Роза и Рикардо

ГЛАВА 7

Мехико встретил сестер проливным дождем, как будто тоже досадовал на то, что каникулы окончились слишком рано. Рикардо Линарес встретил дочерей в аэропорту и вез домой на своей машине. На все вопросы, почему девочки решили вернуться на три дня раньше, он получал какие-то непонятные уклончивые ответы. Так и не разобравшись в каких-то бессвязных репликах, Рикардо тем не менее весьма встревожился. Ему казалось, что дочери все время чего-то не договаривают. Оставалось только надеяться, что, возможно, Розе или Томасе они расскажут, что все-таки произошло в Акапулько.

Тетя Кандида, хотя и ждала племянниц, всплеснула руками, увидев их на пороге дома.

— Лусита! Дульсита! Да вас теперь не отличишь одну от другой! Да что же вы, девочки! Что стряслось-то! Мы уж тут с Томасой и с вашей мамой сидим и не знаем, что и подумать! Дульсита! — вдруг воскликнула она. — А где же твой мольберт, неужели потеряла?!

Сестры молчали.

— Кандида, дай девочкам прийти в себя, пусть немного отдохнут с дороги, — раздался с лестницы, ведущей на второй этаж, голос Томасы. — Видишь, как они измучились, а ты сразу же нападаешь на них с расспросами.

Томаса хорошо знала девочек, ведь они были ей практически родными внучками. Она видела, что сестры вернулись неспроста. Видимо, в Акапулько что-то произошло и они еще не знают, что рассказывать. Нужно дать им время опомниться. Томаса была уверена, что уж ей-то удастся в конце концов узнать правду.

— Да, Кандида, — поддержал Томасу Рикардо, — пусть они немного отдохнут, а тогда и поговорим. Попроси Селию приготовить кофе.

Сестры поднялись наверх, но прежде чем разойтись по своим комнатам, Лус на несколько минут зашла в комнату Дульсе.

— Ну что будем говорить? — зашептала она. — Я надеюсь, ты помнишь про наш уговор — никому ни слова. А то папа, я уверена, потащит тебя в полицию, и еще неизвестно, чем все это кончится.

Дульсе вздохнула:

— Папа, наверно, будет прав.

— Опять ты за свое! - рассердилась Лус. - Пойми, теперь мы уехали из этого Акапулько, и вся эта мафия осталась там, они, даже если захотят нас искать, ни в жизнь не найдут. Не хватало еще, чтобы папа решил отправить нас куда-нибудь в Штаты или еще подальше.

Дульсе удивилась. Еще месяц назад перспектива уехать в США или тем более в Европу показалась бы ее сестре привлекательной. Видимо, ее отношения с Пабло гораздо серьезнее, чем кажутся со стороны.

Лус тем временем продолжала:

— Надо придумать, что мы будем говорить. Главное — говорить одно и то же, чтобы нас не поймали на противоречиях. Итак, ты заболела...

— У меня депрессия, — поправила Дульсе. — В этом их будет очень легко убедить, потому что у меня действительно депрессия.

— Вот и прекрасно! — сказала Лус. — Но почему ты вдруг впала в это состояние? Может быть, несчастная любовь?

Услышав это предположение, Дульсе только презрительно фыркнула:

— Чепуха какая!

— Вовсе не чепуха, сама когда-нибудь в этом убедишься.

— И как мы несчастной любовью объясним исчезновение мольберта? — с иронией спросила Дульсе.

— Да, — вспомнила Лус, — мольберт! — Она задумалась. — Тогда вот что! На тебя действительно напали — вчера вечером. И отняли у тебя мольберт.

— Зачем им мольберт, подумай сама! — возразила Дульсе. — Это для вора совершенно бесполезная вещь!

— Дело было поздно, уже в сумерках, — стала рассказывать Лус, как будто придумывала детективный сюжет. — Ты возвращалась из города, где делала наброски старинных особняков. Мольберт, вот это самое главное, ты несла не на плече, а в руке. И они в темноте решили, что ты несешь то ли ящик, то ли чемодан. Их было двое. Они набросились на тебя. Выхватили мольберт и убежали. А ты так испугалась, что решила на следующее же утро вернуться в Мехико.

