Роза и Рикардо

ГЛАВА 5

«Мольберт!» — от этой мысли Дульсе едва не лишилась чувств. Она сидела в кресле и смотрела на свое отражение в большом зеркале. Сзади с филировочными ножницами в руках работал парикмахер. Прядь за прядью длинные шелковистые волосы Дульсе падали на пол. Но ей было их совершенно не жаль. Из зеркала на нее смотрела совершенно другая девушка, вылитая копия Луситы. Дульсе была довольна. С одной стороны, она насколько могла изменила внешность, и, может быть, бандиты не узнают ее, даже если начнут поиски. С другой стороны (Дульсе едва признавалась в этом самой себе), может быть, теперь она станет такой же эффектной, как сестра, и следующий молодой человек (как жаль, что она упустила Пабло!) будет уже смотреть только на нее.

«Мольберт! — снова возникла в голове беспокойная мысль. — Надо бы его забрать... Ой, нет! — Дульсе понимала, что лучше умрет, чем пойдет снова на тот берег. — Может быть, попросить Лус? Нет, вдруг бандиты сидят рядом и выжидают, не вернется ли кто-нибудь за мольбертом. Лус нельзя идти ни в коем случае».

Парикмахер уже закончил стрижку и теперь укладывал волосы феном.

— Ну, сеньорита, вы довольны? — спросил он, улыбаясь. — Сеньорита была красива и с длинными волосами, но теперь вы такая стильная барышня!

— Спасибо, — улыбнулась Дульсе, любуясь своим отражением в зеркале.

Она расплатилась с парикмахером и поспешила в номер где ее уже ждала Лус.

— Как здорово! — воскликнула та, увидев сестру. — Ну теперь держись у меня. В целях конспирации будешь ходить с утра до вечера исключительно на высоких каблуках, в красивых элегантных платьях. Тогда никакие бандиты тебе нипочем. Тебя теперь никто не узнает!

— Лусита, — помрачнела Дульсе, — я оставила на берегу мольберт и коробку пастели.

— У тебя же в Мехико целый склад этих красок и мольберт есть, и, кажется, не один, — пожала плечами Лус. — Ты так жалеешь об этой потере?

— Да нет же! — воскликнула Дульсе с досадой, что сестра ничего не понимает. — Они заберут мольберт и найдут меня. Может быть, нам все-таки лучше уехать, а, Лусита?

— Какие глупости! — с жаром ответила Лус. — Ну подумай сама, как они смогут тебя найти по мольберту? Там ведь нигде нет твоего имени или фамилии, так? А сколько в Акапулько девушек с мольбертами?

— Не так уж и много, мне кажется, — задумчиво ответила Дульсе.

— Хорошо. — Лус решительно поднялась со стула. — Я сейчас же пойду вниз к портье и попрошу его никому не называть наших имен, кто бы о нас ни спрашивал. Это тебя успокоит? — И она решительно шагнула по направлению к двери.

— Лусита, подожди! — бросилась за ней Дульсе. — Может быть, нам лучше переменить отель? Давай хотя бы переедем, раз тебе так не хочется уезжать совсем.

Лус задумалась. На это она, пожалуй, могла согласиться. Но только не сегодня. На сегодня у нее назначено свидание с Пабло, так что если переезжать, то только завтра.

— Хорошо, давай переедем в «Эль Кастильо». Завтра же с утра. Я договорюсь с Пабло, он нам поможет.

— Завтра... — разочарованно протянула Дульсе. — А я думала...

— Да ничего за один день не случится. - Лус говорила с сестрой так, будто успокаивала капризного ребенка. — А что касается мольберта, Бог с ним.

— Может быть, Пабло сходит на берег и посмотрит... — нерешительно предложила Дульсе. — Они его не знают...

— Только не надо вмешивать сюда еще и Пабло! — отрезала Лус и уже тише сказала: — Мы же договорились — никому ни слова.

Если бы только Лус знала, что в ту самую минуту в самом конце пляжа, недалеко от того места, где начинаются скалы, какой-то щуплый мужичок лет сорока спрашивает у продавщицы лотерейных билетов:

— Скажите, милочка, а не видали ли вы тут девушку-художницу, такую красивую, с длинными волосами? Она еще носит на плече ящик с красками?

