Рим. Новый Порядок. Том 1

Глава 15

928(175) июнь, земли квадов

Моё желание выучить маркоманский язык оказалось весьма удачной идеей. Изначально я начал его изучать, готовясь к возможным особым переговорам, и вот теперь это пригодилось.

Тогда на военном совете мы пришли к выводу, что нет смысла двигаться всей армией в одном направлении для текущих задач. Конечно, это всё ещё небезопасно, но инициатива сейчас на нашей стороне. Эти варвары просто не ожидают столь нетривиальных действий от римлян. Мы начали искать в легионах тех, кто мог хотя бы сносно общаться на языках квадов, маркоманов и языгов. Да, языгов мы только что подмяли. Но почему бы не наведаться к ним вновь? Официально — для найма добровольцев. А неофициально — для разведки.

Моя идея включала не только уточнение численности и возможностей местного населения, но и секретные переговоры со старейшинами. Я понимал, что вначале они могут воспринять наше поведение как очередной римский обман. Это допустимо, но не в той мере, как они привыкли себе представлять.

Первым этапом стало прощупывание почвы: изучение местных раскладов власти, выяснение, кто с кем связан, кто готов к сотрудничеству. Договариваться со всеми старейшинами было бессмысленно — их слишком много. Нужно выбирать тех, кто наиболее договороспособен и амбициозен. Если кто-то из них начнёт набивать цену, достаточно намекнуть, что в соседнем селении есть другой старейшина, с которым они враждуют с юности. И тот будет рад услышать, что уважаемый старейшина еще не решился. Остальное они додумывают сами. Так мы добьёмся необходимого результата.

Параллельно мы начали рекрутировать юношей 14–16 лет, полных желания прославиться в римской армии. Римская дисциплина сделает из них настоящих солдат и, со временем, римлян. Более взрослых брать не имело смысла: их сложнее перевоспитать, а острой необходимости в этом сейчас не было.

Римские центурии наводнили земли сарматов, но вели себя на удивление мирно. Никто не насиловал, не грабил, солдаты были учтивы, платили за услуги, иногда даже помогали местным жителям. Вожди получали подарки и формальное уважение, но основное внимание и помощь мы оказывали старейшинам.

Как и ожидалось, поначалу старейшины были недоверчивы и даже пугливы. Но с каждым днём подарки, доброе отношение и заманчивые перспективы меняли их настрой. Постепенно они начали вовлекаться в процесс будущего дележа власти и благ. Каждый пытался укрепить свою позицию через связи с римлянами. Мы учли это, формируя две-три группировки старейшин, которые поддерживали бы друг друга против вождей, но между собой ладили неохотно. Нам не нужно чрезмерное усиление.

Лояльные старейшинам члены племени начали организовываться, а вожди, хоть и смутно что-то подозревали, не могли ничего предъявить. Они пытались сопротивляться, но старейшины активно защищали римских эмиссаров, что подрывало авторитет вождей.

Царь был особенно хмур. Ему это явно не нравилось, но у него не было доказательств нашего вмешательства. Старейшины клялись, что римляне помогают общинам и ведут себя достойно. Единство вождей постепенно разрушалось. Пока их сопротивление оставалось скрытым и незначительным, а влияние старейшин возрастало.

В общем, раскол в племенах наметился. Сарматы и так лишились части войск которых дали нам, а то что осталось у них оказалось разобщенным. Не все воины поддерживали вождей. Всегда есть обиженные, которых и обхаживали старейшины, стараясь привлечь на свою сторону хоть какой-то силовой блок.

Ну что же, с такими раскладами, даже если у нас, в худшем случае, ничего не получится, то все равно, мы накинули им таких пробелем, что теперь им точно не до набегов и участия в союзах против римлян. А главное, если что такое и наметится, то первые кто нам об этом доложит будут старейшины, которые уже очень сильно заинтересованны в римском присувствии. Иначе могут им задать вопросы, на которые будет очень неудобно отвечать.

