Роза и Рикардо

ГЛАВА 6

Дежурная горничная шестого этажа Кета считала себя одновременно неотразимой и необычайно проницательной, а уж что касается ее качеств как горничной, то она была уверена, что ей место не в таком отеле, как «Ореаль» — добротном, но недостаточно шикарном, а в самом «Пале Ройяле», где, говорят, однажды гостил испанский король Хуан Карлос. Поэтому свои обязанности она выполняла точно и аккуратно, однако с оттенком подавленной гордости королевы в изгнании.

Впрочем, не только себя Кета видела королевой, она и окружающий мир воспринимала чуть-чуть не таким, каким он был на самом деле.

Презрительно смахнув все разбросанные по столу листочки в корзину для мусора, Кета презрительно хмыкнула:

— Совсем сеньорите нечего делать. Сидит бумагу марает, как ребенок. Вечно причуды у этих богатых. Шла бы как люди развлекалась, так нет.

Закончив убирать в номере, она взяла корзину для бумаг и вышла в коридор, чтобы выбросить ее содержимое в контейнер для сухого мусора, который находился на том же этаже под лестницей.

И тут ей навстречу вышел какой-то незнакомый человек. В первый момент он Кете явно не понравился — маленький рост, щуплое телосложение, несвежий костюм. Чего-чего, а неаккуратности Кета просто терпеть не могла. У этого же типа рубашка была не просто вчерашней, а вопиюще несвежей. Поэтому горничная хотела гордо пройти мимо, желая показать, что даже не замечает подобных людей. Мужчина, однако, вдруг остановился в обратился к ней.

— Уважаемая сеньорита! — сказал он очень вежливо. — Позвольте мне обратиться к вам!

Всем своим видом незнакомец выражал такое почтение, что Кета остановилась. Мужчина, видимо, только этого в ждал, ибо он немедленно еще раз учтиво поклонился и затем сказал:

— Я уже несколько раз видел вас и не могу не сказать: вы лучшая горничная, каких мне приходилось видеть. Просто мастер своего дела. Вы, по-видимому, проходили специальное обучение в столице?

— Ну, — замялась Кета, которая не смогла когда-то даже закончить школу, а больше нигде не училась, — не совсем в столице...

— А, значит, в Монтеррее или Гвадалахаре, — понимающе кивнул Чучо (это был, разумеется, он).

— М-м-м, — неопределенно ответила Кета, а затем внимательно взглянула на незнакомца. — А почему вы, собственно говоря, этим интересуетесь?

— По роду службы, дорогая сеньорита, — ответил Чучо и, поймав вопросительный взгляд горничной, пояснил: — Я должен подобрать персонал для новой виллы-пансионата, которая строится тут... — Он неопределенно махнул рукой.

— На Авенида де Боливар? — спросила она.

— Именно, — подтвердил Чучо.

— Так это будет нечто грандиозное. Там чудесный вид на море.

— Вы правы, — подтвердил собеседник. - Что я больше всего ценю в женщинах, так это ум. Кажется, вы мне подходите. Разумеется, это строго между нами, — Чучо понизил голос, - а то если узнают все ваши девушки, отбоя не будет, а мне нужны... — Чучо сделал многозначительную паузу, следя за реакцией горничной, — только первоклассные кадры.

Кета невольно выпрямилась и расправила плечи, чтобы казаться стройнее, поправила белый фартук, постаралась изящнее держать корзину с бумагами. Этот человек должен увидеть, что если ему нужны первоклассные кадры, то лучше Кеты он никого не найдет, по крайней мере в «Ореале».

— А каковы условия? — с чувством собственного достоинства спросила она.

Отвечая на этот вопрос, Чучо не поскупился на подробности. Вилла-пансионат с видом на море. Разумеется, для самой богатой и шикарной публики. Номер — это не только комнаты с ванной и балконом. Это еще и выход в собственный сад, индивидуальный бассейн, солярий. Одновременно в пансионате будет жить не более нескольких человек, так чтобы каждый ощущал себя хозяином прекрасной виллы. Разумеется, обслуживание в таком месте должно быть на высочайшем уровне, какой не снился не только «Ореалю», но и «Пале Руаялю». Найти такой штат — чрезвычайно непростая задача. Рекомендаций в таком деле недостаточно, поскольку их пишут зачастую не очень компетентные люди. Нужно своими глазами увидеть, кто как работает.

— Вот почему я и оказался здесь, — закончил Чучо, — в таком неприметном костюме. Мне нужно было все увидеть своими глазами. А если бы приехал на своем «роллс-ройсе» к главному входу, меня бы сразу все узнали, и наверняка ваш метрдотель порекомендовал бы мне девушку, от которой хотел бы избавиться сам. «На тебе, боже, что нам не гоже».

— Какую-нибудь Хуаниту или Берту, — хмыкнула Кета.

— Вот именно, — подтвердил Чучо.

У Кеты заблестели глаза. Незнакомец, разговаривавший с ней, уже не казался ей неопрятным коротышкой. Ей стало казаться, что она видит перед собой приятного, скромно, но хорошо одетого сеньора с располагающей улыбкой.

Между нами, — доверительно сообщил растаявшей горничной Чучо, — я был в «Пале Ройяле» и не нашел там никого, кто бы меня устроил. Понимаете, никого!

Кета кивнула с таким видом, как будто всю жизнь была уверена в том, что в пятизвездочном «Пале Ройяле» работают самые отбросы ее профессии.

— А вот вы, сеньорита, — серьезно продолжал Чучо, — мне понравились. Я видел, что вы расторопны, умелы... внешние данные играют, разумеется, не последнюю роль... Но я не видел одного...

— Чего же? — нетерпеливо спросила Кета.

— Качество уборки комнат, — признался Чучо. — Понимаете, нам нужны горничные, которые могли бы в короткий срок навести в любой комнате практически идеальную чистоту и порядок. — Он задумчиво посмотрел в блестевшие от возбуждения глаза Кеты. — Как бы нам решить эту проблему?

— Сеньор... — начала Кета и запнулась.