— Я думаю, обычные мафиозные разборки, комиссар, — говорил помощник комиссару полиции Акапулько сеньору Гарбансе. — По нашим сведениям, банда Диего Пикарона давно старается потеснить Шефа Манкони. Этого следовало ожидать, две змеи не могут ужиться в одной норе. Одна из них рано или поздно ужалит другую. А с Шефом Манкони шутки плохи, комиссар. — Помощник комиссара сержант Лукас, молодой румяный парень, довольно улыбнулся.

— Не могу понять, чему вы радуетесь, сержант, — недовольно заметил Гарбанса. — Можно подумать, вы на ипподроме и поставили на лучшую лошадь.

— А по-моему, радоваться стоит, — продолжая улыбаться, возразил сержант. — Шеф Манкони сделал за нас нашу работу. Мы же планировали на этот месяц операцию по разгрому группировки Пикарона. А за нас это сделали другие люди.

— Не люди, а преступники, не забывайте, сержант, — продолжал хмуриться комиссар. — Наша задача — очистить город от организованной преступности, а сейчас мы только отдалились от цели. Шеф Манкони теперь приобрел огромную силу. — Комиссар помолчал. — Много бы я дал, чтобы узнать, кто скрывается под этим именем.

— Значит, начнем расследование убийства Пикарона? — спросил сержант.

— Безусловно. Нужно выйти на людей Манкони.

— Но ведь будет старая история, комиссар, — ответил сержант. — Выловим мелкую рыбешку, которая знает, как выглядит главарь, не лучше, чем мы с вами. И нити опять оборвутся.

— Возможно, — покачал головой Гарбанса. — И тем не менее попробовать стоит. Не знаю отчего, но люди Манкони допустили много ошибок. Сам-то он рассчитал все правильно. Пикарон бы еще долго считался пропавшим без вести, если бы его тело не прибило к берегу всего через несколько часов после смерти. Экспертиза установила множество интересных вещей. Во-первых, его отравили. Во-вторых, его одежда — лакированные ботинки, костюм...

— Значит, отравили в ресторане или в кафе, — предположил сержант.

— Верно рассуждаешь, — кивнул Гарбанса. — Кроме того, его выбросили совсем недалеко от берега — видно, исполнители попались совсем недобросовестные. Мои люди исследовали берег в том месте и нашли лодку. Скорее всего ту самую, которую использовали преступники. Во всяком случае, никто из окрестных жителей не признал ее своей.

— Значит, лодку туда пригнали заранее, когда планировали отравление, — сказал сержант.

— Но это еще не все, — продолжал комиссар. — Там стреляли. На скале виден характерный след от пули. Совсем свежий, края острые, неровные.

— Я думаю вот что! — с жаром подхватил сержант. — Возможно, с берега их кто-то видел. Они заметили его, открыли по нему огонь. И бросили тело прямо у берега. Вот найти бы того, кто спугнул их! Может быть, кто-то из рыбаков, они любят выходить в море на утренней зорьке.

— Может быть... — покачал головой комиссар. — Да мало ли, кто это может быть. Парочка, засидевшаяся у моря до утра, кто-нибудь из отдыхающих, решивших встречать рассвет — у них иногда бывают странные причуды. Я думаю, стоит дать материал в вечерней газете.

— Ну, эти газетчики сразу схватятся!

Комиссар вздохнул. Он знал, что, к сожалению, простые граждане, ставшие свидетелями преступления, обычно не очень торопятся заявлять в полицию. Одни боятся того, что им придется ходить по судам, а у них нет времени, другие опасаются мести преступников. И тем не менее все они ворчат, что полиция плохо справляется со своими обязанностями и еще не переловила всех бандитов. Надежды на то, что тот человек или те люди, которые видели, как выбрасывали тело Пикарона, сам придет с показаниями, практически не было. Придется обратиться к газетчикам. «Уж эти-то дармоеды будут рады», — с раздражением подумал Гарбанса. Он, как и большинство полицейских, терпеть не мог репортеров. Они готовы из любого незначительного происшествия раздуть сенсацию. Но интересует их не поиск преступника, а только шумиха вокруг этого. Особенно комиссара Гарбансу раздражали статьи, посвященные недостаткам в работе полиции. «Сами-то умеют только бумагу марать», — думал он. Но на этот раз газетчики могли помочь.

