Рим. Новый Порядок. Том 1

Глава 18

929(176) 3 декабря, Рим, Палатиум

Наконец, сегодня проснулся в своей кровати в Палатиуме. Чувство дома, утраченного на годы, переполняло меня. Сколько же времени меня не было! Увидев издалека Город, невольно почувствовал щемящую горечь в груди. Я влюбился в этот город, и это навсегда. Всё, что я делаю, я делаю ради него. Я отправился на войну ради тебя, Рим! И хотя мало что успел сделать лично, но я учился. Учился ради твоей славы, чтобы быть достойным титула Императора.

Я подарил миру числа, и это вознесло величие Рима ещё выше. Я произнёс своё Слово, добавив вечности Городу. Вечность — не просто в его возрасте, ведь есть города и постарше. И не потому, что он столица Империи, ибо существуют иные империи. Но вечность Рима я вложил в восприятие людьми на сакральном уровне. Как сердце вечной Империи.

Возвращаясь, я видел, ради чего страдал и трудился. Это приносило мне покой и умиротворение. Вновь подтвердил для себя главную цель своей жизни: ради чего всё это делаю.

Наше возвращение чествовала вся Италия с момента, как мы пересекли границу. В городах нас встречали с радостью, устраивали небольшие церемонии. Люди искренне радовались окончанию войны. Война для всех была бременем, и победа принесла облегчение, надежду на мирную жизнь, на улучшение быта, на снижение налогов. Я видел эту надежду в глазах ремесленников, лавочников, простых граждан и знатных семей.

Поход, церемонии, а также приготовления к триумфу в Риме, распоряжения, обсуждения, выбор украшений, одежд, программы шествия, множество деталей — всё это впилось в мою голову, вызывая мигрени, которые лишь этим утром отступили, когда я проснулся в лучшей кровати в мире.

За обедом мы собрались всей семьёй, как в старые времена. От этого осознания вновь защемило сердце. Такие моменты особенно ценны после тягот войны. Неважно рубил ли врагов в первой линии, или стоял наблюдателем около генералов, война оставляет след в душе. Марс всегда берёт своё, будь то победа или поражение, оставляя взамен свою печать.

— Сегодня нужно сходить в Сенат, утвердить дату триумфа, — сказал отец за столом.

Я неспешно смаковал вкуснейшие оливы из Африки, запивая виноградным соком. Несмотря на то, что я уже взрослый, тяги к вину у меня так и не появилось.

— Думаю, сенаторы не будут препятствовать, — заметила мать.

— Согласен, — усмехнулся Марк, — скорее, это формальность для соблюдения уважения.

Я молча кивнул. Сенат должен знать своё место. Я не против демократии, но против Сената, который стал выражать только интересы сенаторов. SPQR, говорите? Но войну и защиту Империи тащим мы, Императорская власть. Пусть радуются, что их виллы не горят от рук обезумевших варваров.

Часто задумывался, какая роль отводится Сенату в новой идеологии? Пока это видится как совещательный орган, чья поддержка нужна. Их влияние уменьшается, но они ещё полезны. Меня беспокоит, что сенаторы это понимают. Они не дураки. Как они отреагируют, когда их роль станет очевидной? Юлий Цезарь постоянно напоминает мне о своей судьбе. Нужно быть осторожным и решительным: отрезать интересы Сената от общества, чтобы их никто не поддержал. Только это удержит их от глупостей.

Как и ожидалось, Сенат не возражал против триумфа. Его назначили на Ante diem X Kalendas Januarias [десятый день до январских Календ](23 декабря). Услышав это, я ещё раз мысленно поморщился, вспомнив о необходимости календарной реформы.

— Сенат также одобрил строительство триумфальной колонны, — добавил довольный отец на очередном обеде.

Сейчас все разговоры только о триумфе. Я чувствую праздничное волнение, ожидание великого события.

Триумф! Это символ нашей культуры, он пережил саму Империю. Потомки будут вспоминать это как наследие прошлого. Кто бы отказался увидеть подлинный римский триумф? Это высшая точка признания усилий. Это невозможно отменить. От этого нельзя отказаться.

— Речь о колонне, подобной колонне Траяна? — уточнил я.

