Рим. Новый Порядок. Том 1

Глава 21

930(177) конец марта, Рим, Палатиум

Я записывал очередные идеи и фрагменты по философии, сидя в своём кабинете. Это было сложной задачей: нужно было не просто изложить мысли, но и структурировать их, избегая противоречий. Отец был прав — требуется более основательный труд, который бы разъяснял идеи, выраженные в Манифесте. Как показала практика, Манифест восприняли положительно, но его недостаточная конкретика смущала многих. Раз моя философия основана на практике, то и её приложения должны быть конкретными и прагматичными. А это оказалось куда сложнее, чем я ожидал.

Я отложил записки, вздохнул и сделал глоток кипячёной воды из кубка. Встав, прошёлся по комнате, пытаясь привести в порядок мысли.

Осознать мировой порядок — одно, а описать его — совсем другое. Тем более что я уже заявил, что этот порядок адаптивен. Как описать критерии адаптации? Кто их определяет? Кто проверяет их выполнение? Такие вопросы роились в голове, и я понял: нужно начать фиксировать их. Может быть, оформить в виде катехизиса? Вопрос-ответ, удобно и просто. Но это ограниченный подход — невозможно охватить все возможные вопросы, не упустив что-то важное.

А что есть порядок? Как описать его в практическом плане? Я ломаю голову над этими вопросами уже не первый день и начинаю осознавать, что взялся за ношу, неподъёмную для одного человека.

Возьмём пример: ростовщик и заёмщик. Для первого порядок — это отсутствие любых ограничений на прибыль. Как он решит, так и будет. Для второго — напротив, идеальный порядок означает минимальные или вовсе отсутствующие проценты. Кто примирит их? Только власть.

Порядок определяет Император. Это логично: он понтифик, связующий с Логосом. Значит, он и есть главный Практик. Но каким должен быть порядок? Чтобы всем было хорошо? Я усмехнулся. Звучит слишком абстрактно. Порядок должен быть связан с эффективностью: чем выше эффективность, тем больше порядок. Конфликты и беспорядки подрывают эффективность.

Я остановился, осознав, что, возможно, просто подменяю одно понятие другим, не двигаясь вперёд.

Потряс головой, словно пытаясь стряхнуть лишние мысли, и освежился водой. А если применить подход из программирования? В прошлой жизни я помню тесты разного вида, каждый проверяет свою часть системы. Кто пишет тесты? Император. Он задаёт критерии: как что-то должно работать, чтобы считаться порядком. Исполнителям будет ясно, к чему они должны стремиться.

Но тут проблема: юнит-тесты проверяют только свои маленькие участки. Это может привести к перегибам, если не учитывать общий контекст. Нужны функциональные тесты, которые смотрят на всю систему в целом. Если функциональный тест даёт сбой, юнит-тесты подстраиваются. А для контроля нужен механизм проверки текущего состояния всех тестов.

Но выглядит интересно на первый взгляд. Хотя это надо шлифовать напильником от состояния паровоза до самолета. Тем не менее, вариант стоит записать, может пригодится что-то частично.

Размышления прервал Тертуллиан, который вошёл бесшумно и доложил:

— Доминус, прибыли ваши наставники Фабий и Рустик.

— Отлично, — обрадовался я возможности отвлечься. — Проводи их сейчас же.

Когда они наконец вошли, мы обменялись приветствиями согласно этикету. Я пригласил их присесть и взял небольшую паузу, обдумывая, как начать разговор. Фабий и Рустик, видимо, поняли, что я собираюсь сказать что-то важное, и терпеливо ждали.

— Что же, уважаемые, — начал я, — прежде всего хочу выразить вам благодарность за те знания, которыми вы щедро делились, и за терпение, проявленное во время наших занятий.

Фабий уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но я поднял руку, мягко пресекая его.

— Знаю, мои вопросы могли показаться вам странными, порой смешными или даже глупыми. Увы, это естественно для каждого, кто учится новому и незнакомому. Ваш вклад в моё обучение сложно переоценить, и я хочу, чтобы вы знали, как высоко я его ценю. Тем не менее, я уверен, что всё это было не зря.