— Они, конечно, распишут убийство Пикарона со всеми подробностями, — сказал Гарбанса. — Это может, во-первых, заставить Манкони забеспокоиться и сделать еще один неверный шаг, а во-вторых, вдруг тот неизвестный свидетель все-таки сообщит в полицию? Может быть, у него проснется гражданская совесть?

— Не знаю, комиссар, — покачал головой сержант. — С гражданской совестью в Мексике плоховато.

Собираясь уходить, Лус долго крутилась перед зеркалом — несколько раз поправляла прическу, одергивала платье, пару раз прошлась перед зеркалом, а затем, повернувшись к своему отражению спиной, попыталась рассмотреть себя сзади.

— Дульсита, посмотри, пожалуйста, волосы нормально лежат? — спросила она сестру.

— Совершенно нормально, — ответила Дульсе. Она хорошо знала Лус и давно привыкла отвечать ей на подобные вопросы, но все же до конца не могла понять, как же можно так долго рассматривать собственное отражение. Тут сказывалось разное воспитание, которое они получили в детстве: если Лус все время находилась в обществе красивых элегантных женщин — подруг своей матери, блистательной Розы Дюбуа, которые тщательно следили за собой, то Дульсе видела в основном тетю Кандиду подходившую к зеркалу не чаще раза в месяц, да и то на минутку. А то, что заложено в детстве, остается в нас на всю жизнь. — Ты, как всегда, неотразима, — чуть иронично сказала Дульсе. — Все упадут в обморок. Особенно Пабло.

Лус довольно хмыкнула:

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь.

Тень пробежала по лицу Дульсе.

— Желаю приятно провести время, — сказала она. Лус почувствовала в этих словах грустную ноту и повернулась к сестре:

— Дульсита, милая, если хочешь, давай пойдем вместе. Пабло обещал показать старое Акапулько — дома в колониальном стиле, здесь еще сохранилось несколько совершенно уникальных построек. Я думаю, тебе это будет очень интересно.

В другое время Дульсе согласилась бы с радостью. Она обожала старинные здания, руины, все, что дышало историей. И даже перешептывания Пабло и Лус не очень бы испортили ей настроение, ведь на самом деле она вовсе не ревновала этого Пабло к сестре — он ей совсем не нравился, правильнее было бы сказать, что она ревновала к Лус всех мужчин вообще, но никого в частности.

Но сегодня идея выйти из отеля да еще ходить по каким-то узким улочкам старого города могла внушить Дульсе только ужас. Даже если, как убеждала ее сестра, теперь никто ее не сможет узнать — с новой прической, в платье и модных туфлях, — все равно Дульсе понимала, что никакого удовольствия от прогулки не получит, если за каждым домом в колониальном стиле ей будет мерещиться щуплая фигура Чучо или длинные черные волосы Кике.

— Нет, Лус, я лучше посижу здесь, — вздохнула Дульсе. — Спущусь вниз в кафе, посмотрю телевизор, порисую.

Идите лучше одни.

— Неужели ты все еще боишься? — с жалостью улыбнулась сестра. — Вот уж не думала, что ты такая трусиха. - засмеялась она.

Называя Дульсе трусихой, Лус, разумеется, хотела ее просто ободрить. Если бы ее саму кто-то обвинил в трусости, она бы, наверно, вылезла вон из кожи, чтобы доказать обратное. Лус во всем хотела быть первой. Но Дульсе была совсем иной и не старалась пускать пыль в глаза, выдавая желаемое за действительное.

— Я и сама не думала, что так будет, — невесело усмехнулась она. — Но сейчас от одной мысли, что на улице меня могут увидеть эти, прямо поджилки трясутся. Так что иди лучше одна. Вряд ли вы будете без меня скучать.