— Именно, — подтвердил отец. — Скоро ко мне придут архитекторы, будем обсуждать проект.

— А где установят? — спросила Фаустина.

— Из всех вариантов, самым очевидным и лучшим будет Campus Martius (Марсово поле), недалеко от храма Адриана.

— Отличное место, — задумчиво заметила мать.

Я слышал лишь о колонне Траяна. Не уверен, была ли колонна у Марка Аврелия. Но эта война заслуживает увековечения в камне.

***

929(176) 23 декабря, Рим, Марсово поле

Наконец наступил долгожданный день. Внешне я был спокоен, хотя внутри бушевали разные чувства — восторг, восхищение, волнение, страх.

Город был готов чествовать нас. Праздничное настроение витало в воздухе ещё с вечера, когда мы прибыли на Марсово поле и раскинули шатёр, чтобы провести ночь перед началом триумфа. Это было символическое действие — возвращение с похода прямо в сердце Рима.

Триумф начинался с раннего утра, и мы решили оставаться на месте, чтобы не нарушать порядок шествия. В шатре мы облачились в пурпурные тоги с золотой окантовкой — символ Императора. Генералы, в том числе Помпеян, Максимианус, Нигер и Пертенакс, находились рядом, поддерживая приподнятое настроение. Несмотря на то, что триумф был назначен нам с отцом, генералам были дарованы ornamenta triumphalia [триумфальные почести], и они сопровождали нас, следуя на своих богато украшенных конях. Мы же с отцом будем ехать в своих колесницах, с возчим и сопровождающим рабом. Ехали в двух, так как в одной не помещались.

Отец взял со стола лавровый венок и торжественно возложил его на мою голову:

— Ты заслужил это, Люций Аврелий Коммод, — произнёс он, заметив моё сомнение, добавил: — Поверь мне. Для своего возраста ты перенёс все тяготы войны, участвовал в советах, шёл с нами в походах. Мы все, — он обвёл взглядом окружающих, — считаем тебя достойным.

— Достоин! — подтвердил Максимиан.

Остальные генералы тоже выразили согласие. Я слегка успокоился, но до конца так и не поверил. Совесть подсказывала мне, что это скорее политический жест, чем подтверждение моих заслуг. Однако я знал одно: мой настоящий триумф ещё впереди, и я докажу своё достоинство честно, без притворства.

Выйдя из шатра, я огляделся. Уже с раннего утра улицы заполнились толпами горожан. Они переговаривались, шутили, делились мнениями. Истории о войне, о наших подвигах, о философии, которую мы несли, уже разошлись по всему Городу. Люди знали нас, и это добавляло торжественности моменту. Все пребывали в нетерпеливом ожидании начала шествия. Триумф в этот раз был нечто большим, чем просто военным.

Мы заняли свои места в колесницах. Я с отцом выглядели величественно, без излишней радости, как живые статуи. Моя колесница шла позади Марка Аврелия, за мной следовали генералы верхом на прекрасных скакунах в богатой сбруе. Нас окружали преторианцы в ослепительно дорогих доспехах, их блеск олицетворял величие Императора.

Позади нас следовали легаты всех участвовавших легионов, трибуны, а затем аквилиферы с аквилами легионов, сигниферы с боевыми знаками центурий, имагиниферы с образами Императора, драконарии, и вексиллярии с гордо поднятыми знамёнами, штандартами, все это было украшенно лаврами и лентами.

Трофеи войны — оружие, доспехи, штандарты варварских вождей, драгоценности и статуи — были нагружены на низкие телеги, охраняемые преторианцами. Музыканты — корницены, тубицены и буцинаторы обещавшие своим количеством заявить о триумфе до окраин Города.

Марк Аврелий молча подал знак, и шествие началось.

— Avante! — раздалось в колонне.

Музыканты заиграли, задавая ритм. Шествие двинулось с Марсова поля через первую триумфальную арку по Via Militari, направляясь к храму Юпитера Капитолийского. Арки, возведённые в честь победы, возвышались на каждой крупной площади. Жрецы шли впереди, окуривая путь благовониями, символизирующими очищение от варварской угрозы. Мы шли неспешным шагом, позволяя всем узреть наш триумф, всем поучаствовать в нем.

