Рубеж веков-2

Глава 11

Принцип был прост и предполагал, что, кто лучший рубака — тот и есть лучший полководец. Во многом именно так появились среди ромеев солдаты-императоры, такие как Никифор II Фока «Бледная смерть сарацин», Иоанн Цимисхий и Василий II «Болгаробоец».

— Ты командир!

— Десятник!

— Декарх!

— Протодекарх!

— Ты главный!

— К бесу латинян!

— Тогда девушки, собирайтесь. Вас накормят и отведут домой.

— О нет! — взвыл Манкузо, дав волю своей ярости. — Ты их не получишь!

— Да ладно, десятник, он так-то прав… Вдруг за девками придет кто? Драться со всеми вообще так-то не с руки…

— Заткнитесь, скоты! Это я решаю, что мы будем делать!

— Не горячись! Вместе с ромеями мы сможем обложить данью все поселения вокруг и жить припеваючи! — продолжали уговаривать его люди.

Гастон Манкузо положив руку на рукоять своего меча, с побледневшим от ярости лицом встал перед Теодором, который направился к селянкам.

— Ты их не получишь!

— Люди решили, что я главный. А за неподчинение старшему по званию на войне в империи есть только одно наказание — смерть!

Блеснули клинки, и Теодор с Манкузо под их лязг сошлись в бою.

Люди расширили пространство, чтобы не попасть под стремительные удары поединщиков.

Лемк всё же успел кое-чего поднабраться из своих уроков с испанцами, а потому в индивидуальном бою превосходил обычного солдата, которому едва успели вдолбить хорошо если несколько приемов с холодным оружием.

Лемк не стал изменять себе и тут. Тактика множества уколов в конечности, лицо, горло, пах в конце концов почти привела его к победе, пока он не подставился и более тяжёлым клинком, и очень сильным ударом Манкузо не выбил скьявону из его рук. Но лишь раскрылся для того, чтобы напороться боком на кинжал Теодора в левой руке. Оружие Гастона выпало из ослабевшей руки:

— Проклятый ромей!

Лемк поднял скьявону и уже захотел докончить дело — оставлять этого зверя в человечьем обличье он не собирался. Но угадавший его помыслы сицилиец бросился вниз по склону, кувыркаясь в облаке мелких веточек и прелой листвы, пока не скрылся где-то далеко внизу.

— Шею свернёт.

— Такие не свернут. Аркадий, Евстафий и вот вы двое — идите и проверьте его, если жив — добейте.

Потому после расправы никто не стал оспаривать принцип субординации, на котором Теодор настаивал. Твердое слово, подкрепленное крепко рукой со сталью, было весьма убедительным.

— Вы приняли решение, с кем вы? — спросил Лемк с окровавленным кинжалом у оставшихся латинян.

— Да, мы с тобой! За тебя! Ты главный!

В тот момент люди не питали к нему ни любви, ни большого уважения, ни жалости. Единственным их побуждением идти за ним была алчность.

Девушкам принесли извинения, выдали серебра и отправили домой.

Рыжеусый, угрюмый и злой, выполнял все приказания, и его Лемк назначил своим помощником — такое было первое приказание. Вторым было рассчитаться и поделить имеющееся оружия между всеми, по возможности выдав бывшим контарионам древковое оружие.

Смысл данного первого приказа имел огромное значение. Их отряд с самого начала своего существования превращался в четко организованное армейское соединение с чёткой структурой, опытными командирами. Как считал Теодор, это было необходимо для ведения наилучшим образом боевых действий в глубине вражеской территории. Каждый в отряде знал свое дело, место и обязанности. Опыт, военная дисциплина и квалификация имеющихся латинян и ромеев могли оказаться необычайно полезными для тех, кто возможно, присоединится в дальнейшем. Лемк надеялся на то, что вскоре ему удастся привлечь хотя бы немного болгар на свою сторону. Болгарское знание местности и военное мастерство и опыт ромеев могли дать в итоге преимущество против быстрого и жестокого врага.

Теперь можно было и начинать воевать.

Пик не было, но косы выпрямили, набили в била(!) цепов гвозди (хотя оно и так было суровым оружием). Остальным, у кого и вовсе кроме ножей ничего не сохранилось, выдали топоры и вилы. Теодор выдал второму Аркадию-скопефту захваченное в Гложницах короткое фитильное ружьё. Испробовали двумя выстрелами (берегли порох) — на ближних дистанциях отменное оружие!

