Рим. Новый Порядок. Том 1

Глава 12

926(173) май, Карнунт, Паннония

Как обычно, в начале года на военном совете решили наметить стратегию на предстоящую кампанию. Главной темой обсуждения была проблема квадов. Несмотря на заключённое с ними перемирие, они продолжали помогать своим сородичам маркоманам, подрывая наши усилия в регионе. Перемирие с варварами, как показал опыт, редко значило настоящий мир. Для них это всего лишь передышка, время для накопления сил.

— Квады всегда будут искать выгоду, — сказал Помпеян, хмуро глядя на карту. — Если мы их не усмирим сейчас, то рано или поздно они ударят нам в спину.

— Они уже это делают, — добавил Пертинакс. — Их помощь маркоманам прошлым летом была очевидна, и только слепой этого не заметил бы. Считаю, что это уже повод для casus belli.

Я внимательно слушал, стараясь не упустить деталей.

Отец указал на карту, где были обозначены основные поселения квадов:

— Эти земли служат базой для их набегов. Они, конечно, обещали соблюдать перемирие, но их слово ничего не стоит. Теперь, когда маркоманы зализывают свои раны, мы можем уделить внимание квадам.

— Что же вы предлагаете, Август? — спросил один из легатов.

Марк Аврелий ненадолго задумался, а затем твёрдо произнёс:

— Мы должны разбить их. Раз они нарушили перемирие, они сами развязали нам руки. После победы мы продвинем своего вождя, которого заставим их признать. Это ослабит их и принесёт порядок на этой части лимеса.

Совет продолжался ещё несколько часов. Мы обсуждали маршруты, обеспечение армии, численность сил и возможные дипломатические шаги для изоляции квадов от потенциальных союзников. Несмотря на воинственный настрой, всё планировалось основательно и с учётом всех возможных трудностей.

Я чувствовал, конец войны не близок, но этот год станет переломным в войне на севере.

***

926(173) май, резиденция префекта Египта, Александрия

Квинт Корнелий Регул потягивал дорогое вино из золотого кубка, внимательно изучая собеседника. Густой аромат винограда из долин Нила наполнял воздух, придавая встрече налёт притворной роскоши. Префект Египта, Публий Авид Торкват, с лёгкой улыбкой откинулся в кресле напротив, своим видом излучая уверенность и довольство.

Квинт не мог не восхититься проницательностью молодого цезаря. Коммод предостерёг его о подводных камнях задания: изощрённой круговой поруке, попытках саботажа и скрытых интригах. Всё это, как оказалось, было правдой. Расследование вскрыло множество несоответствий, но, как и предполагал цезарь, противодействие было ощутимым.

«Этот легион не просто так погиб», — размышлял Квинт, мельком оглядывая кубок. Погибшие солдаты стали жертвой не только вражеского оружия, но и человеческой жадности. Он уже понимал, что это дело — не просто следствие некомпетентности или случайности. Здесь была интрига, тщательно завуалированная. Префект наверняка знал больше, чем показывал, но был ли он замешан сам?

Квинт Корнелий Регул сделал последний глоток вина и поставил золотой кубок на мраморный столик. Аромат муската всё ещё витал в воздухе, но сам он уже не чувствовал вкуса. В его голове рождались стратегии.

Публий Авид Торкват, чуть наклонившись вперёд, с вниманием рассматривал молодого легата. Складки на его лбу выдавали напряжение, хотя он старался сохранять непринуждённый вид.

— Итак, как продвигается ваше расследование, легат Корнелий? — наконец спросил он, прерывая затянувшуюся паузу.

Квинт ответил с лёгкой улыбкой, не спеша:

— Неплохо, префект. Конечно, есть препятствия, но они вполне преодолимы.

Торкват на мгновение замер, а затем откинулся в кресле.

— Верно. Нет проблем, которые нельзя было бы решить, — протянул он. — Но, знаете, легат, мне кажется, что в Риме сгущают краски. Да, были некоторые… перегибы, но виновники выявлены и уже несут наказание.

Квинт едва заметно вскинул бровь.

— Виновники? — переспросил он, явно намекая на недостаток конкретики.

Торкват понял намёк и продолжил:

— Конечно, не всё идеально, но нужно учитывать, что Египет — провинция сложная. Проблемы неизбежны. Однако сейчас, когда мятежники на грани разгрома, не лучше ли направить усилия на стабилизацию?

