Роза и Рикардо

ГЛАВА 11

Весь долгий перелет от Мехико до Парижа Дульсе продремала, забившись в угол кресла и не отвечая на расспросы попутчиков. Стюардесса убирала поставленные перед ней подносы с едой нетронутыми.

Делая вид, что спит, Дульсе со страхом думала, что бандиты могли узнать о ее отъезде, и мысленно перебирала в памяти лица пассажиров - а вдруг один из них приставлен бандитами следить за ней?

Какой-то парень, по виду мексиканец, занимающий кресло через проход от Дульсе, постоянно бросал на нее пристальные заинтересованные взгляды.

«Что ему надо?» — поеживаясь, думала Дульсе, ловя на себе очередной взгляд черных глаз, спрятанных под густыми бровями.

Этот парень выглядел очень подозрительно, и сердце Дульсе сжималось от леденящего страха. Пока она в самолете, ей ничто не угрожает. А потом? Ведь она будет совсем одна в незнакомом городе, да еще таком огромном, как Париж. Ей не к кому даже обратиться за помощью. Не бросаться же прямо с трапа самолета в объятия ближайшего полицейского. Во-первых, это просто смешно, а во-вторых, как она объяснит причину своего беспокойства?

Сквозь неплотно сомкнутые ресницы Дульсе заметила, что парень опять смотрит на нее, и демонстративно отвернулась к окну.

И все черные мысли вдруг разом выскочили у нее из головы. Даже дыхание захватило, такая прекрасная картина предстала ее взору за стеклом иллюминатора.

Внизу под крылом самолета клубились облака, позолоченные сверху лучами восходящего солнца. Ее взору предстала вся гамма красок — от темно-серого до жемчужно-розового, от нежно-сиреневого до ослепительно-золотого. И все это неуловимо перетекало одно в другое, как будто кто-то смешивал кисточкой цвета на гигантской палитре.

Дульсе пожалела, что сдала этюдник в багаж. Сейчас бы зарисовать, схватить прекрасное мгновение, ведь потом, по памяти будет трудно воспроизвести все богатство и разнообразие оттенков.

Дульсе посмотрела на часы. Еще совсем рано. Там, внизу, наверное, едва брезжит серенькое утро, а она, поднявшись выше облаков, первой встречает восход.

Радостное возбуждение охватило ее. Сегодня утром она будет уже в Париже, городе ее мечты. Она будет ходить по святым камням Монмартра, она увидит наяву сокровища Лувра, рассмотрит каждый мазок на картинах великих мастеров. Репродукции в подаренном ей альбоме, безусловно, очень хороши, но все же они не могут передать очарования живых красок.

Первым делом она сразу же побежит в музей Лувра, нет, пожалуй, сначала посмотрит Нотр-Дам... Ой, а Елисейские поля? Дня не хватит, чтобы посетить все, что хочется посмотреть, и трудно выбрать, с чего начать. Дульсе улыбнулась своим мыслям: какая же она глупенькая, ведь у нее впереди не один день, и она растянет удовольствие от знакомства с Парижем, она узнает каждый закоулочек, чтобы почувствовать себя не провинциалкой, а настоящей парижанкой.

Она сама не заметила, как заснула, и очнулась, только когда бортпроводница мягко потрясла ее за плечо.

Лайнер коснулся колесами бетонной дорожки аэродрома и теперь плавно замедлял свой бег, чуть подрагивая на ходу.

— Добро пожаловать в Париж, — сказала в микрофон стюардесса и ослепительно улыбнулась на прощание.

В аэропорту Дульсе едва могла дождаться, пока серебристая гофрированная лента вынесет ей навстречу ее багаж, так ей хотелось побыстрее умчаться в город и полной грудью вдохнуть настоящий парижский воздух. Она нетерпеливо подхватила с транспортера вещи, перекинула через плечо ремень этюдника и взялась за дорожную сумку. Но вдруг почувствовала, что ее рука только скользит по ручке, а сумка сама собой поднимается вверх.

Дульсе в изумлении подняла глаза и встретилась в пронзительным взглядом из-под густых бровей. Тот самый подозрительный парень из самолета держал теперь ее сумку, низко склонившись почти к самому лицу Дульсе.

