, спросил Сталин.

— Конечно же существуют! Из классовых, этнических и религиозных противоречий Российской империи можно построить пирамиду Хеопса. Вопрос в том, с какими целями их используют, кто с кем сойдётся в смертельной схватке, и к каким последствиям это противостояние приведет.

Сталин неожиданно для Распутина оказался стоящим вплотную рядом с ним. «Какая, однако, стремительность и бесшумность движений! Вот в ком пропадает диверсант!» — мелькнула шальная мысль в голове. Взгляд упёрся в лицо будущего генсека. Подпольщик смотрел пристально и жёстко, но по-новому, с любопытством. Во всяком случае, ни презрения, ни злобы Григорий не заметил.

— Конфликт между трудом и капиталом тоже может быть управляемым извне и преследовать цели, не имеющие ничего общего с построением справедливого общества, — закончил свою мысль Распутин.

— Значит, революционную ситуацию в России кто-то может использовать в своих геополитических целях? — спросил Сталин, растягивая слова, и словно обращаясь к самому себе, а не к собеседнику. — Кто-то манипулирует революционным движением?

— Именно это происходит в настоящее время, чему есть множество прямых и косвенных доказательств, — кивнул Григорий.

— Продолжайте, — Сталин ощутимо ткнул Распутина пальцем в пуговицу, отвернулся, заложил руку за спину и неторопливо прошелся походкой охотника у звериной лёжки.

— Задолго до 1914 года английская элита и американские банкиры достигли консенсуса о целях предстоящей войны — на планете должна остаться всего одна империя — Британская. Все остальные подлежат расчленению на множество мелких несамостоятельных, максимально ослабленных лимитрофов, погруженных в гражданские войны, межнациональные и межрелигиозные распри, полностью зависящих от внешних рынков. Банкиры таким образом получат возможность экономической экспансии, не ограниченную рубежами бывших империй, а Британия и Америка станут единственным оплотом спокойствия и стабильности, сверкающим градом на холме, местом, куда капиталы и светлые головы бегут от стрельбы, разрухи и нищеты.

— Хищническая натура банкиров и лордов — ни для кого не секрет, — согласился Сталин, — хотя мне кажется, вы преувеличиваете их политические амбиции и возможность использовать для своей цели революционные партии…

Сталин остановился, повернулся всем телом и снова упёрся в собеседника тяжелым взглядом.

— Иосиф Виссарионович, вы помните Манифест ЦК РСДРП(б) об империалистической войне, принятый в Берне в далеком 1914 году? Там говорилось о многом, но на три момента я позволю себе обратить внимание.

Григорий опять порылся в портфеле, выискивая разноцветные закладки, благодаря чему нужный документ нашелся легко и быстро.

— Первое.

Распутин поднял глаза на Сталина. Революционер кивнул, то ли давая понять, что он в курсе написанного, то ли соглашаясь со сказанным.

— Второе, — продолжил Распутин, —

Обратите внимание! В этом серьезном программном документе, где важно не только каждое слово, но и знаки препинания, в качестве мишени перечислены все европейские империи, за исключением самой большой — Британской. По-вашему, это случайность?

Сталин ничего не ответил. Лицо его осталось непроницаемо. Только глаза прищурились чуть больше и желваки под желтоватой кожей перекатились вверх-вниз.

— Манифест заканчивается призывом, повторяемым всю войну, — продолжил Распутин, — «Превращение современной империалистической войны в гражданскую есть единственно правильный пролетарский лозунг…»

— Что вас смущает? Вы же не будете наивно предполагать, что правящие классы без борьбы уступят место под Солнцем? А их сопротивление — это и есть гражданская война.