— Вильярреаль. — Чучо решил не мелочиться и приписал себе одну из самых звучных мексиканских фамилий, которая означает в переводе нечто вроде «королевская вотчина».

— Сеньор Вильярреаль, — решила не теряться Кета, — я только что закончила уборку номеров на своем этаже и готова вам их показать.

Чучо сделал вид, что колеблется:

— Не знаю, удобно ли это будет... В нашем пансионате мы возьмем за правило ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в личную жизнь клиентов.

— Но здесь же всего лишь «Ореаль»! — Кета произнесла это слово с таким презрением, как будто уже давно не работала здесь.

Чучо все еще колебался.

— Пойдемте! — упрашивала его Кета. — Раз я там убрала, значит, ничего особенно личного вы не увидите. Вот только что я вычистила номер, где живут сестры. Одна из них вообразила, что она художница! Сколько я каждый день бумаги выношу. Она, прежде чем одну картинку намалевать, столько листков изведет, страшное дело!

— Ну что ж, давайте посмотрим, уговорили, — улыбнулся Чучо. — Какой это номер?

— Шестьсот пятьдесят третий, — сказала Кета. — Погодите, я только выброшу корзину. Как раз из их комнаты!

Чучо бросил жадный взгляд на корзину со смятыми листками бумаги и проследил, куда Кета выбросила ее содержимое. Затем последовал за горничной в номер шестьсот пятьдесят третий.

Окинув взглядом комнату, Чучо сказал:

— Я вполне удовлетворен, дорогая сеньорита. В самое ближайшее время я поговорю о вас с начальством. Я уверен, что вы нам подойдете.

Лицо Кеты вспыхнуло от радости.

— Но, — хитро подмигнул ей Чучо, — пока никому ни полслова. И если увидите меня в отеле, не показывайте виду, что знаете, кто я. Конкуренция, сами понимаете.

Кета энергично кивнула. Она пошла на свое место в конце коридора и села на стул с таким видом, как, верно, когда-то сама великая испанская королева Изабелла садилась на трон.

Лус спустилась в вестибюль, где она договорилась встретиться с Пабло. Собственно говоря, она даже была рада, что сможет повидаться с ним наедине. Еще вчера она почувствовала, что этот молодой человек заинтересовался ею всерьез. Сама Лус еще не разобралась в своих впечатлениях. Не было никакого сомнения в том, что Пабло Кастанеда гораздо более образованный и интересный человек, чем Рауль или Лукас и чем многие другие юноши из числа ее школьных приятелей. Но Лус твердо запомнила совет своей подруги Инес, которая считала, что главная опасность, которая подстерегает молоденьких девушек, — это очертя голову увлечься каким-нибудь молокососом и выскочить за него замуж, а потом раскаиваться всю оставшуюся жизнь.

Услышав эту мысль впервые, Лус стала возражать.

— Послушай, Инес, — сказала она, — так можно далеко зайти. Если девушка не выйдет замуж в молодом возрасте, так можно и вообще никогда не выйти. Посмотри на нашу тетю Кандиду, например.

— А интересно, чему училась твоя тетя Кандида? Есть у нее профессия?

Лус задумалась. Ей было трудно ответить на такой вопрос.

— Ну как чему училась? Тогда же время было другое. У них были домашние учителя. Их готовили к светской жизни.

— Вот именно! — с торжествующим видом произнесла Инес. — Она фактически не получила образования. Поэтому, естественно, она не могла представлять никакого интереса для мужчин, когда прошла ее молодость.

— Ну и что ты этим хочешь сказать? — недоуменно спросила Лус.

— Я хочу, чтобы ты умела ценить себя по достоинству. Ты не забыла о том, где учишься?

— Ну в консерватории, и что из этого?

— К тому же ты одна из лучших студенток вокального отделения, так ведь?

Лус засмеялась.

— Дон Ксавьер предпочитает мне таких слов не говорить из воспитательных соображений.

— Все равно ты сама это знаешь. Итак, ты красивая, молодая, талантливая женщина. Много ли ты видишь вокруг мужчин, равных тебе по уму, таланту и красоте?

Слушать такие слова Лус было одновременно приятно и очень смешно.

— Я не знаю, — сказала она. — Просто у меня не так уж много знакомых мужчин.

— Тогда поверь моему более обширному опыту, — сказала Инес с важным видом, — достойных мужчин вокруг очень мало.

— Меньше, чем достойных женщин? — ехидно спросила Лус.

Но на Инес такая ирония не действовала.

— Гораздо меньше, я тебя уверяю. Я тебе дам почитать на эту тему статью из последнего номера феминистского журнала из Штатов. Там это доказано с привлечением математических выкладок и таблиц.

Лус совсем прыснула со смеху.

— Так что же, мне теперь к каждому новому знакомому подходить с этими выкладками и таблицами?

Инес внимательно посмотрела на нее.

— Совсем нет. Просто ты не должна спешить. Не должна думать, что какой-нибудь очередной Пепе или Панчо — это твой последний шанс.

— А что я должна думать? — с любопытством спросила Лус.

— Ты ничего не должна. Ты просто живи так, как ты считаешь нужным, а не мама или тетя Кандида...

— Мама как раз хочет, чтобы я не торопилась замуж, а училась.

— На этот раз я согласна с сеньорой Линарес. Я, например, торопиться не собираюсь. Скажи, Лус, разве не лучше жить пока самыми разными интересами и знать, что у нас есть возможность выбора?

— Может быть, ты и права, — задумчиво сказала Лус. Эти слова подруги запали ей в память. В этом году то одна, то другая из школьных подружек сообщала ей о своей помолвке и знакомила с женихом, но пока еще Лус ни разу не встретила молодого человека, с которым ей бы захотелось провести рядом всю жизнь.

И вот теперь Пабло Кастанеда. Отрицать его очевидные достоинства Лус не могла. И все же, вспомнив тот разговор с Инес, она решила, что торопиться и вправду не следует. В конце концов, Пабло учится в Мехико, и у них еще будет возможность увидеться.