— Разрешите вам помочь? — спросил он тоном человека, не привыкшего к отказу. — Вам куда? Я могу подвезти. Меня встречает машина.

Дульсе почувствовала, что ее тело покрывается противным липким потом, а ноги предательски слабеют от страха.

— Нет... — пролепетала она и судорожно уцепилась за сумку. — Нет... Я сама...

Она быстро огляделась по сторонам. Вокруг было довольно много народа. Вряд ли в таком людном месте он сможет причинить ей вред. Это вселило уверенность, и Дульсе резко рванула сумку к себе, прошипев парню прямо в лицо:

— Отдайте сумку. А то закричу!

Парень слегка растерялся от ее неожиданного натиска.

— Я только хотел...

— Пустите, я сказала! — уже в полный голос заявила Дульсе.

Стоящие рядом люди стали оглядываться на них.

«Пусть смотрят, так даже лучше, — решила Дульсе. — По крайней мере, запомнят меня и его».

Она выхватила сумку и, сгибаясь от тяжести, поспешила к выходу, стараясь смешаться с большой толпой экскурсантов, поджидающих у двери своего гида.

— Простите... извините... пропустите... — бормотала она, протискиваясь как можно глубже в толпу.

Несколько женщин недовольно ойкнули — металлическая ножка этюдника выскочила из застежки и теперь больно царапала окружающих. Но Дульсе не могла остановиться, чтобы поправить ее, — страх гнал ее все дальше и дальше.

На ее счастье, на стоянке такси оказалась свободная машина, и Дульсе плюхнулась на сиденье, тяжело дыша.

— Позвольте я положу вещи в багажник? — спросил таксист. Но она прижала к себе сумку и отрицательно покачала головой. — Как хотите. — Таксист пожал плечами и вырулил на автостраду.

Несколько минут Дульсе молча смотрела на проносящиеся за окном рекламные щитки и указатели. И вдруг страшная мысль молнией мелькнула в ее мозгу и обожгла паническим ужасом: она ведь не назвала адрес! Куда же ее везут?

— Остановите! — крикнула она в спину таксиста. — Остановите немедленно!

— Мадемуазель что-то забыла? — с улыбкой повернулся к ней таксист. — Нам вернуться в аэропорт? — А сам продолжал гнать машину с прежней скоростью.

— Что же вы не поворачиваете? — Дульсе ощутила себя в ловушке и лихорадочно думала, что предпринять.

— Разворот дальше, — ответил таксист и усмехнулся. — Мадемуазель впервые в Париже?

— Да... впервые, — буркнула Дульсе, с досадой ощущая, что ее французский не слишком хорош для такого беглого общения.

— Тогда могу порекомендовать вам недорогой отель, — сказал водитель. — Правда, он почти на окраине, но неподалеку станция метро.

— Не люблю гостиницы, — сморщила носик Дульсе. — И потом, вы так мчитесь, даже не спросив, куда мне надо.

— А здесь все равно только одна дорога, — хохотнул таксист. Он притормозил у указателя и спросил: — Поворачивать?

— Куда?

— В аэропорт.

— Не надо. — Дульсе стало неловко за свои глупые страхи. Но все равно надо быть начеку. Она украдкой оглянулась назад, чтобы запомнить мчавшиеся следом машины.

— Так куда же мне вас доставить? — улыбнулся таксист. Его забавляла эта маленькая мексиканочка, похожая на нахохлившегося воробушка.

— Я бы хотела снять мансарду. В центре, — важно ответила Дульсе, памятуя о том, что все художники всегда жили в мансардах.

— Я вижу, вы много читали о Париже начала века, — с иронией сказал таксист. — Но сейчас в Париже трудно найти жилую мансарду, как у вас в Мексике поселиться в жилище ацтеков.

— Правда?.. — растерянно протянула Дульсе.

Она злилась на себя. Этот парижский таксист подкалывает ее, как глупенькую провинциалку.

— Но я хочу жить в центре...

— Боюсь что цены на квартиры там слишком высоки.

— Цена меня не интересует, — с вызовом сказала Дульсе. — У вас в Париже, надеюсь, есть квартирное бюро или что-то в этом духе?