— Меня смущает, — упрямо гнул свою линию Григорий, — что слова Манифеста РСДРП(б) удивительным образом совпадают с планами английского политического клуба «Мы», представители которого сегодня занимают все ключевые позиции в правительстве Британии, а главный идеолог клуба премьер Ллойд Джордж, известный, как человек язвительный, публично заявляет, что «романовский ковчег, на котором рядом с безвольным капитаном все время околачивается его юродивая жена, никуда не годен. И, как никуда не годный, он развалится под ударами народных выступлений». «Народных», понимаете, Иосиф Виссарионович! Лидер англичан прямо и откровенно артикулирует, каким образом, чьими руками будет низвержена романовская династия. Это вторая, внешне незаметная взаимосвязь революционных лозунгов с чисто английскими интересами. Третья — категорические требования поражения России. Кроме упомянутого Манифеста, этой теме посвящена отдельная статья Ленина в 1915 году в июльской газете «Социал-демократ». А в феврале того же года в Берне состоялась конференция заграничных секций РСДРП. Там настойчиво звучало: «Победа России влечёт за собой усиление мировой реакции, усиление реакции внутри страны и сопровождается полным порабощением народов в уже захваченных областях. В силу этого поражение России при всех условиях представляется наименьшим злом». И почти те же слова: «Россия ни в коем случае не должна выйти из войны победителем», — произносит на совещании у Ллойд Джорджа министр иностранных дел Великобритании Артур Джеймс Бальфур. Вы можете как-то объяснить такие удивительные совпадения?

— Именно совпадения, — отмахнулся Сталин. — Поражение в войне ослабляет правительство, делает его положение неустойчивым и, таким образом, позволяет революционным силам захватить власть.

— Как вы собираетесь захватывать власть в условиях оккупации?

— Почему оккупации?

— А что происходит после поражения одной из сторон в войне? Территорию занимают войска противника, устанавливают свой режим, гораздо более жестокий к любым проявлениям недовольства, образцово-показательно развешивают на фонарях бунтарей… История кишит подобными примерами…

— Поражение собственного правительства в империалистической войне — это позиция всех социал-демократов воюющих сторон…

— Да? — притворно удивился Распутин, — всех? Меморандумы, манифесты, решения социал-демократии России я вижу постоянно. А что говорит социал-демократия остальной Европы?

— Мне неизвестны последние новости из жизни европейских товарищей, — тихо ответил Сталин, и в голосе его впервые за время разговора прорезался кавказский акцент.

— А я вас познакомлю, — откликнулся Распутин. — Социалистические Партии Тройственного союза собрались с той же целью всего один раз в 1915 году, объявив главным врагом российское реакционное самодержавие. С тех пор ничего не поменялось. Я подобрал для вас вырезки из последних левых газет Германии, Англии, Австрии. Никто о поражении своего правительства не заикается. Это невозможно даже на уровне технического исполнения! Как вы это себе представляете? Правительства всех воюющих государств одновременно подписывают капитуляцию? Или по очереди? Перед кем они капитулируют? Само слово «поражение» говорит о том, что где-то есть победивший. Кто он? Кого имеет ввиду товарищ Ленин?

— Вы хотите сказать…

— Я только обращаю ваше внимание на логику… Если есть сторона, проигравшая войну, то автоматически победителем станет тот, с кем она воевала, и никак иначе.

— А в рамках вашей логики вы можете предположить, что революция произойдет одновременно во всех воюющих странах?

— Это невозможно именно в рамках марксизма, — Григорий опять поймал удивленно-изучающий взгляд. — Маркс говорил о том, что сначала революция произойдет в наиболее развитых капиталистических странах, а затем охватит весь мир, так как отсталые страны с феодальным или полуфеодальным строем просто не смогут долго противостоять наиболее богатым государствам с самой сильной экономикой и технически развитыми вооруженными силами. По Марксу, Мировая Революция должна начаться в Англии, Америке, Германии, но никак не в России и без всякого поражения правительства.

— Слушаю вас и не могу понять, — Сталин присел и опять потянулся к папиросной коробке, — вы из тех, кто за войну до победного конца?

— Вовсе нет, — пожал плечами Распутин, — я считаю, что война России навязана. Она не была нужна в 1914 м, не нужна и сейчас. Цель — отобрать у Турции проливы — недостойна и мелка для русского менталитета, непонятна и чужда большинству населения. Но согласитесь, лозунг «Долой войну!» и призыв к поражению — это принципиально разные вещи. А если вспомнить, что в призывах РСДРП(б) речь идет не о прекращении войны, а о превращении её в гражданскую…

— А вы знаете, как можно прекратить войну без капитуляции?