— Все хорошо, только я в твоем рассказе уж какая-то совсем дурочка, — заметила Дульсе. — Пусть они еще пригрозят мне, что изуродуют, если я сообщу в полицию. И я сказала, что до самого отъезда не буду выходить на улицу, тем более что мольберта у меня все равно больше нет.

— А я, — добавила Лус, — решила, что в таком случае нам обеим лучше вернуться. Я не смогу гулять по Акапулько, когда ты сидишь взаперти.

— И, как всегда, проявишь свое благородство, — добавила Дульсе.

— Да, — расхохоталась Лус. — А теперь я пойду к себе. Вставать-то по твоей милости пришлось в четыре утра! Бедный Пабло! Он-то вообще не ложился, чтобы проводить нас! — И, зевнув на прощание, Лус удалилась к себе.

Вечером того же дня, когда уставшие девочки уже заснули в своих удобных широких кроватях, взрослые члены семьи Линарес собрались в гостиной. Им было не до сна. История, которую сестры рассказали за завтраком и затем повторили за обедом, когда домой вернулась Роза, показалась всем не очень правдоподобной. Всем казалось, что девочки что-то скрывают.

— Скорее всего они просто не договаривают, возможно, не хотят нас беспокоить, — покачала головой Роза. — Я прекрасно знаю Лус и уверена, что с ней все в порядке. Мне кажется, она немного досадует на сестру за что-то, возможно, за то, что пришлось уехать раньше времени.

— Да, Лусита там времени не теряла, — добавила Томаса. — Сегодня ей уже звонили из Акапулько. Приятный мужской голос.

— Скорей бы вернулась Лаура, — вздохнула Роза. — Она мне звонила, говорила, что виделась с девочками, может быть, она что-то знает.

— А вы видели, какая Дульсита стала с этой стрижкой! — заметила Кандида. — Ей бы еще изменить свои манеры да начать одеваться, как подобает сеньорите из приличного общества. Она все-таки Линарес... И нужно помнить...

— Подожди, Кандида, — с раздражением перебил сестру Рикардо. — Мы сейчас обсуждаем не это. С нашими девочками в Акапулько что-то случилось, и они вернулись раньше времени. Надо понять, что именно произошло.

— Я бы сказала, что-то случилось с Дульсе, — заметила Роза, — и она решила вернуться. А Лус не хотела и не могла остаться там одна.

— Она потеряла мольберт, — задумчиво сказала Томаса. — По-видимому, на нее действительно напали. Возможно, это было не просто ограбление, а что-то посерьезнее.

Роза вскрикнула. Страшная догадка пронзила ее мозг: «Изнасилование!» На миг ее глаза встретились с глазами Рикардо — она увидела, что муж подумал то же самое.

Известно, что в таких случаях многие женщины и особенно девушки не заявляют в полицию, что их изнасиловали, из ложно понимаемого стыда. Им невыносима сама мысль о том, что придется снова пересказывать случившееся, тем более полицейским-мужчинам. В результате лишь небольшая часть этих преступлений оказывается известна полиции, и насильники преспокойно живут на свободе, отыскивая новых жертв.

«Неужели это случилось и с Дульсе!» Розе казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Мысль о том, какому унижению, возможно, подверглась ее девочка, была непереносима.

— Нужно что-то делать, — решительно сказал Рикардо. — Я свяжусь с полицией Акапулько. Есть слабая надежда, что на преступников может вывести мольберт, но скорее всего они его бросили.

— Ты думаешь поймать этих воров? — спросила Кандида, которая так и не догадалась, о чем думают все остальные.

— Да, — ответил Рикардо, — я собираюсь поймать преступников. По крайней мере, я приложу все усилия, чтобы это сделать.

— Хорошо бы расспросить у Дульсе, где это произошло, — сказала Роза. — Но я не знаю, захочет ли она говорить. Видно, что она перенесла такое ужасное потрясение.

— Может быть, с ней поговорит духовник Кандиды дон Игнасио? — предложил Рикардо.

— Я думаю, не стоит мучить девочку, — сказала Томаса. — Она и так много перенесла. Я постараюсь поговорить с ней по душам, может быть, она расскажет мне что-нибудь. А вы, Рикардо, лучше не приставайте к ней с расспросами, вы только будете лишний раз мучить бедняжку.