Квинт кивнул, давая префекту пространство для манёвра, но не сказал ничего.

Торкват улыбнулся, уловив молчаливое согласие, и добавил:

— Я думаю, в такое трудное время для Рима, когда война на севере затягивает ресурсы, не стоит создавать лишних беспокойств.

Квинт опустил взгляд на кубок, словно обдумывая услышанное, а затем медленно поднял глаза на префекта.

— Вы правы, война на севере важна для всех нас, — согласился он. — Возможно, здесь, в Египте, это не так ощущается, но я вас уверяю, успех на Дунае имеет значение даже для этой провинции.

Торкват улыбнулся, но в его глазах мелькнуло раздражение. Легат не торопился показывать своих намерений. Он решил действовать прямолинейно.

— Именно поэтому, легат, я предлагаю замять это расследование. Мы решим всё здесь сами, без шума и лишних жертв. А вам, за беспокойство, — он сделал паузу, оценивая реакцию Квинта, — мы готовы предложить достойный подарок.

Квинт спокойно выслушал, выдержал паузу, а затем склонил голову.

— Щедрое предложение, префект. Однако вы понимаете, что я не могу вернуться к императору вообще без ответа.

Торкват развёл руками.

— Конечно. Но мы можем предоставить такой ответ, который устроит всех.

Квинт наклонился вперёд, словно вступая в переговоры, и сказал:

— Ответ, префект, должен быть убедительным. Если он вызовет новые вопросы, ваш подарок не спасёт мою шею. Вы же не сможете защитить меня в этом случае?

Торкват, казалось, неохотно кивнул.

— Вы правы. Но что вы предлагаете? - пожал плечами префект.

Квинт выдержал паузу, словно взвешивая слова.

— Мне нужны факты, которые позволят мне закрыть дело. Это включает чёткие ответы и виновных. Кто-то должен понести наказание.

Торкват нахмурился. Это был торг, и он знал, что пути назад уже нет.

— Хорошо. Допустим, я могу вам предоставить… скажем, одного виновника. Например, сборщика Тиберия Брута. Его действия, мягко говоря, были… излишними.

Квинт кивнул, признавая разумность предложения.

— И информация. О фактическом состоянии легиона, о причинах, приведших к мятежу. Это позволит мне убедить императора, что всё под контролем.

Публий задумался. Для него было очевидно что с ним торгуются. А если есть торг, то есть возможность договорится. Вопрос лишь в цене. Далее он старался осторожно ограничится лишь подарком.

Квинт напирал на показательное наказание и ответы. Не хотелось ни того ни другого. Но обратного пути уже не было. Легата нужно было купить. Семья его слишком значима, чтобы устраивать с ними проблемы на ровном месте.

В итоге, они сошлись, на том, что префект приоткрывате ему местные расклады, жертвой делают сборщика Тиберия Брута, который ему уже был поперек горла, и в принципе, сейчас, терял то значение, что имел до начала проблем. Им можно пожертвовать.

А Квинт, со своей стороны, успокаивает императора, про местные проблемы молчит, легион погиб героически и таргически, будучи зажат в коварной ловушке. Кассий Авидий успешно давит мятеж. Все вернется в прежнее состояние.

Если бы не Коммод, то легат вряд ли пошел на такое соглашение. Он понимал что это предательство, а главное понимал что отказав, точно бы усугубил. Было плохо и так и этак.

Квинт улыбнулся, но не слишком широко, чтобы не выдать своё облегчение. Он знал, что выиграл битву, но война за Египет ещё не окончена. “Префект ничего не упомянул про то, чтобы ничего не говорить цезарю” про себя усмехнулся Квинт. Коммод объяснил про начало долгой игры.

Сейчас действительно нужно успокоить все стороны, для успешного ведения войны.

***

926(173) август, земли квадов

Эта кампания запомнилась благодаря одному удивительному событию, которое уже успело обрасти слухами и легендами. Даже Декстер, рассказывая мне о нём, честно признался, что трудно отделить правду от вымысла. Но история была слишком яркой, чтобы её не услышать. Плюнув, рассказал все что говорят люди.

Выходило очень интересная история, и понятно почему она так обрастает измышлениями.

Я с отцом в это время находились в главной ставке. Поэтому можем полагаться лишь на доклады и слухи.

