Разум

Тринадцатая глава

Вот уж понаписал! Смешной как будто сюжет! Хотя особенно он мне не нравился. Чем дольше я читал его, тем меньше он устраивал меня. Рета чем-то смахивает на эту дамочку, что занималась любовью с Грсом в кустах, когда он принес ей туфли. Идея с туфлями сама по себе неплоха. Уже одно название «Дон Жуан из Жабокрек» настраивало на обилие любовных сцен, дабы изобразить героя неутомимым самцом.

Когда Грс сбегает с курорта домой, сюжет становится курьезным, комедийным. Здесь все в порядке. Это дает возможность представить молодого человека как Ганкиного жениха: поначалу он может помечтать о мщении, пожалуй, было бы забавно, если бы он избил Грса.

Все эти перипетии причинят молодому человеку много хлопот. В конце концов он с Ганкой рассорится и бросит ее. А когда Грс возвратится домой и приступит к работе, когда было решит, что все утряслось, он неожиданно встретит Ганку в больнице в качестве медсестры. Жених к этому времени уже распрощается с ней, и Грс снова начинает свои атаки. Ганка берет Грса в оборот и принуждает его развестись с женой и жениться на ней. Вот так примерно, а потом посмотрим, что произойдет дальше. Причем надо написать все как можно быстрее, пока я расположен к этакому фривольному порханию в эротично-романтическом мире.

И, возможно, я бы даже закончил свое сочинение, если бы не сообразил, что предлагать его в редакцию для чтения перед очередным отпуском большинства сотрудников вовсе некстати. Куда более благоприятной для этого будет обстановка в сентябре.

Слово «сентябрь» привело меня в ужас. Неужто и этой осенью у меня обострится язва? Если так, то надо поскорей покончить с этим проклятым текстом, пусть уж он лежит в редакции. Не стану же я весь август терзать им свои мозги, все равно мне его возвратят (это будет уже четвертый по счету сценарий — первый был «Орестея», второй «Черный рубин», третий «Крепкий орешек»). Иной раз, когда мне особенно тошно, так и подмывает собрать все мои сочинения и снова представить их на рецензию. У тех, что зарубили мои тексты, явно рыльце в пушку — они частенько в разговоре вспоминают их. Поэтому «Дон Жуан из Жабокрек» ни в коем разе не должен быть хуже, дабы не принуждать моих коллег к компромиссу, вызванному угрызениями совести. Мне было бы даже спокойней, считай они три предшествующих сценария бездарными. Это означало бы, что между нами действуют законы нормальной критики, а не какие-то сомнительные соображения неловкости. Для меня вопрос решался бы проще: мне достаточно было бы знать, что мой «Дон Жуан» хорошо написан, а возьмут ли его или нет — это уж дело второстепенное. Нашего зава, естественно, будет не устраивать фривольность, слабый общественный запал, отсутствие производственной проблематики, он станет искать в этом некую «нарочитость», мое нежелание выполнять насущные требования эпохи.

Я злился сам на себя. Не растягивай я так сюжет, я мог бы написать весь текст одним махом, и гора с плеч. Только вообразить себе те месяцы работы, которые предстоят мне еще со сценарием!

От этих мыслей я просто занемог. Явившись первого августа на работу, я ни с того ни с сего напустился на коллегу, которая питала ко мне теплые чувства, не в пример другим, и всегда за меня заступалась. Я сказал ей, что мои сослуживцы ничтожества, которые не могут ничего путного посоветовать, а сверх того — они еще и подлецы. Приятельница хотела успокоить меня, но потом отругала, а когда я ушел, доложила о нашей ссоре и остальным. Никто не мог понять, что на меня нашло. Откуда им было догадаться, что я злюсь на самого себя, если я сам того не сознавал. Коллеге я сказал, что она бесчувственна, что рассуждает, как машина, а остальные и вовсе не вправе говорить, что способны мыслить. Конечно, это бездумные, жалкие рабы, повторяющие как попугаи несколько чужих мыслей. Ярость не покидала меня и в автобусе. Даже ноты для гитары выводили меня из себя, хотя, как правило, успокаивают. В отчаянии я залез в постель. Временами мне казалось, что я уже нашел, чем завершить сюжет, но стоило сесть за стол, как из головы все улетучивалось. В третий раз берусь за этот сизифов труд: придумываю тему, предлагаю ее, защищаю ради того, чтобы вновь покорно возвратить все в ящик стола.