— Безусловно, - весело отозвался таксист. — В Париже есть все, что вашей душеньке угодно.

Он действительно высадил Дульсе у двери небольшого квартирного бюро, пользующегося, как он сказал, самыми хорошими рекомендациями.

В выборе жилья Дульсе была неприхотлива. Еще не хватало, чтоб она тратила драгоценное время на устройство быта! Нужна ли ей кухня? Все равно. Каких размеров? Да хоть самая крошечная, неужели она будет обременять себя стряпней? Спальня? С большим окном, чтобы солнце будило ее по утрам. И большая светлая комната для мастерской. Да, и желательно повыше, она мечтала сделать наброски парижских крыш, а кроме того, ей очень хотелось ощущать, глядя в окно, что этот гордый древний город лежит у ее ног. Скромное такое желание.

Служащая быстро подобрала по картотеке подходящую квартиру, Дульсе сверилась с планом города и убедилась, что место очень выигрышное. До всего рукой подать. Так что все достопримечательности она может осматривать, не обременяя себя общественным транспортом.

Дульсе заполнила контракт на аренду, получила ключи и в сопровождении худенького мальчика, приставленного тащить ее вещи, отправилась на свою новую квартиру.

Мальчик открыл дверь, бросил вещи в прихожей, пощелкал выключателями, повернул газ, откинул покрывало с кровати, продемонстрировав гостье свежее постельное белье, и молча подставил ладошку. Получив на чай, он также молча удалился, оставив Дульсе одну.

«Как странно... — думала Дульсе, осматривая квартиру. — Я здесь совершенно одна. Я могу делать все, что захочу. Никто не будет заставлять меня спускаться к семейной трапезе и следить за тем, чтобы я съела завтрак. И никто не скажет, что неприлично девушке постоянно ходить в джинсах...»

И вдруг ей сделалось очень грустно. Дома она постоянно отстаивала свое право на независимость, замыкалась, старалась уйти от расспросов. А теперь ей вдруг захотелось, чтобы тетя Кандида снова повторила свои подробнейшие советы, как вести себя достойной одинокой девушке, чтобы Томаса поохала, что у девочки с утра маковой росинки не было во рту, чтобы Лус вбежала в комнату и сказала: «Фи! В какую же дыру ты забралась! Неужели в Париже нет чего-нибудь пошикарнее?»

Лус... Как она там? Слишком легко она ко всему относится, слишком беспечна, любит бывать на людях, в шумных компаниях... Она даже не отдает себе отчета, какая опасность ей угрожает.

Дульсе села на кровать и сжала голову ладонями. «Ну вот, не хватало еще разреветься, как маленькой, — подумала она. — Все. Надо взять себя в руки. Сегодня еще много дел впереди. Вместо того чтобы кукситься, давай-ка, дорогая, отправляйся в Школу изящных искусств. Ты всю жизнь мечтала в ней учиться. Или уже передумала?»

Она быстро вскочила, достала сумочку с документами, положила в планшет несколько своих самых удачных работ, которые привезла из Мехико, чтобы показать педагогам. Мельком оглядела себя в большом тусклом зеркале: худышка в джинсах с огромными глазами и упомрачительной стрижкой.

Дульсе задорно подмигнула своему отражению.

— Вперед, малышка, — сказала она вслух. — Ты в Париже. Он тебя уже заждался!

Все складывалось как нельзя удачнее. Дульсе шла по скверику, ведущему от Школы изящных искусств, вдыхала полной грудью парижский воздух и улыбалась сама себе.

Работы ее понравились, она оплатила первый семестр и теперь ощущала себя настоящей студенткой. Через несколько дней начнутся занятия. И как кстати, что ее новая квартира неподалеку от школы, пешком минут двадцать. Дульсе уже представляла себе, как она будет спешить по утрам в аудиторию. Кстати, не забыть бы купить будильник.

В животе вдруг предательски заурчало. Дульсе пожалела, что отказалась в самолете от завтрака. Она осмотрелась и заметила поблизости небольшое открытое кафе. Молодые люди весело болтали, сидя за столиками.