Я сделал небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями, но Фабий воспользовался этим моментом, чтобы вставить своё слово:

— Для нас было честью учить вас, цезарь! Поверьте, ни разу ваши вопросы не казались нам неправильными. Мы тоже когда-то учились и задавали подобные вопросы. Могу вас уверить: многие из ваших вопросов были зрелыми и мудрыми. Ваше внимание к деталям, ваше усердие и искренний интерес к делу — это редкость. Я знаю немало знатных юношей, которые должны знать не меньшего вашего, но мы не видели у них вашего усердия. — Он сделал небольшой вдох и добавил, уже более взволнованно: — Мы уверены, что вы занимаетесь тем, что действительно необходимо сейчас Империи. Изменения, адаптация — это то, что спасёт её! Если вы найдёте правильные решения, это будет спасением для всех нас!

Рустик согласно кивал китайским болванчиком. Их слова были мне приятны и важны, хотя и немного сбили меня с мысли.

— Ваши слова трогают меня, — сказал я, стараясь вернуться к теме. — Для меня нет высшей цели, чем служение общему делу. Если я могу что-то исправить, улучшить, упорядочить, это и есть моя радость. Вы знаете, сколько людей приходили ко мне, чтобы выразить благодарность за математику? Их слова вдохновляли меня, давали силы. Когда осознаёшь, что твои усилия не напрасны, что это приносит гармонию в жизнь человека с окружающим миром, это и есть единение с Логосом.

Я не удержался от небольшой проповеди, но она отражала мои искренние мысли.

— Что же, думаю, с выражением благодарности мы можем закончить. Перейдём к делам.

Меня приготовились внимательно слушать.

— Начну с того, что мы обсуждали в прошлый раз у Императора, — я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть важность сказанного. — Рабы в сельском хозяйстве.

Фабий и Рустик кивнули, ожидая продолжения.

— Я внимательно изучил мнения великих мудрецов прошлого о рабстве. Они были правы для своего времени, но сейчас вы сами видите: времена изменились. Их слова уже не соответствуют тому, что мы наблюдаем.

Я отложил табличку с записанными мыслями и продолжил:

— Эпоха, когда Рим захватывал сотни тысяч рабов, уходит. Последняя война это ярко показала. Захваченных рабов не хватает для потребностей рынка. Император вот уже шесть лет поощряет иммиграцию варваров в нашу Империю, и это говорит о том, что рабы больше не являются надёжной рабочей силой. Если их нет, многие промыслы закрываются, хозяйства хиреют.

Фабий нахмурился, и я понял, что мои слова попадают точно в цель.

— Самое главное, — продолжил я, — мы больше не видим доступных возможностей для добычи рабов в необходимых количествах. Германские племена не так многочисленны, чтобы начинать против них крупные кампании. Расходы на легионы будут выше, чем прибыль от захваченной добычи. Эти племена бедны. Именно поэтому они совершают набеги на наши земли: мы для них слишком богаты, а возможная добыча перевешивает страх за жизнь.

Я остановился, позволив им осмыслить мои слова.

— Да, можно обратить взгляд на восток — на Парфию. Но и там мы видим, что затраты на логистику, сильного противника и риск повторения чумы делают эти кампании крайне сложными. Эти войны пока приносят больше убытков и горя, чем прибыли. Возможно, есть иные земли, где мы могли бы добывать рабов, но они слишком далеки от нас.

Я внимательно посмотрел на их лица. Фабий и Рустик выглядели серьёзными, но не удивлёнными. По их должностям они уже знали о проблемах рабского рынка.

— Рабов больше не предвидится, — заключил я.

Я не стал говорить им о возможностях, которые видел в будущем. Африканские рабы, которых везли через океан, не подходили для текущей ситуации. Такие походы были бы не менее сложными, чем войны с Парфией, да и мои цели были иными.

Я сделал небольшую паузу, чтобы обдумать, как лучше продолжить.

— Не буду долго говорить о том, что рабы не способны значительно повысить эффективность своего труда. Всё, что можно было придумать для улучшения их работы, уже придумано. И вы сами знаете, как они работают. Лучше они не станут, и это важно помнить при обсуждении следующего вопроса.

