Рейдеры Нила

XXXVII

На следующее утро, когда забрезжил рассвет, я снова обнаружил, что меня разлучили с Бетесдой.

И, не по свое воле, нас соединили с Артемоном.

С наручниками на запястьях и лодыжках, прикованные к противоположным стенам, мы вдвоем сидели друг напротив друга на устланном соломой полу голой каменной комнаты. Высоко над нашими головами светилось единственное маленькое окошко, закрытое железной решеткой. Меня доставили в эту сырую камеру с мешком на голове, но я имел некоторое представление где нахожусь, потому что время от времени из маленького окошка я слышал звуки животных - визг обезьян, трубный рев слона, - что означало, что мы, должно быть, находимся недалеко от зверинца при царском дворце.

В течение нескольких часов после того, как на меня надели наручники, я был один в камере. Наступила ночь, а вместе с ней и полная темнота. Затем дверь открылась, и солдаты доставили еще одного заключенного. Когда они приковали его к противоположной стене, при свете их факелов я увидел, что это Артемон.

Солдаты ушли, и в комнате снова стало совершенно темно. Я сказал несколько слов Артемону, но он ничего не ответил. Он был таким тихим, что я даже не слышал его дыхания.

Измученный, я спал как убитый. Проснувшись с первыми слабыми лучами рассвета, пробивающимися через зарешеченное окно, я увидел, что Артемон тоже не спит. Он выглядел изможденным и осунувшимся, как будто не спал всю ночь. Окровавленные повязки на одном из его плеч, которые я принял за результат нападения Чилбы, наряду с раной на одной стороне его лица, которая оставила большой и уродливый шрам.

— Ты думаешь, мы единственные, кто остался в живых? - спросил я.

Артемон сидел неподвижно, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза.

— Я имею в виду тех людей, которые были на борту «Медузы». Ты думаешь, все они мертвы?

Артемон открыл глаза, но на меня не посмотрел. Он уставился в пространство.

Я кашлянул и прочистил горло, страстно желая выпить воды. — Я спрашиваю, потому что это может иметь какое-то отношение к тому, как долго царь позволяет мне жить. Моя маленькая жизнь не может иметь для него особой ценности, за исключением того, что я все же могу дать несколько подсказок относительно того, что пошло не так в его планах относительно золотого саркофага. Я только надеюсь, что суровый камергер не будет настаивать на пытках, чтобы получить ответы на некоторые вопросы, поскольку я бы с радостью рассказал ему все, что знаю. Но я не думаю, что у меня будет выбор ...

— Они все мертвы, - сказал Артемон, наконец нарушив молчание. Он по-прежнему не смотрел на меня. Его голос был таким безжизненным и холодным, что у меня мурашки побежали по коже. — Капитаны двух военных кораблей получили приказ убивать всех выживших.

— А что насчет людей, погибших во время налета? Возможно, некоторые были только ранены ...

— Любой человек, которого мы оставили в городе, и который каким-то образом выжил, также должны были быть убиты. Губы Артемона скривились в мрачном подобии улыбки. — Я был тем, кто предложил эти условия, но Птолемей с готовностью согласился. Не должно было быть ни выживших, ни свидетелей ... никого, кто мог бы понять, что произошло, и прийти за мной позже, желая отомстить ... и никого, кто знал бы, где были зарыты оставшиеся сокровища, на месте «Гнезда Кукушки».

— Ты сказал мне, что в тех закопанных ящиках не было ничего, что стоило бы выкапывать.

— Я солгал.

Он говорил без эмоций. Отсутствие у него каких-либо угрызений совести после стольких обманов и смертей было ужасающим, но я попыталась скрыть свою реакцию. Важно было заставить его говорить, чтобы узнать от него как можно больше.

— А как же Метродора? — спросил я. — В последний раз, когда я ее видел, она была жива, на пристани, держала похищенную девушку. Затем она, как мне показалось, исчезла.