Мы добивались своего: внедрение римского влияния через старейшин становилось всё более успешным. Этот подход ломал старую структуру власти варварских племён и подготавливал почву для дальнейшего латинизирования региона.

План в сарматских землях шёл отлично. В отличие от германцев, с которыми всё оказалось сложнее. Да, они уже ощутили мощь римского оружия в прошлые годы, но память у них, кажется, короткая. Кроме того, численность их воинов была куда большей, чем у сарматов.

Мы решили не отходить от сарматской легенды и отправились к ним с тем же мотивом — набор юношей в римскую армию. Тем более что они нам действительно были нужны. Старейшины германцев, в отличие от сарматов, не шли на контакт так легко, но знание их языка оказало значительную помощь. Я лично участвовал в переговорах.

Разговоры с ними обычно проходили примерно так:

— Вот вы, уважаемый старейшина, считаете полезным для племени все эти бесконечные войны? — начинал я. — Сколько славных воинов погибает, сколько вдов и сирот остаётся после каждого похода. Всё это тянет община, а не вождь. Вождь приходит с набега, и первыми одаривает своих ближников. Их семьи от войны богатеют. А те кто не участвовал?

— Да, тяжело приходится общине, после войны. Даже если успешная, - тянет задумчиво старейшина.

— А ведь войны эти бессмысленны. У вождей свои интересы. Для них община — лишь источник глупцов, которые мечтают о воинской славе, запасов, крова на зиму. Пока вы заботитесь о вдовах и сиротах, они отдыхают в медовом доме. А общиной занимаетесь вы, уважаемый.

— Верно, мы-то всё и тянем на себе, — старейшина гордо выпячивал грудь.

— Но разве вам это справедливо? — спрашивал я с показным удивлением. — Войны кормят лишь ближайших соратников вождя. А вам остаётся то, что он соизволит дать. А ежели поссорились с вождем?

— Да, не стоит ссориться с вождём, — нехотя признавал старейшина.

— Но как было бы славно жить по справедливости!

— Это как? — старейшина смотрел настороженно.

— В мире! — объяснял я. — Рим получает прибыль от торговли, а вы — от ремёсел, охоты, даров леса. Мы могли бы воевать вместе против других дерьмоедов, если станет скучно. А править в общине будете вы, уважаемый старейшина, а не вождь.

— Эк ты загнул! — усмехался старейшина. — Да как же я буду править, если вождь — сила? И воины его поддержат. С его руки кормятся.

— А если старейшины объединятся в свой тинг? Такой, что будет решать все дела племени? У нас в Риме он называется Сенат. Даже наш император советуется с ним. Именно Сенат и привел к благоденствию народ римлян.

— Да что толку от этого тинга? Чушь это! — сердито рыкал старейшина. — Вожди быстро успокоят тех, кто захочет их власть отнять.

— А вот поэтому поводу есть у меня соображения, была бы воля и решительность… — спокойно продолжал я.

И дальше старейшина попадал в ловушку собственной алчности, амбиций или обид. Мы намекали, что не со всеми старейшинами будем вести дела, и что именно он — избранный судьбой, с которым Рим хочет сотрудничать.

Племена, конечно, не были такими уж сплочёнными. Их единство проявлялось только перед внешней угрозой. Но когда угрозы нет, у каждого свой интерес. А мы сейчас это умело использовали.

С квадами закончили уже почти в конце июля. Остались наристы и маркоманы. Но теперь у нас был опыт и налаженные связи с некоторыми приграничными общинами, что обещало ускорить процесс. Опыт общения и вербовки уже есть, все должно пройти намного быстрее. И с помощью квадов, все пойдет бодрее.

Надо признать, что многочисленные переговоры и договоры утомляли не меньше, чем сама война. Но их результат был куда надёжнее. Мы прививали варварам римский порядок, а их старейшины становились нашими проводниками.

