Рубеж веков-2

Глава 23

История знает бесчисленное множество примеров того, как общие испытания, особенно в условиях военного времени или длительных походов, способны сблизить людей и укрепить их связи. Древние рыцари, отправляясь в Крестовые походы, или солдаты, воюющие за свою родину, нередко становились братьями по оружию, готовыми отдать жизнь друг за друга. В таких экстремальных условиях стираются социальные различия, и на первый план выходят человеческие качества: взаимопомощь, сострадание, мужество.

Через долгие недели пути и множество пройденных трудностей многие люди сроднились — офицеры, солдаты и все те, кого иначе называли бы просто людьми походного обоза. Сроднились не по доброй воле, а скорее под гнётом обстоятельств. Иной раз казалось, что ни одна из обычных связей — ни язык, ни вера, ни положение — не могла удержать их вместе, кроме этой дороги, где всем приходилось терпеть одинаково.

Походы и военные кампании — это не просто физические испытания. Общая цель, опасность, которая угрожает всем, создают уникальную атмосферу доверия и единства. Люди учатся полагаться друг на друга, поддерживать друг друга в трудные минуты. Именно в таких условиях закаляются настоящие дружеские и братские связи, которые могут сохраняться на всю жизнь.

Спасти свою жизнь, нанести ущерб врагу, помочь своей Родине, заработать средства на дальнейшую жизнь — вот что двигало вперёд тех, кто шёл в этом большом отряде, или маленьком войске самозваного друнгария, бывшего протодекарха и лагатора Теодора Лемка.

Возвращаясь после долгого отсутствия, Лемк ощущал, как сердце сжимается от тревоги. Что ждет их в Империи? Произошли ли за время их отсутствия какие-то непоправимые события? Доскакал ли гонец? Передал ли он сведения? Смогли ли ими воспользоваться?

Страх перед неизвестностью давил на него, как тяжелый камень, но Лемк старался этого не показывать.

Они выходили весной прошлого года в поход, когда империя уже казалась могущественной. Но потом это предательство Карла Савойского, поражение в битве… Теперь встает вопрос: выдержит ли она новые испытания? Не окажется ли, что за время нашего отсутствия, Империя проиграла полностью и враги стоят у стен Города?

Мысли о том, что Империя находится на грани, слаба и уязвима, были невыносимы. Но отгоняя их, Теодор понимал, что необходимо быть готовым ко всему. Возможно, их ждут тяжелые времена, и отряду придется приложить все силы, чтобы сохранить то, что осталось от былой славы.

Вторая попытка остановить войско Теодора произошла у реки Нестос/Несс (древнее)/Месты (болг.), которая, извиваясь меж зелёных склонов, несла свои воды к острову Тасос. Когда ромеи подошли к переправе у селения Таксот, они обнаружили, что другой берег уже занят врагом. Сарацины прибыли, скорее всего, из Ксанти/Енидже и Кумутзины/Гумульчине. Их было меньше, на взгляд — около полутора тысяч воинов, но местность давала им явное преимущество.

Теодор не мог позволить себе отступление. Было решено установить артиллерию на южном берегу. Разнокалиберные пушки, старые, кое-где потрёпанные и не всегда надёжные, начали свою работу. Выстрелы перекрывали гул реки, густой дым стелился вдоль переправы. Далеко не сразу, одна за другой громоздкие машины выплевывали ядра, разрывая строй врагов. Однако судьба не обошлась без несчастья: два орудия разорвало прямо на позиции, калеча собственных людей. Причина крылась в порохе — кто-то решил, что больше значит лучше. Мастеров не было и всё надо было выяснять методом проб и ошибок.

Несмотря на это, оставшиеся пушки нанесли серьёзный урон. Толпы сарацин на северном берегу, уверенные в своей неприступности, начали отступать, когда ядра врезались в их укрепления, ломая хрупкие заграждения. Ромеи получили возможность перейти реку, но страх перед тем, что каждое достижение требует собственной цены, оставался с ними.

Под прикрытием дыма, ромеи пошли в атаку.

Битва началась с отчаянной схватки за переправу через реку. Турки, выстроившие оборону на высоком берегу, сдерживали натиск ромеев всеми силами. Они плотно обстреливали пулями и стрелами наступающих, но это им не помогло. Они оказались сбиты с подготовленных позиций и стали отступать. Йованна, командовавшая македонянами, заметила, как сарацины начали отступать, и решила, что враг бежит. Это было похоже на возможность, которая выпадает раз в жизни: быстрый удар мог переломить ход боя. Но вместо осторожности она выбрала порыв и, собрав своих людей, бросилась за отступающими, не подозревая, что дальше их ждут подготовленные всадники исмаилитов.