Дульсе села за соседний стол и сказала подошедшему официанту, тщательно подбирая французские слова:

— Апельсиновый сок, пожалуйста. Только выдавите из спелых, я не люблю кислый.

— Выдавить что? — удивился официант.

— Сок...

— Выдавить из пакета? — спросил официант. — Может, налить?

Дульсе растерялась — наверное, она неправильно употребила глагол.

— Выдавить... из апельсина... Так... — Она сжала кулачок, как будто сдавливает упругую мякоть.

Сидящие за соседним столиком молодые люди весело расхохотались.

— Девушка думает, что ты сам будешь давить ей сок, — сказал официанту худой носатый парнишка. — У них там бананы прямо с ветки едят.

Официант засмеялся тоже, принес Дульсе пакетик с соком и трубочку. Дульсе обиженно надулась и отвернулась от смешливой компании.

Но задиристый парень вдруг поднялся и пересел к ней за стол, весело заглядывая в глаза.

— Не дуйся, малышка. Трудно быть натуралистом в городе, испорченном цивилизацией. Кстати, меня зовут Анри. А тебя?

— Дульсе.

— О! Дульсинея! — воскликнул Анри. — А кто твой Дон Кихот? Ты привезла его с собой? Или он скоро появится сам, бряцая латами, и порешит твоего обидчика? — Анри огляделся с преувеличенным испугом.

Дульсе улыбнулась.

— К сожалению, у меня нет своего рыцаря.

— Это недоразумение, — сказал Анри. — Это надо срочно исправить. Правда, я уже служу одной прекрасной даме, но думаю, что и вторая мне под силу. — И он шутливо поиграл тощеньким бицепсом.

— Значит, так, Анри? Ты меня бросаешь? — подала голос сидящая в компании белокурая девушка.

— Вовсе нет, Симона. Я же сказал, меня хватит на двоих. Иди сюда, — повернулся к ней Анри.

Симона подсела к ним, с улыбкой глядя на Анри. Видимо, она уже привыкла к его выходкам и находила их забавными, не больше.

— Смотри, Симона, у нее планшет. Спорим, что в нем рисунки. И судя по ее довольному виду, ее зачислили в Школу искусств. Угадал?

— Угадал, — усмехнулась Дульсе. — Но это было нетрудно. Ведь Школа за углом.

— Обижаешь! — вскричал Анри. — У меня вообще дар прорицателя. Моя бабушка, — он понизил голос, — нет, прапрабабушка... гадала самому императору Наполеону.

— Твоя бабушка мадам Ленорман? — подколола Дульсе.

— Один — ноль! — поднял вверх руки Анри. - Смотри какая эрудированная. А рисунки можно посмотреть? — Он потянулся к планшету.

Дульсе вздохнула. Спорить было бесполезно, этот Анри искрился энергией, как фейерверк.

— А ничего!.. — протянул он с одобрением, рассматривая акварельные и пастельные этюды. — Хорошие точки выбираешь. А море у вас совсем другое, у нас нет таких цветов. Я ездил на пленэр на побережье — свинец и ультрамарин... А у тебя...

— Ладно тебе, знаток, — оборвала его тираду Симона. — Не слушай его, мы тоже только что поступили. Ты на какой поток попала?

— На третий.

— Мы тоже, — обрадовалась Симона.

По этому поводу заказали несколько бутылок вина, и вся компания принялась дружно обмывать знакомство.

От вина у Дульсе слегка закружилась голова. Но пьянило не сколько оно, сколько обилие новых лиц и новых впечатлений.

Стихийно возникла идея показать мексиканочке Елисейские поля, и, прихватив с собой еще вина и бутербродов, все дружно отправились туда. Дульсе оставалось только покориться общей воле.

Они расположились прямо на газоне живописной лужайки. Но странно — никто не делал замечаний, а полицейский прошел мимо, даже не глянув в их сторону.

— А что ты удивляешься? — смеялся Анри. — Мы же все паризии, зачем нам ссориться?

— Парии? — переспросила Дульсе.

— Нет. Парии — это отверженные, а мы паризии. Было такое кельтское племя. Отсюда и название — Париж. А вообще-то при паризиях он назывался Лютеция.

— Красиво... — протянула Дульсе.