***

Уже в конце июля я отдыхал в палатке после изнурительных переговоров с маркоманами. В голову лезли мысли о том, что переговоры, возможно, требуют больше сил, чем сражения. А также думал над тем, можно ли быстрее закончить тут дела. Наконец, меня вырвал из размышлений Тит Декстер, появившись у входа.

— Аве, Цезарь! Император вызывает вас.

— Сальве, Тит. Это что-то срочное? — спросил я с усталостью в голосе. — Не поверишь, сил нет даже на лишние движения.

— Думаю, вам стоит пойти, — загадочно улыбнулся он и исчез за полотнищем.

Я вздохнул, натянул на свою тунику тогу с пурпурной каймой (toga praetexta) и вышел из палатки, прикрыв глаза от яркого солнца. День стоял чудесный: лёгкий ветерок шевелил пыль на тропах лагеря. Но этот день явно готовил что-то необычное.

До палатки отца было недалеко. Перед ней находилась просторная площадка, традиционно организованная для построений и выступлений. Но сейчас она была превращена в нечто большее. Лагерь украсили римскими штандартами, алтарь был украшен лавровыми венками, а у входа в преторию стояли легаты, генералы, старшие центурионы и другие офицеры.

Я шагнул внутрь и увидел отца, окружённого старшими командирами. Все были собраны в торжественной тишине. В руках у Марка Аврелия я заметил свёрнутую белоснежную ткань.

— Сальве, отец Август! — поклонился я.

Отец смотрел на меня с теплотой, в его глазах читались гордость и что-то большее — тревога, смешанная с заботой.

— Сальве, Люций, — произнёс он, и его голос прозвучал мягче, чем обычно. — Ты вырос, сын мой. Я похоронил семерых сыновей, которые не смогли дожить до совершеннолетия. Боги, видимо, решили, что один сын заменит всех. Ты доказал на деле, что достоин носить имя Антонинов.

Я почувствовал, как слова отца затронули всех присутствующих. Несколько человек опустили головы, словно размышляя о тяжести утрат.

— Сегодня мы здесь, чтобы засвидетельствовать твоё взросление, — продолжил Марк Аврелий. — Сними свою тогу и подойди к алтарю.

Я послушно снял свою toga praetexta и подошёл к алтарю, оставшись в простой тунике. Тогу для детства поднесли к пылающему на алтаре огню и сожгли. Я ощущал, как вместе с этим ритуалом уходит детство, символически растворяясь в языках пламени.

Отец подошёл ко мне с белоснежной тканью. Это была toga virilis, символ взросления и гражданской ответственности.

— Сегодня ты входишь в мир взрослых, — сказал он, разворачивая тогу. — Эта тога — не просто одежда. Это знак, что ты принимаешь на себя ответственность за добродетель, справедливость и порядок. Римский народ будет видеть в тебе пример, а твои поступки станут отражением Логоса, которому мы служим.

Он торжественно обернул меня в тогу поверх туники, следя за каждым движением, чтобы ткань легла идеально.

— Сегодня ты становишься полноценным гражданином Рима, Люций Аврелий Коммод Антонин. Ты взрослый, — громко объявил он.

— Ты взрослый! Ты достойный! — подхватили стоявшие вокруг.

Заложенные в ткань слова отца, торжественные голоса генералов, прохлада тоги на плечах — всё это произвело на меня сильное впечатление.

Теперь я стоял перед ними, облачённый в знак зрелости. Всё детство осталось позади. Моё сердце переполнялось волнением, но я понимал: отныне я не просто сын императора. Я стал взрослым римским гражданином, чьё слово начинает иметь вес.

Отец обнял меня, и я, впервые за долгое время, ощутил тепло его прикосновения. Это был не просто жест — это был знак признания и благодарности. Я в ответ с теплотой обнял его. Он был сильным человеком, но даже такой человек остаётся отцом, полным чувств к своему сыну.