Марк Аврелий стоял монументально на своей позолоченной колеснице, запряжённой белоснежными конями в роскошной сбруе.

— Memento mori! - за левым плечом я услышал раба.

Его роль заключается в постоянном повторении этой фразы, на протяжении триумфа, чтобы помнить о бренности славы. Хороший обычай, хотя и не помогает тщеславным властителям. Эти слова заставили меня задуматься. Они помогли отрешиться от волнений и обрести спокойствие. Для философа в этом триумфе было двойное значение: он делал тебя бессмертным в памяти потомков, но и напоминал о бренности всего сущего. И это помогло отрешится от происходящего, убрав волнение и страх, я был мыслями и здесь и в то же время далеко. Не знаю о чем думал отец, так как он тоже философ и, думаю, тоже смотрел на это философски. Видимо не совсем бесполезные слова эти были, раз помогли справится психологически.

Толпы встречали нас восторженными криками, бросая цветы и лавровые ветви под колёса. Повсюду звучали аккламации:

— Ave Imperator! Ave Domus Aurelius! Gloria Romae! Pax et Victoria! Victrixes!

Позади колесниц, понуро опустив головы, шли пленные варварские вожди одетые в грубые рубища, подчеркивающие их поражение. Их лица выражающие отчаяние и обреченность, жалкий вид подчеркивали силу Рима. Некоторые горожане выкрикивали угрозы и проклятия, другие швыряли в них мелкие предметы, но преторианцы жёстко следили за порядком, хотя скорее беспокоились за свой великолепный парадный вид, чтобы не пострадал ненароком.

Наконец добрались до храма Юпитера Капитолийского, где нас встречали жрецы и избранные сенаторы, отцы народа.

***

Триумфальное шествие приближалось, и хвалебный шум усиливался. Трубные звуки музыкантов, играющих триумфальные мотивы, заполнили улицы Рима. Этот торжественный гул заставил Секста Клавдия Публия, одного из сенаторов, избранных для приветствия у храма Юпитера, невольно скривиться.

Секст Клавдий Публий негодовал всей своей душой. Да, он радовался победе и миру, но, будучи опытным политиком, видел, как этот триумф меняет политические расклады. Само по себе участие Марка Аврелия уже укрепляло его влияние, но больше всего раздражал Коммод. Марк Аврелий добился того, чтобы его малолетний молокосос тоже участвовал в триумфе!

Марк Аврелий был уважаемым правителем, философом и администратором, и Клавдий не питал к нему отвращения. Однако непонятное решение провозгласить сына цезарем в пятилетнем возрасте насторожило многих сенаторов. Заставило это задуматься тогда и Клавдия. Ведь Марк мог бы продолжить проверенную практику усыновления достойных политиков, проверенных делами. Вместо этого — сын, и в столь юном возрасте! В кулуарах это решение уже тогда обсуждали с подозрением.

Когда Марк взял Коммода на войну, его чувства смешались. Можно было предположить, что молодой цезарь может погибнуть, как Люций Вар, и тогда вопрос преемника вновь станет открытым. Но с другой стороны, победа могла укрепить Коммода. И вот сегодняшний день этому подтверждение! Он чувствовал подвох в этом!

Как будто этого мало, этот юнец усиливал раздражение Клавдия к себе. Дело было в рассказах о философии Коммода и его нововведениях. Клавдий зорко следил за всем что происходит в императорской семье, это было просто необходимо. Нашлись люди согласные за ауреусы шепнуть лишнее. Изменения в математике, которыми Коммод снискал славу, поначалу казались Клавдию выдумкой, искусственно созданной для возвеличивания юного цезаря. Однако, изучив суть, он был вынужден признать гениальность идеи, хоть это и усиливало его внутренний конфликт.

Решив все же разобраться со всем этим на месте, он отправился в лагерь, где встретил новый год. Клавдий вспоминал праздник Януса. Тогда он поддался общему настроению и поздравлял Коммода, впечатлённый его речью. Но после, прочитав "Манифест Имперского Стоицизма", он серьезно задумался. Поэтому поспешил обратно в Рим для более личного общения с другими сенаторами

— Смотрите, какое выражение лица у этого юнца, — шептал он осторожно своим сторонникам, наблюдая за приближением триумфального шествия. — Какое высокомерие! И это в таком возрасте. Что ждёт Рим, когда Марк Аврелий провозгласит его Августом…

— Вы думаете, он скоро его назначит? — полюбопытствовал Тит Юний Крисп, один из союзников Клавдия.