— Йованна, не уходи далеко! — бросил Теодор, оборачиваясь через плечо, ища кого бы послать к ней. — Кто-нибудь, передайте ей мои слова!

Но слова запоздали. Йованна и её люди уже погнались за бегущими сарацинами. А потом, словно из ниоткуда, на них обрушились турецкие всадники. Это была ловушка, простая и жестокая.

Крики, звуки металла, хрип отступающих лошадей — всё смешалось в хаос. Македоняне держались до последнего, но их строй был разорван. Только вовремя подоспевшая помощь спасла остатки отряда от полной гибели. Но поле осталось усеяно телами светловолосых воинов, почти сотня из них так и не встала. Йованна стояла, тяжело дыша, среди немногих выживших, словно не осознавая, что её горячка едва не погубила гораздо больше жизней доверенных ей воинов.

Пленников становилось все больше, хотя никто не отдавал приказа брать их. Среди них попадались и богатые торговцы, и знатные семьи, и настойчивые эллины, убеждающие, что никогда не поднимали оружия против собратьев по вере, но в силу разных причин в это верилось слаба. Но и казнить невиновных (а вдруг) рука не поднималась. В цепях они уже не напоминали своих прежних себя, но их гордость и надежда на спасение всё ещё были заметны.

— Что с ними делать? — хмуро поднял вопрос в очередной раз Мардаит, разглядывая эту пеструю толпу. — Вести их дальше опасно. Сбегут — и нам придется ловить их снова, если не попадут в руки турок, которым вытреплют всё что видели.

Перед Лемком встала дилемма, столь часто возникающая в ходе войн: что делать с пленными? С одной стороны, оставить их на произвол судьбы — значит подвергнуть опасности. С другой стороны, массовая казнь пленных — слишком жестоко, это может негативно сказаться для всех участников позода, оставить кровавый след в истории.

А вести их с собой в длительном походе — непростое дело. Кормить, охранять, обеспечивать им хоть какой-то минимум условий — все это требует серьезных ресурсов. А если они попытаются бежать?

И все же, отпустить их — значит рискнуть жизнью своих солдат и мирных жителей. Между тем, многие из них непростые люди, знающие много секретов и ценные сами по себе — как товар, за который их родственники, да и они сами могут дать хороший откуп.

— Ведём их дальше, Сид. Недолго осталось.

— А знаешь, мы сейчас похожи на Каталонскую кампанию, — сказал Сид Мардаит на привале, нарезая хлеб.

Теодор, сидевший напротив у костра, поднял взгляд и нахмурился.

— С чего так? — спросил он, оглядывая лагерь: грязные палатки, израненные люди, почерневший от копоти котёл. — Мы хоть и находимся в походе, но вряд ли это напоминает что-то столь плохое…

— А кто это вообще такие? — вмешался Ховр, вытаскивая из сумы сыры, вяленое мясо и прочие съестные припасы.

Мардаит усмехнулся.

— Лемк наверняка лучше знает, но кто тут о них не слышал? Оставили после себя память… Называли себя Великой кампанией. Каталонцы Рожера де Флора. Наёмники, воины из Испании. В XIV веке их пригласил император Андроник II сюда, чтобы воевать с сарацинами, помочь сохранить последние малоазиатские владения. Армия, вроде как, приличная была — тяжёлая пехота, кавалерия. Только, понимаешь, в итоге они столько крови выпили у местных, что стали для них хуже турок. В результате, малоазийские ромеи были скорее согласны сотрудничать с исмаилитами, чем с теми, кто нанял этих дьяволов. После войны их невозможно было ни выгнать, ни прокормить. Они захватывали деревни, грабили церкви, продавали всё, что можно было продать.

— И что с ними стало? — поинтересовался Ховр.

— Да что стало? — Стефан усмехнулся. — Сначала их перебили, сколько смогли. Остальные осели где придётся, стали рыскать по чужим землям, как волки. Отряды разбились на мелкие шайки — кто остался в Греции, кто двинулся дальше. А память о них осталась, как о бедствии.

Теодор нахмурился ещё больше, перекатывая в руках кусок хлеба.

— Хочешь сказать, что и мы скоро начнём жить грабежом?

Мардаит не ответил сразу, глядя в огонь. Потом тихо проговорил:

— Сказать тебе честно? Мне кажется, что мы уже начали. И я не уверен, что это хуже того, что нас ждёт в будущем.