Когда мы вместе вышли из палатки, на площади перед преторией были выстроены легионеры. Увидев нас, они громко приветствовали ударами о щиты. Зазвучали горны, раздались ликующие крики.

Лагерь ликовал. Сегодня у любимого императора, Марка Аврелия, появился достойный наследник, готовый принять власть.

***

Свой день рождения я провёл в походе, скромно, в кругу ближайших соратников. Дело совращения старейшин шло, но медленнее, чем хотелось бы. Каждый из них требовал особого внимания, уточнений, и почему-то многие настаивали на общении именно со мной.

Я был удивлён. Вряд ли маркоманы знали обо мне больше, чем слухи о том, что сын императора находится с армией. Однако старейшины упорно хотели видеть меня. Общение с ними занимало время, заставляло откладывать возвращение в Рим и вызывало раздражение. Но, признаюсь, беседы приносили результаты. На родном языке маркоманов я говорил всё увереннее, а после общения со мной старейшины становились заметно покладистее.

Позже выяснилось, что всё оказалось проще, чем казалось. Болтливые старейшины квадов, помогавшие наладить контакт с пограничными маркоманскими общинами, не удержались и проболтали лишнее. Возможно, ими двигало банальное тщеславие — желание похвастаться тем, что сидели за одним столом с римским наследником. Узнав об этом, маркоманские старейшины, не желая уступать своим соседям, требовали встречи со мной. После встреч они также стремились поделиться этим событием, запуская цепную реакцию.

В какой-то момент я вздохнул облегченно, осознав что цепочка связей кончилась, но успел устать от таких аудиенций. Тем не менее, я запомнил всех этих старейшин и их поведение. Не из мести — ничего серьезного они не натворили. Просто чувство баланса требовало, со временем, как-то отплатить за их настойчивость. Посмотрим.

Вот так мы покидали маркоманские земли к середине осени. Сильно ускорившись, мы могли бы вернуться в Рим до зимы. Однако после обсуждений решили не спешить. Завершив дела здесь, мы покинем Паннонию со спокойным сердцем.

Тем более, предстояло быть рядом во время важных событий. Вторая фаза нашей политики начнётся либо в конце зимы, либо весной. Старейшины не теряют времени, активно работают с электоратом. Простые общинники среди варваров тоже устали от войны. Их недовольство вождями росло, а предложенная нами альтернатива выглядела заманчивой.

Просто до сих пор, можно сказать, у них альтернативы не было. Мы же, предложили мир на условиях, которые выгодны не только военной аристократии, но и общинам. Конечно, старейшины думали не только о благе своих людей. Многие из них были привлечены гарантией власти, которую мы им предоставляли. Интересы совпали.

А с созданными тинг-сенатами — мы сможем договорится. Пока старейшины слабы, они будут зависеть от нас, чтобы уберечься от вождей, которые наверняка будут желать их убить. Позже, возможно, старейшины начнут укрепляться. Мы это учитываем. Когда их власть возрастёт, они начнут полагаться на «ручных» вождей, которые будут кормится с рук старейшин, но мы будем готовы к этому моменту. Они просто не знают еще какой опыт их ждет, и подводные камни, в деле построения Res Publica Germanica и Res Publica Sarmatica.

Работа с ними требует времени и внимания, почти ручного управления. Нам нужно показать преимущества нашего образа жизни. Школы, латинизация, вовлечение в ремесло и торговлю — всё это пока планы. Однако уже в следующем году мы сможем снизить накал сопротивления, переместив наши воинские части в их тыл. Предварительная разведка сделана. Планы прорабатываются, ресурсы готовятся. Посмотрим как тогда они будут смелы, имея закрепленные на Карпатском хребте римские гарнизоны и форпосты.

Наша цель — соединить Карпатский хребет с германским лимесом в Нижней Германии и почти до Белгики. Тогда диалог с хавками, хаттами и другими племенами будет совсем другим. Будут ли они также воинственны, имея наши военные силы с фланга?