Начало июня выдалось знойным и сухим. И 12-й Легион Фульмината [Молниеносный], оказался в сложной ситуации. В ходе манёвров легион попал в ловушку, окружённый превосходящими силами квадов. Квады же контролировали единственный источник воды, что сделало положение римлян ещё более отчаянным.

Легионеры начали возводить оборонительные сооружения, понимая, что бой в таких условиях невозможен. Квады не торопились нападать, уверенные в своей победе. Более того, рассказывали, что они подходили к римским укреплениям, предлагая фляги воды за немыслимую цену или глумливо спрашивая, как идут дела без воды. Зная воинский юмор всех времен и народов, я легко представлял эту картину, когда глумятся над бессилием противника.

Через неделю припасы воды иссякли. Гонцов, пытавшихся прорваться за помощью, квадские воины ловили и демонстративно казнили. Моральный дух легиона был на исходе. Солдаты поняли, что, возможно, лучше было бы сражаться в полную силу, чем ждать мучительного конца.

И тут начинается самое интересное. Источники расходятся: кто-то утверждал, что в легионе был египетский маг или жрец, кто-то говорил о таинственной рабыне-девственнице, которая своей молитвой вызвала дождь. Каждый рассказывал эту историю, добавляя детали, которые соответствовали его вере или взглядам.

В итоге, в ходе какой-то молитвы или ритуала, небо заволокло тучами, и пролился сильный дождь. Солдаты, страдающие от жажды, подставляли шлемы, плащи и кувшины, чтобы собрать драгоценную воду. Живительная влага вернула им силы и веру. А затем, по уверениям рассказчиков, словно знак самих богов, молния ударила в лагерь квадов.

Легат, быстро оценив ситуацию, собрал легион для решительного удара. Под проливным дождём, оглушённые неожиданностью, квады, охреневшие от неожиданности, не смогли сопротивляться слаженной атаке римлян. Их лагерь был разгромлен, спаслись лишь те кто пытался бежать.

В общем, для легиона это событие стало символом их божественной защиты и триумфа. Для армии — мощным моральным подспорьем, поднявшим дух воинов, изнурённых затяжной войной. Для квадов же — ещё одним подтверждением силы Рима, хотя и не окончательным. Они продолжали сопротивляться, несмотря на поражение. Жаль Молниеносный не был таким, когда квады убегали. Чтобы разбить их окончательно. Но это никто не ставит им в вину. Они и так совершили подвиг, без дураков.

В конце концов, квады запросили переговоров. Мы заставили их выбрать вождём Фуртиуса — знатного квада, долго жившего в Империи и разделяющего наши ценности. После долгих споров, клятв, мольб и угроз, квады наконец согласились. Император решил, что удерживать здесь всю армию нет смысла. Вместо этого оставили гарнизон, который должен был защищать нового вождя и следить за порядком.

Теперь мы готовились к обратному пути. Рим вновь показал свою силу, но я понимал: эта война ещё не завершена.

***

Когда мы вернулись в Карнунт, отчёта от Квинта Корнелия Регула всё ещё не было. Однако я не беспокоился: это не срочно. Важнее оказалась другая новость, которая прибыла официально, от имени самого легата, прямиком для императора.

Как и ожидалось, отчёт был составлен так, чтобы успокоить. Авидий Кассий подтвердил свою репутацию искусного полководца, сумев через интриги, выжидание и изматывающую войну подавить бунтовщиков и вернуть порядок в провинцию. Всё выглядело благопристойно: виновные названы, основные проблемы устранены, мятежники подавлены, Египет вновь стабилен. Казалось, всё прекрасно.

Это была хорошая новость не только с военной точки зрения, но и в экономическом плане. Египет — житница Империи, а его зерно жизненно необходимо для обеспечения Рима и других провинций. Империя уже начинала ощущать трудности с продовольствием. До голода, конечно, дело не дошло, но продолжись такая ситуация ещё год-два, катастрофы было бы не избежать.

Если там действительно всё настолько запущено, как предполагалось, то я рад, что Квинт не пошёл напролом. Рисковать человеком, который мне верен, было бы непростительно. Пусть все эти твари, уверенные, что смогли его подкупить, думают, что им удалось сохранить свои интриги в тайне.

Они получили то, чего хотели: император спокоен, сообщение указывает на успех, и ни у кого не возникнет лишних вопросов.

Но я-то знаю, что это лишь завеса. Как там всё на самом деле, ещё предстоит разобраться. Просто не сейчас. Не в разгар войны.