Я взял кубок, промочил горло и продолжил:

— Теперь о земле. Если рабов с натяжкой можно считать ресурсом, который восполняется — ведь рано или поздно родятся новые люди, которых можно поработить, — то с землёй всё иначе. Земля — это ресурс конечный. Мы не можем создать новую землю, её есть столько, сколько есть. Это делает её даже важнее рабочей силы.

Фабий слегка нахмурился, как будто пытаясь угадать, к чему я клоню.

— Именно ограниченность земли заставляет нас думать о повышении эффективности её обработки, — продолжил я. — В нашей Империи слишком много латифундий, и лучшие земли принадлежат им. Эти земли обрабатывают рабы, которых нельзя забрать в легионы. А раньше на этих землях работали фермеры, чьи сыновья в большом количестве пополняли наши войска.

Я сделал акцент на следующей фразе:

— Нет римлян в легионах — нет защиты от варваров. И новых фермеров неоткуда взять, потому что земли больше нет.

Они слушали молча, но я видел, что мои слова вызывают у них отклик.

— Надо повышать эффективность обработки земли, — заключил я, выделив эту мысль. — Это наш второй тезис.

Меня слушали, не перебивая, ожидая главной мысли. Но я считал необходимым обосновать её.

— Учитывая сказанное, напрашивается решение — арендные отношения.

Я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть важность слов, и продолжил:

— Вряд ли землевладельцы откажутся от своих земель в пользу новых фермеров. Более того, история показала, что малые фермерские хозяйства проигрывают крупным. Именно поэтому они разорились и продали свои земли. Да, я знаю, что в прошлом были случаи нечестного отъёма земель.

Я взглянул на Фабия и Рустика, видя, что мои слова находят отклик.

— Но даже если мы отберём землю у магнатов силой или иными способами и раздадим её новым мелким фермерам, мы лишь повторим историю. И повторится она гораздо быстрее, потому что крупные землевладельцы уже знают, как восстановить свои позиции. У них есть богатство, связи и опыт, а новые фермеры будут бедны и неспособны конкурировать.

Я поднял руку, делая акцент:

— Значит, земля остаётся у нынешних владельцев. Но мы предлагаем обрабатывать её свободным людям за долю.

Фабий слегка наклонился вперёд, а Рустик сосредоточенно кивал.

— Вижу три основных источника для таких работников, — продолжил я. — Во-первых, бывшие рабы. Их нужно постепенно освобождать, давая им возможность работать на земле. Земля станет их источником пропитания и обогащения, а это создаст естественную привязку. Бежать им будет некуда, ведь их охранять будет не надсмотрщик, а сама земля.

Я сделал паузу, чтобы подчеркнуть следующую мысль.

— Во-вторых, бедные римляне, живущие в городах на программах алиментации. Им предоставляется шанс вернуться к труду на земле.

— И, наконец, третья группа — ветераны легионов. Мы знаем, как сложно выделить землю для всех, кто её заслужил. Аренда на условиях справедливой доли станет для них решением.

Я откинулся назад, позволяя им осмыслить мои слова.

— Аренда земли свободными людьми — это наш третий тезис.

Я продолжил, обращаясь к своим наставникам:

— Теперь важно понять, какими должны быть эти арендные отношения. Мы должны разработать и утвердить законы, которые закрепят права и обязанности как арендаторов, так и арендодателей. Думаю, подходящим термином для людей, работающих на арендованной земле, будет coloni — колоны, а систему отношений мы назовём колонатом.

Я сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность своих слов, и продолжил:

— Для повышения эффективности аренда должна быть долгосрочной. Колон должен связать свою судьбу с землёй настолько, чтобы почти считать её своей. Это возможно только в случае пожизненной аренды. Живя на земле, он заведёт семью, вырастит детей, а значит, аренду нужно сделать наследуемой. Дети, выросшие на этой земле, будут ещё сильнее к ней привязаны.

Я взглянул на Фабия, который, казалось, размышлял над моими словами, и добавил:

— Важно подчеркнуть: аренда должна оставаться добровольной. Если колон не хочет продолжать работать, его нельзя принуждать. Это не только устранит подозрения в том, что колонат — это лишь завуалированное рабство, но и создаст баланс между арендодателем и арендатором. Хозяин, злоупотребляющий своим положением, рискует остаться с необработанной землёй, за что может понести штрафы.