Мне никак не удается скомпоновать материал так, чтобы наконец удовлетвориться. Боюсь, что пройдет месяц, и я совсем выдохнусь. В прошлый год меня доконали блохи, с которыми я неделю боролся, и, конечно же, смерть отца, его похороны — все это разбередило язву. Август — неподходящий для работы месяц, он всегда приносит с собой нечто, что высасывает из меня все силы. Нервы и жара вконец изнуряют меня, и язва опять оживает.

Не спится ни ночью, ни днем. Ночью завывает соседский Бояр. Его завывания напоминают мне звуки, какие издает валторнист, когда впервые трубит, не зная еще, как дуть в инструмент. Днем — жарища и суета, и потому отпуск не приносит мне ни малейшего облегчения: ни сценарий не получается, ни сил не прибавляется.

Четвертого похолодало. Я помню одно такое четвертое августа, когда после несусветной жары пронеслась гроза и кончилось лето. Да, помню: я был тогда на Каменной мельнице, и как раз на четвертое пришлось воскресенье. Вечером разразилась гроза, и термометр уже не поднялся выше двадцати градусов.

Утром я взялся за работу. Вставил бумагу в машинку и задумался, что же, собственно, произойдет дальше.

Нет, план, по которому Ганка пытается выйти замуж за Грса, не годен. Действие — решил я — должно кончиться на курорте, где нет определенных временных границ и отзвуков дома. Отпуск на водах будет самостоятельным целым, бегством из реальности. Герой, конечно, может возвратиться домой изменившимся к лучшему, но пусть все совершается в одном месте. Итак, продолжение следует:

«Наш герой Яно Грс тащит тяжелый чемодан к автобусной остановке, но вдруг замечает Ганку и ее друга, который сейчас выглядит еще более угрожающим, чем ночью. Они стоят на той же остановке, куда держит путь Яно. Поэтому Яно приходится изменить свой первоначальный замысел и свернуть в лес. Притаившись там, он следит за происходящим. Ганка и ее приятель не садятся в автобус, а встречают еще одного человека. Это великан, точный Голем, сильный и суровый, при том вспотевший и уродливый. Ганка протягивает ему руку, Голем целует ее, и они все трое, не спеша, о чем-то беседуя и размахивая руками, направляются к центру курорта.

Яно осторожно выбирается из кустов — чемодан обременяет его. Сотруднику в форме ОБ кажется весьма подозрительным человек, выходящий с чемоданом из леса. Яно предъявляет документы и открывает чемодан, хотя предварительно перечисляет все, что там находится. Сотрудник спрашивает:

— Куда вы шли с чемоданом?

Яно в замешательстве.

— Я хотел определить, — говорит он, — сколько времени занимает дорога к автобусу, чтобы не проспать, когда через две недели поеду домой. А пока я почти ежедневно тренируюсь на этом расстоянии.

Сотрудник смотрит на него с неприязнью, хотя прямых причин не верить ему у него нет. Яно утаскивается назад в свою комнату. Сосед скучает и — благодарение богу — не спрашивает, куда он мотался с чемоданом. Яно распаковывается и принимает предложение своего сожителя сходить на кружку пива в корчму. Там наш герой заворачивает ненадолго в WC и видит играющих на дворике детей. У одного мальчика — лохматый медвежонок. Яно осеняет идея: он просит мальчика продать медвежонка. Потом в туалете прилепляет пушистую лапу под нос и сразу же делается усатым. Возвращается в корчму. Сожитель, не замечая перемены, продолжает спокойно говорить на тему, затронутую еще до Янова ухода в уборную. (Ну предположим: какое преимущество у понятия «вес» по сравнению с понятием «материальность».) Яно расстроен, ибо думает, что усы совсем не изменили его. Но вскоре все выясняется: сожитель близорук, но из эстетических соображений не носит на курорте очков. Он надевает их только в ту минуту, когда главный официант приносит им счета. Да и тогда подносит бумажку вплотную к глазам, а затем-таки дает прочесть ее Яно.