Да, это значительно продвинет границы Империи на север, по картам явно что это центр Европы. Если мне не изменяет память, то мы за собой закрепяем всю Венгрию, Чехию, большую часть Австрии, Нидерланды и часть Германии.

Вандалы частью будут в нашей Империи, что же, на этом тоже можно сыграть, воспитав часть племени как нам надо, мы сильно уменьшим численность диких вандалов.

Это также даст нам соседство со славянами и готами. Последние пока не доставляют проблем, но рано или поздно столкновения неизбежны. Однако времени на укрепление у нас достаточно.

Ещё предстоит разобраться с бури и свободными даками на Карпатах. Они пока не представляют серьёзной угрозы, находясь зажатыми между языгами и провинцией Дакией. Мы должны полностью контролировать Карпаты. Это вопрос времени. В итоге этот лимес должен стать крепким панцирем защищая сердце Империи.

***

928(175) ноябрь, Карнунт, Паннония

Мы с отцом сидели у кровати матери, хмурые и молчаливые. За окном ноябрьский ветер выл в такт нашему подавленному настроению. Фаустина была совсем плоха. Гален почти всё время находился рядом, делая всё, что мог. Но её состояние оставалось тяжёлым. Она до последнего заботилась о младшей сестре, Вибии Сабинии, пока совсем не обессилела и заботу о девочке не передали рабыням.

Отец ещё в начале весны освободил её от любых обязанностей в лагере. Однако это не принесло улучшений.

Медицина, увы, была бессильна. Да и в моей прошлой жизни она часто оказывалась такой же. Рождение четырнадцати детей не проходит бесследно для здоровья, особенно в этой эпохе, где нет современных условий и лекарств. Возможно, в другом времени и при иных возможностях её состояние было бы иным.

Я осознавал, что она мне не родная мать в буквальном смысле, но к этому моменту я так глубоко впитал дух этой эпохи и её ценности, что мои чувства были искренними. Это уже не было игрой или притворством. Я по-настоящему считал себя римлянином. Прошлое оставалось ценным лишь знаниями.

Она была не просто женщиной, которая заботилась обо мне. Фаустина умела, находясь в тени, быть нашим тылом. Я знал, что буду горевать, если она уйдёт. Больно будет за отца, за сестёр, за нашу семью, которая потеряет свою опору.

Мы ничем не могли ей помочь, но её радовало наше присутствие. Это было трудно и тяжело, но если оно хоть немного облегчало её страдания, мы оставались у её изголовья.

Гален рассказывал что-то о нарушениях равновесия жидкостей в теле, объяснял о лечении. Его слова казались мне странными и отдалёнными от реальной анатомии, которую я помнил из прошлой жизни. Но выбора не было. Нужно было доверять. Гален следовал клятве Гиппократа, а в этой эпохе она воспринималась почти как священный обет.

Не знаю, что сыграло решающую роль: сила организма матери, навыки Галена или просто удача, но спустя полторы недели её состояние стало улучшаться. Она ещё долго оставалась в постели, но мы старались её поддерживать. Я поклялся, что вместе с отцом сделаю всё, чтобы она больше не перетруждала себя.

Мы дарили ей любовь и внимание. Она улыбалась, и я понимал, насколько ей это нужно.

Ещё месяц ушёл на восстановление. К началу декабря она стала заметно крепче, чем радовала нас всех. Зима — опасное время для больных, но мы были императорской семьёй, и у нас было всё необходимое из возможного.

К Новому году мама уже почти оправилась, и мы с облегчением встречали этот праздник.

На 1 января меня вновь ожидала речь. Я собирался озвучить новый тезис нашей идеологии. Отец, выслушав меня, особенно похвалил за него.