— Не понимаю, о чем вы! — пожала плечами Кандида. — Ну, украли мольберт, с кем не бывает. У меня вот тоже весной на базаре срезали сумочку, а была потрясена. И ничего, как видите, я это пережила. — Все переглянулась, а Кандида взяла еще одну сдобную булочку.

— Ты заходил к ней? — спросила Роза, поднявшись наверх.

— Да, — ответил Рикардо. — Она спит. Я надеюсь, депрессия скоро пройдет.

— Надо бы под каким-то предлогом показать ее врачу, — задумчиво сказала Роза. — Я что-нибудь придумаю.

— А я завтра утром первым делом свяжусь с Акапулько. Наша фирма имеет там свой филиал. Пусть немедленно соединят меня с местной полицией.

— Ты считаешь, что этих мерзавцев могут найти? — спросила Роза.

— Если есть хотя бы один шанс, я хочу им воспользоваться, — твердо сказал Рикардо. — Попался бы мне этот подонок, который посмел поднять руку на мою дочь... живым бы он не ушел! Но найти его может сейчас только полиция. У нас есть пусть слабая, но зацепка — мольберт. Он может вывести нас на преступников.

Если бы только Рикардо знал, что выйдет из его затеи, он бы немедленно отказался от нее, но, к сожалению, Дульсе и Лус молчали.

Постепенно все входило в свою колею. Дульсе начала ходить в Академию, и ее настроение улучшилось. Роза под предлогом того, что каждой женщине минимум раз в год нужно обследоваться у всех врачей, сводила Дульсе, а заодно и Лус к гинекологу, который успокоил ее, сказав, что с девочками все в порядке, и даже если на них было совершено нападение, изнасиловать Дульсе они не смогли.

Роза несколько раз стороной пыталась выяснить то у Дульсе, то у Л ус, что же именно произошло в Акапулько, но сестры твердо держались своего не очень убедительного рассказа. Однако Роза была уверена, что девочки чего-то не договаривают, слишком уж заученно они повторяют свою историю — все время одними и теми же словами, без всяких новых подробностей. Роза даже уговорила духовника Кандиды дона Игнасио поговорить с Дульсе, но и у святого отца также ничего не получилось.

— Она замкнулась в своем горе, донья Роза, — грустно качал головой старый священник. — Подождите, пусть пройдет время, Дульсита еще очень молода, вы еще все узнаете, поверьте. Главное сейчас — ни на чем не настаивать, не торопить события.

— Но падре, — ломала руки Роза, — я же должна знать, как ей помочь!

— Помочь ей сейчас может только спокойная жизнь, — отвечал дон Игнасио, — любимое дело, родная семья. Окружите ее заботой и вниманием, но ради всего святого ни о чем не выспрашивайте, ни о чем не напоминайте — это будет для Дульситы лучшим лекарством.

Роза послушалась совета старого священника и перестала спрашивать Дульсе о том, что случилось в Акапулько. Действительно, постепенно девочка начала приходить в себя. Она увлеченно училась, рисовала, ходила на выставки и к друзьям. Ее поведение изменилось, пожалуй, только в одном — Дульсе теперь никогда не выходила после наступления темноты.

Рикардо, как и обещал, на следующий же день после возвращения дочерей связался с филиалом своего агентства в Акапулько, где ему дали телефон комиссара местной полиции сеньора Гарбансы.

Когда он позвонил в полицейское управление, комиссара там не оказалось — он уехал по какому-то срочному делу, и Рикардо говорил с его помощником, сержантом по фамилии Лопес. Тот внимательно выслушал Рикардо и вежливо пообещал, что полиция Акапулько сделает вес возможное, чтобы выяснить все подробности нападения на его дочь, 19-летнюю Дульсе Линарес, и поймать виновных. Когда вернулся комиссар Гарбанса, Лопес, отчитываясь о звонках, полученных в его отсутствие, упомянул и о звонке некоего Линареса из Мехико.

— Дело совершенно бесперспективное, шеф, — поморщился Лопес. — На его дочь, девчонку, видите ли, напали и отняли у нее мольберт. Господи, да кому из наших с вами клиентов может понадобиться такая вещь. Мольберт! Смех, да и только.