В этот раз Пабло был в открытой рубашке без галстука и в джинсах, и он показался Лус еще менее солидным, чем накануне, чуть ли не мальчишкой. Когда он увидел Лус, лицо его просияло.

— А что, твоя сестричка с нами не пойдет? — на всякий случай спросил он.

— Да нет, она что-то устала и решила остаться в гостинице.

— Надеюсь, нога ее больше не беспокоит? А то я могу зайти и проведать ее.

Лус сообразила, что именно в этот день показывать Дульсе врачу не следует, и поспешно заявила:

— Да нет, все в порядке. Она просто плохо спала ночью в теперь решила отдохнуть.

— Ну, как хочешь, — сказал Пабло. — Я хотел тебе предложить прокатиться на машине до старого города, а потом пройтись пешком.

— Подходит, — сказала Лус.

Пабло уже не в первый раз был в Акапулько и довольно хорошо знал его старинную часть. Он повел Лус по извилистым улочкам, где роскошные колониальные особняки перемежались с антикварными лавочками, где торговали керамикой, стеклянными и фарфоровыми безделушками, бесконечными кожаными поясами и сумками и множеством других подобных вещей. Лус, которую слегка мучила совесть из-за того, что сестра осталась одна в гостинице, захотелось купить Дульсе какой-нибудь сувенир на память об Акапулько. Вспомнив о коллекции кукол в национальных костюмах, которые собирала Дульсе, Лус купила куклу, изображающую индианку, ткущую ковер. А на память о вчерашнем вечере она выбрала миниатюрное изображение скалы вместе с крепостью и рестораном «Торре дель Кастильо», выполненное из какого-то особого минерала, который менял свой цвет с голубого на розовый в зависимости от погоды. «Наверняка Дульсите будет приятно получить такой подарок», — подумала Лус.

В этот момент она увидела, что Пабло нерешительно смотрит на нее.

— Ну что, куда теперь? — спросила она с веселым видом, чтобы подбодрить его.

— Ты знаешь, Лус, — начал Пабло каким-то неуверенным тоном, — по этой улице можно дойти до мастерской моего отца. Самого его нет дома, но он дал мне ключ, и мы могли бы зайти и посмотреть его работы.

Лус задумалась. С одной стороны, она немедленно вспомнила наставления, еще в детстве услышанные от Томасы, о том, что девушка не должна идти в гости к одинокому мужчине. С другой стороны, она никогда не была в мастерской художника, и ей, конечно, лестно было бы при случае упомянуть о таком знакомстве. Она еще раз посмотрела на Пабло. У него был такой положительный вид, что

Лус решилась:

— Хорошо, Пабло, я с удовольствием. А твои отец не будет возражать?

— Да нет, что ты, он сам дал мне ключ и разрешил приводить знакомых, — горячо сказал Пабло.

— Ну хорошо, пойдем, — сказала Лус. — Только не очень надолго.

— Пойдем, — радостно повторил Пабло. — Здесь близко, всего три квартала.

Они отправились и продвигались не очень быстро, потому что Лус по-прежнему приклеивалась к витринам лавчонок, а иногда и заходила внутрь, так что Пабло с трудом сдерживал свое нетерпение. Наконец они дошли до довольно современного большого дома и стали подниматься по лестнице. На третьем этаже Пабло остановился.

— Это квартира моего отца и тут же мастерская.

— И что, он проводит много времени в Акапулько?

— Не так уж много, но приезжает довольно часто. Мой отец такой человек, который не может ничем заниматься подолгу.

Пабло вставил ключ в замок и отворил дверь. Сразу из прихожей они попали в комнату с большими окнами, которая, очевидно, и была мастерской. Лус она показалась чем-то средним между музеем и антикварной лавкой. Кругом были расставлены картины, бюсты, какие-то статуэтки и медные котлы, на стенах висели ковры и вышивка индейской работы. Вообще предметов в комнате было много, и все это выглядело довольно живописно, но как в этом хаосе можно было что-нибудь найти, Лус не понимала.

Пабло стал показывать ей картины. Они были написаны в самой разной технике: масло, акварель, пастель, многие были не закончены. Впечатление было довольно разнородное, но многие пейзажи и натюрморты Лус понравились. Вот когда она пожалела, что не уговорила Дульсе пойти с ними: ей наверняка бы понравилось.

Пабло сказал, что сварит кофе, и пошел на кухню. Лус присела на диван, стоящий у стены и покрытый ковром.

Появился Пабло с кофейником и двумя дымящимися чашечками.

— Попробуй кофе. Я горжусь своим умением. Готовить кофе меня научила наша старая няня.

— А твоя мама этим не занималась?

Пабло усмехнулся:

— Мама нет. У нас для этого были слуги. Моя мать считает, что сеньоре не место на кухне.

— А что, ты единственный ребенок, или у тебя есть братья и сестры? — спросила Лус.

— Смотря как считать, — медленно сказал Пабло и замолчал. Потом начал снова: — Понимаешь, у мамы я единственный сын. Но мой отец женился еще два раза, и поэтому у меня есть еще два брата, Антонио и Констанцио.

— Два брата? — переспросила Лус. — И сколько же им лет?

— Антонио пятнадцать, а Констанцио девять. Мы с ними обычно встречаемся у нашей бабушки.

— Интересно, — сказала Лус. — А сейчас твой отец женат?

— Сейчас нет, — ответил Пабло. — Теперь он называет себя свободным художником. Он говорит, что ищет свой идеал красоты и женственности, и, пока не отыщет, не хочет связывать себя обязательствами.

— Он у тебя, похоже, любопытный человек. Хотела бы я на него посмотреть.

— Я тебе охотно предоставлю такую возможность. Сейчас мы с ним друзья. Было время, когда я осуждал его, но теперь я отношусь к нему гораздо снисходительнее.

Лус удивленно взглянула на него. Она еще не додумалась до того, что по отношению к родителям можно применять слово «снисходительность».

— Да что мы все о родителях! — вдруг воскликнул Пабло. — Мне гораздо больше хочется поговорить о тебе, Лус.