***

929(176) 1 января, Карнунт, Паннония

Я сидел за пиршественным столом, мысленно возвращаясь к прошлогоднему празднику. Тогда мой дебют с речью был всего лишь первым шагом в новый мир идей, а сейчас это казалось далёким воспоминанием. Прошедший год был насыщенным, полным труда и достижений. Мы заложили основу для прочного мира и реформ, которые, я верил, изменят Империю навсегда.

Это был хороший год.

Настал мой черёд выступать. Я встал, обвёл взглядом собравшихся и направился к месту, где стоял в прошлом году. Теперь аудитория знала, чего ожидать. Это было одновременно облегчением и вызовом. Я не мог позволить себе снизить планку.

— Сальве, достойные мужи Империи! — начал я с поклоном. — Я рад видеть вас вновь за этим столом, где собрались те, кто своим трудом и добродетелями укрепляет Рим и ведёт его к процветанию. Прошлый год был для нас испытанием, которое мы прошли с честью. Мы доказали, что способны меняться, чтобы стать сильнее, чтобы сделать нашу Империю могущественнее. Это было достойное начало для идей, провозглашённых год назад.

Я остановился, чтобы дать аудитории переварить мои слова. Глаза гостей были устремлены на меня, и я чувствовал, как растёт их ожидание.

— Порядок имеет начало, но не имеет конца, — продолжил я. — Как и наше мироздание. Дом можно построить, но порядок в нём нужно поддерживать постоянно, иначе он превратится в хаос. То же самое относится к Империи. Наша новая философия, отражающая мировой порядок, не может остановиться на достигнутом. Мы должны развивать её, строя порядок там, где царит хаос. Порядок должен постоянно развиваться. Это нам показывает Логос через Януса.

Я говорил медленно, подчёркивая ключевые моменты. Философы кивали, уловив знакомые мотивы.

— Отныне, мы, римляне, — это народ порядка. И есть беспорядок. Мы можем его назвать хаос. Также в мире есть порядок, который мы несём его в мир, разрушая хаос. Хаос есть как вне Империи, так и внутри. Не стоит думать что наша Империя защищена от источников хаоса. И наша задача — уничтожать его, выстраивая на его месте порядок, приближая Империю к воплощению Логоса. Для этого нужно не только действовать, но и понимать что такое хаос. Уничтожая же хаос, мы увеличиваем порядок, приближаем нашу Империю с каждым шагом в практическому воплощению порядка Логоса. Мы будем строить порядок, и вскоре для всех будет видна разница!

Зал наполнился аккламациями:

— Bravo! Euge! Optime!

Я выдержал паузу, позволяя шуму утихнуть, и продолжил:

— Один из источников хаоса, о котором мы должны поговорить сегодня, — это религия.

Возгласы удивления и шёпот пронеслись по залу.

— Проблема не в самих богах или пантеонах, — пояснил я, — а в том, что множество верований, каждая со своими законами, создают противоречие. Империя одна, порядок один, но боги разделяют нас. Египтяне чтут Амона-Ра, иудеи поклоняются одному Богу, христиане говорят о Сыне Божьем, который единосущен Отцу. Мы же чтим Юпитера, которого греки зовут Зевсом. Эти различия становятся источником беспорядка. Это источник противоречия. Как примирить эти верования в единой Империи?

Зал напряженно слушал, но когда речь зашла о христианах немного расслабились, понимая к чему я веду. Проблема была знакомой.

— Решение лежит в философии, а не в пантеонах. Мы понимаем Логос как абстрактный мировой порядок. Боги — это отражения качеств Логоса, концепты, созданные людьми для осмысления. Это значит, что Империя больше не нуждается в богах как источнике власти. Источник власти — Логос, порядок, который объединяет нас.