Яно, успокоившись, отправляется на прогулку.

Он в хорошем настроении. В самом деле, его никто не узнаёт. Он заходит к парикмахеру и коротко стрижется, возможно, даже наголо. Любопытный парикмахер слегка касается Яновых усов и, когда они, прилепленные слюной, отваливаются, помогает своему клиенту прилепить их снова. Теперь они держатся крепко, к тому же они еще и красивы — парикмахер старательно расчесал их.

Яно уверенно идет на обед. Садится на свое место. Ни Фрущак, ни грустная учительница не догадываются, кто это. Однако их впечатление, что с ними за столом новый сотрапезник, рассеивается, как только Яно заговаривает. На Фрущака накатывает такой приступ смеха, что он падает на пол, и его относят в медпункт. Грустная учительница смеется недолго, умеет владеть собой. После обеда Яно быстро встает и скрывается в своей комнате. Ни Рета, ни дамочка с туфлями не узнали его. Хотя он и бросился всем в глаза, ибо здесь такого мужчины еще не видали.

Спустя время его снова посещают гости. Могучий Голем, его приятель и Ганка стоят за дверьми, а Яно лежит на постели и измененным голосом объясняет, что пан Грс, инженер-железнодорожник, переселился в другой отель, но в какой — точно не известно.

На ужин, надо сказать, Яно уже не осмеливается идти. Перед входом в столовую стоит Ганка и ее телохранители, ждут, когда их жертва соизволит подойти к столу.

Яно идет ужинать в какой-то захудалый трактир. Здесь снова его обнаруживает тот самый сотрудник ОБ, что и утром. Он долго наблюдает за Яно и решает снова проверить его документы. Фотография Яно в паспорте не совпадает с его нынешним видом, что вынуждает сотрудника препроводить Яно для установления личности в районный милицейский участок. Показания Яно свидетельствуют о том, что он ненормальный, — его отпускают при условии, что он не будет носить усов.

Рано утром Яно покупает темные очки и преспокойно отправляется на завтрак. Выглядит он неплохо. Ганка издали видит его, но не уверена, он ли это. Оставляет своих телохранителей у входа в столовую. Таким образом, наш герой после недолгого времени снова встречается с Ганкой, с Фрущаком и с грустной учительницей. Ганка понимает, что Яно не убежит от нее, ее защитники тоже уверены, что после завтрака схватят его.

Отдыхающие покидают столовую, но Яно еще долго остается за столом один. Ганка ждет у дверей со своими друзьями — все идет как по маслу.

Но достаточно малейшего невнимания этих стражей справедливости, и Яно испаряется! Только его и видели! Молодые люди вбегают в столовую, проносятся через кухню, исследуют WC, заглядывают под кухонные столы и в шкафы, но Яно словно сквозь землю провалился.

Они выходят и устраивают короткое совещание в холле перед столовой. И вдруг видят, как Яно ловко прыгает с крыши на противоположный склон и исчезает в лесу. Они пускаются за ним. Через какое-то время терпеливый словацкий зритель увидит, как они, взмыленные и обозленные, едва выползают из леса. Они расстегивают вороты, обнажают свои мощные кадыки и обмахиваются носовыми платками. Потом отправляются на совещание в кафе.

Голем говорит:

— Как поймаю его, сожму вот этой рукой — три часа не выпущу. Мокрого места от него, скота, не останется!

И другой тоже намерен сурово наказать распутника, но он лишь скрипит зубами. А потом процеживает:

— Никуда он от нас не денется!

Ганку осеняет:

— Так мы его не поймаем. Но у меня идея. Заманим его в ловушку по-другому. Я напишу ему письмо, что я в него влюбилась и что хочу с ним встретиться. Конечно, встреча должна быть в таком месте, где нас никто не увидит, ибо братья такого не позволили бы. Они постоянно охраняют меня.

Голем вспыхивает.

— Я твой брат?

(Именно на этом месте я решил сделать-таки молодого человека Ганкиным братом. Голем как жених представляется более перспективным, и для Яно он гораздо опаснее.)