— А что обо мне говорить? — слегка кокетливо спросила Лус.

Пабло молчал, собираясь с мыслями:

— Лус, я хочу, чтобы ты мне поверила. Я никогда не бегал за девушками. Вообще у меня в эти два года слишком много времени занимала медицина. Но теперь...

— Что теперь? — тихо спросила Лус.

— Понимаешь, я уже третий день думаю о тебе. У меня перед глазами все время твой образ. Мне все время хочется быть с тобой, слушать тебя. Когда мы вчера танцевали...

Он опять замолчал.

— Что вчера? — опять тихо спросила Лус.

Но Пабло вдруг посмотрел на нее умоляющим взглядом.

— Лус, пожалуйста... Можно мне тебя поцеловать?

Лус настолько растерялась, что не ответила. Она сидела, вжавшись в диван, и когда Пабло приблизился и сел рядом с ней, она быстро закрыла глаза. Она ощутила губы Пабло на своих губах, потом почувствовала, что он обнял ее за плечи. Ей было приятно и страшно одновременно. Рассудок подсказывал ей, что следует прекратить эту сцену.

— Пабло, пожалуйста, — сказала она, не открывая глаз.

— Лусита, милая, — прошептал Пабло, отрываясь на миг, чтобы поцеловать ее еще. Его объятия стали более пылкими. Лус попыталась мягко высвободиться, но он не отпускал ее.

— Лус, я не могу без тебя, — продолжал говорить Пабло. — Ты мне очень нужна...

В этот момент они услышали, как открывается входная дверь. На фоне тишины, царившей в комнате, этот звук показался им просто грохотом.

А потом приятный мужской голос произнес в прихожей:

— И как мы с вами уже говорили, моя очаровательная сеньора, в этом бренном мире, где мы свидетели человеческих несовершенств и слабостей, самое мудрое, что мы можем сделать, это стремиться наполнить каждый наш час радостью и любовью к ближнему.

И с этими словами на пороге появились дон Серхио Кастанеда и рядом с ним Лаура.

— Тетя Лаура! — изумленно воскликнула Лус.

— Папа! — несколько растерянно произнес Пабло.

Пожалуй, единственный, кто не пришел в замешательство, был дон Серхио. Сняв с головы шляпу, он своим особым поклоном приветствовал девушку, сидевшую на диване с его сыном.

— Прелестная сеньорита, я счастлив вас видеть в моем скромном приюте муз и весьма польщен, что мой отпрыск дал мне возможность вас лицезреть. — Потом он обернулся к Лауре, которой до сих пор не удалось придать лицу спокойное выражение. — Мои юные друзья! Позвольте представить вам высокочтимую донью Лауру из Мехико, в которой я встретил глубоко художественную натуру и, я бы осмелился сказать, родственную душу. Лаура наконец пришла в себя.

— Дон Серхио, мы знакомы, — сказала она. — Это Лус Линарес, дочка моей очень давней подруги и будущая певица.

Дон Серхио еще раз поклонился.

— Мое почтение, сеньорита Линарес. Значит, вы тоже решили посвятить себя искусству. О, и моей душе не чужд возвышенный мир звуков. Было время, когда мне прочили музыкальную карьеру, но впоследствии другие музы увлекли меня под свою сень.

Лус смотрела на него во все глаза.

— Дон Серхио, мне очень понравились ваши работы, — произнесла она.

Лицо дона Серхио озарилось счастливой улыбкой:

— Ты слышишь, Пабло, что сказала сия прелестница. О, у этой отроковицы замечательный вкус. Дитя мое, я обязательно должен написать ваш портрет.

— Ну что вы, дон Серхио, — смущенно сказала Лус.

— Дон Серхио де Кастанеда действительно замечательный художник, — сказала Лаура как можно более деловым голосом. — Я даже сделала снимки его мастерской, чтобы предложить столичным журналам. Мы как раз этим занимались. — Лаура подумала, что, к счастью, фотокамера, как обычно, висит у нее на плече. — А теперь мне пора ехать в другое место.

— Но постойте, прекрасная донья Лаура, — запротестовал дон Серхио, — куда же вы? Ведь мы еще не успели поработать над вашим портретом.

С этими словами он откинул холст с мольберта, и Лус с большим удивлением увидела на нем набросок портрета, в котором вполне очевидно угадывались черты Лауры.

Но Лаура даже не слушала:

— Нет, нет, я уже опаздываю. Большое спасибо, дон Серхио, мы с вами созвонимся. Лус, деточка, я позвоню вам в гостиницу. — И, повернувшись к Пабло и бросив «Приятно было познакомиться», она поспешно вышла из мастерской.

— Увы, — сказал дон Серхио, присаживаясь на стул напротив Пабло и Лус. — Моя прелестная спутница покинула нас, предпочтя вериги бизнеса живительному глотку чистого искусства. Такова наша жизнь. Но я рад вас видеть, юные друзья, и с удовольствием угощу вас стаканчиком текилы или бананового ликера, чтобы символически отметить наше знакомство.

— Отец, мы спешим... — начал было Пабло, но Лус перебила его:

— Большое спасибо, дон Серхио, я с удовольствием попробую бананового ликера, но только одну рюмочку, потому что я должна возвращаться в гостиницу. Меня там ждет моя сестра. Кстати, она сама изучает живопись, и мне кажется, ей было бы интересно познакомиться с вами.

— Очаровательная сеньорита, мне жалко лишаться вашего общества так скоро после нашего знакомства, но я твердо рассчитываю на то, что это знакомство продолжится. И вы, и ваша сестра будете желанными гостьями в этом храме муз в любое время, когда вы соблаговолите.

И с этими словами дон Серхио отправился готовить напитки.

Час, который Дульсе выделила Антонио, давно прошел, а они все еще ходили по длинным коридорам отеля «Ореаль», поднимались на разные этажи, посетили солярий и кафе на крыше, спускались в прачечную и ателье по мелкому ремонту одежды, затем вышли в сад, чтобы пройти к другому корпусу,

— Давайте посидим, — картинным жестом Дульсе указала на скамейку, спрятавшуюся под цветущим рододендроном.