— А почему бы и нет? Она же ведьма. — Снова уставившись в пространство, он сверкнул той же мрачной улыбкой. — Только Метродоре суждено было выжить. Она ... и девушка. По моему приказу капитан Маврогенис доставил их на берег во время нашего рейда. Он запер девушку в комнате в здании таможни и отдал ключ Метродоре.

— Итак, вьы намеревался вернуться за девушкой позже. После того, как поддельный саркофаг был погружен и корабль отчалил, ты собирался спрыгнуть с «Медузы» и доплыть до царской барки, в то время как «Медуза» поплыла бы навстречу своей гибели. Тогда вы с Метродорой получили бы плату от царя и разошлись бы каждый своей дорогой, при этом ты забрал бы девушку. Я правильно понял?

Он кивнул.

— Метродора все это время была твоим партнером?

— Почти со дня нашей встречи. Она помогла мне, а я помог ей. Ты видел, как мы вдвоем управляли «Гнездом Кукушки». Я отдавал приказы, а Метродора знала, как использовать их страхи и надежды, чтобы контролировать их. Она называла это колдовством. Возможно, так оно и было. Между нами обоими, казалось, не было ничего, во что мы не могли бы заставить поверить этих придурков, и ничего такого, чего мы не могли бы заставить их сделать обманом.

Я снова подавил отвращение. Я никогда не встречал такого расчетливого или бессердечного человека. — Но, в конце концов, между тобой и Метродорой что-то пошло не так. Я видел, как она держалась за девушку, пытаясь помешать тебе забрать ее.

— В последний момент, когда я сказал Метродоре, что планы изменились, что я все-таки собираюсь сесть на корабль, взять с собой девушку и золотой саркофаг и сбежать, она отказалась идти с нами. Она подумала, что я сумасшедший. Полагаю, так оно и было.

Он, наконец, посмотрел мне в глаза взглядом, таким полным ненависти, что у меня кровь застыла в жилах. Я с трудом сглотнул и взглянул на удерживающие его цепи, убеждаясь, что он никак не сможет до меня дотянуться.

— Ты тот, кто вызвал проблемы, - сказал он. — Ты вынудил меня изменить планы, когда заметил подмену. Никто другой не заметил, кроме тебя, а потом тебе пришлось указать на это всем. Затем ты напал на меня, когда я поднялся на борт корабля. Кто ты, римлянин? Ты называешь себя Пекуний, но Метродора сказала мне, что тебя зовут Гордиан. Зачем ты пришел в «Гнездо кукушки»? И как получилось, что ты все еще жив?

Я понял, почему Артемон решил поговорить со мной. Точно так же, как я хотел разрешить определенные вопросы, на которые мог ответить только он, так и он хотел понять человека, который разрушил все его тщательно продуманные планы.

— Ты спрашиваешь, кто я, Артемон, и я тебе отвечу. Но сначала дай мне понять, точно ли я понимаю, что произошло. Чья идея заключалась в том, чтобы украсть, или притвориться, что он украден, саркофаг Александра? Кто это придумал: ты или царь Птолемей?

— Все началось, когда царский камергер, это насекомое-палочник Зенон, впервые связался со мной несколько месяцев назад через посредников. Сообщения, которыми мы обменивались, поначалу были предварительными, поскольку мы прощупывали друг друга. Затем план, казалось, нарисовался сам собой, и мы сорвались с места. Иногда ночами я едва мог заснуть от волнения. Тот факт, что мне приходилось держать его в секрете от всех в «Гнезде кукушки», делал его еще более захватывающей. Даже Метродора знала не все.

— А что от этого выигрывал царь? Что он надеялся получить взамен?

— Как можно больше золота, чтобы заплатить своим войскам! — Артемон резко рассмеялся. — Царь в отчаянии. Силы его брата намного превосходят его собственные, и они будут здесь со дня на день. Его собственные солдаты месяцами бросали его. Это потому, что у него закончились деньги. Ах, но как раздобыть еще? Переплавив какое-то сказочное сокровище - но какое именно? Для нужд царя хватило бы только самого великого сокровища из всех: золотого саркофага Александра.

— Народ никогда бы не допустил такого святотатства, - сказал я.