— А кроме мольберта, что-нибудь известно? — проворчал Гарбанса. — И почему нужно звонить в центральное управление, а нельзя заявить в обычный участок? Ох уж эти столичные жители. Считают, что они пуп земли. Все, вся полиция Акапулько бросай убийства, бросай крупные ограбления, мафию, ищи мольберт, который отобрали у глупой девчонки. Если его действительно отобрали... — продолжал он, усаживаясь в кресло и закуривая. — А то сама потеряла, боится признаться. Такое тоже бывает.

В этот момент один из телефонов, стоявших на столе комиссара, пронзительно зазвонил. Лопес сделал серьезное лицо — это был телефон, по которому мог звонить только сам мэр Акапулько или кто-то из его помощников.

Гарбанса снял трубку. Несколько раз он повторил слово «да», потом сказал «ну, разумеется» и наконец отчеканил: «Я приложу все усилия, можете не сомневаться, все будет в порядке, господин мэр».

Когда комиссар положил трубку, на его лице появилось выражение ярости. Лопес знал, что в такие минуты лучше всего молчать, со всем соглашаться и ни в коем случае не перечить начальнику.

— Мерзавцы! — тяжелый кулак Гарбансы описал в воздухе дугу и с грохотом ударился о поверхность стола. — Все, что умеют эти господа, — это мешать работать! Они хотят, чтобы я делал то, что они скажут. Лучше бы я не ловил преступников, а прислуживал им за столом.

Лопес спокойно ждал, когда закончатся возмущенные излияния начальника, а затем спросил:

— Это звонил сам мэр?

— Представь себе! И по какому поводу? По поводу этой дуры с мольбертом! — Гарбанса снова начинал заводиться. — Наш мэр входит в совет директоров одного крупного страхового агентства, и этот, как его, Линарес, тоже из его компании, вот он и решил попросить за дочку своего друга. Как будто без этого мы бы просто засунули заявление этого Линареса куда-нибудь поглубже и больше ни о чем не вспоминали! Вот какого они о нас мнения.

Лопес скромно промолчал, хотя ему казалось, что за минуту до звонка мэра Гарбанса собирался поступить с заявлением Линареса именно таким образом, однако лучше было не напоминать об этом начальнику.

В это время снова позвонили. На этот раз комиссар был предельно серьезен. Кажется, нашли девицу, которая отравила Диего Пикарона. Она находилась сейчас в следственном изоляторе. Гарбанса поднялся.

— Я уезжаю, а ты подумай про это дело с мольбертом может быть, тебе что-то и придет в голову.

Лопес остался ломать голову над задачей, которую задал ему шеф.

А в это время другой шеф — Альваро Манкони распекал несчастного Чучо. Он и сам понимал, что несправедлив к своему бывшему сокамернику, но все было из рук вон плохо, и он просто срывал злобу. Мало того, что эта девчонка-художница, важнейший свидетель убийства Пикарона, улизнула в неизвестном направлении, теперь еще полиция схватила красотку Долли, танцовщицу кабаре, которая давно работала на Манкони. Она-то и заманила Пикарона в отдельный кабинет и подала ему бокал с ядом. К счастью, сама Долли Шефа никогда не видела, она была связана с ним только через посредников, которые выходили на нее сами и все время менялись. И все же этот провал очень нервировал Шефа. А теперь еще Чучо с Кике упустили эту девчонку!

— Я говорю в последний раз, — очень спокойно, а оттого особенно угрожающе сказал Манкони, — вы должны достать эту девчонку из-под земли. Прочешите всю Мексику, всю Америку, если надо, но найдите ее. Это мое последнее слово!

— Кажется, она из Мехико, Шеф, — сказал Чучо.

— Значит, ваша задача облегчается, прочешите сначала Мехико, — с мрачной иронией сказал Манкони, — но найдите ее, поняли, вы оба?

— Как не понять, — проворчал Кике. — Я же говорил, нужно было сразу же ее порешить, как только нашли. Не ждать до следующего дня. А теперь, вишь, она и улетела.

— Куда бы ни улетела, — повторил Шеф, — если вам понадобятся люди, деньги, они у вас будут.

Упоминание о деньгах несколько улучшило душевное состояние бывших сокамерников Манкони, и они, пообещав найти девчонку в самый короткий срок, удалились.

Некоторое время Чучо и Кике бродили вокруг внушительного здания гостиницы «Ореаль», но ничего интересного не увидели. Только Кике обратил внимание, что им несколько раз попался на глаза один и тот же молодой человек, который так же, как и они, ходил вокруг, поглядывая на отель.