— С удовольствием, — ответил Антонио.

Дульсе была в ударе. Маска сестры явно шла ей. Когда они сели, Дульсе, делая вид, что разглядывает розы, краем глаза следила за своим новым знакомым. Он смотрел на нее с таким откровенным восхищением, что ей даже стало немного не по себе. Радость и подъем сменились свойственными Дульсе грустью и меланхолией. «Значит, и этот Антонио тоже перекинется на Лус, — печально размышляла Дульсе. — Ведь я ему нравлюсь сейчас, потому что веду себя, как сестра. А когда я снова стану самой собой, он сразу же отвернется от меня. Неужели для того, чтобы понравиться мужчине, мне придется играть кого-то другого? Получается, что я, такая, какая я есть на самом деле, вообще никому не нужна».

От Антонио не укрылось изменение в настроении Дульсе.

— Что с вами? — с тревогой в голосе спрашивал он. — Что-то случилось?

— Нет, — слабо улыбнулась ему Дульсе. — Просто... просто час, который я выделила вам, уже прошел. — Она помолчала. — И нам пора проститься.

— Но... — Антонио не находил слов. Дульсе решительно поднялась со скамейки.

— До свидания, — сказала она серьезно, даже как-то торжественно. — Большое спасибо за то, что составили мне компанию.

— Да что вы... — пробормотал ошарашенный Антонио. — Это вам спасибо... за интересную и необычную экскурсию.

— Экскурсия окончена, — ответила Дульсе. — До свидания. Еще раз спасибо.

— Но позвольте мне хоть проводить вас! — воскликнул Антонио.

— Хорошо, — согласилась Дульсе, которой на самом деле тоже совсем не хотелось расставаться с этим, таким милым молодым человеком.

Когда они поднялись на шестой этаж, Дульсе показалось, что в конце коридора на черную лестницу метнулась какая-то тень. Девушка вздрогнула, забытые было страхи вернулись.

— Вот мы и пришли, — сказала Дульсе, подойдя к своей двери. — До свидания, Антонио.

— Я бы с удовольствием составил вам компанию и дальше, — взмолился тот. — Скажите, что вы собираетесь делать сегодня вечером? — Он осекся. — Извините, это, конечно, очень нескромный вопрос. Пожалуйста, не отвечайте, я задал его, не подумав.

— Нет, почему же, — улыбнулась Дульсе. — Я посижу, порисую немного. Настоящим художником может стать только тот, кто ежедневно берет в руки карандаш или краски, так говорит мой преподаватель дон Клементе.

— Так вы художница! — ахнул Антонио. — Что же вы раньше не сказали?

— Но вы же не спрашивали, — улыбнулась Дульсе.

— Покажите, пожалуйста, что-нибудь из своих работ, — попросил Антонио. — Мне очень хочется посмотреть.

Дульсе нахмурилась:

— К сожалению, это невозможно. Почти все мои лучшие наброски остались в мольберте, а его... я потеряла.

— Потеряли мольберт? — удивился Антонио.

— Да, так получилось... — туманно ответила Дульсе. Она отвернулась от Антонио, чтобы скрыть растерянное выражение — она не хотела ничего объяснять о том, при каких обстоятельствах пропал мольберт. И вновь ей показалось, что в конце коридора, там, где проходила черная лестница, мелькнула какая-то тень. Дульсе стало не по себе.

— Ну раз вы так настаиваете, Антонио, — быстро проговорила она, — продолжим нашу экскурсию. Давайте сделаем последнюю вылазку. Спустимся вниз по запасной лестнице.

— Отличная идея! — Антонио обрадовался возможности еще некоторое время побыть вместе с Дульсе. — Эту достопримечательность мы с вами упустили.

Со все возрастающей тревогой, которую она старалась по возможности скрыть, Дульсе пошла по коридору туда, где проходил черный ход, которым пользовался обычно только обслуживающий персонал. Под лестницей они с Антонио увидели большой контейнер для сухого мусора, но больше на лестнице ничего не было. Однако Дульсе показалось, что где-то совсем рядом внизу, возможно, двумя пролетами ниже, раздался какой-то слабый звук... нет, не шаги, а скорее будто кто-то захрустел суставами пальцев.

Дульсе обернулась к Антонио и молча подняла вверх палец, призывая к молчанию. Они замерли. Внезапно звук снизу повторился. Дульсе замерла от ужаса, а затем бросилась вниз по лестнице. Немедленно парой пролетов ниже тоже раздался торопливый топот. Дульсе остановилась, тяжело дыша.

— Лус Мария, я готов поверить, что вы не художница а частный детектив, — сказал Антонио, который также остановился и теперь в изумлении смотрел на девушку.

— Нет, просто мне показалось, что внизу кто-то был — ответила Дульсе.

— Мне тоже так показалось, но что из этого? — пожал плечами Антонио. — Это могла быть горничная, какой-нибудь монтер, официант, да мало ли кто.

— Вы совершенно правы, — сухо ответила Дульсе. — Что ж, продолжим наш спуск.

Шеф Манкони молча разглаживал на столе смятые листки, вырванные из блокнота. Чучо подал ему мятую салфетку:

— Вот тут еще кое-что, Шеф.

Манкони бросил взгляд на портреты, набросанные несколькими штрихами шариковой ручкой.

— А ведь похоже, вот чертовка! — проворчал он.

— Мы нашли ее, Шеф, — сказал Чучо, — Отель «Ореаль», номер шестьсот пятьдесят три. Кстати, это оказалось не так-то просто, она изменила внешность. Подстриглась. На улице я бы ее ни за что не узнал. Что будем с ней делать, Шеф? Если идти на мокрое дело, то пусть этим занимается Кике. Я свою часть выполнил.

Манкони задумался. Он был расчетливым и аккуратным человеком и сам по себе не получал никакого удовольствия от убийства, но тут, по-видимому, другого пути не было. Девчонка прекрасно запомнила лица обоих, более того, она может не просто опознать их, но и нарисовать. Просто клад для полиции. Хотя ведь можно было пойти и другим путем — убрать самих Чучо и Кике, и тогда ниточки, ведущие к нему, Шефу Манкони, все равно обрывались. Нужно было что-то решать, и решать быстро.