— Точно. Но что, если саркофаг был бы украден? Что, если был в результате дерзкого налета, рейдеры бы скрылись с ним? Или, еще лучше, рейдеры, возглавляемые каким-нибудь предателем из семьи самого царя, каким-нибудь злобным незаконнорожденным родственником и претендентом на трон?

— Народ все равно был бы в ярости.

— Да, но в таких обстоятельствах их ярость могла быть направлена не против царя. Если у него не хватало солдат для защиты саркофага, то чья в этом вина? — Он мог бы сказать: «Я остановил бы этих негодяев, если бы несколько оставшихся у меня солдат не были заняты подавлением бунта в Храме Сераписа!» В конце концов, эта вина легла бы на всех, кроме царя - его брата, который двинулся на город и вызвал хаос, его собственные войска, которые покинули свои посты, и сам народ, который пришел в неистовство и отвлек немногих оставшихся ему верных солдат, которые должны были защищать величайшее сокровище города, а не тушить пожары.

— Но на самом деле саркофаг не должны были никуда увозить. Он должен был остаться здесь, в Александрии ....

— Да! Откуда царь мог бы снять драгоценности и переплавить золото. Как по волшебству, царская казна снова была полная. Царь смог бы заплатить своей армии, и у него осталось бы столько золота, что он мог бы расплатиться и с захватчиками.

— Но что, если бы заговор был раскрыт? — спросил я. — Что, если бы что-то пошло не так, как это и произошло?

— Конечно, риск был. Но у царя не было особого выбора. Безумная авантюра была единственным выходом, который мог бы его спасти.

— А ты, Артемон? Что ты сам получал от этого плана?

Впервые черты его лица немного смягчились. Он уставился в пространство и вздохнул. — Дни банды Кукушонка были сочтены. Кто бы ни оказался на троне в Александрии, уничтожение бандитских группировок в Дельте стало бы его высшим приоритетом. Некоторое время я думал о бегстве на Крит, захватив банду с собой. Говорят, на Крите можно хорошо поживиться, но это означает, что каждый вожак бандитов и любой пиратский капитан направятся туда, мечтая стать хозяином острова. Слишком большая конкуренция. — Он покачал головой. — При всех своих прелестях бандитская жизнь - опасна. С меня было достаточно. Я хотел найти выход, желательно с головой на плечах, царским помилованием и таким количеством золота, чтобы мне хватило на всю жизнь.

— Итак, когда Зенон связался со мной и изложил свой план, казалось, что мои молитвы были услышаны. Сначала я отвечал осторожно, а затем со все большим энтузиазмом. Это была увлекательная работа - продумывать все детали рейда. Это я предположил, что Шакал был бы идеальным человеком для изготовления дубликата повозки и ящика, а также фальшивого саркофага.

— И когда бы все это закончилось, с полным помилованием от царя и достойной платой мне и Метродоре, я смог бы отправиться, куда бы пожелал. Я мог начать новую жизнь с...

— С Аксиотеей?

Он склонил голову: — Да. Но ты все испортил. Ты и этот глупый лев!

Он уставился на меня и дернулся в своих цепях. Я вздрогнул и прижался к стене, но цепи держали его крепко.

— Похищение Аксиотеи, - спросил я. — Чья это была идея? Шакала?

К ненависти на его лице добавилось недоумение: — Откуда ты знаешь, что в этом замешан Шакал?

— Сначала ответь на мои вопросы, Артемон, а потом я отвечу на твои. Зачем ты похитил эту девушку?

— Из-за денег, конечно. Ее любовник очень богат. И ... из мести.

— Мести кому?

— Ее богатому любовнику, конечно! Его зовут Тафхапи. Мне были нужны не просто его деньги. Я хотела сделать его настолько несчастным, насколько мог, забрав самого дорогого для него человека.

— Но почему? Что ты имеешь против этого Тафхапи?

— Это не твое дело, римлянин!

— Но похищение провалилось. Тафхапи так и не ответил на твои требования.

Артемон нахмурился: — Это было уже разочарованием. Шакал заверил меня, что Аксиотея дорога ему. Почему он так и не ответил?