Кике указал на него Чучо, тот мельком без всякого интереса взглянул и тут же отвернулся. На миг старому карманнику показалось, что этого парня он где-то видел, но он так и не смог вспомнить, где именно.

Меж тем они оба искали одну и ту же девушку. Ибо этот молодой человек был не кто иной, как Антонио Суарес, который, так же как и Чучо с Кике, был неприятно поражен, когда, придя утром к гостинице, обнаружил, что девушка, с которой он познакомился вчера вечером, внезапно уехала.

«И ни словом не обмолвилась, что собирается уезжать! — в отчаянии думал Антонио и тут же восхищался: — Какая же она все-таки загадочная!»

Единственное, что пришло в голову сержанту Лопесу, — дать объявление в «Диарио дель Акапулько» о пропаже мольберта. Он долго пыхтел, составляя его, и к приходу начальника составил вот что:

«Пару дней назад на набережной или на близлежащих улицах был утерян мольберт... — Лопес задумался и в скобках приписал пояснение: — (ящик для красок, которым пользуются художники). Нашедшего прошу обратиться в любой полицейский участок Акапулько».

Лопес еще раз перечитал свое произведение, остался им очень доволен и с гордостью продемонстрировал его комиссару Гарбансе, когда тот, усталый и злой, вернулся из следственного изолятора.

— Идиот! — рявкнул комиссар, что было на него очень непохоже. Гарбанса, напротив, был известен своей выдержанностью, он выходил из себя крайне редко, только в исключительных ситуациях. Поэтому сержант Лопес не столько обиделся, сколько удивился.

—Что-нибудь произошло? — участливо спросил он. — Как там наша отравительница?

— Жаль, что она отравила Пикарона, а не кое-кого другого, — проворчал Гарбанса.

Лопес не понял намека.

— Она молчит? — спросил он.

— Говорит, — вздохнул комиссар, тяжело усаживаясь в кресло, — да толку от этого... Сказать ей, считай, нечего. Шефа Манкони она никогда и в глаза не видела, не представляет себе, молодой он или старый, ничего не знает. На нее выходили связные, давали задания, расплачивались. Все время разные. К тому же разговор происходил или в темноте на улице, или в полутемном помещении. В общем, все ниточки оборвались. Манкони опять нас перехитрил, старая лиса!

— А что насчет объявления... — тихо спросил Лопес, боясь нового взрыва. — Я попрошу отнести его в «Диарио»?

— Ни в коем разе! — воскликнул Гарбанса и проворно вскочил на ноги. — Ну что ты здесь понаписал! Да ни один человек, даже если он ничего не совершал, а просто нашел этот чертов мольберт, никогда в жизни не откликнется на такое объявление.

— Почему? — изумленно спросил Лопес.

— Ты же тут черным по белому написал: «...прошу обратиться в любой полицейский участок...»

— Ну так все правильно.

— Сержант, не забывайте, мы имеем дело с обывателем. А это особый тип человека. Что прочтет обыватель в вашем объявлении? «Приноси мольберт, вознаграждения не получишь, но будут неприятности с полицией». Только дурак может откликнуться на такое.

Комиссар взял ручку и размашисто перечеркнул объявление, составленное сержантом Лопесом, задумался, а затем внизу написал новое:

«Два дня назад в районе набережной был утерян мольберт. Умоляю вернуть — он очень нужен начинающей художнице. Солидное вознаграждение гарантируется. Обращаться: Авенида дель Соль, 57, квартира 4. Педро Лопес».

Прочитав новый вариант объявления, сержант так и подскочил от удивления:

— Но, комиссар, это же мой собственный адрес!

— Вот и прекрасно. К тебе домой его понесут с гораздо большим удовольствием, чем в полицию, поверь мне.

— Но... — неуверенно начал Лопес, — как же... солидное вознаграждение... Вы тут так написали... А у меня жалованье, сами знаете...

— Не беспокойся, — улыбнулся комиссар, — вот тебе вознаграждение. — Он вынул портмоне и отсчитал Лопесу двадцать тысяч песо. — Этого хватит?

— Двадцать тысяч? — удивился сержант. — Вернуть найденную вещь — дело каждого честного человека.