— Я-то о тебе беспокоюсь, — пожала плечами Лус. — Как бы тебе скучно не было.

— Не беспокойся, не будет, — ответила Дульсе и взялась за книгу.

Однако она только делала вид, что углубилась в чтение. На самом деле Дульсе смотрела, как Лус собирается, напевая вполголоса что-то из оперетт Кальмана и наводя последние штрихи. Когда дверь за сестрой закрылась, Дульсе отбросила книгу и задумалась. Делать ничего не хотелось. Можно, конечно, взять карандаш и начать делать наброски — с раннего детства для Дульсе рисование было своеобразной палочкой-выручалочкой, взяв в руки карандаш или фломастер, она забывала и обиды, и огорчения.

К сожалению, большая коробка с пастелью, которую она недавно купила, осталась на берегу, так же как и хорошая бумага для рисования. Ничего, листки из блокнота и шариковая ручка тоже на что-нибудь сгодятся. Дон Клементе, преподаватель Дульсе в Академии, всегда любил повторять, что настоящим художником может стать только тот, кто в автобусе делает наброски на полях газеты, а в кафе на салфетке.

Дульсе взяла листок, и скоро на нем появилось море, скалы, вот из-за скалы появляется темный нос лодки...

В этот момент в дверь постучали.

— Кто там? — спросила Дульсе.

— Горничная, сеньорита, — ответил решительный женский голос. — Разрешите у вас убрать?

Дульсе осмотрела аккуратно прибранную комнату.

— Стоит ли? — нерешительно спросила она.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась девушка чуть постарше Дульсе с тряпкой и ведерком в руках. Она вошла в комнату и деловито огляделась.

— Сколько пыли! — воскликнула она. — Просто ужас!

— Мне это совершенно не мешает, — пыталась сопротивляться Дульсе, но почти сразу же потерпела поражение. Перечить деловитой горничной было все равно, что стараться убедить тетю Кандиду пойти на выставку современной живописи.

— Вы только посмотрите, какая грязь! — восклицала горничная с таким видом, как будто посреди номера, который занимали сестры, были разлиты помои. — Какие-то грязные бумаги. — Горничная красноречивым жестом указала на наброски, которые только что делала Дульсе. — Я просто обязана здесь убрать, так ведь, дорогая сеньорита? Это моя обязанность? Или вы хотите, чтобы меня уволили?

Дульсе этого совершенно не хотелось.

— Да-да, конечно, убирайте, — малодушно согласилась она, решив, что это будет проще, чем убеждать горничную оставить номер в покое. — А я, пожалуй, спущусь в кафе.

С облегчением закрыв за собой дверь, Дульсе двинулась по коридору, медленно ступая по пушистому толстому ковру.

Она спустилась вниз и зашла в полутемный кафетерий, где громко играла музыка, а за столиками сидело несколько пар — женщины с обнаженными плечами и ослепительными улыбками, мужчины в белых костюмах, оттенявших их бронзовый загар. «Как в кино», — подумала Дульсе.

«Ореаль», где остановились сестры Линарес, был хотя и не самым шикарным в Акапулько, но добротным четырехзвездочным отелем — здесь было предусмотрено если не все, то многое: несколько баров и кафе на разных этажах шикарный ресторан с кабаре, различные службы, которые могли понадобиться отдыхающим - от ателье до видеотеки.

В гордом одиночестве Дульсе выпила чашечку кофе с миндальным пирожным, затем, решив, что ее утреннее потрясение все оправдывает, заказала пятьдесят граммов коньяка и решила едва ли не в первый раз закурить на людях.

— У вас не занято? — услышала она приятный мужской голос.

— Нет, — покачала головой Дульсе и затушила сигарету, почувствовав, что на нее вот-вот нападет безудержный кашель.

— Мы с вами уже где-то виделись, — продолжал голос.

Дульсе подняла голову. Ей улыбался приятный молодой человек в тонкой льняной рубашке, очень простой, но очень дорогой.

— Правда? — слабо улыбнулась Дульсе. — Я что-то не помню. Но вы все равно можете сесть.