После войны, когда Империя окрепнет, у меня будет возможность вернуться к этим вопросам. И тогда мы узнаем, кто действительно виноват, и что скрывается за этими полуправдами.

Однако этот эпизод оставил ощущение хрупкости нашего положения. Одно восстание в ключевой провинции — и вся Империя может оказаться на грани краха. Мне станет уроком, что стратегическая стабильность — это не только легионы, но и разумное управление.

На этом можно было поставить точку в египетской истории, вновь сосредоточив всё внимание на северных рубежах.

Тем не менее, дали о себе знать и другие направления. Дидий Юлиан, командующий рейнской границей, рапортовал о ещё одном отражённом вторжении хаттов и гермундуров. В то же время хавки совершили дерзкий набег на побережье Галлии Бельгики. Это уже выглядело куда серьёзнее, чем прежние годы, когда варвары лишь прощупывали наши силы. Становилось ясно, что этот регион превращается во вторую по важности арену после маркоманской войны.

— Рейн становится новой головной болью, — заметил отец на совете. — Пока мы заняты маркоманами, там назревает новая угроза.

— Нужно довести до конца дела здесь, — предложил Пертинакс, указывая на карту. — Только после этого мы сможем сосредоточиться на Рейне.

Я, внимательно слушая, осознавал параллели между двумя фронтами. Роль Дуная на севере играл Рейн, и проблемы здесь повторялись с пугающей точностью. Разница была лишь в том, что маркоманская проблема имеет решение. Рейн же оставался источником постоянной угрозы, на которую не хватало ни времени, ни сил.

И наконец, третьей точкой напряжения оставались племена маури, которые продолжали дерзко грабить наши провинции в Испании и Африке. Конечно, они создавали значительные неудобства, но всё же не представляли такой критической угрозы, как маркоманы или проблемы на Рейне.

— Маури — это головная боль, но не смертельная, — заметил Помпеян на одном из советов. — Их можно гонять кавалерией, пока мы не освободим силы.

Я внимательно слушал обсуждение и видел в этом рациональное зерно. Решение проблемы маури возможно только после того, как мы установим крепкий тыл на севере. Пока же наша кавалерия продолжала выдавливать их из полуострова, уничтожая лагеря и отбивая захваченное имущество.

— Скорее всего, окончательно выдавим их лишь в следующем году, — заключил Пертинакс, разглядывая карту.

Я молча согласился. Лишь избавившись от варварской угрозы на Дунае и Рейне, мы сможем обратить полное внимание на Испанию. Пока же маури оставались раздражающим фактором, но не приоритетом.

***

926(173) декабрь, Карнунт, Паннония

Недолго языги смогли обойтись без своих набегов. Казалось бы, уроки костобоков и покорённых маркоманов должны были предостеречь их, но варваров это ничему не научило. Приходилось учить каждого отдельно, силой, чтобы хоть немного скорректировать их поведение.

Маркоманы, хоть и стали нашими клиентами и больше не готовились к новым вторжениям, всё же вызывали подозрения. Наши разведчики нередко замечали их в гостях у квадов и языгов. Советники предполагали, что следующий удар стоит ждать именно от этого союза. И варвары, как всегда, не разочаровали.

Поздней осенью языги решились на очередной набег в Паннонию. Их лёгкая конница с лёгкостью пронеслась по провинции, оставляя за собой сожжённые деревни, разграбленные дома и множество пленённых. Догнать такую армию непросто. Однако их жадность сыграла нам на руку. Уже на обратном пути, считая, что набег удался, они попытались переправиться через замёрзшую реку. Именно там мы с отцом устроили им засаду.

Схватка была яростной, но мы отбили большую часть полона, спасая захваченных жителей. Увы, разрушения и убитых уже не вернуть. Эта победа оказалась горькой и далёкой от триумфа.

К тому же, вскоре пришли новые тревожные вести. Наш ставленник, Фуртиус, был свергнут у квадов. Его место занял новый вождь — Ариогез. По слухам, этот человек был настроен крайне враждебно к Риму и уже готовился продолжить войну.

— Они снова попробуют свои силы весной, — мрачно заметил отец, читая отчёты.

И предсказания оправдались. Весной 927 года мы встретили квадов уже на нашей стороне реки. Их сопровождали неугомонные языги. Мой личный счёт к этим племенам неуклонно рос. Маркоманы, казалось, могли бы уступить им в этом списке раздражения.