Молодой человек, то есть настоящий брат, успокаивает Голема:

— А ты поворочай мозгами. Не может же она написать, что у нее жених, он тогда не придет ни за что.

Голем понял и согласился.

Яно Грс получает через бюро обслуживания письмо. Читает его в комнате — он растроган. Тут же дает прочитать его сожителю, но тот какой-то заспанный.

Через некоторое время мы видим Яно — расфранченного, в шляпе, точно собравшегося на концерт. Он идет на условленное место, которое не следует предопределять в сценарии. Это будет такое милое местечко, где-нибудь за часовенкой — там, где уже не чувствуется атмосфера курорта, но царят какие-то иные волшебства и прелести. И вот он видит Ганку — она, нетерпеливо расхаживая, ждет его. Яно падает на колени и восклицает:

— Господи, девочка моя, я не перестаю любить вас, а вы повергаете меня в такой ад! Я не заслуживаю этого!

Ганка кивком просит Яно подняться и намекает ему, что им придется отойти немножко подальше, чтобы не вызвать подозрения. Затем говорит:

— Мой брат не может примириться с тем, как вы оскорбили меня. Я не хочу кровопролития, поэтому пришла к вам одна. Нам надо на что-то решиться. Но вы должны дать слово…

— Я готов сделать все, лишь бы вы простили меня, — обещает Яно.

— Это не так-то просто,— говорит Ганка, улыбаясь.

Яно сразу же успокаивается.

Тем временем добрый, интеллигентный, хорошо одетый, сытый, приличный словацкий кинозритель увидит, что Голем и Ганкин брат затаились в кустах совсем в другом месте. Ганка обманула их. Поскольку наши режиссеры не очень склонны выразительно различать интерьеры, хочу подчеркнуть, что расстояние, разделяющее эти две пары, следует снимать с вертолетов, чтобы видна была его дальность. Одновременно зритель получит возможность насладиться прелестями словацкой природы.

Правда, надо еще решить, что будут делать Голем и Ганкин брат, пока в кадре снова не появятся их жертва и Ганка.

Вернемся, однако, к Яно и Ганке. Между ними завязывается разговор, в котором мы можем использовать диалог из мольеровского «Дон Жуана», облегчив тем самым себе задачу. Зритель воспримет это как перекидку моста меж отдаленными эпохами, как выражение вневременности и универсальности нашей истории.

Что касается конкретных действий, то Ганка держится от Яно на расстоянии. Он тщетно пытается схватить ее за руку и прикосновением изменить ситуацию. Они быстро идут по красивой тропе, потом выходят на широкую дорогу. Ганка говорит:

— Если вы хотите спасти себя от моих братьев, вы должны объявить, что свободны и решили на мне жениться. Вы готовы ради своего спасения сделать такое заявление? Иначе вам не уйти от возмездия.

— Я не боюсь их. Но, конечно, если бы мы могли прийти к доброму согласию, я предпочел бы договор, — изъявляет Яно желание пойти на компромисс.

— За то, что произойдет в случае вашего отказа поступить так, как я вам советую, ответственности не несу. Вы же знаете, братья мои очень суровы, — предупреждает Ганка».

Стоп! На этом месте я прервал работу над «Дон Жуаном из Жабокрек». Боялся снизить уровень. Я был доволен, что довел ситуацию до такого накала, однако чрезмерная торопливость может испортить дело. Надо отдохнуть. Думаю, что теперь уже проблема количества: достаточно нанизать сколько-то эпизодов, чтобы просто позабавить зрителя. Ясно, что Ганке наш Дон Жуан нравится. Но любовь ее не может раскрыться сразу, кроме того, любовная пара должна до поры до времени скрываться и всячески изворачиваться, чтобы дать возможность ввести в сценарий комические сцены.

Мне очень захотелось воссоздать то место из Мольера, где Дон Жуан разговаривает с двумя возлюбленными одновременно.

На сцене еще должны появиться жена Яно — Анча — и его отец, который выздоравливает и тоже приезжает навестить блудного сына на курорте.

Если терпение читателя еще не иссякло, он может прочитать об этом в последующих главах.