— Ну как же, — продолжал молодой человек. — Где-то с час назад я видел вас в городе недалеко от пристани. Вы были не одна, а я, не зная, как заговорить с вами, спросил, не знаете ли вы, где занимаются виндсерфингом.

— И что я вам ответила? — понуро спросила Дульсе. Молодой человек весело рассмеялся, как будто Дульсе сказала что-то очень остроумное.

— Вы мне ослепительно улыбнулись, так что от вашей улыбки мое сердце просто растаяло, и ответили, что понятия об этом не имеете, но сами давно мечтали оседлать морскую волну, как коня.

«Ну, Лусита! Браво!» — засмеялась Дульсе и, повернувшись к молодому человеку, вслух сказала:

— По крайней мере, я не ввела вас в заблуждение и не указала неверного направления.

— А где же ваш спутник? — с интересом спросил молодой человек, окидывая взглядом кафе.

— Его здесь нет, — ответила Дульсе, которую начала развлекать эта ситуация.

— Вы поссорились?

— Ничего подобного. Просто... — Дульсе уже хотела было признаться, что ее собеседник разговаривал не с ней, а с ее сестрой, но вовремя удержалась. «Раз уж я подстрижена и одета, как Лус, что если я буду и вести себя так же, как она? — решила Дульсе. — Интересно, что из этого получится?» — Просто он показывал мне город, я выделила ему два часа, а теперь они закончились. Как говорит моя тетя Кандида, «хорошенького понемножку».

Молодой человек весело расхохотался. Похоже, он был готов с восторгом воспринимать все, что приходило Дульсе в голову. «Как, оказывается, это просто, — подумала она. — Главное — говорить уверенно и с умным видом».

Если бы Дульсе была самой собой, ей, возможно, стало бы неловко вести такую пустопорожнюю беседу с малознакомым человеком, но в том-то и дело, что сейчас она была как бы в маске Луситы и говорила от ее лица. Это был веселый маскарад, а на маскараде все дозволено.

— Раз вы так любите все рассчитывать по минутам, может быть, вы сможете выделить час и для меня? — поинтересовался молодой человек.

Дульсе задумалась.

— Ну... — сказала она, собираясь, разумеется, отказать. Возможно, дело было в выпитом коньяке, а может быть, Дульсе угнетала перспектива вернуться в номер и тупо сидеть там одной в ожидании, когда же вернется Лус, но, как бы там ни было, Дульсе неожиданно для себя сказала: — Пожалуй, могу.

Молодой человек так явно обрадовался, что Дульсе даже удивилась. «Неужели капля притворства — это все, что им нужно!» Ей вдруг стало весело, и страхи отошли. На время она забыла, как скрипел на тропинке песок под ногами Кике, когда он проходил мимо всего в нескольких шагах от нее с твердым намерением — убить.

— Давайте познакомимся, — предложил молодой человек и представился: - Антонио Суарес, студент-экономист, учусь в университете Монтеррея.

— Лус Мария Линарес, — гордо сказала Дульсе и подала Антонио руку: — Будем знакомы.

— Давайте прогуляемся, - предложил молодой человек. — Жара, наверно, уже спала. Если хотите, мы можем побродить вдоль моря. Там в конце пляжа очень живописные места. Скалы, утесы. У вас никогда не возникает желания уйти от этих нарядных толп, одиноко бродить по морскому берегу наедине с природой?

— Здесь практически в самом Акапулько? – ответила Дульсе. — Это будет самообман. Вы прячетесь за скалу и воображаете, что вы на необитаемом острове, а тут вам навстречу…

— Веселая компания, состоящая наполовину из ваших знакомых! — поддержал ее Антонио. — Вы совершенно правы. Я просто восхищен тем, как вы оригинально мыслите

— Спасибо, — невозмутимо ответила Дульсе. — А раз так, тогда давайте совершим экскурсию по отелю.

Антонио недоуменно посмотрел на нее.

— То есть как по отелю?

— А так. Вам, как экономисту, это должно быть интересно. Вы были в бильярдной? А в видеотеке? А в солярии? Нет? Я тоже. Давайте все осмотрим.