Наши стратеги всё чаще говорили о необходимости полного покорения и учреждения провинции Сарматия. Очевидно, что лишь кардинальные меры смогут стабилизировать эту часть Империи.

***

927(174) конец осени, Карнунт, Паннония

Кампания против квадов наконец завершилась. Это оказалось куда более утомительным испытанием, чем походы предыдущих лет. Однако и победа оказалась весомее, как и достигнутые результаты.

Квадам не помогли ни поддержка языгов, ни заверения маркоманов. Их вождь, Ариогез, был схвачен и представлен перед лицом Августа. Отец решил не предавать его смерти, но и оставлять опасным символом среди своих не стал. Ариогеза отправили в ссылку в далёкую Александрию. Теперь он точно не сможет мешать нашим делам.

Кампания потребовала ряда мелких, но изматывающих стычек. Квады избегали генерального сражения, надеясь ослабить нас изнурительными манёврами. Однако их планы не сработали. Мы разбивали их по частям, шаг за шагом приближаясь к финалу. Это затянуло кампанию и потребовало большего внимания, но всё же переломило их сопротивление.

Наконец, старейшины и вожди квадов поняли, что дело проиграно, и запросили переговоры. Мы выставили строгие условия: все переговорщики передавали нам «почётных гостей», то есть заложников. Рим больше не мог позволить себе верить варварским клятвам. Также мы потребовали предоставить вспомогательные войска, которые сразу же были распределены по гарнизонам, чтобы рассеять их силы. Полностью полагаться на них пока не приходилось, но это был важный шаг для закрепления мира.

Вот теперь можно разобраться наконец с языгами.

Я откинулся на спинку стула, размышляя о завершившейся кампании. Мой взгляд невольно остановился на Сигрун. За время она сильно изменилась. Сломленная поначалу, она теперь вела себя покорно, хотя её дух варварства всё ещё сквозил.

— Маркоманы и вандалы не так уж близки, как кажется, — говорила она мне однажды, обучая меня своему языку. — Они понимают друг друга с трудом, а с нашими соседями с востока — готовами или бургундами — связь ещё слабее.

Её уроки давали мне ключи к пониманию. Маркоманы, франки, алеманы, саксы — все они условно принадлежали западной группе. Восточные же, вроде готов, вандалов и гепидов, отличались сильнее. Северяне — свеи, даны, норманы — мне пока были безразличны, но сведения о разделении германцев на группы укрепляли мою уверенность: единый союз между ними возможен, но труден. Это могло сыграть нам на руку.

Сигрун также продвинулась в изучении латыни. Её прежние знания были ограничены торговыми выражениями, которыми пользовались римские купцы, заходя в её селение. Тем не менее помогло наладить общение вначале. Теперь же я обучал её чтению. Для неё это была настоящая магия.

С одной стороны, её уважение ко мне росло. С другой — я видел, что задача избавить её от варварства по-настоящему далека от завершения.

Что же касается её личной жизни… Тертуллиан, похоже, нашёл в ней что-то, чего я никогда не замечу. Они наладили общий язык, и, судя по всему, их общение выходило за рамки простого интереса. Я не вдавался в эти «шашни». Если им это нужно — пусть будет так, лишь бы их отношения не мешали делу.

***

927(174) декабрь, Карнунт, Паннония

Претория зимой была тёплой, несмотря на холод снаружи. Огонь в жаровнях горел круглосуточно, наполняя помещение мягким теплом и лёгким запахом древесного угля. На стенах висели плотные ткани, приглушающие звуки снаружи и сохранившие тепло внутри.

Я встал из-за массивного деревянного стола, покрытым картами и свитками. Угловая лампа бросала золотистый свет на его сосредоточенное лицо. В углу Тертуллиан тихо шептался с Сигрун, обсуждая новый перевод.

Взяв стул я пересел к жаровне, глядя на угли и язычки пламени. Что-то всегда притягательное есть в разглядывании пламени. Оно словно гипнотизирует, уводит в мир мыслей и воспоминаний, где реальность становится размытой, а время — текучим. Я смотрел, как языки огня пляшут, и размышлял о том, что было сделано, и что ожидает нас в будущем.