Я мог бы сказать ему, что приспешники Шакала похитили не ту девушку, но я не видел смысла говорить о Бетесде больше, чем было необходимо. — Почему ты передумал в самом конце? — спросил я. — Почему ты затащил девушку на «Медузу» и попытался сам подняться на борт корабля, когда знал, что царские корабли потопят ее?

— Потому что ты разоблачил фальшивый саркофаг! Что мне было делать после этого, когда все смотрели на меня и ловили каждое мое слово? — Если бы они поняли, что я их обманул, даже эти придурки набросились бы на меня. Я решил сделать то, что сделал царь Птолемей - рискнуть. В конце концов, я решил украсть саркофаг. Затем я отправился бы за море и сделал то, чего от меня ожидали все мои люди - провозгласил бы себя царем Крита, а Аксиотею - моей царицей!

Его глаза заблестели от сладости этой несбывшейся мечты. В свои последние минуты на борту «Медузы» я тоже, пусть всего лишь на мгновение, взлелеял подобную мечту.

— А как насчет военных кораблей? Ты же знал, что они там будут, за гаванью, выжидая время протаранить «Медузу».

— Мы бы опередили их! Они напали на Маврогениса неожиданно, но я бы знал, что они ждали нас там, и мы бы проскользнули мимо них. Это было бы нелегко, но мы могли бы это сделать. Я в этом уверен! И если бы это случилось, я бы поблагодарил тебя сейчас, а не проклинал, римлянин, за то, что ты подвел меня к судьбе, которая должна была стать моей с самого начала. Вместо этого … Я лишусь всего … даже своей головы.

Я почувствовал к нему укол жалости. Но я подавил его. Из-за него погибли Менхеп, Уджеб, капитан Маврогенис и множество других ужасной смертью. А он был готов пожертвовать ими всеми за несколько мешков золота и начать все сначала.

— Почему на Крит? — спросил я. — Почему не на Кирену? Почему бы тебе не отправиться туда и не заявить о своем праве первородства как сына Апиона?

Артемон на мгновение уставился на меня, потеряв дар речи, затем запрокинул голову и рассмеялся. — О, Пекуний, когда ты перестанешь меня удивлять? Я думал, ты разгадал все мои уловки, но ты все еще считаешь меня родственником царя!

— Значит, ты не незаконнорожденный сын Апиона?

— Конечно, нет!

— Но Менхеп сказал мне ... и все мужчины, казалось, думали ...

— Они верили в то, во что Метродора и я хотели, чтобы они поверили. И ты, похоже, тоже.

— Тогда кто ты, Артемон? Откуда ты взялся?

— Я именно тот, о ком я сказал тебе и другим в той небольшой речи, которую произнес перед рейдом. — Незаконнорожденный сын шлюхи, — как я назвал себя, и так оно и есть.

— Так ты, не сын Апиона?

— Оставь это, Пекуний! Не смеши меня! — Он покачал головой: — Я родился в Александрии, сын шлюхи и свободнорожденного египтянина, который никогда не заботился о том, чтобы предъявить на меня права. Я рос бедным, но свободным вместе со своей сестрой-близнецом.

— Так это правда, что ты близнец?

Его лицо смягчилось: — Ее звали Артемизия. Она была красивой и умной - намного умнее меня - и всегда была добра ко мне. Потом наша мать умерла. Артемизия пошла своей дорогой, а я - своей. Я понравился заезжему торговцу из Сирии, и он взял меня с собой в Дамаск. Я сам научился читать и писать, и он подумывал сделать из меня писца. Как я любил читать все эти книги в его библиотеке! Но пока он возился со мной, я возился с его счетами. Когда он обнаружил, сколько шекелей я у него украл, он пришел в ярость. Я не сомневаюсь, что он замучил бы и убил меня. Вместо этого я убил его. Сириец был первым человеком, которого я убил, но не последним. К тому времени, когда я прибыл в Дельту, я был достаточно опытным убийцей. Я связался с этой бандой придурков, которым отчаянно нужен был вожак, и все получилось прекрасно. Остальное ты знаешь.