Я сделал паузу, чтобы гости осмыслили услышанное. Решил повторить мысль развивая ее:

— Решения не было до сих пор, потому что источником власти являются боги. Поэтому мы обожествляем Императоров. Однако, имея в Империи разных богов и разные представления, Император не мог быть священным для всех. Но мы поняли что решение в философии. Именно поэтому я считаю верным суждение что Логос является абстрактным мировым порядком. Если принять это за истину, то боги это концепты мирового порядка. Каждый может создать разное их количество, выделяя их качества. Но для нас это уже не так важно. Мы нашли источник порядка и легитимности - Логос. А значит боги не нужны как источник власти. Мы знаем значение слова религия - это связь. Связь человека с богом. И это слово дает нам ответ каким должен быть порядок!

Теперь надо пояснить о роли религии для человека:

— Религия — это связь человека с богами. Но эта связь личная. Если есть жизнь после смерти, где боги судят душу, то суд всегда личный. Богам не важно, кто ты — римлянин, грек или египтянин. Отныне каждый свободен верить так, как ему велят его боги. Государство в этой связи вообще не участвует. Что верно и правильно. Это снимает с государства ответственность. Отныне никто из верующих не может нам вменить что мы притесняем его веру, не даем ему налаживать связь, как того требуют боги от него. Мы позволяем. Потому что их вера уже никак не вредит нам.

Зал вновь наполнился шёпотом. Кто-то смотрел удивлённо, кто-то обдумывал.

— Мы больше не будем бороться с верованиями, потому что они больше не затрагивают дела государства. Но это стало возможно благодаря лишь нашей новой философии. Только нео-стоицизм смог предложить такой порядок, который устраняет хаос и создаёт гармонию.

Все шокировано молчали. Как это? Боролись-боролись и вдруг оказывается что не надо было и их вера никак не затрагивает нас?

— До сих пор репрессии были не эффективны, но оправданы. - пояснил я - Теперь же мы снимаем это напряжение в нашем обществе. У христиан есть притча. Когда их Христос спросил: "Чья монета?" — ему ответили: "Цезаря." И он сказал: "Отдайте цезарю цезарево, а Богу — Божье." Это истина Логоса. Император — это порядок, земная власть, связанная с Логосом. А боги — личное дело каждого, и у богов свои царства. Наши царства отныне не связаны.

Я поднял руку, призывая к тишине, чтобы добавить ключевое уточнение.

— Но позвольте мне подчеркнуть, — продолжил я, — наша Империя велика и сильна своей мудростью. Для нас не опасна религия, если она подразумевает связь человека с богами. Мы уважаем эту личную связь, так как она не противоречит порядку. Но если в нашей Империи возникнет религия, посягающая на власть Императора и установленный порядок, она ставит себя вне порядка.

Гул в зале стал настороженным. Все понимали серьёзность этих слов.

— Такая религия становится воплощением хаоса, который несёт угрозу не только власти, но и всему обществу. Это уже не вера, а инструмент хаоса для разрушения. Если в её учении отсутствует добродетель или есть правила, нарушающие законы Империи, она становится patria hostis[врага государства].

Зал замер, осознавая значение этого заявления.

— Борьба с такой религией перестаёт быть вопросом веры. Это борьба за порядок, за сохранение самой сути Империи. Порядок Логоса требует от нас устранять хаос, где бы он ни возникал. Потому мы будем беспощадны к тем, кто под маской веры стремится разрушить наш порядок. Они найдут перед собой не только законы, но и саму силу Империи!

Зал ответил одобрительными криками и аккламациями:

— Optime! Bene! Salve Imperium!

Я позволил себе краткую паузу, чтобы дать словам утвердиться в умах гостей.

— Отныне мы проводим границу между верой и порядком. Вера — личное дело каждого, но порядок — это основа Империи. Пусть же в новом году каждый из нас посвятит себя укреплению этого порядка. Ибо мы не просто римляне — мы те, кто строит гармонию в мире!

Зал взорвался аплодисментами и аккламациями. Это была победа. Все ликовали такому простому решению. Власть незыблема сама по себе. Наш источник - Логос. Мы освободили власть Императора от религиозных ограничений, утвердив её на основе Логоса. Империя еще на шаг приблизилась к вечности.