Я сделал жест рукой, чтобы привлечь их внимание к следующей мысли:

— На первый взгляд может показаться, что рабы выгоднее колонов. Раб производит всё для хозяина, ему ничего не принадлежит. Ему нужна лишь еда и примитивное жильё. Но мы уже говорили, что рабы становятся редкостью, а их цена растёт. К тому же они умирают быстрее, особенно на тяжёлых работах, поскольку хозяева стремятся как можно скорее вернуть расходы на их покупку. Высокая смертность снова повышает спрос и цены. Это замкнутый круг.

Фабий слегка нахмурился, а Рустик кивнул, подтверждая мои слова.

— Рабы также требуют охраны, что увеличивает расходы. Они бегут, ломают инвентарь, поднимают бунты. Всё это вы сами мне рассказывали. Если учитывать все эти затраты, оказывается, что рабство вовсе не так выгодно, как кажется.

Я выждал паузу, чтобы дать им осмыслить сказанное, и продолжил:

— У колонов этих проблем нет. Их не нужно покупать, охранять, кормить или лечить. Да, в краткосрочной перспективе рабы могут казаться более выгодными, но в долгосрочной колонат превзойдёт рабство. Колон заинтересован в том, чтобы его доля увеличивалась. Он будет работать усерднее, вкладываться в инструменты, искать новые методы улучшения урожая.

Я сделал жест в воздухе, как будто рисуя перед ними картину будущего.

— Мы создадим условия, чтобы помочь им. Агрономные станции будут предоставлять лучшие культуры и давать советы. Колоны смогут брать в долг инструменты и возвращать стоимость постепенно. Возможно, в первый год аренду стоит освободить от платы, чтобы дать им время укрепиться. Мы должны быть умеренными в требованиях и гибкими в подходе.

Я взглянул на обоих, чтобы убедиться, что они следят за ходом мысли.

— Со временем те латифундии, которые первыми перейдут на колонат, окажутся в выигрыше. Колоны будут обрабатывать землю лучше, а рабов станет всё меньше. Экономически рабство неизбежно уступит колонату, хотя этот процесс займёт годы.

Я откинулся на спинку стула, давая понять, что закончил. Некоторое время Фабий молчал, явно обдумывая услышанное, затем наконец произнёс:

— Ваша идея кажется привлекательной. Думаю, она устроит и рабочих, и землевладельцев. Но пока я не вижу условий для её реализации. У нас нет ни закона, ни тех станций, о которых вы упомянули.

— Верно, — кивнул я. — Это всё не будет сделано сразу. Станции появятся позже. Главное сейчас — принятие закона. А для этого нужно убедить сенаторов. Чтобы убедить сенаторов, требуется показать им, что это работает.

Я сделал паузу, привлекая их внимание, и продолжил:

— Я уже думал об этом. Нам нужно провести эксперимент. Вы, Фабий, организуете опыт на одной из ваших вилл. Рабы, которые там работают, будут освобождены. Мы объясним им, что хотим заключить с ними пожизненные личные договоры аренды. Чтобы снять их опасения, можно сказать, что через несколько лет закон будет издан Сенатом, и они не потеряют землю. На самом деле они ничего не теряют.

Я посмотрел на Фабия, чтобы убедиться, что он следит за ходом мысли, и добавил:

— Конечно, есть риски. Они могут убежать. Но если они захотят бежать — пусть. Это неприятные потери, но терпимые. Главное, чтобы участники эксперимента работали не по принуждению. Это позволит нам увидеть, сколько людей согласятся на такие условия. Думаю, вы удивитесь. Когда мы получим убедительные результаты, вы вернётесь ко мне, и мы представим их Сенату.

Я повернулся к Рустику:

— Что скажешь, Рустик?

Тот задумчиво потер подбородок и тяжело вздохнул:

— Это будет сложно и необычно. Нужно многое продумать. Сколько земли выделять одному колону? А сколько семье? Какую долю они будут отдавать? Как организовать передачу инструментов?