— Кстати, шеф, — услышал он снова вкрадчивый голос Чучо, — на тот случай, если с нами, я имею в виду себя и Кике, что-нибудь случится, я тут принял кое-какие меры.

— Что еще? — недовольно спросил Манкони.

— Ну, вдруг мы внезапно исчезнем, — тихо продолжал Чучо, — так ведь иногда бывает с людьми...

— Мы не хотим кормить собой рыб! — выпалил Кике.

— Что это значит! — взревел Шеф, ударяя кулаком по столу, где лежали наброски Дульсе. — Вы что, угрожаете мне?

— Да что вы, Шеф, — поспешно сказал Чучо, видя, что Кике открыл рот и собирается что-то ответить. — У нас и в мыслях этого не было. Просто я тут написал письмецо на имя комиссара Гарбансы, вы, наверно, слышали про такого. Я его, правду сказать, и не думаю посылать, что вы! Так, черкнул на всякий случай и отдал одному своему приятелю, не буду называть его по имени. Так вот, если со мной или, скажем, с Кике что-нибудь случится, он бросит это письмецо в почтовый ящик. Это я просто так говорю, Шеф, чтобы вы знали.

Шеф Манкони заскрежетал зубами, но ничего не сказал. Он с ненавистью посмотрел на щуплую фигуру Чучо. Кто бы мог подумать, что этот пьяница, мелкий воришка окажется таким пронырой. Впрочем, Манкони не мог не отдать ему должного — девчонку-художницу тот нашел, и нашел виртуозно. Пожалуй, действительно, жаль терять такой кадр.

— Ладно, — примирительно сказал он, — с этим вы справились. Остается только одно — сфотографировать ее. Мало ли, как пойдут дела. Допускаю, что она вообще перестанет выходить на улицу, как сегодня. Наложила в штаны, ясное дело. — Шеф Манкони усмехнулся. — Это хороший знак. Значит, припугнуть ее будет не так уж трудно. Хотя, — он забарабанил пальцами по столу, — конечно, может быть, этого будет и недостаточно. Лучше бы она замолчала навеки. Не будь она еще художницей... А так... не знаю...

— Чего тут не знать-то! — проворчал Кике. — Она же может заложить нас со всеми потрохами. Надо убирать, Шеф, вот мое слово.

Манкони поднял голову и посмотрел на Кике:

— Отлично, малыш, ты этим и займешься. — Он повернулся к Чучо: — И все-таки надо ее сфотографировать. Птичка может и улизнуть от нас, а тогда ее ищи-свищи. Надо учитывать все возможности. Кстати, Чучо, ты случайно не выяснил, откуда она приехала, сколько ей лет, как зовут.

— Нет, Шеф, — ответил Чучо. — Хотя думаю, что она из Мехико. Лет восемнадцать—двадцать. Имя она называла, Лусия как будто, но тут я не уверен. Я стоял довольно далеко и слышал неважно.

— Отлично. — Шеф Манкони был доволен, хотя и старался не подавать виду. «Из этого Чучо может выйти толк!» — подумал он и сказал вслух: — Значит, ты понял: фотографии, имя, адрес в Мехико.

Дульсе в сопровождении Антонио Суареса спустилась вниз по черной лестнице. Надо было что-то придумать — идея экскурсии по отелю себя исчерпала.

— Может быть, выпьем кофе, — предложил молодой человек. — Или вы предпочитаете сок?

— Пожалуй, сок, — кивнула головой Дульсе. — И давайте все-таки выйдем на воздух, а то мне уже начало казаться, что я никогда больше не увижу неба и солнца.

— Неприятное чувство, — согласился Антонио. — Тут как раз совсем неподалеку есть небольшое кафе, совсем тихое, неприметное. Хотите, я вам его покажу.

Дульсе ничего не сказала, а только кивнула в знак согласия.

Кафе действительно оказалось таким, как описывал его Антонио - всего несколько столиков, изящные плетеные стулья в атмосфере этого кафе было нечто, что навевало мысли о прошлом, об изящных дамах в длинных перчатках, с зонтиками и галантных кавалерах.

Антонио заказал кофе по-венски, со взбитыми сливками, и Дульсе подумала, что вести себя так, как Лус, пожалуй, не так уж и неприятно, и в этом что-то есть. Она уже снова забыла о своих страхах, а темная тень на лестнице казалась ей просто игрой воображения.

— Лус Мария, — сказал Антонио, смотря ей прямо в глаза, — вы, скорее всего, не поверите мне, но в своей жизни я не встречал ни одной девушки, похожей на вас.

Дульсе не знала, что ответить.

Антонио хотел сказать что-то еще, но тут совсем рядом послышался громкий голос мальчишки-газетчика:

— Убийство главаря преступной группировки! Акапулько втянут в новую войну за сферы влияния! Труп прибивает к берегу! Кто будет следующей жертвой мафии? Леденящие кровь подробности!

Мальчишка размахивал пачкой с газетами прямо у столика, где сидели Дульсе и Антонио.

— Купите газету, сеньор, — чуть тише обратился мальчишка к Антонио. — Сегодняшний номер «Диарио дель Акапулько», местная вечерняя газета, — пояснил мальчишка.

— Нам не до мафиозных разборок, — улыбнулся Антонио и, обернувшись к Дульсе, сказал: — Любят же наши обыватели, когда им щекочут нервы. Что с вами? — воскликнул он, увидев, что его спутница вдруг смертельно побледнела.

— Ничего, — стараясь сохранять самообладание, ответила Дульсе. — Давайте купим газету, — сказала она, попытавшись улыбнуться. — Бедный мальчик иначе ничего не заработает.

— Ладно, малыш, давай газету. — Антонио похлопал маленького газетчика по плечу. — Держи, — он протянул ему деньги.