Антонио громко расхохотался.

— Лус Мария, да вы просто сокровище!

Весь день Чучо и Кике бродили по городу, осторожно выспрашивая у торговцев, отдыхающих и просто у бездельников, которые часами сидят в кафе над одной-единственной рюмкой текилы или над чашечкой кофе, не видели ли они девушку-художницу с длинными каштановыми волосами. Оказалось, что Дульсе со своим мольбертом была достаточно заметной фигурой. В Акапулько кого только не бывает, но здесь было бы куда труднее найти модную сеньориту в бальном платье и туфлях на высоких каблуках, чем девушку в джинсах и кроссовках, да еще с ящиком за плечами. Ее мальчишеская фигура очень выделялась на фоне толпы расфуфыренных курортников, фланирующих по набережным. Таких, как Дульсе, здесь бывало немного.

— Такая с ящиком для красок? — спросила торговка жареными каштанами.

Кике утвердительно кивнул.

— А зачем она тебе понадобилась? — подозрительно взглянула на него торговка. — И не говори мне, что она твоя племянница, все равно не поверю.

Кике сверкнул глазами и с угрожающим видом шагнул было к корзине с каштанами, но Чучо проворно опередил его.

— А он и не говорит этого, милая сеньора!

Кике издал какой-то приглушенный звук, похожий на кашель и на рычание одновременно.

— Ты ведь и не говоришь этого, правда, Кике? — обернулся на своего товарища Чучо. — Она вовсе не его племянница, а моя! — заявил он, и прежде чем торговка успела что-то ответить, Чучо галантно взял ее за руку и доверительно сказал: — Мне очень жаль, что мы оторвали вас от вашего бизнеса, дорогая сеньора, и хотим возместить вам доставленное беспокойство. Вот вам тысяча песо.

При виде денег морщины на лице торговки разгладились, и она взглянула на Чучо гораздо ласковее.

— Много тут ходит всяких девчонок, — неопределенно сказала она. — Почем мне знать, которая из них твоя племянница. Ты говоришь, с ящиком для красок... Художница, значит... Надо подумать.

Чучо вытащил еще одну бумажку:

— Подумайте, сеньора. Вот вам еще тысяча песо за вашу любезность. — Он широко улыбнулся торговке, показывая прокуренные зубы.

— Ну если это твоя племянница, так ты и сам должен знать, что она любит выходить или утречком, или уже ближе к вечеру. И здесь она не останавливается, по набережной не гуляет, а уходит куда-то туда, — торговка неопределенно махнула в сторону гряды скал.

— Конечно, я это знаю, — заверил ее Чучо. — Но вы еще не сказали мне, откуда она приходит.

— Удивительно, что ты этого не знаешь, — расхохоталась торговка каштанами. — Ясное дело, вон оттуда. — Она махнула рукой в другую сторону, где высились утопающие в тропической зелени белые корпуса «Ореаля». — Но тебе самому видней, живет ли она в этой гостинице или в какой-то другой, а только ходит мимо.

— Да-да, — поспешно крикнул ей в ответ Чучо и бросился вслед за Кике, который, не ожидая окончания разговора с торговкой, уже быстро шагал по направлению к четырехзвездочному отелю «Ореаль».

Здесь, однако, их постигла неудача. Стоявший у входа в отель швейцар в ливрее, оглядев Кике и Чучо с ног до головы, преградил им путь.

Индейское лицо Кике исказилось злобой.

— А ну пусти! — проговорил он сквозь зубы.

Вместо ответа швейцар вынул из нагрудного кармана свисток и засвистел. Немедленно из неприметной двери за его спиной вышли два рослых широкоплечих субъекта с квадратными челюстями и мощными загорелыми шеями и, ни слова не говоря, остановились рядом, не спуская глаз с Кике. Чучо, увидев, что дело принимает плохой оборот, схватил товарища за руку и оттащил в сторону.

— Ты что, спятил? — жарко зашептал Чучо. — В полицию захотел?

— Какого черта он меня остановил, собака! — Черные чуть раскосые глаза Кике полыхали яростью. — Шкуру сдеру...