Всего в отряде теперь было 27 человек и 4 аркебузы на всех. Всем было напомнено об ответственности потерю оружия и о том, что чтобы не попасть под суд, будет необходимо захватить оружие у врага.

Остро были необходимы аркебузы и мушкеты, свинец, порох, фитили.

Вторым приказом было собраться и покинуть лагерь.

Всех выстроил по завету военных наставлений — передовой отряд из нескольких человек, которые были предупредить о появлении опасности, далее основные силы и прикрывающий отряд.

Требовалось новое дело, которое бы скрепило отряд, спаяло его воедино. И не взять за живое главу сельского поселения, а схватиться с настоящими врагами, пролить их кровь.

Но вначале вновь навестили Гражницу и наложили на Минчева denique, штраф в 2000 акче за обращение к сарацинам. А также взяли двух кобыл и значительно запустили руки в погреба, что и являлось основной причиной его вновь навестить: три десятка мужчин имели серьёзный аппетит и продовольствия никогда не бывает много. Нужен был запас хотя бы на несколько дней.

Прощаясь, не забыли и про фураж для коней.

Лица семьи Минчевых выражали чистое возмущение и ярость — судя по сжимающимся кулакам, они мечтали об определённых действиях. Лица женщин выражали же скорее чувство обиды и несправедливости. Значительная часть добытого ромеями сделано их тяжелым трудом. Их можно было бы понять, если бы не чорбаджи Борис, который оставался, верным слугой султана. И судя по его яростному взгляду, к ромеям он уже вряд ли когда-нибудь будет расположен. А потому прочь жалость! Прочь!

Уходили спешно — к югу, держась Вите. Туда, где она разветвлялась на свой Белый и Чёрный приток. Белый мог привести в равнинную часть Болгарии, к Филиппополю и другим крупным городам. Но сейчас туда идти, без припасов и оружия не имело смысла. Повернули к Чёрной Вите.

Прошли местные водопады и на левом берегу реки остановились в пещерах, которые, как позже узнали, местные называли Моровыми. Название не отражало сути, так они были чистыми и сухими (для пещеры), имели пару выходов, что было удобно для обороны. Лишь нашли в одном из боковых ходов россыпь старых скелетов. Сколы на костях говорили о том, что погибли эти люди явно не от мира. Вокруг было много топлива для обогрева и воды. Многочисленные тропинки вели во все стороны, осталось их только исследовать/отправить разведку.

Выждали ночь, и не давая людям обвыкнуться, Теодор повел их к дороге.

Заря уже давно прошла — солнце поднялось, розовым светом озаряя камушки на утоптанной дороге, в стороне от которой лежал Теодор. Он лежал, прижав к щеке приклад аркебузы, готовой к бою, с уже подсыпанным порохом и с пулей в стволе.

Оружие было влажным — как всё вокруг: трава, листья, ветви, камни, земля, на которой он лежал с самого рассвета, и роса оседала на одежду, заметно отяжелевшую от влаги. Замок и фитиль были сухими, заранее прикрытые навощенной тряпочкой. Теодор лежал, вслушиваясь в неистовый щебет проснувшихся птиц, стараясь не пропустить редкий звук — звучание человеческого голоса, стук колёс и копыт по твёрдой земле и топот ног.

Есть сигнал.

— Приготовьтесь!

Приближался, судя по звукам, отряд всадников, причём довольно быстро.

Увидя их, Лемк не решился открыть пальбу. И правильно.

Смуглые всадники, числом в две дюжины, промелькнули в облаке сверкающих доспехов: яркие, шитые золотом куфьи на головах, оружие в драгоценных оправах — не малому отряду Теодора с такими связываться. Вооружены они были копьями, кривыми саблями и кинжалами. На резвых лошадях они проскакали прочь по дороге и вскоре стук копыт затих.

— Ух, какие кони! Какие кони! — прошептал Константин, поглаживая цеп.

— Продать такого — и жизнь удалась. — согласился с ним Орест.

Вновь началось томительное ожидание.