Здесь, в Империи, нет привычного мне новогоднего обращения под бокал вина или желания подвести итоги года. Здесь Новый год празднуют зимой, в день, когда консулы вступают в должность — 1 января. Это время торжеств, подношений Янусу и обмена подарками. Когда-то для меня это было открытием в новой жизни, так как ранее считал что новый год праздновали весной. Оно так и было, на самом деле, но ранее. Что и сохранилось в названиях некоторых месяцев. Иное значение праздника, но привычно. Оставим как есть. Хотя логичнее было бы начинать год весной, когда пробуждается новая жизнь. Разве не тогда нужно вешать флажок начала? Хотя разные народы Империи празднуют по разному. Однако это просто мысли, блуждающие вслед за пляшущими огненными языками.

Я уже почти взрослый. В прошлой жизни это всё ещё считалось детством, временем игр и заботы. Здесь же совсем иначе. Детство заканчивается рано, и опасно оставаться наивным, когда тебя окружают интриги, войны и политика. Я уже побывал на войне, видел кровь, смерть, страх. Какое тут может быть детство? Лишь формально я еще не взрослый, а по факту все это уже признали.

Решенные проблемы сменяются новыми. Так будет всегда. Никогда не настанет время без трудностей, и это нужно принять как неизбежное. Вот и сейчас в лагерь прибывают представители сенаторских семей — наследники, молодые патриции, желающие наладить со мной отношения.

Вначале я воспринимал это благожелательно: дружеские связи, новые знакомства, укрепление союзов. Однако чем больше их становилось, тем сложнее становилось взаимодействие. Одни дружат с теми, а с другими враждуют; третьи нейтральны, но поддерживают брачные союзы с четвёртыми. Всё это создавало сложное паучье полотно интриг и интересов, где нужно учитывать каждую нить, где каждый тянул нить в свою сторону.

Я понимаю, что эта сеть усложняет управление и, главное, ограничивает его. Это далеко от абсолютной власти. И это нужно решать. Но те решения, что приходили в голову, были хоть и заманчивыми, но отнюдь не действенными. Убрать всех неудобных, подавить недовольных? Это глупость.

Все эти вопросы требуют времени и терпения. Я не верю в то, что можно достичь всего за одну жизнь. Те, кто утверждает обратное, либо лгут, либо довольствуются поверхностными победами. Я для себя трезво оценил: моё время ограничено, и моя задача — не решить всё, а обозначить верные направления.

Ладно, что-то я совсем расклеился. Хорошо, что в тренировках с Фустом всё идёт отлично. Я уже вижу результаты своих усилий: тело становится крепче, гибче, сильнее. Оно ещё растёт и развивается, но я уверен, что заложил правильную базу.

Моё фехтование заметно улучшилось. Я уже могу спарринговаться на равных с легионерами-новобранцами. Конечно, более опытным бойцам, особенно ветеранам, я пока проигрываю. Здесь играют роль не только техника, но и масса, рост, сила. Но я стараюсь компенсировать это ловкостью и скоростью, и это работает. Даже Фуст отметил, что моя реакция опережает физическую подготовку: иногда тело просто не успевает за разумом. Теперь он уже не ставит под сомнение мой статус тиро, но любит поддеть фразами вроде "недолегионер". Что ж, это меня не раздражает — скорее мотивирует. Останавливаться на достигнутом я точно не собираюсь.

Мой “салон” по популярности стал вторым после отцовского. Мы даже выстроили своеобразную систему, где мои встречи фильтруют и дополняют те, что организует император. Это помогло мне лучше понимать людей. Я уже чётко вижу, с кем стоит иметь дело, кто на что способен, и как их можно использовать. Ретроградов стараюсь обходить стороной. Пусть окружающие понимают: меня не интересуют старые порядки ради самих порядков. Я уважаю прошлое, но больше меня волнует будущее, развитие.

Кстати, о развитии. Наш лагерь всё больше перестаёт быть чисто военным. Сюда стекаются учёные, философы, математики. Для них построили отдельное здание. Среди них встречаются откровенно сомнительные личности, которых я не стесняюсь выгонять без лишних церемоний. Мне не нужны паразиты и нахлебники. А вот те, кто умеют думать, слушать, впитывать новое, получают моё полное одобрение.

Эти усилия начали приносить плоды. Один из учеников Птолемея, математик из Александрии, играя с новой системой, самостоятельно вывел правила умножения, основываясь на сложении и группировке чисел в скобках. Это вызвало новый шквал обсуждений. Вдохновлённые этим успехом, математики ринулись искать способы формализовать правила деления. Это оказалось чуть сложнее, но работа шла полным ходом.