— Войны заканчиваются по-разному. В истории много примеров окончания военных действий по соглашению сторон, без аннексий и контрибуций.

— Но для этого необходимо согласие противной стороны! Оно у вас есть?

— Согласие противной стороны — продукт целенаправленной деятельности. Я над этим постоянно и упорно работаю. Поэтому встречный вопрос: а большевики рассматривали такой вариант? Или партийная концепция предусматривает только поражение России и никаких гвоздей?

Сталин закурил очередную папиросу. Распутин заметил, что весь зал утопает в синеватом мареве, а он совсем не чувствует дискомфорта от табачного дыма. «Вот как меня торкнуло от встречи с вождём, — подумал Григорий, — выплеснулась полугодовая норма адреналина!»

— И всё-таки я хочу еще раз убедиться, что правильно вас понял, — игнорируя заданный ему вопрос, поинтересовался будущий генсек, — поэтому вынужден повторить. Вы стремитесь сохранить существующие порядки?

— Предсмертный стон и причитания насквозь прозападной правящей элиты мне душу не ранят — самоубийцам не помочь, — отрезал Распутин. — Как говорил один популярный политик, заклятый враг России, люди, не способные собрать силы для битвы, должны уйти.[46] Как жители позднего Рима, например. Меня больше заботит будущее России. В борьбе за него применимы нестандартные ходы, неожиданное и смертельное для врага организационное оружие, этакий психоисторический гиперболоид, каким была монастырская колонизация Сергия Радонежского или опричнина Ивана Грозного. Революция сегодня — это закономерность, а не эксцесс. Самая большая опасность, которую я вижу сегодня — замена прозападных монархистов такими же социалистами. Устойчивые родственные пары революционеров и банкиров — Петерс и его тесть Фримен, Троцкий и его дядя Животовский, Яков Свердлов и его брат Вениамин, как бы намекают на такую опасность, ибо свидетельствуют о глубоком проникновении западных финансов в революционное дело, а это вдвойне опасно…

— Почему?

— Незаметно, но неизбежно фининтерн подгребёт под себя коминтерн и сможет диктовать свою волю под красными знамёнами, оперируя революционными лозунгами и даже надев для маскировки промасленный картуз. Тихой сапой ссудный процент, который даже назовут пролетарским, встроится в новую экономическую политику, а он, в свою очередь, инфицирует трупным ядом ростовщичества любые, самые прогрессивные начинания. Это ведь так соблазнительно и рентабельно — делать деньги из денег! Но вместо облегчения эксплуатации защищаемый вами рабочий получит её усиление, а вместо диктатуры пролетариата — диктатуру глобального ссудного процента.

— Трудно вам, господин Распутин, — губы Сталина тронула саркастическая улыбка. — В монархии вы разочаровались, буржуазной демократией не очарованы… В идеалы пролетарской революции тоже не верите?

— Левый проект на сегодняшний день — не панацея, не светлое будущее, а передышка, возможность собраться с силами, — игнорировал Григорий сталинский сарказм. — В самом начале XX века о революционном варианте, как средстве выхода из кризиса, говорил блестящий русский правоконсервативный мыслитель Меньшиков. В знаменитой статье о XIX веке Михаил Осипович писал, что либо в России произойдёт смена энергий (по цензурным соображениям он не мог писать о революции), либо её ждёт судьба колониальной Индии. Поэтому разворот влево — единственный шанс России не стать колонией Великобритании и США…

Сталин еле заметно кивнул, соглашаясь со сказанным.[47]

— Что же касается монархии… — Распутин запнулся, пытаясь правильно сформулировать мысль, — в исторической России централизованная власть — функциональная среда жизни русских, являющаяся фактором не политики, не «надстройки», а цивилизации, «базиса». Поэтому попытки разрушения русской государственности её внешними и внутренними врагами — не столько политическая борьба, сколько подкоп под русское мироустройство, под наш социокультурный тип, курс на выжимание русских из истории. У нас сложные отношения с собственным «центроверхом», который постоянно давит, но одновременно определяет направление движения и смысл существования. Русские могут быть недовольны своим начальством, критиковать его и даже бунтовать, но как только властная пирамида слабеет или оказывается под угрозой разрушения извне, они бросаются укреплять пошатнувшееся государство или, разрушая прогнившее, немедленно воссоздавать на его месте новое, более сильное и жёсткое, адекватное внутренним и внешним вызовам. Так было ни единожды, так будет и в этот раз. Вертикаль власти выстроится, укрепится, будет поддержана рабочими и крестьянскими руками. Патернализм снова восторжествует. А как назовут должность главковерха — князь, царь, президент или генеральный секретарь — не важно.