Под Фере, у самого берега Марицы, за которой уже начинались отбитые назад земли Империи, войско Теодора обнаружило перед собой турецкий отряд. Турки расположились на пригорке, отчётливо видимые в предзакатном свете: лёгкая кавалерия, пёстро одетая, с сверкающими железными наконечниками копьями и саблями. Пехота, состоящая из секбанов и азапов, выстроилась перед ними в неряшливой, но уверенной линии. Их было не так много, но достаточно, чтобы задержать ромеев, или нанести им существенные потери.

Однако в время шло и ни ромеи, ни сарацины не решились начать битву. Турки, видимо, понимали, что преследовать армию, перешедшую в оборонительное построение, — дело рискованное, особенно так близко к владениям ромейского императора. Теодор же не спешил давать приказ к атаке. Йованна, до сих пор ведущая себя с бесспорной решительностью, молчала после переправы через Несс.

Другие, кто собирался в тесный круг возле Теодора, высказывали общее мнение: битвы лучше избежать. Сражение близко к дому, но это вовсе не облегчало задачу. Напротив, никто не хотел умирать, когда впереди оставалось лишь несколько шагов до родных земель.

— Мы пришли не за славой, а за жизнью, — говорил Рыжеусый. — А жизнь стоит дороже любой победы.

Теодор слушал молча, глядя на вражеский лагерь, словно стараясь разглядеть, что скрыто за этим настороженным затишьем.

На 'ничейной’полосе земли, разделяющей два войска, турки воздвигли лёгкий шатёр. Полотнище его было простым, пыльно-белым, лишь на вершине торчала золоченая пика. Шатёр поставили быстро, дело привычное: четыре человека натянули канаты, вбили колышки, и ткань встала, как будто сама по себе.

Вокруг лагеря ромеев поднялся лёгкий шум. Теодор смотрел на происходящее с прищуром, его лицо было непроницаемо.

— Переговоры? — удивлённо поднял брови Юц.

— Пойду, узнаю.

— А может не стоит?

— Ох, всякое может быть. — Теодор пробежался взглядом по тем, кто был рядом. — Если я не вернусь — за старшего… За старшего Евстафий.

Рыжеусый слегка поклонился, а Мардаит сжал губы.

— Надо только немного подготовиться…

В шатре, натянутом на краю турецкого лагеря, стояла тягостная тишина. Теодор сел напротив бея, сложив руки на столе из тёмного дерева. Вечерний свет заходящего солнца выхватывал его спокойное, почти бесстрастное лицо. Бей напротив, облачённый в пёструю парчу и увешанный золотыми украшениями, пытался скрыть своё недовольство.

Никто не желал друг другу здоровья, не заговаривал о погоде, о семье, об урожае, как это было обычно принято.

— Меня зовут Усман. Ты хочешь переправиться на тот берег, ромей? — спросил он, делая глоток из чаши. Голос его был сух.

— Хочу, — ответил Теодор. — И переправлюсь, с твоего согласия или без него.

Бей поднял бровь, но не ответил. Теодор продолжил:

— У нас есть пушки. Больше мушкетов. Мои люди готовы умереть, но ваш берег станет нашим, если вы решите препятствовать.

— А если не решу? — с притворным равнодушием спросил бей.

— Тогда ты сохранишь своих воинов, свою честь и свою казну, — сказал Теодор и, чуть помедлив, добавил: — А может быть, и обогатишь её.

С этими словами Теодор с усилием поднял с земли и выложил на стол сумку монетами.

Бей внимательно посмотрел на него, потом на мешочек, но всё ещё не выказал согласия.

— Сколько? — тихо спросил он, будто взвешивая в уме предстоящую сделку.

— Столько, чтобы ты не жалел об этом дне, — ответил Теодор. — Достаточно, чтобы твои воины не спрашивали, почему ты отпустил нас.

Наступила пауза. Бей потянулся за чашей, сделал глоток и посмотрел в глаза Теодору.

— Ты человек разумный, ромей. Я приму твои условия.

Он взял мешочек с золотом и поднялся.

— Надеюсь мы больше никогда не встретимся.

— Надеюсь, бей Усман. — ответил Теодор, вставая.

Рукопожатия не было, но слова были сказаны. Уже на следующий день турецкое войско снялось с места и ушло, а ромеи начали переправу.

Переправа через Марицу была делом тяжёлым и долгим. Река, казалось, лениво смотрела на суету ромеев, блестя на солнце гладью воды, что, несмотря на кажущуюся спокойность, могла вмиг потопить невнимательного. Сначала отправили трапезитов — проверить глубину, искать место, где течением можно было бы управиться без потерь. Те вернулись, промокшие, но уверенные: броды есть, хоть и ненадёжные.