Я был рад. Это был наглядный пример моей мысли: не решать всё самому, а создавать направления, которые люди смогут развивать. Видеть, как идеи обретают жизнь и становятся основой для нового знания, доставляло мне искреннее удовольствие.

Мое общение с философами также порадовало результатами. Я наконец сформулировал концепцию, но вопрос её презентации оставался открытым. Она была слишком всеобъемлющей, чтобы её можно было сразу полностью представить. Скорее, следовало показать основу, фундамент, а "мясо" — детали и углубления — должны были нарастать со временем. Более того, это требовало поступательной стратегии: резкое внедрение могло вызвать отторжение. Эти философы оказались в лагере очень кстати, ведь вскоре им предстояло разойтись по Империи, распространяя новые идеи.

На мой взгляд, я заложил неплохую основу для себя. Но всё ещё слишком шатко.

Формально я ещё ребёнок. И всё большее беспокойство вызывало здоровье моих родителей. Отец, уставший от этой затяжной войны, выглядел крайне утомлённым. Мать, занятая лагерными заботами и младшими детьми, тоже не блистала здоровьем. Эти мысли тревожили меня больше всего.

Никто не мог дать мне гарантии, что в случае их смерти власть перейдёт ко мне. Да, меня уважают, но я ещё слишком молод, а мой политический вес пока недостаточен. Империя не знает жёсткого наследования власти. Мой отец был усыновлён. Как и его предшественники: Люций Вер, Антоний Пий, Адриан, Траян. Эта система доказала свою эффективность.

Но Марк Аврелий решил отойти от неё, возложив свои надежды на передачу власти сыну. Это рискованный шаг. Из всех его сыновей выжил только я.

Мне нужны хотя бы 10 лет, чтобы отец укрепил мою легитимность. Без него ситуация станет хаотичной. Любой генерал сможет провозгласить себя императором, а я окажусь на грани уничтожения.

Сейчас моё положение в войсках кажется надёжным: легионеры благожелательно ко мне относятся, центурионы и легаты, которых я поддерживаю, тоже станут за меня. Но генералы — другое дело. Они слишком крупные фигуры, чтобы делиться своими мыслями. Всё выглядит спокойно, но я не знаю, что они держат за пазухой.

Оставшись сиротой в этот сложный период, я окажусь в особенно уязвимом положении.

Я смотрел на огонь, стараясь унять свои страхи, обдумывая, что упустил, и что ещё можно сделать.

А еще эти преторианцы…

Внезапный стук в дверь прервал мою сосредоточенность. Раб вскочил, чтобы проверить, кто пришёл. После короткого шёпота с пришедшим он вернулся, слегка склонившись:

— Посыльный от императора передал, что вас зовут, господин.

— Хорошо, — кивнул я.

Отогнав лишние мысли, я привёл себя в порядок. Накинув тёплый плащ, я направился к отцу…

***

Выйдя на крыльцо, я осмотрелся. Лагерь был тщательно очищен от снега, особенно в районе форума (principia), где порядок и дисциплина казались незыблемыми даже зимой. Белоснежный покров отражал свет факелов, расставленных вдоль главных дорог. Воздух был холодным и резким, пронизывающим даже сквозь меховую подкладку моего плаща.

Я постарался побыстрее добраться до отцовского входа в преторию, укрывшись в тёплый плащ, подбитый мехом.

— Аве, Август! — поприветствовал я его по-военному, заходя внутрь.

Марк Аврелий поднял на меня взгляд и жестом пригласил сесть напротив.

— Сальве, Люций. Нам нужно поговорить, — сказал он усталым голосом.

Вновь отметил, как сильно он сдал за последнее время. Несмотря на свою стойкость, война истощала его. С 919 года он почти без передышки отдавал себя служению Империи, находясь в постоянной тревоге и напряжении. Девять лет войны, пусть даже и низкой интенсивности, — это тяжёлое испытание для любого человека.

— Я слушаю тебя, отец, — сказал я, отложив в сторону формальности. Передо мной сейчас был не император, а отец.

Он вздохнул, позволив себе короткий момент расслабления:

— Это нужно было обсудить раньше. Это моя вина. Все силы, всё внимание забирает эта война...