Не прошло много времени, как повизгивая и хрюкая, в стороне прошло стадо диких кабанов. Где-то трещали ветки под копытами косуль. Теодор складывал из палочек примерную карту местности, строил планы на будущее, мечтал о спокойной должности комита каких-нибудь врат, считал в уме имеющиеся уже в запасе монеты, тихо дремал…

Встрепенулся, когда наконец услышали новый сигнал от сидящего вдали наблюдателя.

— Все помнят, что делать?

— Помним, помним.

Рядом зашевелились скопефты, приподнимая горшки с фитилей, подводя стволы туда, где вскоре должны были оказаться люди.

Не спеша, ехали три всадника и повозка, запряженная мулом. Рядом с повозкой, спотыкаясь и зевая, идут ещё несколько воинов-пехотинцев. Да в повозке ещё парочка спит — это хорошо было видно с более высокого места, которое занимали Лемк и трое скопефтов.

Возможно ли, что это просто мирные путники?

Нет.

Арканы у сёдел, сабли, тюрбаны, пики. У тех, что пешие, оружия не видать. Наверное, сложили в повозку. Что же, это сарацины, а большего и знать не надо в любом случае.

Это уже была законная добыча, цель для всех имперских сил, да и вообще для всех истинных мессиан, и даже для Лемка, который накануне обратился с молитвой святому Георгию и Марсу.

Сарацины были уже так близко, что можно было услышать напеваемую одним из знатоков балладу о каком-то правителе:

— … Ревнители веры громили врага,

И грозный акын превращен был в газа.

Неверных с обжитых ими мест изгоняли,

Закон шариата и веру утверждали…

Расстояние в 60 футов было вполне достаточно для уверенного поражения. Дёргаться, убегать пока не собираются…

Взяв малое упреждение, выжал скобу и серпентина уронила фитиль на полку. С небольшой задержкой воспламенился порох в стволе. Клуб дыма тут же скрыл значительную часть обзора.

Затрещпли/зашипели выстрелы, выплевывая свинец. Сквозь пороховой дым стало видно, как один турец свалился с коня, а другой наклонился к Луке, а после скатился вниз и повис на стременах.

Кони, почувствовав кровь, захрапели, загарцевали.

— Вперед! — закричал Теодор, выхватив клинок— На них! Бей!

Ромеи выскочили из засады: из-за камней, пней, ям.

— Святой Георгий! — закричали они вразнобой, размахивая оружием.

Третий всадник быстро повернул коня к опасности и дал шпор, бросившись вперёд. Сбил двух нападавших, ткнул копьём другого. Вилы и коса соскользнули с панциря, который оказался под курткой-минтаной. Выхватив саблю, он отсек руку одному солдату и рубанул по лицу второго, отчего тот с воем убежал прочь.

Конь под сарацином храпел, дико вращал глазами, норовил укусить и с виду был весьма страшен!

Наверняка они вдвоём натворили бы ещё бед, если бы выскочивший из кустов гоплит не сбил грудью вражеского коня, а ловко подобравшийся, Константин со всего маху не ударил встающего сарацина цепом по голове с такой силой, что хрустнула кость. Уронив поводья, он упал, чтобы уже никогда не подняться.

А в это время другие ромеи били пеших. Пехотинцы-исмаилиты не могли так воевать, как всадник — который, наверное, был сипахом.

Им не дали ни схватить из повозки орудие, и потому отбивались тем, что было при себе. Преимущество было не на их стороне, а потому по двое-трое на одного — у них не было шансов. Румелийцев кололи, били, резали без всяких предложений сложить орудие.

Видя мёртвых всадников, иные просили пощады, но по большей части тщетно. Ни молитвы, ни сложенные в молитвенном жесте трясущиеся руки, ни побледневшие лица не могли помочь им.

Ромеи рубили врагов без милосердия, ни одному не дали уйти. Они тешили, облегчали вражьей кровью свои изрядно пострадавшие в последнее время души и мстили за недавнее поражение, совершали своей возмездие.

Одного за другим пехотинцев перебили.

Лемку не важно было что в повозках — всё делалось для уничтожения сарацин и для получения уверенности в своих силах. Однако не смог удержаться и глянул в повозку. Где наткнулся на вытаращенные глаза двух парней в коконах! Тут же поправил себя — не в коконах, а просто весьма плотно связанных.