(р. Марица)

Начали с того, что перевезли лёгкий обоз и часть людей. Лошади, погрузившись по грудь, неохотно шли вперёд, многие пытались уплыть обратно, но крики погонщиков и хлёсткий треск бичей всё-таки заставляли их двигаться. Многие вещи с телег приходилось переносить вручную. Другие же — надёжней привязывать, чтобы не смыло. Люди работали с утра до самого заката, пока наконец основная часть обоза и скота не оказалась на северном берегу.

Самое сложное было с тяжёлыми повозками, в которых везли пушки и боеприпасы. Их переправляли на плотах, тут же срубленых. Один такой плот всё же перевеонулся, и пришлось извлекать ядра и бочонки с порохом прямо из мутной воды, ругая и судьбу, и косоруких плотников, которые эти плоты строили.

Когда последний человек ступил на твёрдую землю северного берега, уставшие, грязные, но целые, ромеи, не теряя времени, взялись укреплять лагерь. Марица теперь осталась за спиной, а впереди была дорога, ведущая вглубь родных земель.

Люди радовались. Состояние покоя казалось таким близким, что уже казалось настоящим счастьем.

— Эй, старик! Всё ли спокойно в Империи? — крикнул Юц, натянув поводья.

— Да как сказать, господин… — заговорил старик, шаркая босыми ногами по пыльной дороге. Голос его был хриплым, будто от вечной простуды. Он снял потертый колпак, прижал к груди и так и не выпрямился из поклона. — Сарацины, как вы, через реку переправляются, грабят… Молодёжь, кур и коров увозят… А так… рыба, слава Богу, ловится. Это уж хорошо.

— Дурак! — не выдержал Юц. — Про войско расскажи! Были ли победы или поражения за последнее время?

— Ох, это… — старик замялся, почесал шершавую щёку. — Войско императора, говорят, на Дунае воюет. Побеждает, конечно же. Ну, как им не побеждать-то? Оно ведь императорское…

Он хмыкнул, но тут же притих, заметив, как Юц погрозил ему плетью.

— Но подробностей не скажу, не знаю… Старый, не помню ничего.

— Наш анабасис практически завершён, воины, — сказал Теодор. — Осталось лишь встретить комитов императора, рассказать им всё, что мы сделали, а затем найти удобное место и честно поделить всё, что мы заработали.

Лагерь оживился. Кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то, не стесняясь, рассмеялся. Один из болгар:

— Чухте ли, братя? Дележ напред! Те се върнаха живи у дома, което означава, че животът беше успешен! (Слышали, братья? Делёж впереди! Живыми домой вернулись, а значит, жизнь удалась!)

— Не спешите, — перебил всех Мардаит, подходя ближе. Старый друг посмотрел на Теодора. — Посмотрим, что нам скажут комиты. Им ведь всегда есть, что добавить.

— Ох, не каркай, Сид, — вставил Траян — Неужели после всех наших трудов они посмеют отнять нашу долю?

— Не отнимут, так сократят, — хмыкнул Сид. — Знаем мы этих комитов, их жадность всем известна. Глотка бесполезной морской воды не допросишься.

Все зашумели, засвистели, заспорили перебивая друг друга.

Теодор поднял руку, призывая к порядку.

— Не время для подозрений, друзья. Мы доказали свою верность, пролили кровь и не оставили ни одного долга неоплаченным. Империя нуждается в таких, как мы. Я верю, что император оценит наши труды.

— Теодор е во право! — поддержал его один из македонян. — Го направивме невозможното. Нека царската Палата не памети сега! (Теодор прав! Мы сделали невозможное. Пусть теперь императорский дворец вспомнит о нас!)

— Так наградит, что и не унесем. — добавил кто-то сзади.

Среди людей снова раздался смех. Один из латинян, в плотно сидящем болгарском кафтане, взял свою аркебузу и с полушутя заявил:

— Если комиты попытаются оставить нас без добычи, я потребую справедливости — с помощью вот этого.

Шутка вызвала взрыв веселья. Теодор улыбнулся, но не показал виду.

— Хорошо, — сказал он, дождавшись, пока смех уляжется. — Мы заслужили отдых. Отдохнëм чуть-чуть. Наберемся сил.

(Фух, мне тоже набраться сил… Но всё же несколько прод подряд приятно, да?)) — всё благодаря ночным сменам…)- прим.авт.