Его взгляд потяжелел, и он продолжил:

— А я слишком много взвалил на тебя. Но иначе, вероятно, и невозможно. Прости. Империя переживает не лучшие времена, и это требует огромных усилий от всех нас.

— Я понимаю, отец, и не ропщу, — ответил я с поклоном. — Как и вы, я всей душой болею за нашу Империю и желаю ей процветания. Если мои усилия в учении принесут ей пользу, то я буду считать себя счастливым.

— Ты прав, — снова вздохнул он. — Жаль только, что пришлось заплатить жизнями твоих братьев, чтобы в итоге получить такого сына, которым мог бы гордиться сам Юпитер.

Эти слова задели меня за живое, но я молча склонил голову. Это была больная тема для нашей семьи. Здесь не было слов, которые могли бы что-то изменить.

Отец, ненадолго задумавшись, нарушил тишину:

— В январе состоится церемония. Я договорился, чтобы тебя приняли в Коллегию Понтификов.

Я поднял голову, не веря своим ушам:

— Серьёзно, отец? Вы не шутите? Но ведь я всё же ещё довольно молод для этой должности.

Его взгляд стал твёрдым:

— Да, ты молод, но уже показал, что способен мыслить зрело и ответственно. Это часть твоего пути, Люций. Коллегия даст тебе больше, чем просто статус. Она станет школой, где ты узнаешь много о римских традициях, верованиях и управлении.

Я кивнул, осознавая важность его слов. Принятие в Коллегию Понтификов — это не только честь, но и огромная ответственность.

— От тебя ничего особенного не требуется, пока. Но это будет важным началом в твоей общественной жизни. Да, Люций, тебе пока 13 лет, но через полгода исполнится 14. Это важная веха на пути к взрослению. Летом ты наденешь toga virilis, и это станет официальным началом твоей взрослой жизни.

Да, я с одной стороны жду с нетерпением совершеннолетия, а с другого немного страшусь.

— Может, отец, стоит вступить в Коллегию после того, как надену тогу? — спросил я.

Отец посмотрел на меня с лёгким неодобрением:

— Нет смысла медлить. Ты высказываешь сомнения, и это меня беспокоит. До сих пор я не замечал за тобой этого. Даже в походах ты держался достойно. Откуда у тебя это малодушие?

Наверное, потому, что в походах от меня лично мало что зависело, а теперь я начинаю вливаться в общественную жизнь Империи, где ответственность совсем иного уровня? Но это я оставил при себе. Отец прав: правитель не имеет права быть слабым или малодушным. Если я проявлю слабость сейчас, как люди смогут доверять мне в будущем?

Я вздохнул, поклонился ему и твёрдо ответил:

— Отец, я готов.

— Это то, что я желал услышать, — сказал отец, но его фразу оборвал приступ кашля.

Мне не нравилось его состояние.

— Отец, до начала кампании ещё есть время относительного покоя, — сказал я, стараясь говорить уверенно. — Как цезарь, почти понтифик, настоятельно прошу вас укрепить своё здоровье ради общего блага и ради Империи. Если вы перетрудите себя, это лишь ухудшит положение в этот переломный период. Вам нужен отдых, хотя бы месяц или два.

Отец с сомнением и лёгким удивлением смотрел на меня, словно видел меня заново.

— Вряд ли получится отдохнуть. Нам нужно еще один-два года, и мы вернемся в Рим с триумфом…

Он замолчал, о чем-то задумавшись. А мне в этот момент пришел в голову экспромт.

— Отец, мы же первого января устроим пир, посвященный Янусу, так?

— Конечно, мы обсуждали это. - кивнул он.

— Я бы хотел выступить с одной важной речью. Это касается тех философских идей, о которых я намекал. Первое января отличный день для этого. И я бы хотел чтобы вы поддержали меня.

— Как тебя поддержать? – нахмурился он. - я даже не знаю о чем пойдет речь. Я должен понять о чем речь.

Подумав, я понял что не обойтись без предварительного обсуждения отца.

— Ты прав, отец. Это займет весь наш вечер, и лучше, чтобы нам занесли что-нибудь перекусить…

— Ты хочешь создать новую философию для Рима? — задал он вопрос, прищурившись.

— Я бы не назвал это новой философией, отец. Скорее, это переработка старых истин, адаптированных к современности. Показать, что Империя — это не просто территория, это порядок, связь между всеми её гражданами.