Он на мгновение замолчал, но затем продолжил, словно мысленно перечисляя все проблемы:

— Вилла, которой я управляю, занимает 67 югеров. Мы выращиваем пшеницу и ячмень, держим стада коров, овец и коз. Есть виноградник. На вилле работают 35 рабов, три вольнонаёмных — кузнец, повариха и пастух, а также надсмотрщик с охраной. Кроме того, у нас есть склады, амбар, мельница, винодельня и сыроварня. Как это всё разделить? Если раздать участки каждому, мы разрушим существующее хозяйство. Боюсь, даже будучи свободными, колоны не смогут превзойти прибыль, которую сейчас даёт цельная вилла с рабами.

Я сделал небольшой глоток из кубка, обдумывая его слова. Да, он прав. Моя идея, казавшаяся простой, была основана на ограниченном понимании исторического колоната. Я вспоминал из прошлой жизни примеры неудачных реформ, когда разрушение коллективных хозяйств привело к потере эффективности. Раздробление земли — это тупик. Сам же только что объяснял об этом! Нужен новый подход, который сохранит целостность хозяйства и даст колонам возможность работать эффективно.

— Ты прав, Рустик, — ответил я, медленно подбирая слова. — Если дробить виллу на участки, это действительно разрушит её. Тогда давай рассуждать иначе.

Я наклонился вперёд, ощущая, как новая идея формируется у меня в голове:

— Мы сдаём в аренду не землю, а всю виллу целиком, вместе со всеми постройками, стадами и инфраструктурой. Сдаём её объединению — коммуне колонов.

Рустик поднял бровь, явно заинтригованный.

— Коммуна? — уточнил он.

— Да. Это будет группа колонов, которые сами организуются. Они создадут свои внутренние правила работы и деления прибыли. Коммуна выберет старшего колона, который станет нашим связным. Мы будем взаимодействовать с ним, а он будет отчитываться за работу всей коммуны.

Я сделал паузу, чтобы дать ему переварить эту мысль, и продолжил:

— Доля, которую мы будем брать, должна быть умеренной. Пусть это будет четверть урожая. Остальное они оставят себе. Если им понадобятся дополнительные услуги — например, счёт или помощь в учёте — они смогут заплатить за них отдельно.

— И как быть, если коммуна провалит дело? — с сомнением спросил Рустик.

— Если они не справляются, мы можем либо заменить старшего колона, либо разорвать контракт со всей коммуной, — твёрдо ответил я. — Пусть катятся. Найдём новых. Правда, нужно будет следить, чтобы они не поломали ничего из злости или не украли имущество. Но я думаю, если дать им понять, что аренда пожизненная, они будут заинтересованы в успехе.

Рустик кивнул, соглашаясь, но добавил:

— А если внутри коммуны начнутся конфликты?

— Это их проблемы, — отрезал я. — Они сами должны решать свои споры и мотивировать людей. Но если старший колон будет перегибать палку, мы напомним, что можем вернуть их в рабство.

Я откинулся на спинку стула, чувствуя усталость, но зная, что мы близки к конкретным решениям. Взглянув на Рустика, я твёрдо сказал:

— Ты, как управляющий, будешь следить за порядком. Если возникнут проблемы, докладывай. Всё фиксируй: какие трудности возникают, как они решаются. Нам нужно изучить каждую деталь, чтобы понять, что работает, а что — нет.

Я сделал паузу, затем добавил:

— Все детали по аренде, долям и тому, как организовать их работу, мы обсудим прямо сейчас. У тебя же есть данные по своей вилле? Проведём расчёты: по земле, по рабам, по доле. Нужно всё продумать заранее, чтобы потом не возникло вопросов.

Рустик кивнул, видимо, уже мысленно готовясь к длительной работе.

Мы засели за непростые расчёты. Под рукой оказались таблички с данными о размере полей, численности рабов, их обязанностях, доходности культур и состоянии инфраструктуры виллы. Каждая цифра вызывала новые вопросы: сколько земли выделить каждому? Какая часть стада перейдёт к колонам? Сколько ресурсов нужно оставить на обслуживание амбаров и винодельни?

Работа заняла не меньше четырёх часов. Говорили мало, сосредоточенно записывая результаты. Таблицы заполнялись, и к концу работы я ощущал одновременно облегчение и вымотанность.