— Вы тем самым фактически отрицаете прогресс общественных отношений, — заметил Сталин.

— Нисколько! Демонстрирую закономерности его развития через систему переменных и констант. Сильная централизованная власть в России — понятие постоянное, её ограничение неизбежно ведёт к обрезанию страны. Сейчас общественный консенсус заключается в необходимости созвать Учредительное собрание для выбора российской формы правления и утверждения Конституции. Это тупик. Двенадцатилетняя думская говорильня наглядно всем показала, что толпа малознакомых, не понимающих и даже презирающих друг друга людей не может ничего учредить. Кричать с трибуны лозунги — не камушки ворочать. Догадываясь об этом, думцы воровато оглядываются по сторонам, ища нового царя, не скинув старого. Кто это будет — Кромвель, Робеспьер или Наполеон? Лишь бы взял на себя ответственность за перезревшие непопулярные решения.

— Все, перечисленные вами, плохо закончили, — вставил реплику Сталин.

— Согласен, но мне всегда было интересно, если бы Робеспьер узнал о такой судьбе, стал бы он что-то менять в своей жизни? Отказался бы от Комитета Спасения?

— Я вас понял, — улыбнулся Сталин, — не беспокойтесь на этот счет. Большевики не откажутся от борьбы и не сбегут выращивать капусту, даже если впереди будет маячить гильотина.

— Вот поэтому я нашёл именно вас, Иосиф Виссарионович. Офицерам генштаба давно известны планы «наших западных партнеров» по ликвидации России. Разведчики несколько хаотично, но настойчиво ищут на просторах Отечества политические силы, способные противостоять его превращению в англосаксонскую колонию. Ваша партия находится в тени и не обладает легальным политическим багажом, но в условиях обрушения действующих политических институтов это даже плюс, а не минус. Меньше багаж — меньше компрометирующих связей. Благодаря этому, а также братьям Бонч-Бруевичам — революционеру и генералу, мне удалось убедить квартирмейстера Потапова, за которым стоит ряд высокопоставленных военных, пойти на контакт с вами и постараться найти точки соприкосновения. Пока не поздно, пока вас не отодвинули на второй план…

Произнося последние слова, Распутин потянулся за чаем, но краем глаза увидел, как дёрнулось лицо Сталина, вспыхнули глаза, а брови на переносице сомкнулись в ломаную линию.

— Кто? — вырвалось у революционера. Ладонь проскользнула по щетине, словно снимая пальцами судорогу с лица.

— Очень скоро в Петрограде появится известный политический эмигрант Лев Давидович Троцкий, обладающий весьма солидными возможностями для финансирования революции благодаря его взаимной симпатии с международным банковским сообществом. Сейчас он в Нью-Йорке.

— Он даже не член партии…

— Вы считаете это непреодолимым препятствием?

Сталин чуть слышно скрипнул зубами, но быстро успокоился, опустил руки на подлокотники, сжав их так, что затрещала нежная материя.

— Что могут предложить партии генералы?

— Хлеб и армию.

Опять этот сталинский взгляд… «Иосиф Виссарионович определенно обладает гипнотическими способностями», — подумал Распутин, собрался с духом и сам уставился на революционера.

— Мы составили карту складов с зерном, прикинули, сколько транспорта потребуется для максимально быстрой доставки его в Петроград, спланировали военно-гуманитарную операцию по ликвидации дефицита продовольствия. Можем провести её совместно с вашими боевыми дружинами. Пропагандистский эффект от такой акции превзойдет любые митинги и демонстрации… Партия, спасающая людей от голода, против партий, полирующих трибуны. Как вам такой ход? А генералы могут предложить армию, не желающую стрелять в тех, кто закончит войну, избежав позорной капитуляции.