— Хорошо, — уговаривал товарища Чучо. — Ты обязательно ее сдерешь, но только не сегодня. Потому что если мы не найдем эту мерзкую девчонку, то шкуру сдерут с нас. Ты ведь и сам знаешь об этом, а, Кике?

Кике ничего не ответил, но дал себя увести. Друзья перешли улицу и устроились в тени раскидистой магнолии. Чучо закурил, Кике молчал, его губы были по-прежнему плотно сжаты, крылья носа раздувались — его все еще душил гнев.

— Кике, малыш, — покровительственно сказал ему Чучо, — я вижу, ты так и не научился ладить с людьми. А если ты не поладишь с человеком, ты ничего из него не вытянешь, уж поверь мне, я дольше твоего живу на свете. Поговори с человеком вежливо, найди к нему подход, сделай маленький подарок, дай ему тысчонку-другую, и он раскроется перед тобой. А давлением, испугом многого не возьмешь. Так и останешься бедным глупым Кике.

— А ты, тоже богач нашелся! — проворчал Кике, однако злиться явно перестал.

— Посиди здесь, в тени, а я подойду к гостинице и попробую что-нибудь разузнать, — сказал Чучо и, обойдя отель с другой стороны, подошел туда, где стояли большие контейнеры для мусора.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и минуты, как с черного хода, ведущего на кухню, появился мальчик, кативший перед собой тележку с отходами.

— Давай я помогу тебе, — вызвался Чучо и, взявшись за противоположный конец тележки, помог мальчику поднять ее и вывалить содержимое в контейнер. — Как же ты справляешься с этим один? — притворно удивился Чучо.

— Лопатой, — пожал плечами мальчик.

— Да, — вздохнул Чучо. — Одним с детства приходится работать не покладая рук, а другие палец о палец не ударят. Вот как те, кто живет в этой гостинице.

— Это точно. — Мальчик вздохнул.

— Так-то, — продолжал Чучо. — Наверняка небось живут здесь одни бездельники. С утра до вечера только развлечения и танцы. Хотя, — он замолчал, как будто ему в голову пришла какая-то интересная мысль, — бывает, что занимаются каким-нибудь художеством, книги пишут, картины рисуют. Таких я уважаю.

Мальчик, видно, был рад передохнуть и продолжал стоять рядом с Чучо, кивая головой.

— Видел я здесь на набережной девушку, — говорил Чучо, — я сразу обратил на нее внимание. Художница. Не из тех, которые разоденутся и ходят, всем свои наряды показывают. Эта одета скромненько — джинсики, футболочка, ящик с красками на плече. Вот это я понимаю, а ведь тоже не бедная. Всяк трудится по-своему, — закончил Чучо свою речь поучительной сентенцией, не упомянув, однако, как именно трудится он сам.

— Я ее тоже видел, эту девушку, — кивнул головой мальчик. — У нас живет, в «Ореале», я сам видал, как она рисует. Сидит, бывало, на подоконнике с альбомом в руках и рисует. Час может просидеть, а то и больше. Вон там, на шестом этаже. - Мальчик указал рукой на один из корпусов. — С ней еще…

Мальчик не успел договорить, потому что в зарешеченном окне первого этажа, где была расположена кухня, возникло сердитое женское лицо.

— Пепе! - крикнула женщина. - Бездельник! Кто будет за тебя очистки выносить, а ну марш сюда!

Пепе вдрогнул, подхватил тележку и понесся обратно на кухню, не успев сообщить Чучо, что или кто был еще. Но Чучо уже знал достаточно.

— Она живет здесь, в «Ореале», — потирая руки, рассказывал он Кике несколькими минутами позже. — Понимаешь, мы напали на ее след. Теперь осталось подкараулить ее, и тогда...

— ...мы свернем ей шею, — мрачно согласился Кике. Чучо поморщился:

— По-моему, Шеф говорил просто «припугнуть», но если придется сворачивать шею... я бы предпочел, чтобы это сделал ты, у тебя лучше получается.

Кике довольно хмыкнул.