— Ты теперь тоже паризанка, — сказал ей Анри.

— Парижанка?

Все опять посмеялись над Дульситиным французским.

— Я не могу так быстро, - оправдывалась она. - Да еще язык заплетается.

Ей было так легко и весело в компании своих новых друзей. Казалось, что она знает их всю жизнь, и Дульсе с удивлением вспомнила, что только сегодня утром прилетела в Париж.

Когда стало смеркаться, все дружной ватагой отправились провожать Дульсе, и тут выяснилось, что она позабыла название улицы, на которой была ее новая квартира. Пришлось возвращаться к Школе изящных искусств и вместе пытаться вспомнить, по каким улицам Дульсе шла сюда от дома.

С горем пополам, проблукав больше часа, они наконец добрались до ее двери.

— У тебя телефон есть? — спросил Анри.

— Есть... только... — Дульсе вспомнила, что даже не поинтересовалась номером своего телефона. Она ведь не предполагала, что в чужом городе найдется кто-то, кто может ей позвонить.

— Ладно, я забегу, если мы куда-нибудь соберемся, — пообещал Анри.

Совершенно не чувствуя ног, Дульсе добралась до кровати, с трудом разделась и сразу же провалилась в сон, глубокий, без сновидений.

Утром, раскрыв глаза, она долго не могла понять, где находится. Чужая комната, огромное окно... Было еще совсем рано, но Дульсе чувствовала, что выспалась. Она привыкла подниматься до рассвета, ведь раннее утро и закатный вечер — самое лучшее время для этюдов.

Она подошла к окну и глянула вниз.

Крыши нескольких домов сходились под ее окном, закрывая вид на переулок. И дальше, сколько хватало глаз, все виднелись крыши и окна. Справа — бульвар, там ров-ные ряды старых каштанов. Жало только, что небо подернуто облаками, солнца не видно, значит, день будет пасмурный. Досадно... Она представила себе, как бы играли на жести и черепице солнечные блики, и вздохнула.

Рисовать сегодня не придется. Но у нее и так немало дел. Взбодрившись холодным душем, Дульсе разобрала вещи и остановилась в задумчивости: что надеть? По настоянию Лус она привезла с собой несколько ярких нарядных платьев, но здесь, в Париже, девушки не носят такие цвета. Она опытным взглядом художника уловила общую тенденцию одежды. Девушки из компании были, как и она, в джинсах или в коротких юбочках и майках. А в уличной толпе преобладали цвета бледные—сиренвый, лиловый, светло-песочный.

«Ладно, — решила Дульсе, — сегодня джинсы и блузка, а потом присмотрю что-нибудь в магазинах». Ей не хотелось выглядеть среди студентов экзотической птицей.

Тут она вспомнила, что Анри обещал зайти за ней и опять потащить куда-то с компанией. Но сегодня ей совсем не хотелось шума и суеты. Надо сначала осмотреться, спокойно познакомиться с городом, не опасаясь, что попадешь впросак.

Все-таки она не Лус... Это ту хлебом не корми дай поблистать в обществе молодых людей. Она, пожалуй, за один только день успела бы отбить Анри у его белобрысой Симоны. Хотя... Анри не в ее вкусе. Разве сравнится он с красавцем Пабло? Да и Дульсе он тоже особо не приглянулся, забавный, не больше...

«Пожалуй, надо уйти пораньше, пока он не пришел, — подумала Дульсе. — Проведу несколько дней на экскурсиях, не слушая насмешек этих всезнаек-парижан. Все равно увидимся на занятиях».

Она наскоро перекусила в ближайшем кафе и отправилась в Лувр. Несмотря на ранний час, множество экскурсий, толпы людей. В одной группе гид говорила по-английски, в другой — по-итальянски, в третьей — по-гречески... по-испански... по-португальски... Великое смешение народов и языков...

Услышав родную речь, Дульсе пристроилась к группе. — Музей Лувра открыт в 1793 году, — частила экскурсовод. - Здесь собраны подлинные шедевры человеческого гения…

Быстрым шагом они переходили из зала в зал, ненадолго останавливаясь у каждой картины. Через час у Дульсе голова пошла кругом, а ведь она достаточно хорошо знала историю искусства. Досадно было, что нет времени всмотреться, что один художник сменяет другого, как в калейдоскопе.