— Уверен! — хмуро ответил Публий. — Ещё немного, и это случится. Самый юный цезарь, философ, математик, понтифик, а теперь ещё и триумфатор. Для полного набора титулов не хватает лишь Августа.

— Он слишком юн для такого титула, — зашептались вокруг.

— Марк Аврелий возвращает нам времена царей, попирая ценности Республики, — подливал масла в огонь Луций Анций Регул, ещё один сенатор. — Усыновление достойных политиков больше не в чести.

— Он слишком юн для такого титула. - зашептались вокруг.

— Это только начало, — добавил Клавдий. — Этот триумф — удар по устоям Республики. Принцип стал больше, чем первым среди равных.

Он тонко подчеркнул что император на самом деле лишь первый гражданин, но не более.

— Что вы имеете в виду, почтенный Клавдий? — спросил Гай Фабий Курион, известный своей осторожностью.

— Вы читали "Манифест" этого юного философа? — уточнил Публий.

— Конечно! Достойный трактат! — кивнул Курион. — Я согласен, что он может помочь в борьбе с христианами, этой язвой общества. Все эти репрессии без толку.

— Христианство! — насмешливо хмыкнул Клавдий. — Да, согласен. Коммод недолюбливает их, в отличие от терпимого Марка. Возможно это учение поможет в борьбе с этой несносной религией. Но вы заметили, уважаемый Курион, что в "Манифесте" нет ни слова о Сенате?

— Не припомню, — задумчиво ответил Курион.

— Вот именно! — торжествующе, с легкими нотками пренебрежения, воскликнул Клавдий. — В этом учении нет места Сенату! Только Империя и Император. Задумайтесь над этим.

Разговор прервался, когда процессия остановилась у подножия храма Юпитера. Вперед вышли жрецы и избранные сенаторы, готовые приветствовать триумфаторов.

***

Когда процессия достигла Капитолия, мы спешились. Жрецы уже стояли у алтаря Юпитера, приготовившись совершить жертвоприношение. Среди них были и сенаторы, которые должны были приветствовать нас от лица Сената. Я обратил внимание на несколько напряжённые лица сенаторов. Их можно было понять: каждый триумф — это шаг к укреплению императорской власти, и, соответственно, ослаблению Сената. Нужно было подумать, как хоть немного снять это напряжение.

— Сальве, Император и Принцепс Марк Аврелий! — приветствовал главный жрец храма. — Приветствуем триумфаторов, принесших победу Риму! Восхвалим же Юпитера, помогшего нам в этой войне!

— Приветствую вас, почтенные жрецы Юпитера! И вас, почтенные отцы народа! — Марк склонил голову обеим группам.

— Приветствуем триумфаторов Рима! — от лица сенаторов поклонился Секст Клавдий Публий.

Отец немного нахмурился: ни жрецы, ни сенаторы не упомянули меня, стоявшего по левую руку от него. Меня это не особо волновало лично, но я понимал политический подтекст. Отец должен был понимать, что сам кинул вызов Сенату. Однако это была лишь мелочь, основные баталии были впереди.

Мы вошли в храм и подошли к белому быку с золотыми украшениями и венками, который стоял у алтаря. Жрецы вознесли молитвы богам, прося благословения для Империи и её народа. Марк Аврелий, как император, возложил руку на жертвенного быка и произнёс слова посвящения, после чего жрецы завершили ритуал.

После всех положенных ритуалов в храме мы вышли к многочисленному народу.