— Честность должна вознаграждаться, — ответил Гарбанса. — Почему-то у нас в полиции считается, что только вор получает по заслугам, а честный человек нет. Так что бери. Мы же написали «солидное вознаграждение».

Когда те же слова попались на глаза Чучо, он радостно потер руки.

— Смотри-ка, Кике, мы, кажется, можем на этом еще и подзаработать! А также узнаем, где скрывается наша очаровательная молодая художница.

— А это не ловушка? — Кике подозрительно прочел текст объявления в газете. — Вдруг там нас будет ждать полиция?

— И пусть ждет, — беззаботно ответил Чучо. — С нас взятки гладки — шли по улице, нашли этот самый ящичек, принесли по адресу. А при каких обстоятельствах она его потеряла, мы знать не знаем, ведать не ведаем.

— Все-таки что-то тут не то... — пробормотал Кике.

— Ну и трус же ты, братец, — заметил Чучо. — Ладно, дело с мольбертом я возьму на себя. Но помнишь наш уговор, мокрое дело — это уже по твоей части.

Не прошло и часа, как в небольшой квартирке, которую занимал холостой сержант Педро Лопес, раздался звонок. Лопес, уже успевший переодеться в штатское, подошел к Двери.

— Кого вам надо? — осторожно спросил он.

— По объявлению! — громко выкрикнул Чучо. — Я принес вам его, тот ящичек, о котором вы писали.

— Заходите, — сказал Лопес.

Он долго разглядывал улыбающегося Чучо, затем перевел взгляд на мольберт.

— Это тот самый? — неуверенно спросил он.

— Конечно! — ответил Чучо. — Все, как вы писали: два дня назад, на набережной. Я как раз рано утром гулял с собачкой. Народу на улице — никого, и вдруг вижу — лежит этот ящик. Дай, думаю, посмотрю, что там внутри. Открыл — краски, мелки какие-то, картинки, вернее заготовки к картинкам. Ну, думаю, надо убрать его с улицы от греха подальше, вдруг найдет его какой-нибудь нечестный человек, заберет себе. А у меня как в аптеке — ничего не пропадает. Пусть, думаю, полежит, пока хозяин не отыщется.

Сержант Лопес, рассеянно слушая веселую болтовню Чучо, открыл мольберт. Да, тот самый. Все соответствовало описанию, которое они получили из Мехико: почти новая коробка с пастелью, несколько набросков — море, улицы Акапулько. Он снова взглянул на Чучо — нет, этот щуплый мужичок совершенно не был похож ни на грабителя, ни на насильника. И глаза у него такие ясные, честные. Скорее всего, говорит правду. Да так, наверно, и было — девчонка испугалась, уронила мольберт, а потом побоялась вернуться и забрать его. Или грабители отняли у нее эту штуку, думая, что это что-то ценное, а потом разглядели, да и выбросили.

— Так вот... — Чучо прокашлялся. — Там в газете было написано... солидное вознаграждение...

— Да, — очнулся Лопес, — конечно.

Он пошарил в карманах и вынул две бумажки по пять тысяч песо каждая. «Хватит с него и десяти», — решил он.

— А какие картинки-то хорошие, хоть и заготовки, — продолжал говорить Чучо. — Кто же эта молодая художница? Скажите, как ее зовут, может, она знаменитой станет, я тогда всю жизнь до смерти буду хвастать. Из столицы небось?

Лопес кивнул.

— А звать-то как? Наверно, она ваша родственница. Тоже Лопес, как и вы? А, я догадался, это ваша невеста! — тараторил Чучо.

— Нет, — покраснев, покачал головой сержант, — ничего такого.

— А я думал — невеста, — вздохнул Чучо. — Да что вы смущаетесь, ваше дело молодое.

В этот момент раздался еще один звонок. Педро Лопес удивился, кто еще мог к нему пожаловать, гостей он не ждал.

— Кто там? — на всякий случай спросил он, прежде чем открывать.

— Я по поводу вашего объявления, — послышался приятный мужской голос.

Лопес и Чучо переглянулись.

— Еще один мольберт? — удивился Лопес, радуясь, что отдал Чучо только половину денег, которые дал ему комиссар, вдруг придется платить и этому.