— А что они попросят взамен? — осторожно спросил Сталин, взглянув на собеседника с интересом и недоверием.

— Отказ от революционных репрессий по отношению к офицерскому составу.

— Их благородия хотят сохранить свои привилегии?

— Только жизнь и человеческое достоинство. Они предлагают воздержаться от истребления людей по сословному признаку по вполне прагматичной причине — террор против фронтовиков, умеющих держать в руках оружие, обязательно обернется кровавой междоусобицей на радость внешним врагам.

— Большевики не признают террор приемлемым способом политической борьбы, — начал революционер, но, встретившись с насмешливым взглядом Григория, переформулировал свою мысль. — Ликвидация классового общества не означает физическое истребление представителей эксплуататорских классов. В случае революции снизу задача будет стоять противоположная — как удержать народные массы от самосуда.

— Армия в умелых руках — универсальный инструмент, в том числе и для предотвращения судов Линча. Её только надо осторожно направить и мотивировать.

— И как вы предполагаете мотивировать разделённую сословными привилегиями, классово неоднородную массу людей в шинелях?

— Война безжалостно сметает кастовые перегородки. И дело совсем не во фронтовой простоте и доступности офицера, месяцами лежавшего вместе с солдатом в мокрых, грязных окопах, питавшегося с ним из одного котла, ложившегося в одну братскую могилу… Среди офицеров начала 1917 года менее пяти процентов имеет хоть какой-то личный капитал, позволяющий отнести их к классу эксплуататоров. До 80 % прапорщиков происходят из крестьян и только 4 % — из дворян.[48] Четыре пятых служивых не имеют вообще никакого дохода, кроме жалованья. Сегодняшняя русская армия только внешне феодально-императорская, а по сути своей вполне рабоче-крестьянская. Осталось убрать анахронизмы в виде совершенно глупых запретов и средневековых наказаний для нижних чинов, сменить приоритеты с защиты престола на защиту всего Отечества. Если же разделить армию на правильных и неправильных, натравить солдат на офицеров, она рухнет и погребёт под собой самые благие помыслы о победном бескровном шествии нового общественного устройства.

— У меня такое впечатление, что о коммунизме вы говорите с нескрываемым сарказмом. Чем он вам не нравится?

— Как символ веры — вполне достойная мечта. Идея построить рай на земле не блещет новизной, но подходит для объединения народных масс на некоторое время… Если всерьез, то куда ж девать первородный грех? Как исчезнет набор страстей человеческих? Лозунг «каждому по потребностям» крайне опасен тем, что любые желания удовлетворить невозможно, а неограниченное потребление разлагает. При отсутствии сдерживающего фактора со стороны государства и религии, остается только самоограничение. Но за счет чего его привить нашему несовершенному человеку? Надеяться, что всё произойдет само собой и волшебным образом изменится после отмены частной собственности? Так в первобытно-общинном строе её не было, а как всё обернулось…

— А какую ближайшую цель вы считаете достойной, если отрицаете саму возможность воспитания человека будущего?

— Очень скромную. Сугубо тактическую. На данном историческом этапе я попытаюсь не дать убить людей, уже попавших в перекрестье прицела. Планирую подпалить хвост желающим разжигать костёр в чужом лесу, но тут уж — как повезёт. Времени для подготовки полноценной операции возмездия крайне мало.

Сталин вышел из особняка на берегу Средней Невки далеко за полночь. Молчаливый, вежливый водитель доставил его к хмурому доходному дому на 10-й Рождественской, где на шестом этаже располагалась квартира доверенного партийного товарища Сергея Аллилуева. Выйдя из салона на колючий ветер, Иосиф Виссарионович поёжился, взглянул на тёмное небо, покачал головой, вспоминая слова Распутина. «Хвастун! — резюмировал Сталин, — хвост он банкирам подпалит… Как же!» Лёгким шагом будущий генсек зашел в парадное, перебирая в голове неотложные дела завтрашнего дня. В первую очередь надо потребовать финансовый отчёт и запросить из Швейцарии последние речи и статьи Ленина!..