Теперь отцу предстояло произнести речь, подтверждающую триумф:

— Народ Рима! Мы прибыли в Город с севера, где сокрушили варваров, посмевших нарушить мир. Эти варвары вторглись в Италию, кинув вызов всем нам! Мы не могли оставить это без ответа. Племена варваров вели себя лукаво и бесчестно, нарушая данное слово и пренебрегая доброжелательностью Рима. Они презрели нашу доброту и посеяли хаос, нарушая порядок! Но мы сокрушили их всех: маркоманов, квадов, языгов и те мелкие племена, что помогали им в их бесчестных делах. Мы наказали костобоков и роксоланов, осквернивших святилище Мистерий в Элевсине. Мы двинули лимес в земли клятвопреступников, умиротворив их племена. Смотрите на этих нарушителей мира! — он махнул рукой на пленных вождей. — Вот те, кто осмелился бросить вызов гордости Рима. Они перед вами! Смотрите на трофеи, добытые в битвах!

— Сегодняшний триумф — это не только признание наших побед, но и доказательство силы, единства и вечности нашей Империи. Мы явили не только военную мощь Рима, но и мудрость его. Именно война выковала новую философию — нео-стоицизм! Философию Стоицизма Империи, которая помогла нам достичь победы! Она умиротворила мятежные народы и принесла порядок Империи на их земли. Цезарь Люций Аврелий Коммод в этой войне явил новые идеи в математике и доказал, что это часть мирового порядка Логоса! Он рассказал нам о новой философии и доказал, что он не только воин, сражавшийся наравне с взрослыми воинами. Он доказал мудрость и добродетели, достойные сына Рима! Поэтому я говорю вам, граждане Рима: он достоин наравне со мной этого триумфа, приложив все свои силы к победе! Мы сражались не ради себя, а ради Рима, ради его народа, ради порядка, который объединяет нас всех. Этот день — ваш день. Этот триумф — ваш триумф. Рим живёт и будет жить вечно!

Слова Марка Аврелия были встречены бурей оваций. Толпа скандировала:

— Ave Roma! Ave Imperatores!

Этот момент закрепил ощущение всеобщего единства и гордости за Империю.

После ритуалов начались массовые празднования. На форуме установили длинные столы, покрытые яствами для всех граждан — от самого бедного до самого знатного. Были гладиаторские игры, театральные постановки, представления, показывающие сцены наших сражений. На аренах дрались лучшие гладиаторы, а на ипподроме проходили гонки колесниц.

Кульминацией триумфа стало торжественное открытие строительства триумфальной колонны, посвящённой победам Марка Аврелия и армии. Её заложили на северной части Марсова поля, недалеко от храма Адриана. Колонна станет символом не только военных побед, но и новой эры порядка, справедливости и процветания.

В течение всего дня не стихал гул разговоров о новых трофеях, увиденных в шествии. Горячие споры разгорались в попинах и домах. Люди обсуждали философию, услышанную в речах Марка Аврелия. Некоторые видели в этом подтверждение величия Рима, другие — начало новой эпохи.

На улицах городские музыканты играли на кифарах, лирах и тимпанах, добавляя торжественности моменту. Группы актёров устраивали небольшие представления, разыгрывая сцены побед Рима над варварами. Один из таких спектаклей привлёк огромную толпу, изобразив, как император и цезарь ведут переговоры с варварскими вождями, используя свою мудрость и доблесть.

Особое внимание вызвал марш ветеранов, прошедший поздним вечером по Виа Милитари. Эти мужчины, закалённые в битвах, шли с гордостью, их раны и седые волосы говорили о цене, заплаченной за мир. Народ приветствовал их громкими аплодисментами и криками благодарности. Для многих это был момент личной связи с войной, в которой участвовали их родственники и друзья.

Когда ночь опустилась на Рим, город озарился светом тысяч факелов. Народ пел гимны в честь Империи, танцевал на улицах, и я, стоя на балконе Палатиума, смотрел на этот праздник, испытывая гордость и удовлетворение. Этот день доказал, что Рим остаётся вечным, и ради него стоит положить свою жизнь. Ради всей Империи и её жителей. Пусть они никогда не познают горя перемен, разрушающих мир.

Среди этих мыслей я услышал, как отец тихо сказал мне:

— Запомни этот день, Люций. Он доказывает, что порядок и единство всегда побеждают хаос. Но помни и о том, что каждый триумф — это ответственность. Народ верит в нас, и мы должны быть достойны этой веры.

Эти слова отразились в моём сердце, став напоминанием о том, ради чего я живу и к чему стремлюсь. Ради всей Империи и её жителей. Пусть они никогда не познают горя перемен, разрушающих мир.