«Ничего, — решила Дульсе, — сегодня — общее впечатление. Я запомню хорошенько, что где находится, а потом буду медленно обходить зал за залом».

Больше всего ее поразила знаменитая «Джоконда». Дульсе даже застонала от огорчения. Какая маленькая... и как далеко... Невозможно рассмотреть... Репродукция в альбоме была роднее и ближе. Конечно, шедевр Леонардо надо беречь и охранять, старым краскам нужен особый микроклимат... Но это толстое стекло... Ей стало обидно до слез, как будто кто-то нарочно спрятал от нее Мону Лизу. Дескать, нечего смотреть на технику мазка, все равно так не сумеешь.

— В 1874 году на бульваре Капуцинов в Париже состоялась выставка «отверженных», противопоставивших себя салонному искусству. В отличие от библейских сюжетов и исторических портретов, которыми занимались художники Салона, эта группа отражала в своем творчестве мимолетные впечатления жизни. От этого и пошло их название — импрессионисты. «Импрессион» по-французски «впечатление». Посмотрите направо — здесь картины Эдуарда Мане, одного из основоположников импрессионизма... — тараторила гид заученным усталым тоном.

«Все! Больше не могу... — подумала Дульсе. — Это просто издевательство».

В глазах у нее рябило, ноги гудели. Она села на скамью и с наслаждением вытянула их, прикрыв глаза.

— Девушка, девушка, не отставайте! — всполошилась гид. Она, видимо, решила, что Дульсе из ее группы, и теперь опытным взглядом следила, чтобы никто не отбился и не потерялся.

Дульсе со вздохом поднялась, у нее уже не было сил спорить и объяснять, что она просто приблудилась.

«Потерплю до выхода, — решила она. — Все равно день уже испорчен».

Но на выходе гид продолжала цепко держать всех в поле зрения.

— Автобус! Автобус! Быстро в автобус! — вдруг выкрикнула она.

И Дульсе помимо своей воле оказалась в автобусе. А гид схватила микрофон и зачастила с новым энтузиазмом:

— Мы направляемся на остров Сите, где находится знаменитый Собор Парижской Богоматери, Нотр-Дам де Пари. Он был построен в двенадцатом веке...

«Боже, как у нее язык не устал? — подумала Дульсе. — Помолчала бы хоть минутку». Она уже проклинала то мгновение, когда пристроилась к этой группе. Хотела спокойно осмотреться... Осмотрелась... Спокойно... Смех, да и только.

Величественная громада собора взметнулась высоко вверх толстыми каменными стенами. Здесь все поражало воображение подлинной древностью и удивительной гармонией.

Дульсе закинула голову вверх, и у нее даже дыхание перехватило. Массивные скульптурные изваяния на фасаде уже восемь веков омывались дождями и выдерживали порывы ветра. На их каменных лицах лежала печать суровости и вечного молчания. Сколько поколений таких маленьких людишек, как она, видели они внизу у своих ног, и сколько еще поколений им предстоит увидеть...

Дульсе вдруг подумала, как коротка человеческая жизнь по сравнению с неумолимым бегом времени. Эти истуканы были свидетелями кровавых костров инквизиции, пышных королевских празднеств, пожара Великой французской революции, расцвета серебряного века, они вынесли бомбежки и обстрелы второй мировой войны, а теперь сумрачно взирают в небеса, в необозримой дали которых стыкуются космические корабли. Вся история европейской цивилизации прошла перед их каменными глазами.

Притихнув и затаив дыхание, она поднялась вместе со всеми по истертым ступеням и вошла под гулкие высокие своды собора. Свет тускло сочился сквозь цветные старинные витражи, заполняя пространство собора зыбким переменчивым мерцанием. Здесь, внутри, запросто поместился бы современный десятиэтажный дом, разбитый, как улей, на многочисленные квартирки.

«Вот в чем беда современной архитектуры, — подумала Дульсе. — Мы все мельчим, экономим пространство. А здесь — величие и простота.»