Еще миг, и мальчишка уже размахивал газетой на другом углу, звонко выкрикивая заученный текст:

— Убийство главаря преступной группировки! Акапулько втянут в новую войну за сферы влияния!

— Ну вот вам ваша газета. — Улыбаясь, Антонио протянул Дульсе номер «Диарио». — Я вижу, вы увлекаетесь благотворительностью.

— Дело не в этом, — ответила Дульсе. — Просто мне интересно иногда быть в курсе того, что происходит в городе, где я в этот момент нахожусь.

Дрожащими руками Дульсе развернула газету — вся первая страница была посвящена войне между преступными группировками. Было много фотографий — вот живой Диего Пикарон улыбается на фоне собственной яхты, а вот он мертвый на морском берегу, выброшенный прибоем. Дульсе показалось, что солнечный свет померк, когда она увидела эту вторую фотографию — это был тот самый человек, которого при ней выбрасывали из лодки в море. Ошибиться она не могла, хотя видела его тело не более секунды — борода, темный костюм, блестящие лакированные туфли на ногах.

У Дульсе закружилась голова. Больше всего ей хотелось сейчас остаться одной и все как следует обдумать. Ведь с тех пор, как все это началось, она так ни разу и не постаралась все проанализировать, она действовала по первому побуждению, необдуманно.

— Что с вами? — как сквозь сон услышала она участливый голос Антонио.

— Ничего, — покачала головой Дульсе. У нее пропало всякое желание продолжать этот маскарад. — Вы извините меня, Антонио, но я, пожалуй, покину вас. Спасибо за кофе.

Дульсе решительно поднялась с плетеного кресла. Она уже не играла роль Лус, и ее движения стали немного угловатыми и порывистыми. Правда, в туфлях на высоких каблуках, которые сейчас были на ней, она не могла идти большими шагами, как обычно ходила в кроссовках, но все же в ней появилось что-то мальчишеское.

Антонио не мог ничего понять. Он видел, что внезапно с его очаровательной спутницей произошла разительная перемена, и он совершенно не понимал ее причин. Ему и в голову не могло прийти, что все дело в газете, ведь обычные люди, как правило, не имеют ничего общего с преступными группировкам! и война бандитов между собой воспринимается ими скорее как род детективного жанра, а не как реальная жизнь. Антонио был готов скорее предположить, что девушка внезапно плохо себя почувствовала, возможно, у нее разболелся живот, а ей неловко признаться в этом.

Как бы там ни было, Антонио сорвался с места и поспешил за Дульсе.

— Разрешите я, по крайней мере, провожу вас до вашего номера, — попросил он.

Дульсе молча кивнула, решив, что провожатый ей будет очень даже кстати. Вместе они вошли в отель и поднялись на шестой этаж. У дверей своего номера Дульсе вежливо, но твердо простилась с молодым человеком.

— Антонио, — очень серьезно сказала она, — большое спасибо вам за то, что вы развлекали меня сегодня. Вы мне очень помогли. Но теперь, я прошу вас, оставьте меня, мне нужно побыть одной.

— Но мы еще увидимся? — с надеждой спросил Антонио.

Дульсе слабо улыбнулась:

— Возможно... кто знает?

— Но вы же не собираетесь уезжать! — воскликнул парень, которого неопределенный тон Дульсе привел в отчаяние.

— Пока нет, — поспешила успокоить его Дульсе, понимая, что в противном случае ей придется еще долго объясняться, стоя в дверях.

Она почти не покривила душой, ответив Антонио, что пока не собирается уезжать. Действительно, они с Лус собирались провести в Акапулько, по крайней мере, еще три дня, однако Дульсе чувствовала, что сделает все, чтобы приблизить отъезд. Мысль о том, что она, сама того не желая, оказалась впутанной в дела местной мафии, приводила ее в панический ужас.

Наконец ей удалось попрощаться с Антонио, который взял с нее честное слово, что завтра она пойдет с ним гулять по окрестным холмам. Дульсе пообещала, хотя была почти уверена, что этого обещания сдержать не сможет.

Когда Антонио ушел, она заперла дверь изнутри и, сбросив с ног ненавистные туфли, забралась с ногами на кровать. Только теперь, уверенная, что ее никто не видит, Дульсе раскрыла газету. Да, сомнений быть не могло, человек, тело которого выбрасывали с лодки в море, был главарем преступной группировки Диего Пикароном.

Еще никогда в жизни Дульсе так внимательно не читала полицейскую хронику в газете. Она подробнейшим образом прочла все, что было написано здесь и о самом Пикароне и его противнике — таинственном и неуловимом Шефе Манкони, люди которого, без всякого сомнения, и убрали конкурента.

Репортер «Диарио дель Акапулько» приводил подробное интервью с комиссаром Гарбансой. Комиссар кратко описал ситуацию, которая сложилась в городе — Акапулько, без сомнения, был лакомым куском для рэкетиров, в Мексике нет другого города, где на душу населения приходится так много отелей, ресторанов, кафе, дискотек и тому подобных заведений, каждое из которых в настоящий момент вынуждено платить дань той или иной банде, и прежде всего группировке Шефа Манкони. Дальше репортер приводил такие слова комиссара Гарбансы:

«Беда состоит в том, — говорил комиссар, — что все простые обыватели Акапулько, кто не сталкивался с рэкетом напрямую, а также отдыхающие стараются делать вид, что вокруг ничего не происходит. Иногда даже слышишь такие высказывания, что, мол, рэкетиры — это та же охрана, это в принципе ничем не отличается от ситуации, когда, скажем, хозяин кафе нанимает охранников, которые будут защищать его от других рэкетиров. Эта позиция совершенно неправильна. Рэкетиры — преступники прежде всего. Откуда вам известно, куда затем направятся деньги, которые они получили в виде мзды от владельцев ресторанов я гостиниц? Эти деньги уйдут в наркобизнес, на подкуп политических деятелей. Куда бы они ни пошли, они будут действовать во вред обществу. Увы, наши обыватели, даже если что-то увидят или узнают, предпочитают не обращаться в полицию, а промолчать».