Но и это оказалось ещё не всё:

— Юц! Здравствуй, друг мой!

— Господин Теодор! Вы спасли нас! — закричал один из парней. Бледные и босые, с сальными волосами, в изодранных в клочки рубахах, грязные как поросята, а также с головы до пяток забрызганные своей и вражеской кровью, они едва стояли на ногах, но глаза горели огнём.

— Как ты тут оказался? Не ранен? Где все наши? Видел кого-нибудь? Где конь — Гемон? — посыпались словно картечь из Теодора вопросы. Но быстро опомнился:

— Погоди немного.

И уже обратился ко всем:

— Победа! Наша взяла!

Предстояло утащить трупы в лес и освободить их от хороших вещей. Оказать помощь раненым. Поймать коне. Утянуть повозку в сторону. Вряд ли бы она помогла ромеям, но на дороге тоже было нельзя оставлять.

Находящиеся впереди и позади на своём посту люди не подавали никаких сигналов, а значит на выручку уже погибшим сарацинам никто не шел, их убийство было совершено без единого свидетеля.

— Господи, столько часов сидели и мерзли ради пустой повозки!!

— Она не пустая! Нас стало больше! И если надо будет — будем мерзнуть ещё сколько надо, чтобы вы смогли очистить свои имена от позора утери оружия!

Юц «Эй, ты!» тихий и послушным парень, ухаживающий за снаряжением Теодора и его друзей до того, как его перевели в кентархию к Натану Моленару, за то время, что Лемк его не видел — подрос т немного окреп.

Его история была проста: он был в обозе, когда савойцы предали ромеев. Когда он понял, что на поле боя твориться что-то неладное, то бежал из обоза. Видел бой иоаннитов, но от всех опасностей смог уйти. Шел за отступающими турмами — и бой на переправе через Виту тоже видел. Переправился ниже по течению, где его и поймали акынджи. Погнали его и ещё толпу пойманных пленных и местных жителей на осаду Никополя, как он понял. Все знали традицию сарацин посылать к стенам осажденных крепостей пленных и мирных жителей, чтобы они под страхом смерти засыпали рвы. Никто из них такой судьбы не желал. Их не связали, просто гнали. А потому на одной из стоянок они напали на акынджы с камнями, разбили нескольким из них головы и сняв с трупов оружие, убили оставшихся. Но выжило всего несколько человек. Убежал в лес, и бежал, пока было сил. Решил переночевать у местных жителей. Однако те продали его проезжающим мимо воинам султана. Сдаваться не хотел, но связали. Соответственно ни где друзья Лемка, ни что с их имуществом — он не знал.

— А этот, второй в повозке?

— Да чёрт его знает! Говорит, как воды в рот набрал. Назвался Ховром или Гавром… Но он вряд ли друг румелийцев!

— Да уж вижу. Ну что, ты со мной, ил побежишь дальше? Если решишь уйти, то не беспокойся — оружия и припасов на дорогу выдам.

— Да вы что, господин декарх!

— Протодекарх.

— Извиняюсь… Господин, от вас — никуда!

— Отлично! Бери этого своего Ховра/Гавра, и вот вам задание — присматривать за ним. — указал Лемк на Гоплита, что пытался о траву вытереть передние копыта, вымазанные в крови.

День обещал быть долгим и интересным. Уходить Лемк не собирался. Ведь их ещё не обнаружили.

И за день они совершили еще несколько нападений на сарацинов: одиночек и небольшие группы.

Однако позже всё же произошла осечка: в какой-то момент один стрелок начал стрельбу раньше, чем это требовалось. Или может слишком велико было желание расправиться с врагом.

Итог был плачевен. Мало того, что выстрелил раньше, и несколько сарацин разбежались по сторонам, так ещё и не попал ни в одного. Стрелкам были необходимы тренировки.

Пятерых пленных, изловленных за день, повесили после того, как расспросили/допросили: о пленных ромеях, о запасах оружия и где они хранятся, о том где румелийская армия и что вообще произошло за последнее время. А после того, как дело было сделано, собрались и пошли скорым переходом к новой цели.

Ромеи в отряде позже клялись, что не успели люди отойти прочь, как к кустарнику, где были сложены трупы, подошли очень крупные волки.