Он прищурился: — Теперь твоя очередь говорить, Пекуний. Кто ты такой и зачем пришел в — «Гнездо кукушки»? Откуда ты знаешь Шакала? Почему ты напал на меня после того, как я поднялся на борт «Медузы», и как тебе удалось выбраться? И Аксиотея … она все еще была на борту ... когда — Медуза затонула?

Я намеревался ответить на его вопросы, как он ответил на мои, но теперь я колебался. Хотя Артемон был в цепях, я все еще его побаивался. Он показал себя мстительным и безжалостным убийцей. Он уже ненавидел меня за то, что я разрушил его планы. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что я обманул его с самого начала и добрался до Дельты, чтобы забрать девушку, которую он считал Аксиотеей?

— Давай, Пекуний. Говори! Что тебе терять? Скоро мы оба умрем.

От его слов у меня по спине пробежал холодок. Артемон предал царя и был в ответе за потерю саркофага, но в чем было мое преступление? Я неоднократно говорил Зенону, что мы с Бетесдой были пленниками бандитов, но почему он должен был мне верить? Артемон был прав. Моей судьбой было подвергнуться допросу под пытками, а затем умереть. Что сказал Артемон? Не должно было оставаться ни выживших, ни свидетелей. Как и все остальные, кто принимал участие в рейде, добровольно или нет, я тоже должен был умереть.

А что с Бетесдой? Наверняка ее судьба будет такой же, как у меня. Пытаясь спасти ее, я подвел к ее к гибели.

— Говори, Пекуний! — закричал Артемон. — Не молчи!

Я стиснул зубы и закрыл глаза. Я больше не хотел иметь с ним ничего общего.

Откуда-то поблизости, искаженный эхом среди каменных коридоров, я услышал звук мальчишеского смеха. Мне показалось, или в царской темнице действительно находился ребенок? Затем снова я услышал тот же звук, еще ближе, чем раньше. Если только я не сошел с ума окончательно, я узнал этот смех. Это был Джет!

Потом смешок прозвучал прямо за дверью камеры. Мгновение спустя я услышал лязгающие звуки, когда дверь была отперта и не заперта на засов. Дверь распахнулась на скрипучих петлях.

В дверях появился Джет. Улыбаясь и хохоча, он подбежал ко мне и обнял.

— Джет, что с тобой?

Он заговорил так быстро, что я с трудом разобрал слова. — Я сошел с корабля, как только появилась возможность, как ты и велел, и спрятался на стропилах здания таможни, потом забрался на крышу и смотрел, как уплывает « Медуза», а потом я увидел царскую ладью - и ты был на ней! Я побежал к хозяину и сказал ему, что ты, должно быть, еще жив. И я оказался прав!

— Но, Джет, что ты здесь делаешь?

— Она настояла, чтобы хозяин пришел за тобой и умолял о твоем освобождении.

— Она?

— Ты знаешь! Кто еще может заставить хозяина сделать все, что она пожелает?

Джет оглянулся через плечо и указал на Аксиотею - настоящую Аксиотею, - которая стояла в дверях. В такой убогой обстановке ее красота казалась еще более изысканной. Выглядя немного настороженной, она вошла в тускло освещенную камеру, мгновение спустя за ней последовал Тафхапи.

Их взгляды были прикованы сначала к Джету, а затем ко мне. Оба кивнули, признавая, что Джет был прав: вот я и вернулся из своего путешествия, но оказался под царским арестом. Затем, когда они стали осматривать остальную часть камеры, их взгляды остановились на Артемоне, который уставился на них с выражением крайнего изумления.

Аксиотея ахнула. Тафхапи напрягся и отшатнулся.

— Брат!!! - воскликнула Аксиотея.

— Сын! - прошептал Тафхапи.

Сбитый с толку, я переводил взгляд с одного лица на другое. Джет, казалось, был так же озадачен, как и я.

Мгновение спустя в камеру вошел Зенон, а за ним царь Птолемей, который едва протиснулся в дверной проем. Я пришел в ужас.