Однако появившийся в дверях молодой человек пришел с пустыми руками. Чучо сразу же узнал его — тот самый парень, который ходил весь день вокруг гостиницы «Ореаль». Чучо слегка опустил голову. Он был уверен, что молодой человек его вряд ли узнает, но чем черт не шутит...

Педро Лопес вопросительно взглянул на незнакомца:

— Что вам угодно?

— Вы давали объявление о пропаже мольберта, — полувопросительно сказал незнакомец.

— Давал, — подтвердил сержант. — И даже предлагал за него вознаграждение. Но, простите, — он многозначительно взглянул на юношу, — у вас как будто нет никакого мольберта. И кроме того, мы его нашли.

— Нашли! — воскликнул молодой человек. — Как хорошо! И теперь вы, наверно, отправите его Лус Марии? Я хочу узнать, где она, как мне ее найти?

— Извините, — посуровел Лопес, — с кем имею честь разговаривать?

— Антонио Суарес, студент-экономист из Монтеррея, — представился юноша. — Я вчера познакомился с этой девушкой. Она говорила мне, что потеряла мольберт или его похитили, я не понял. А теперь она вдруг уехала, а я... я... очень хочу ее найти.

— Почему вы так уверены, что это та самая девушка? — спросил Лопес.

— Я почему-то в этом уверен, — пожал плечами Антонио. — Не так много в Акапулько девушек с мольбертами, чтобы они могли потерять их в один и тот же день. Ее зовут Лус Мария Линарес, так ведь?

— Допустим, что так, — уклончиво согласился сержант, а Чучо, надвинув шляпу еще ниже на глаза, зашевелил губами, чтобы получше запомнить фамилию.

— Тогда передайте ей... — начал Антонио.

— Она не давала мне таких указаний, — ответил Педро Лопес, — а без ее разрешения я не могу...

— Ну пожалуйста! — взмолился Антонио, но, видя, что Лопес неумолим, сказал: — По крайней мере, можно я вложу в мольберт письмо?

Антонио казался Педро Лопесу все более и более подозрительным. Что-то тут было нечисто. Такой повышенный интерес к этому мольберту...

— Я, наверно, могу идти? — воспользовавшись паузой, спросил Чучо. — Я-то вам больше не нужен.

— Да, конечно, — кивнул головой Лопес и, когда Чучо исчез за дверью, предъявил опешившему Антонио полицейский жетон и сказал: — Пройдите в комнату, мы будем вынуждены задержать рас. Сейчас я вызову транспорт. Предупреждаю, попытка бегства будет расцениваться как сопротивление полиции.

Так, отпустив опасного преступника, сержант Лопес задержал ни в чем не повинного человека.

— Как ты сказал, Линарес?! — Лицо Шефа Манконя побагровело.

Он снова на минуту стал Федерико Саморрой, начальником отдела в страховом агентстве, конкурентом и заклятым врагом Рикардо Линареса. Ненависть к Рикардо у него не только не прошла, но во время тюремного заключения разгорелась с новой силой. Вопреки логике и соображениям, которые подсказывал здравый ум, Саморра винил во всех своих бедах именно Рикардо. Это, видимо, было связано с тем, что его крах начался именно с того, что он пытался убрать Линареса со своей дороги. А ведь сам Рикардо так никогда и не узнал, какого заклятого врага он получил в лице арестованного коллеги по агентству.

И вот, оказывается, дочь именно этого человека снова оказалась замешана в его дела! Саморра, вернее Альваро Манкони, уже не сомневался — никаких угроз, никаких разговоров, только смерть!

— Убрать девчонку, и как можно скорее, — отрезал он.

— Но как нам найти ее, шеф? — спросил Кике. — Мы ведь знаем только имя.

— Вам нужен адрес? — хищно улыбнулся Манкони. — Пожалуйста, этот адрес я знаю наизусть. — Он вынул из кармана паркеровскую ручку с золотым пером, записал адрес на листке бумаги и подал его Кике. — Вряд ли Линаресы за это время успели перебраться в другой дом. Уютное гнездышко, увидите сами. Ладно, ребята, счастливого пути. — Он похлопал Кике по плечу и подмигнул Чучо. — Надеюсь, следующую новость я узнаю из газет. «Еще одна жертва автомобильной катастрофы» или что-то в таком духе. — Он посмотрел Чучо в глаза: — Сделаете — отблагодарю, провалитесь — пеняйте на себя!