Когда всё было закончено, мы, наконец, вздохнули с явным облегчением.

— Остаётся согласовать это с моим отцом. Мы повторим ему всё, что я изложил, и попросим выделить твою виллу для эксперимента. Он не откажет, — подвёл итог я.

— Надо учесть, что текущий год может не дать точных результатов, ведь работы уже начались, — заметил Рустик.

— Верно, — кивнул я. — Но это не повод откладывать. Мы начнём сейчас, тщательно собирая данные. А следующий год позволит сравнить результаты и оценить, что работает, а что нет.

Мы обсудили ещё несколько деталей, уточнив оставшиеся вопросы. Когда наставники ушли, я наконец вздохнул, испытывая одновременно удовлетворение и волнение.

Колонату — быть!

Я понимал, что запускаю процесс, который способен изменить всю Империю. Эта мысль пронизывала меня до мурашек.

***

930(177) конец марта (следующий день), Рим, Палатиум

Мы вчетвером снова находились в кабинете отца, рассказывая ему о наших выводах по колонату. Я вёл изложение, а Фабий и Рустик дополняли, где я что-то упускал. Было очевидно, что они глубоко вникли в тему и, вероятно, обсуждали её между собой после нашей встречи.

Отец слушал нас с каменным лицом, не подавая виду, что думает. Однако, когда речь зашла о проблемах с рабами и латифундиями, его взгляд стал задумчивым, а в глазах появилась заинтересованность.

Когда мы закончили, он откинулся на спинку кресла и произнёс официальным тоном:

— Ты проделал огромную работу, цезарь.

Он сделал паузу, оглядывая нас, и продолжил:

— Я вижу, что куратор и вилликус поддерживают тебя. А значит, твоя идея не так уж бессмысленна, как может показаться на первый взгляд.

Его лицо смягчилось, и он рассмеялся:

— Освободить рабов и дать им землю! Это звучит слишком необычно и даже пугающе. Но я считаю, что в этом есть здравый смысл. Ты, как всегда, подходишь к делу основательно.

Он кивнул, вспоминая наши прежние разговоры:

— Я помню, как ты говорил о противоестественности рабства. Если мы сможем исправить это и при этом получить больше прибыли, то зачем держаться за старые идеи? Конечно, найдутся те, кто будет сопротивляться...

Отец ненадолго задумался, затем продолжил:

— Но если ты прав, что они проиграют экономически, то их возмущение не имеет значения. Бунтовать будут только богатые магнаты. А простых рабочих это не коснётся.

Он снова замолчал, переваривая услышанное, а затем одобрительно произнёс:

— Как же ты метко заметил проблему с латифундиями и легионами. Молодец! Увы, бороться с латифундиями невозможно. Я не от хорошей жизни стал привлекать варваров в наши войска.

После короткой паузы его лицо озарилось уверенностью:

— Да, это однозначно решение порядка Логоса. Именно так и нужно это представить. Что же, я согласен на эксперимент на одной вилле. Вы получаете моё разрешение на все необходимые действия и расходы. Это важный опыт, и я хочу, чтобы вы тщательно фиксировали все детали. Мы должны понять, как всё работает на практике.

Он взглянул на меня и добавил:

— О законе не беспокойся. Я дам поручение юристам, чтобы они начали работу. Всё необходимое я объясню им сам. Готовый проект закона должен быть к тому моменту, когда мы будем представлять его в Сенате.

Я кивнул, но добавил:

— Нужно учесть в законе разные виды аренды, как между хозяином и колонией, так и с отдельным колоном. Всё же хозяйства бывают разные.

— Хорошо, я передам это, — согласился отец. — Мы будем обсуждать детали закона по мере его проработки.

С этими словами он дал понять, что аудиенция завершена. Мы получили всё, что нужно: разрешение, поддержку и обязательство о подготовке закона. Оставалось только ждать. Увы, это не будет быстро.

***

930(177) начало мая, Нижняя Мёзия, вилла Рустика

Рустик вышел из villa urbana, где он жил. После всех согласований в Риме он поспешил добраться до виллы. Такие преобразования нельзя было доверить одной лишь переписке — всё нужно было проконтролировать лично. Чувство ответственности за порученное дело тяжело давило на него.