Когда Дульсе прочла эти слова, она почувствовала, что краснеет. И хотя кроме нее в комнате никого не было, ей пришлось пойти в ванную и умыться холодной водой. Ее мучила совершенно нелепая мысль, что неизвестный комиссар Гарбанса через газету обращается лично к ней, Дульсе Марии Линарес, которая видела все своими глазами, но не пошла в полицию, а «предпочла промолчать».

Дальше в статье рассказывалось о неуловимом шефе Альваро Манкони, который руководит огромной преступной организацией и которого лишь немногие посвященные знают в лицо.

«Мне стыдно в этом признаваться, — говорил по этому поводу комиссар Гарбанса, — но мы не знаем о нем абсолютно ничего. Я бы даже не удивился, — грустно пошутил он, — если бы оказалось, что за этим именем прячется женщина, хотя это, разумеется, маловероятно. Пока нам так и не удалось напасть на его след. Это, видимо, очень опытный и осторожный преступник».

«Но имя у него, видимо, вымышленное?» — спросил репортер.

«Разумеется, — ответил на этот вопрос Гарбанса. — Это одна из тех вещей, которые мы о нем знаем. Он живет где-то здесь в Акапулько, кто-то из нас ежедневно видит его, но даже не сомневается, что это какой-то обычный человек. Нам остается надеяться, что когда-нибудь мы сможем выйти на кого-то из тех, кто знает его в лицо».

Дульсе отложила газету в сторону. Это было невыносимо. Каждое слово, казалось, взывает к ней: «Ты должна сообщить в полицию о том, что видела!» Только сейчас Дульсе поняла, какую большую помощь она могла бы оказать полиции в борьбе с мафией — ведь она не только видела, как избавлялись от тела Пикарона, она прекрасно запомнила лица преступников, она даже может их нарисовать, и у полиции появятся портреты, по которым найти бандитов будет уже совсем нетрудно. А они, возможно, знают в лицо своего шефа! «Кстати, я ведь их уже нарисовала, — вспомнила Дульсе. — Где же эти наброски?» Она оглядела стол, заглянула в корзину для мусора — рисунков нигде не было. «Горничная! — пронеслось в голове у Дульсе. — Она их вынесла вместе с мусором. Но ведь они могли попасться на глаза бандитам, они могли следить за мной!» Дульсе вспомнила темную тень, промелькнувшую на черной лестнице, именно там, где стоял контейнер для мусора. Ей стало плохо — кровь в висках застучала, сердце забилось от панического страха. «Боже мой, когда же вернется Лус! — думала Дульсе. — Мы немедленно, в ту же минуту уедем! Или... — Дульсе решительно тряхнула головой. — Или я пойду в полицию!»

Постепенно страх уступал место решимости. Дульсе снова взяла в руки газету и прочла интервью с комиссаром Гарбансой. Ей стало стыдно, но не за свой страх, а за то, что мысль сообщить о том, что она увидела, в полицию всерьез даже не приходила ей в голову.

«А Лусите все бы гулять, — с досадой подумала Дульсе. — Ей-то хорошо».

И ни ей самой, ни Лус даже не пришло в голову, что опасность нависла над ними обеими.

— Ну что, все скучаешь? — весело спросила Лус прямо с порога. — Надо было тебе пойти с нами.

— Нет, я не скучаю, — серьезно ответила Дульсе.

— Не обманывай, сестричка, посмотрела бы ты на свою кислую рожицу! — Лус расхохоталась. — Как будто лимон съела. А мы с Пабло...

— Лусита, — перебила сестру Дульсе, — мне надо с тобой серьезно поговорить.

— Ты что, все еще боишься? — Лус покачала головой. — Никогда не думала, что ты такая трусиха.

— Почитай вот это, — Дульсе подала сестре газету. Лус просмотрела заголовок и хотела было отложить «Диарио дель Акапулько» в сторону, но Дульсе сказала очень серьезно:

— Лус, я тебя очень прошу, прочти все... внимательно... Потому что завтра мы первым же рейсом возвращаемся в Мехико. Или я иду в полицию. Выбирай.

— Ты не... — начала Лус, но Дульсе повторила:

— Сначала прочти.

Только теперь Лус поверила в серьезность того, что произошло с сестрой. Серьезный тон интервью с инспектором Гарбансой даже немного встревожил ее. Она поняла, почему Дульсе решила идти в полицию, по-видимому, это было правильно, выражаясь высокопарно, с гражданской точки зрения. Однако эта сторона жизни волновала Лус куда меньше, чем обычная, бытовая. А с точки зрения простого обывателя, как верно и говорил инспектор, лучше было держаться от всех этих мафиозных разборок подальше. Лус задумалась. Улетать в Мехико завтра утром совершенно не входило в ее планы, тем более теперь, когда у нее завязался такой интересный и многообещающий роман. С другой стороны, иначе Дульсе пойдет в полицию, а это может привести к самым непредсказуемым последствиям...

—Так ты... — все еще не зная, что решить, задумчиво сказала Лус.

— Да, — твердо ответила Дульсе. — Если хочешь, я ставлю вопрос так: или мы завтра уезжаем первым же рейсом, или я иду в полицию. Впрочем, — добавила она, подумав, — если хочешь, ты можешь остаться, я не могу тебе приказывать.

— Слушай, Дульсита, но ведь они тебя теперь не узнают. — Лус сделала последнюю попытку убедить сестру. — Они ведь видели тебя с длинными волосами, в джинсах, а теперь, когда ты подстриглась...

— Нет, Лус, — покачала головой Дульсе, — это еще не все. Мне показалось...

И Дульсе рассказала сестре о своих подозрениях, о набросках, которые были выброшены, о тени на лестнице. Это звучало не очень убедительно, но Лус видела, что сестра испугалась не на шутку.

— Хорошо, — сказала Лус, — я согласна. Давай уедем. Только, пожалуйста, не ходи в полицию. Я сейчас позвоню Пабло, он нас проводит.

Так оправдались самые пессимистические прогнозы комиссара Гарбансы.