Пять рядов огромных колонн поддерживали свод, образуя длинные широкие коридоры — нефы. Дульсе провела рукой по прохладной шершавой поверхности. Сколько ладоней, молящих о Всевышней милости, касались этих камней? Тысячи? Миллионы? Трудно даже представить себе... Она улучшила минутку и завернула за массивную колонну, скрывшись от дотошного взгляда гида. Наконец-то она одна...

Странное чувство охватило Дульсе. Она вдруг перестала ощущать себя современной девушкой. Время словно замедлило свой бег и повернуло вспять. Дульсе словно воочию услышала колокольный набат и ангельские голоса певчих, доносящиеся с хоров.

Все гонимые и преследуемые во все века спешили укрыться здесь, вручая себя под покровительство Святой Девы, и ни один земной правитель не смел вершить свой суд до тех пор, пока его жертву защищали стены собора.

Человеческая власть признавала свое ничтожество по сравнению с властью Божьей. Так, может, и ей, скрывающейся от преследователей, Пресвятая Дева окажет свое покровительство?

Дульсе зажмурилась. Тело ее стало удивительно легким, звенящим, как натянутая струна. Казалось, еще секунда, и она оторвется от пола и взлетит... туда... вверх... Но непонятно откуда взявшаяся глухая тревога разрушила волшебное ощущение. Что такое? Что произошло? Дульсе физически, кожей между лопатками почувствовала, что кто-то пристально смотрит на нее. И от этого взгляда по всей спине пробегали мурашки.

Она открыла глаза и осторожно огляделась, боясь резко повернуться навстречу сверлящему взгляду. Никого. Тогда Дульсе двинулась вокруг колонны, прижимаясь к ней всем телом, и осторожно выглянула с другой стороны.

Метрах в пяти от нее, почти скрытый глубокой нишей, стоял парень — мексиканец с густыми бровями... тот самый, из самолета... Он выпустил ее из поля зрения и беспокойно осматривался.

Дульсе шарахнулась за колонну. Теперь она была полностью уверена, что этот парень приставлен к ней бандитами, и кто знает, какое гнусное задание они ему поручили. Она затаила дыхание, лихорадочно соображая, как поступить.

И вдруг она услышала шаги. Они отчетливо отдавались в гулкой пустоте собора, словно усиленные великолепной акустикой. Шаг, еще один... тишина... Видимо, парень раздумывает, куда она могла деться. Еще шаг, уже значительно ближе... Сейчас он выйдет в боковой неф и заметит ее.

Дульсе пожалела, что отделилась от группы. Экскурсанты толпились вокруг гида в самой глубине собора, и никто из них даже при всем желании не мог бы прийти к ней на помощь.

«А если закричать?» — подумала Дульсе. Но было неловко даже перед лицом опасности тревожить торжественную тишину храма. К тому же во рту разом пересохло, и Дульсе в ужасе ощутила, что не может вымолвить ни слова.

Тогда она оттолкнулась от колонны и что было сил понеслась к выходу. Сердце бешено колотилось у самого горла, а позади ей чудился нарастающий топот погони.

— Мамочка! — заорала она в полном отчаянии, вырвавшись из сумрака собора на слепящий простор.

И с разбега уткнулась на ступеньках во что-то огромное и упругое.

— О-ля-ля, — весело сказал над ней мужской голос. — Если падаешь в мои объятия, то кричи хотя бы: «Дяденька!»

И сильные руки сжали ее плечи, слегка приподняв над землей, и вновь поставили на место.

Дульсе медленно подняла глаза, с трудом унимая охватившую ее дрожь. Высокий голубоглазый мужчина лет двадцати пяти с темно-пепельными волосами, улыбаясь, смотрел на нее.

— Извините, — выдавила Дульсе.

— Ничего, растянуться на камнях было бы хуже. — И он сделал шаг, чтобы идти дальше.

Дульсе инстинктивно вцепилась в него, не думая о приличиях.

— Подождите! - взмолилась она, со страхом оглядываясь на дверь. — Не уходите. Давайте... давайте... поговорим.

Дульсе сама внутренне удивилась своему нахальству. Мало того, что она чуть не сбила незнакомого мужчину с ног, так еще и пристает к нему, как уличная дешевка.