Перед домом уже стояли рабы и вольнонаёмные рабочие, собранные его помощником. Рустик окинул их взглядом. Рабы, как всегда, смотрели равнодушно, явно радуясь тому, что хотя бы сейчас их не гонят работать на поля. Кузнец и повариха выглядели настороженно, словно вспоминая, не успели ли они чем-то провиниться. Охранники были спокойны, как всегда, зная, на что способен каждый из собравшихся. Надсмотрщик, скучая, лениво чесал затылок.

Рустик стиснул зубы. Как сделать так, чтобы они восприняли перемены серьёзно?

— Ну что, лентяи и бездельники, радуйтесь! — начал он, резко бросая взгляд на рабов. — Похоже, ваши убогие молитвы наконец дошли до какого-то бога, и он решил помочь таким никчёмным созданиям, как вы.

Рабы не поменяли туповатого выражения лиц: если сказали радоваться, значит надо радоваться. Остальные, включая вольнонаёмных, явно напряглись, ожидая продолжения.

— Такие ничтожества, как вы, конечно, не знают, что происходит в нашей богами благословенной Империи. Но я вам объясню, — продолжил он. — Вам, убогим, повезло: у нас есть великий цезарь, которому почему-то не наплевать на таких, как вы. Он решил, что из вас можно сделать обратно людей!

Он выдержал паузу, оглядывая собравшихся.

— Великий цезарь, да хранят его боги, затеял навести порядок в Империи. Полагаю, ваша вонь долетела до самого Рима, и он решил, что хватит терпеть этот сброд.

Рабы оставались неподвижными, надсмотрщик всё ещё чесал голову, а у остальных удивление на лицах только усиливалось.

— Знаю вы люди занятые, день короткий, поэтому не буду отнимать у вас много времени. Цезарь хочет увидеть, как будут работать свободные люди, — Рустик сделал акцент на последних словах.

Эти слова, казалось, вызвали какое-то шевеление в глазах рабов.

— Да, вы всё правильно поняли. Объясняю правила. Вас делают свободными. Вы больше не рабы. Но свобода — это не подарок, а ответственность. Теперь вы будете работать на этой вилле как община. Вы выберете старейшину, который будет представлять вас. — Рустик усмехнулся. — Честно говоря, из всего этого сборища только Касик выглядит чуть менее тупым. Но решать вам. Хотите выбрать Брана на потеху богам — ваши проблемы, вам и разбираться.

Рабы теперь слушали внимательно, хотя выражение не меняли.

— Старейшина будет вести дела с цезарем. Ха! Нет, конечно! Я буду вашим связным. Мне придётся мучиться, имея дело с вами. Община подписывает пожизненный контракт. Сколько будете жить, столько он и будет действовать, ясно?

Кажется им ясно, хотя лишь боги ведают.

— Земля, на которой вы работаете, остаётся за вами. Вы её обрабатываете, строите, чините. Но запомните: земля остаётся собственностью цезаря. А за то, что вам дали эту землю, вы будете отдавать четверть своей прибыли. Всё, что останется, — ваше.

Он повысил голос:

— Если вы, псы шелудивые, что-то украдёте, сломаете или испортите, я вам ноги повыдёргиваю и в зад засуну, ясно?!

Рабы вздрогнули, но кивнули. Все же, понимают, но вида не подают, подлецы.

— Не хотите работать? Валите, куда хотите. Но запомните: ваша свобода — это шанс, который дал вам цезарь. И если вы его упустите, вы сильно расстроите цезаря. И я боюсь даже представить, что боги с вами сделают за такое пренебрежение. Понятно?

Рабы смотрели растерянно, но молчали.

Рустик обвёл их тяжёлым взглядом:

— Завтра утром ваш старейшина должен стоять передо мной. У вас есть вечер, чтобы решить, кто это будет. А сейчас — работать!

Он махнул рукой, и рабы, молча кивая, начали расходиться.

Рустик вздохнул, наблюдая за их спинами.

— Всё верно цезарь говорил, — пробормотал он себе под нос. — Но как донести до этих тупиц всю мудрость его слов?